ИРЛЯ_билеты (3). 1. Понятие литературного языка. Устная и письменная формы литературного языка. Литературный язык и диалект. Литературный язык и язык художественной литературы
 Скачать 253.83 Kb.
|
|
Язык «Жития протопопа Аввакума». Высокий слог русской письменности остается ведущим в русской литературе, но и в памятники книжного славянизированного языка проникают элементы живой разговорной речи, что изнутри расшатывает систему этого типа русской письменности Московского государства, о чем свидетельствует текст «Жития Протопопа Аввакума» - одного из самых ярких памятников письменности 17в. По традиции произведения такого рода создавались на славянизированном литературном языке, выдерживались в нормах высокого, торжественного стиля. Протопоп Аввакум в совершенстве владел книжным литературным языком. Однако цель его посланий и сочинений, страстный характер борца за старую веру, социальное происхождение – все это обусловило своеобразную манеру письма Аввакума, соединившую особенности книжного славянизированного литературного языка и живой разговорной речи, высокого стиля и стиля УНТ. «Житие» имеет форму беседы. В доверительном тоне сообщает Аввакум о различных событиях своей полной забот и страданий жизни, что обусловило целенаправленной отбор языковых единиц живой великорусской речи. Использование эмоционально-экспрессивной лексики: кинули, тащили, повалилась, задавил, оценочной лексики: темные люди, бедная, миленький, дурак, слов с эмоционально-экспрессивными суффиксами: Афанасьюшко, кафтанишко, соломка, собачка. Столкновение единиц 2ух языковых систем (употребление элементов живой разговорной речи и книжного славянизированного литературного языка) обусловлено содержанием произведения. Тексты, где Аввакум излагает свое религиозное кредо создаются за счет средств книжного языка. Церковнославянизмы часто сталкиваются в «Житии» с лексикой и фразеологией живой разговорной речи, поясняются просторечными синонимами: Никто ко мнћ не приходилъ, токмо мыши, и тараканы, и сверчки кричатъ, и блохъ довольно. Бысть же я в третий день приалченъ, - сиречь ћсть захотелъ. «Житие Протопопа Аввакума» свидетельствует о том, что во второй половине 17в. в письменных памятниках начинают смешиваться элементы двух языковых систем: книжного литературного языка и живой разговорной речи, что создает предпосылки для образования литературного языка, единого для всех видов общения людей друг с другом. С именем Протопоп Аввакум связывается зарождение индивидуально-лит-ого стиля, и в этом плане сочинения Аввакума, стали выдающимся явлением русской демократической лит-ры. «Житие» — первая в русском лит-ом опыте автобиография. Новаторство Аввакума в том, что он деформирует традиционное житие с его стилистическими и тематическими шаблонами в рассказ о самом себе, о своей жизни. Это было новое явление в лит-ре.Первое, что обращает на себя внимание - это живая русская речь,перебивающая речь книжную, либо ее вытесняющая. Сам он характеризует свой стиль как «просторечие» и «вяканье»,т.е.как свободную, непринужденную беседу.Тяготение к просторечию у А. было своеобразным протестом против «плетения словес» старой житийной лит-ры.«В языке А. создавались новые стилистические единства посредством семантических взаимопроникновений разговорных и церковно-книжных форм. Так формировались новые «средний» и «низкий стили». Вслед за Виноградовым мы можем указать 3 осн. способа и приема сочетания народно-разговорных и церковнославянских элементов в языке сочинений А.:1)церковно-книжные выражения, поясняются при помощи обиходных русских выражений.2)церковнославянская фразеология сочетается с просторечной и утрачивает свою высокопарность,сливается с разговорной речью.3)церковно-религиозные образы дьявола,беса включаются в бытовое описание.Примечательная черта слога А. - переплетение слов, форм и выражений, типичных для народного языка и для книжно-литературного языка, далекого от живой русской речи. Он нарушает установленные нормы языка и стиля житийных произведений, вносит народно-разговорные элементы в язык своего «Жития», делая вполне доступным и понятным.Никто до этого не смешивал так решительно и естественно книжно-славянские и народно-лит-ые языковые черты. Язык и стиль «Жития» свидетельствуют о том, что во второй половине 17 в. длительная борьба за лит-ые права народной русской речи идет к концу. Процесс сближения лит-ого языка с живой народной речью протекал в тесной связи с процессом дальнейшего сближения лит-ого языка с деловым.С середины 17в. эволюция р.л.я. вступает на путь сближения с московской приказно-деловой и живой разговорной речью,ломая с-му славяно-русского типа языка.