Билеты по рус. лит. 20 в.. ЛИТЕРА БИЛЕТЫ. 1. Послеоктябрьское творчество А. Блока. Стихотворение Скифы и статьи Интеллигенция и революция, Крушение гуманизма, О назначении поэта
 Скачать 264.8 Kb.
|
33. Жанр рассказа в творчестве А. Платонова. Типология художественных образов. Мироощущение автора и героев.Андрей Платонов относится к тому числу писателей, кто довольно рано почувствовал и осознал в себе творца, способного сотворить мир. С ним это случилось на излете второго десятилетия его жизни, счастливо и драматически совпавшего с грозовым первым двадцатилетием XX столетия. Рассказ - это жанровая константа в художественном мире Платонова. К нему он неизменно обращается и возвращается на протяжении всех трех десятилетий своего творчества. Первый сборник прозы писателя, «Епифанские шлюзы», увидел свет в 1927 году. В него помимо двух повестей («Епифанские шлюзы» и «Город Градов») вошли 17 рассказов, 12 из которых составили циклы «Записи потомка» и «Из Генерального сочинения». В драматических 30-х писатель смог опубликовать лишь одну книгу - «Река Потудань» (1937), в которую включены семь рассказов - семь шедевров платоновской новеллистики. И, наконец, в трагическое военное десятилетие вышли пять сборников55 военной прозы: «Одухотворенные люди» (1942), «Под небесами родины. Рассказы» (1942); «Рассказы о родине» (1943); «Броня. Рассказы» (1943), «В сторону заката солнца» (1945). Безусловно, прижизненные сборники далеко не исчерпывают всего наследия платоновской малой прозы -большая часть его осталась за их пределами и вот уже пятьдесят лет постепенно возвращается к своим читателям, обретая все новых и новых.Постоянство, с которым Платонов обращается к жанровой форме рассказа, огромное количество фрагментов, не нашедших завершения, но ставших «зерном сюжета» в других произведениях, заставляют задуматься о своеобразии художественного мышления писателя, о природе уникальности созданного им художественного мира и о жанровых стратегиях, которыми обусловлено внутреннее единство его творчества. Можно сказать, что мета-жанровой единицей в масштабах всей прозы Платонова является рассказ, за- ряженный эпической энергией фрагмента, а его художественное мышление имеет черты ансамблевого. Особенно надо подчеркнуть, что данный жанр выделен нами в качестве метажанровой единицы не только и не столько по причине численного превосходства перед другими жанрами, но, главным образом, потому, что специфика платоновских повести и романа (не говоря уже о цикле) такова, что они, в большинстве своем, новеллистичны, то есть их жанровая структура может быть описана языком новеллы/рассказа. Всякий субъект (в том числе и повествователь) в платоновских произведениях выглядит в первую очередь участником универсального «метаконфликта», пронизывающего каждый момент действия, каждый характер, каждую деталь, находящего выражение в самой структуре художественной речи. Этот гносеологический конфликт – драматическая коллизия неполноты, «частичности» любого акта познания, освоения мира человеком. Испытавший и синтезировавший в своем творчестве влияние двух мощных философских «потоков» – русского религиозного космизма и «философии жизни» – писатель уже в начале 1920-х годов обнаруживает знакомство как с идеями Н. Федорова и Н. Бердяева, так и с концепциями Ф. Ницше, А. Бергсона, О. Шпенглера. Внешне «железный», космически-преобразовательный пафос героев раннего Платонова проистекает из очевидной невозможности для них обрести гармоничное равновесие в мире, «вернуться» в природу, преодолеть разрыв субъекта с объектом. Может быть, наиболее отчетливо эта драма воссоздана в рассказе «В звездной пустыне» (1922), о герое которого Игнате Чагове говорится: «Он не мог видеть равнодушно всю эту нестерпимую рыдающую красоту мира. Ее надо или уничтожать или с ней слиться. Стоять отдельно нельзя». В платоновском творчестве широко распространены персонажи, пребывающие в состоянии, почти исключающем волю к жизни и оттого близком к смерти – сонному оцепенению, в котором пребывает неодухотворенная материя; это, так сказать, люди, еще «не выделившиеся» из природы и в этом смысле «естественные» существа. Живущие «нечаянно», подобно Филату из повести «Ямская слобода», они вполне могут забыть о том, что необходимо поддерживать собственную жизнь. Таковы «прочие» в романе «Чевенгур», у которых «сил хватало для жизни только в текущий момент, они жили без всякого излишка»; таков Прохор Абрамович Дванов, отец Прошки, существующий, «как живут травы на дне лощины». Социальные предпосылки появления такого типа, конечно, ясны. В статье «У начала царства сознания» (1921) Платонов утверждал: «В России по понятным причинам осталось столько жизненной энергии, что ее хватает только на поддержание, на сохранение организма. На развертывание, усиление жизни энергии нет». Рисуя персонажей, подобных прочим и джан, писатель показывает, что они не могут и не хотят решать свою судьбу. Их, действительно, в равной степени можно считать как людьми, так и некими «природными» телами, поскольку они лишены места в социуме и движутся, как перекати-поле, в зависимости от внешних факторов. «Мы куда попало идем, где нас окоротят. Поверни нас, мы назад пойдем», – говорит в «Чевенгуре» один из таких персонажей. Личности здесь нет, она не выделена из стадообразной толпы; «мертвые души» выключены из истории и пребывают в «неисторическом», или «доисторическом», состоянии – их кружение по миру напоминает природный круговорот. Человек живет инстинктом рода, в котором потомок равен предку. Не будучи общественными существами, подобные персонажи пребывают вне морали, они вне идеалов, и к счастью их можно лишь вести, причем в буквальном смысле, как ведут «прочих» Прокофий и Пиюся, а народ джан – Назар Чагатаев. Бюрократизм» и «романтика» растут в произведениях Платонова из одного корня: то и другое проистекает из необходимости для рассудка заключить Универсум в клетку «категорий» и таким образом героически «превзойти» бытие. Сознание, как показывает писатель, по своей сущностной природе содержит тенденцию к утопизму, стремится «обрубить» бесконечно многообразные связи между явлениями и некий фрагмент реальности, соответствующий «горизонту» сознания, выдать за всю реальность в целом. Платоновские «бюрократы-романтики» стремятся прежде всего ограничить пространство и остановить время – по существу, отменить то и другое: чают конца света и стремятся «жить между собой без паузы» («Чевенгур»). Потребность в странствовании изображается Платоновым как почти физиологическая. Так, в «Эфирном тракте» о Егоре Кирпичникове говорится: «От отца или от давних предков в нем сохранилась страсть к движению, странствованию и к утолению чувства зрения. Быть может, его далекие деды ходили куда-то с сумочками и палочками на богомолье из Воронежа в Киев». В романе «Чевенгур» получают специфически-«платоновское» истолкование идеи Эйнштейна: «В кабинете он вспомнил про одно чтение научной книги, что от скорости тяготения, вес тела и жизни уменьшаются, стало быть, оттого людей в несчастии стараются двигаться. Русские странники и богомольцы потому и брели постоянно, что они рассеивали на своем ходу тяжесть горюющей души народа». Удел платоновского героя – бесконечное странствие в бесконечном мире. По мнению Е. Толстой, позиция автора у Платонова – «позиция человека, не знающего ответа. Действительно, если понимать «ответ» чисто рационально – как «снятие» противоречий, примирение противоположностей, то таких решений писатель не давал. Дихотомия «безобразно-живого» и «бесчувственно-прекрасного» («Чевенгур») может быть «снята» лишь эстетически – путем изображения, констатации существующего в мире трагического разрыва. 34. Роман А. Платонова «Чевенгур». Социальные обобщения и пророческие символы в повести А. Платонова «Котлован». Устремления героев и авторская ирония над их заблуждениями. Специфика воплощения идей и настроений эпохи. *Роман «Чевенгур» был задуман в 1926 г. и написан в 1927-1929. Этот единственный завершенный роман в творчестве Платонова - большое произведение, построенное по законам жанра романа. Его композиция осложнена отступлениями от основного сюжета, мало связанными между собой, но при этом внутреннее единство романа сохранено. Главный герой романа Саша Дванов отдельными чертами близок автору, Платонов дал ему часть автобиографии, свои мысли начала 20-х годов. Судьба Дванова горька и трагична. Ребенком он остался круглой сиротой. Долго скитался как побирушка, пока не нашел уют и тепло у Захара Павловича, в облике которого есть черты прототипа - отца Платонова. Он показан как труженик по самой сущности души, как философ, проповедующий «нормальную жизнь. Саша рос, много читал, и в душе его росла тоска. Рождалась любовь к Соне Мандровой, рождался интерес к миру и к истине. Поправившись после болезни, Александр «согласился искать коммунизм среди самодеятельности населения». Все, что он увидел и пережил во время странствия в поисках коммунизма, составило среднюю часть романа. Наиболее значительной была встреча со Степаном Копенкиным - бродячим рыцарем революции, фанатичным поклонником Розы Люксембург; Копенкин спас Дванова, вырвав его из рук анархистов банды Мрачинского. Дальше Дванов и Копенкин едут вдвоем, активно действуя и произнося речи, чтобы