постмодернизм. 1. постмодернизм как направление современной культуры. Постмодернизм
 Скачать 0.65 Mb.
|
|
8. МЕТАФОРИЧЕСКИЙ СМЫСЛ БЛУЖДАНИЙ ГЕРОЯ ПОЭМЫ ВЕН. ЕРОФЕЕВА «МОСКВА-ПЕТУШКИ». СИМВОЛЫ В ПОЭМЕ. А может быть, всё происходящее в «Москве — Петушках» — алкогольный бред или сон? Такое предположение недоказуемо, но имеет под собой основания. Разумеется, полчища эриний, сфинкс и царь Митридат, которые являются знатоку древней истории Веничке, — плод пьяного галлюциноза, но не охватывает ли этот галлюциноз вообще всё действие «Москвы — Петушков»? В этом случае становятся яснее и блуждания героя, и странная начитанность, и «настроенность на одну волну» большинства его собеседников (например, один из вагонных собутыльников, как и Веничка, рассказывает о своём чувстве удушья от «порочного круга бытия»). Финал поэмы в таком случае предстаёт чем-то вроде окончания наркотического «бэд трипа». О том, что всё путешествие Ерофеева — мистическая галлюцинация, путешествие в никуда за границу обыденного мира, пишет Виктор Пелевин в эссе «Икстлан — Петушки». «Когда вы икнёте в первый раз, вас удивит внезапность её начала; потом вас удивит неотвратимость второго раза, третьего раза, et cetera. Но если вы не дурак, скорее перестаньте удивляться и займитесь делом: записывайте на бумаге, в каких интервалах ваша икота удостаивает вас быть — в секундах, конечно. Восемь — тринадцать — семь — три — восемнадцать» Почему герои «Москвы — Петушков» всё время говорят цитатами? В поэме действительно можно на каждой странице встретить цитаты из Библии, русских классиков от Гоголя и Тургенева до Чехова и Горького, русской поэзии («главным образом по тем временам эзотерической, от Тютчева до Пастернака и Мандельштама» 7 ). Мощный пласт цитат в «Москве — Петушках» — штампы советской пропаганды и официозного искусства. В пьяном разговоре вполне антисоветски — или, лучше сказать, внесоветски — устроенных людей вполне уместно ввернуть клише об Америке: «Свобода так и остаётся призраком на этом континенте скорби», маету героя перед открытием магазина — описать отсылкой к песне «Бухенвальдский набат». Все эти цитаты, с одной стороны, сообщают нам нечто об образовании и круге чтения героя и автора «Москвы — Петушков» — с другой, поскольку они как бы не требуют разъяснения и легко считываются как собеседниками Венички, так и, подразумевается, потенциальными читателями поэмы, мы можем говорить о круге чтения целого социума. Веничка — образованный маргинал, но нитями опознаваемых цитат он связан со всем обществом — «моим народом». Одновременно здесь считывается и ирония, и попытка наполнить затёртые слова новым смыслом. Советский пласт цитат работает на энциклопедичность и даже тотальность поэмы. Сергей Довлатов сравнивал «Москву — Петушки» с «Улиссом» Джойса именно на этом основании: «…В словесном потоке ерофеевского романа тысячи советских эмблем, скрытых цитат, нарицательных имён, уличных словечек, газетных штампов, партийных лозунгов, песенных рефренов». У Ерофеева сам народ едет мимо себя самого и ужас, которым является его жизнь, воспринимает как норму — ВЛАДИМИР ВОЙНОВИЧ Как в «Москву — Петушки» вплетён библейский контекст? Аллюзии на Писание в поэме занимают очень важное место, подчёркивая особость героя, способного выходить на прямую связь с Богом и ангелами — или с голосами, которые их замещают. Эти аллюзии постоянны: скажем, когда Веничка утверждает, что от кориандровой у него «душа в высшей степени окрепла, члены же ослабели», — это отсылка к словам Христа из Евангелий от Матфея и Марка: «Дух бодр, плоть же немощна». «Пора ловить человеков», — говорит себе Веничка, пытаясь понять, кто украл его четвертинку «российской» (и тем самым вновь цитирует Евангелие). Собутыльники Венички требуют от него так же, как они, публично сообщать о том, что он идёт в туалет: «Вставай и иди», — а в Евангелии от Луки со словами «Встань и иди» Христос исцеляет немощных. Затем этой же не вполне точной библейской цитатой Ерофеев определяет то чудо, которое сотворила с ним его возлюбленная. Ближе к финалу поэмы от пародийности уже не остаётся следа: «Ничего, ничего, Ерофеев… Талифа куми, как сказал спаситель, то есть — встань и иди. Я знаю, я знаю, ты раздавлен, всеми членами и всею душой, и на перроне мокро и пусто, и никто тебя не встретил, и никто никогда не встретит. А всё-таки встань и иди». Четыре человека, убивающие Веничку, представлены так: «Я сразу их узнал, я не буду вам объяснять, кто эти четверо…» На ум сразу приходит мысль о четырёх всадниках Апокалипсиса. Они отличаются от добрых ангелов первой части поэмы примерно так же, как встреченные в вагоне разъярённые эринии от милостивых эвменид: Бог отвернулся от Венички, оборвал