Сам по себе деловой язык в своей специфической служебной ф-ии не имел достаточных внутренних ресурсов для дальнейшего развития и обогащения и только сближение с лит-ым языком и с живой, разговорной речью обеспечивало ему заметную роль и влияние в различных жанрах письменности и в худ-ой лит-ре. 11.Стилистическое учение М.В. Ломоносова и суть теории трех стилей («штилей»). По Ломоносову, церковнославянский язык выступает не только как источник и опора национального единства русского языка, но и как конструктивная основа русской литературной речи. Отсюда и вытекают своеобразия теории трех стилей - высокого, среднего и низкого. Структура каждого стиля русского литературного языка определяется соотношением церковнославянских и русских форм речи. Но Ломоносов ссылается только на употребительные, живые в церковной традиции элементы книжнославянского языка и устраняет из всех стилей неупотребительные и обветшалые церковнославянизмы, например: обаваю, рясны, сеене и т. п. Церковнобогослужебное употребление как составная часть бытового обихода - вот для Ломоносова критерий живых и мертвых слов и выражений церковнославянского языка. «Российский язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку неподвержен утвердится, коль долго церковь Российская славословием божиим на славянском языке украшаться будет», - пишет Ломоносов. Эта точка зрения находила опору и в литературной практике Ломоносова. Церковнославянские слова и выражения заимствованы Ломоносовым главным образом из книг богослужебных, т. е. прежде всего они падают на те книги Священного писания, которые по преимуществу употребляются в церковном богослужении, а именно: Псалтырь, Апостол, Евангелие. «Высота» и «низость» литературного слога зависят от связи его с системой церковно-книжного языка. Литературный язык «через употребление книг церковных по приличности имеет разные степени: высокой, посредственной и низкой». Ломоносов к каждому из трех стилей прикрепляет строго определенные жанры литературы. Высоким штилем «составляться должны героические поэмы, оды, прозаичные речи о важных материях... Сим штилем преимуществует российский язык пред многими европейскими, пользуясь языком славенским из книг церковных». Средним штилем рекомендуется «писать все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия. Однако может и первого рода штиль иметь в них место, где потребно изобразить геройство и высокие мысли; в нежностях должно от того удаляться. Стихотворные дружеские письма, сатиры, еклоги и элегии сего штиля больше должны держаться. В прозе предлагать им пристойно описания дел достопамятных и учений благородных». Низким штилем пишутся комедии, увеселительные эпиграммы, песни, фамильярные дружеские письма, изложение обыкновенных дел. Стили разграничены не только грамматически, лексически и фразеологически, но и фонетически. В рассуждении «О пользе книг церков¬ных» Ломоносов остановился бегло только на словарном различении стилей. Ломоносов указывает пять групп слов: 1) церковнославянские •(«весьма обветшалые» и «неупотребительные» - как, например, обоваю, /шсны, овогда, сеене и т. п.; 2) церковнославянские слова, хотя в разговоре не. употребляемые, но понятные всем грамотным людям: отверзаю, господень, насажденный, взываю и т. д.; 3) слова общие и русскому и церк-слав.: бог, слава, рука, ныне, почитаю и т.д.; 4) слова русские, неизвестные в церковнославянском языке, принятые в разговорной речи культурного общества: говорю, ручей, который, пока, лишь и 5) простонародные слова. Первая категория слов исключается Ломоносовым и изгоняется из живого лексического фонда литературного языка. Смешением других четырех видов слов в разной дозировке образуются три штиля: высокий, посредственный (или средний) и низкий. В высокий штиль, по мнению Ломоносова, входят церковнославянские слова, понятные русским, и слова, общие церковнославянскому и русскому языкам. Средний штиль состоит из слов, общих для церковнославянского и русского языков. В нем можно употребить и некоторые русские просторечные слова, но не вульгарные, не слишком «низкие». В него можно подмешать в небольшом количестве «высокие» церковнославянизмы, «однако с великою осторожностью, чтобы слог не казался надутым». Низкий штиль чуждается церковнославянских слов. Он состоит из разговорно-бытовых, просторечных слов и выражений и допускает «по рассмотрению» даже простонародную лексику. «Такое разделение церковнославянского материала, — говорит акад. Л. И. Соболевский, — принадлежит вполне Ломоносову. К нему подходили Кантемир и Тредиаковский, но лишь отчасти, не давая себе отчета. Ксли бы Ломоносов ограничился этим разделением церковнославянского материала, он сделал бы уже крупное дело. Но он им не удовлетворился. Он присоединил к нему также разделение элементов живого русского язы¬ка. Ломоносов понял, что соединение церковнославянских элементов с вульгарными русскими в литературном языке не может звучать приятно для человека с развитым вкусом, и потому устранил это соединение. 