продвинуть народ к коммунизму. Наконец Александр услышал о месте, где «есть социализм». Это - Чевенгур. Все, что было в деревнях и поселках губернии в рассеянном виде, - перегибы, эксперименты, насилие - сосредоточено было в Чевенгуре. Как живут чевенгурцы? За счет уцелевших остатков пищи от проклятого прошлого и еще от солнца - от его «лишней силы», исхудалые, в лохмотьях, без морали, без забот, «народ кушает все, что растет на земле», обходя «окрестные степи». Вместо товарищества - распад всяких нормальных человеческих взаимоотношений. Александр искал в Чевенгуре коммунизм, но «нигде его не видел». И вот финал: на Чевенгур налетели казаки, и он, бессильный, беспомощный, не смог защититься и был разгромлен. Героически погибли Копенкин и почти все защитники коммуны. Остались в живых Александр и Прохор Двановы. Но Александр на лошади Копенкина - выехал к озеру Мутево, в котором погиб его отец, пытаясь узнать, что такое смерть. Гибель Александра Дванова - это не просто следствие рокового предназначения идти по дороге отца. Она символизирует крушение надежд, отчаяние от разрушения «великой идеи», безысходную печаль от утраты своих товарищей. Описания природы и окружающей героев обстановки в романе лаконичны, емки и насыщены чувством тоски и тревоги. Тем не менее изображения природы и пространства в романе встречаются нередко то в виде «пейзажей-обзоров», то как авторские ремарки, комментирующие ход событий или душевное состояние героев. М. Горький назвал «Чевенгур» «лирической сатирой» и выразил мнение, что роман «затянут», - это едва ли справедливо: в сущности, трудно найти эпизоды, которые ради сокращения текста можно было бы выбросить. Но он прав в том, что роман насыщен лиризмом и в нем «нежное отношение к людям» - такова природа платоновского гуманизма. *Работа над повестью «Котлован» датируется: «Декабрь 1929 – апрель 1930». Но обозначенные автором даты указывают не на срок создания повести, а на время изображенных в ней событий — проведения «сплошной коллективизации» в стране. Написана повесть была несколько позднее. Повесть «Котлован» относится к тем немногим в русской литературе XX в. произведениям, в которых с мужеством была выражена, сущность эпохи «великого перелома». В первой части повести рассказано о бригаде землекопов, роющих котлован под фундамент нового дома, предназначенного для переселения трудящихся целого города из частных домов. Во второй части «Котлована» действие переносится в деревню, подвергнутую сплошной коллективизации. Здесь аналогом общего является «оргдвор», где собираются лишенные имущества, вступившие в колхоз крестьяне. В «Котловане» переплетись два сюжета: сюжет- странствие главного героя в поисках истины и сюжет-испытание очередного проекта улучшения жизни человечества. Герой повести Вощев — странник поневоле, он насильно вытолкнут из привычной жизни, уволен с «механического завода» и лишен средств к существованию. Вощев попадает на строительство символического «общепролетарского дома». Первое, что он видит на стройке, — барак мастеровых, где спят вповалку на полу измученные люди. Жизнь в бараке схожа с пребыванием в аду. Главный мотив «Котлована» - стремление участника событий понять смысл происходящего, чтобы осознанно участвовать в строительстве нового мира. Проект дома «выдуман» инженером как промежуточный. В «Котловане» мечтают о том, что, поселившись в «общепролетарском доме», люди оставят «снаружи» враждебную природу, освободятся от воздействия ее смертоносных сил. Но строительство «вечного дома» остановилось на стадии рытья котлована под фундамент. Вместо ожидаемого возрождения материи происходит обратное: люди тратят себя на мертвый камень. Человеческая жизнь безвозвратно стекает в общую братскую могилу. Ключевое слово «Котлована» - ликвидация - создает мотив повести. Мотив уничтожения людей и природы ради дома постоянно звучит в произведении. «Котлован» — уникальный по честности и мужеству документ эпохи, передавшим картину «сплошной коллективизации». Процесс коллективизации пронизан насилием. В повести создается образ страны, превращенной в лагерь. Смысл «Котлована» был раскрыт самим Платоновым: происходит превращение котлована в могилу не только для его строителей, но и для будущего России, воплощенного в образе девочки Насти. Одна из героинь «Котлована» — удочеренная землекопами девочка-сирота. На ее глазах умерла мать, завещая пятилетнему ребенку забыть, что она — дочь «буржуйки». Осиротевшую Настю бригадир землекопов Чиклин приводит в барак. Настя умирает в бараке землекопов от голода и холода. Смерть Насти заставляет землекопов думать, что «нет никакого коммунизма». |