12. Литературный язык великорусской народности – эпоха Московского государства XIV-XVI вв. Второе южнославянское влияние. Приказный / деловой язык. Татаро-монгольское иго повлияло на распад нескольких языковых сообществ. Татаро-монгольское нашествие ускорило распад восточнославянского единства, в том числе языкового. Начинается развитие украинского, белорусского, русского языков. Период характеризуется ослаблением связей с южнославнянскими странами: Болгарией и Византией + упадок литературного творчества. Возникают локальные разновидности русского литературного языка: Новгородская на севере Псковская на северо-западе Владимиро-суздальская на северо-востоке Смоленско-полоцкая на западе Галицко-вологская на юго-западе Начало объединения русских земель связано с московским государством. Новое объединение земель и новый этап развития языка связан с новым центром – Москвой. Роль языка – объединяющая. В 20е годы 14 века центр метрополии был перенесен из Владимира в Мск, 1380 – победа на Куликовском поле, 1480 – освобождение от Золотой Орды. Конец 14 в – начало 15 в до 16 века, характеризуется вторым южно-славянским влиянием. Резко выражено противопоставление 2х типов письменного языка: приказно-деловой, обслуживающий светскую письменность и литературно-книжный язык, язык богослужебных книг. Приказно-деловой был ближе к народному, живому языку, постоянно впитывал его элементы. Литературно-книжный восходил к церковнославянскому языку киевского периода. Для 14-16 вв характерно преобладание книжно-риторических стилей. Язык литературы сопротивлялся проникновению народной речи. в связи со 2м южно-славянским влиянием наметились тенденции: Отделять книжный язык от народного Установить более менее устойчивые правила правописания Приблизить письменный язык к церковнославянскому. Уничтожить диалектные различия в языке и орфографии Сохранить кириллическую графику, но вернуться к образцам греческим В развитии русской культуры и литературы второе влияние сыграло роль. Появляются новые жанры (около 40: алфавит, беседа, бытие, воспевание, деяние, слово) литература увеличивается вдвое. Под влиянием византийской книжной гр-и и развивался жанр жития (Житие Сергия Радонежского, Стефана Пермского). Это было «литература для чтения» - максимальное отторжение от жизни, что привело к осложнению стиля. Деловой язык – св-н (?) от элементов церковнославянского стиля (послания Ивана Грозного). Расширяются функции делового языка т.к. развивается государственная деятельность. На основании приказного языка развиваась литература. Проводником живых, народных элементов в книжный язык взамен отживших церковнославянизмов был канцелярский язык. Вывод: по своему лексическому составу и грамматическому строю языка великорусской народности стоит ближе к СРЯ, чем язык древнерусский. 13. Сближение и смешение книжного синтаксиса с синтаксисом живой устной речи в стихотворном языке А.С. Пушкина. В последний период своего творчества (с конца 20-х годов) Пуш- кин освобождает поэтическую речь от громоздких конструкций ста- рого славяно-русского стиля и, производя синтез разговорных и книжных синтаксических форм, руководится критерием национальной характерности и реалистической ясности. Поэтому бытовая «проза» широким потоком врывается в стиховой язык, преобразуя его строй, приближая его к непринужденному синтаксису живой разговорной речи, устного рассказа. Стремление сблизить разные стили литературной речи с разго- ворным языком выражается в синтаксическом сгущении речи, в огра- ничении протяжения синтагм и предложений. Короткие, точно и строго организованные отдельные предложения выстраиваются в стройную цепь. Этот принцип синтаксического сжимания обособлен- ных единиц, прием дробления речи на лаконические и в то же время полные мысли и энергии предложения порождал у писателей, воспи- тавшихся на сложном синтаксисе периодически развернутой и сим- метрически расположенной, богатой узорными конфигурациями и экспрессивными красками параллелизмов, соответствий и антитез — речи карамзинской школы, впечатление черновых, отрывистых наб- росков, представление о эскизной разорванности, лаконической неот- деланности незавершенного плана. Синтаксис стихового языка воспроизводит всю непринужденность устной речи, ее быстрые переходы, ее эллиптичность. Например: Приятно думать у лежанки. Но знаешь: не велеть ли в санки Кобылку бурую эапречь? (Зимнее утро, 1829); Поедем, я готов: куда бы вы, друзья, Куда б ни вздумали, готов за вами я Повсюду следовать, надменной убегая... Повсюду я готов. Поедем... но, друзья, Скажите: в странствиях умрет ли страсть моя? (Поедем, я готов, 1829) С конца 20-х годов в пушкинском стиле конструкции живой разговорной речи свободно и широко применяются в разных жанрах И стилях лирического языка. Например: Тебе бы пользы все — на вес Кумир ты ценишь Бельведерский. (Поэт и толпа, 1828); Но черт его несет судить о свете: Попробуй он судить о сапогах! (Сапожник, 1829); Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня, И рысью по полю при первом свете дня; Арапники в руках, собаки вслед за нами... (Зима, что делать нам в деревне, 1829); Конечно, быстрая смена разных планов речи, сближение повествования с сферами сознания действующих лиц романа лишь углубляет и разнообразит устную стихию в синтаксисе «Евгения Онегина»: Приехал ротный командир; Вошел... Ах, новость, да какая! Музыка будет полковая! Полковник сам ее послал. Какая радость: будет бал! Девчонки прыгают заране; Но кушать подали. Вместе с тем простой, естественный синтаксис живой русской раз- говорной речи в пушкинском стихе приобретает особенную рельеф- ность, интимную выразительность и национальную характерность — на фоне господствовавшего в ту эпоху канона книжно-поэтического синтаксиса. В «Осени»: Теперь моя пора: я не люблю весны; Скучна мне оттепель, вонь, грязь — весной я болен; Кровь бродит... Но надо знать и честь; полгода снег да снег. Ведь это, наконец, и жителю берлоги, Медведю, надоест... Ох, лето красное! любил бы я тебя, Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи. Характерны тут же приемы смешения синтаксиса книжной и раз-говорной речи: Улыбка на устах увянувших видна; Могильной пропасти она не слышит зева; Играет на лице еще багровый цвет. Она жива сегодня, завтра нет. Разговорный синтаксис, смешиваясь с книжными конструкциями, придает необыкновенную простоту и интимную значительность «ме- тафизическому языку», языку глубоких и отвлеченных мыслей. Та- ков, например, синтаксис стихотворения «Из Пиндемонти» A836). Смешение стилей приводит к новым формам лирической компо- зиции. Экспрессия речи различна в книжном и разговорном языке. В смысловом строе стихотворения возникают острые эмоциональные противоречия. Яркой иллюстрацией синтаксического «смешения» мо- жет служить стихотворение «Пора, мой друг, пора». В лирическое движение фраз, почти лишенных оттенка разговорности (если отре- шиться от слова частичку) (ср. книжность образов: «покоя сердце просит... и каждый час уносит частичку бытия»...), вдруг затем вры- вается интимно-разговорный синтаксис предложений, включающих в себя и просторечное междометие (глядь) и разговорное наречие (как раз) с характерными для просторечия противительно-присоедини- тельными значениями союзов а и особенно и («предполагаем жить — и глядь — как раз— умрем»). Бросается в глаза, что стиховая эвфо- ния как бы приносится в жертву принципам разговорной речи с ее нагромождением коротких слов, с ее неупорядоченным сцеплением гласных (ср.: и глядь как раз). Вслед за этими стихами опять начинаются фразеология и синтак- сис литературного языка. Впрочем, наречие давно, дважды выдвину- тое в начало стиха, создает некоторую двусмысленность понимания, рассчитанную как бы на произнесение, в зависимости от того, отно- сить ли это наречие к глаголам — давно мечтается... давно замыс- лил — или соединять его с прилагательным для усиления его «глагольности», активности: давно завидная... доля... давно усталый раб. Ср.: «Одной картины я желал быть вечно зритель». Эти перебои разговорного и книжного синтаксиса создают своеобразную «тональ- ную» двуплановость лирического осмысления — сочетание интимного, простого, глубоко личного и безыскусственного разговора с торжест- венным символизмом лирического монолога. Таким образом. Пушкин сблизил поэтический «язык богов» с жи- вой русской речью и сделал поэзию общенациональным достоянием. Непреодолимая граница между стихотворным языком и бытовой про- зой была стерта. Проза засверкала яркими красками поэтической речи. «Читатель услышал одно только благоухание; но какие вещества перегорели в груди поэта затем, чтобы издать это благоухание, того никто не может услышать» (Гоголь). |