с ним связь, свирепые четверо мстят ему за то, что он не доехал до Петушков. Именно содержание Апокалипсиса Веничка путано излагал контролёру, перед тем как заснуть в Орехове-Зуеве. Многие комментаторы (Марк Липовецкий, Эдуард Власов, Софья Стебловская) полагают, что фигура Венички — это травестийная фигура Христа: подобно Христу, он страдает за всех, подобно Христу, он вопрошает Бога, зачем Тот его оставил, и, подобно Христу, он казнён. Если Альбер Камю говорил о герое «Постороннего» Мерсо, что это «единственный Христос, которого мы заслуживаем», то, согласно этой трактовке, Веничка — единственный Христос, которого заслуживает «мой народ» из вагона электрички. Одна из самых известных научных работ о «Москве — Петушках» — статья Бориса Гаспарова и Ирины Паперно. В ней подробно разбирается вопрос о цитатах и аллюзиях у Ерофеева, и называется она как раз — «Встань и иди». Автор «Москвы — Петушков» гордился тем, что знал Библию наизусть. Уильям Блейк. Христос воскрешает дочь Иаира. 1799–1800 годы. Художественный музей Мида, Амхерст Какова роль анекдота в «Москве — Петушках»? «Малознакомые люди собираются в одном месте и рассказывают друг другу занимательные истории» — древний литературный приём; среди примеров — «Кентерберийские рассказы» Чосера и «Декамерон» Боккаччо. Ещё одно произведение, построенное как череда историй, — «Тысяча и одна ночь» (контролёр, которому Веничка на протяжении трёх лет излагает курс мировой истории, чтобы избежать кары за безбилетный проезд, сравнивает его с Шехерезадой). Этот приём, как и многое другое, вписывает поэму Ерофеева в большой литературный контекст. Кроме того, возможно, вплетая в речь своего героя нелепые истории из его жизни и анекдоты случайных попутчиков, Ерофеев ориентируется на «Похождения бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека. Рассказываемые постоянно, к месту и не к месту, истории Швейка поддерживают связь ирреального настоящего с более упорядоченным прошлым и принципиальны для романа Гашека. В монологическом произведении Ерофеева анекдоты расширяют пространство героя, задают целый контекст взаимодействия. Примерно так работают вставные истории в хорошем стендапе — и «Москву — Петушки», в принципе, можно рассматривать как великий трагикомический стендап. Все эти истории прекрасно поддерживают образ рассказчика: к примеру, черноусый собутыльник первым делом рассказывает анекдоты о том, как пили великие писатели и композиторы, а затем возводит это пьянство «честных людей России» к их отчаянию и нищете; подобная логика беседы — вполне в духе самого Венички. Анекдоты же без какой-либо логической привязки к общей, пусть и расплывчатой, канве диалога вроде истории про председателя Лоэнгрина, который «пысает на пол, как маленький», усиливают ощущение погружения в пьяный трёп, который всё набирает и набирает обороты. В таком состоянии героя посещает прозрение о некоем всеединстве: «Первая любовь или последняя жалость — какая разница?» — и анекдот о председателе всё же оказывается вписанным в общий контекст. Точно так же отвечает ужасу последних глав поэмы финальная из рассказанных Веничкой историй — о человеке, попавшем под поезд. 9. РАССКАЗ Т. ТОЛСТОЙ «РЕКА ОККЕРВИЛЬ»: ИДЕЯ ПРОИЗВЕДЕНИЯ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ОСОБЕННОСТИ. В центре рассказов Т. Толстой – современный человек с его душевными переживаниями, жизненными перипетиями, особенностями быта. Рассказ «Река Оккервиль», написанный в 1987 году, поднимает тему «Человек и искусство», влияния искусства на человека, взаимоотношения людей в современном мире, это раздумья о соотношении мечты и реальности. Рассказ построен на принципе «сцепления ассоциаций», «нанизания образов». Уже в начале произведения объединяется картина стихийного бедствия – наводнения в Петербурге– и рассказ об одиноком, начинающем стареть Симеонове и его быте. Герой наслаждается свободой одиночества, чтением и прослушиванием редких граммофонных записей некогда известной, а сегодня совершенно забытой певицы Веры Васильевны. В рассказе можно выделить три временных пласта: настоящее, прошлое и будущее. Причем настоящее неотделимо от прошлого. Автор напоминает, что время циклично и вечно: «Когда знак зодиака менялся на Скорпиона, становилось совсем уж ветрено, темно и дождливо». Петербург одушевлен, его образ соткан из метафор, обилия эпитетов, романтических и реалистических деталей, где центральными стали созидающий, но страшный Петр Первый и его слабые перепуганные подданные. Петербург – особенное место. Время и пространство хранят шедевры музыки, архитектуры, живописи. Город, стихия природы, искусство слиты воедино. Природа в рассказе персонифицирована, она живет своей жизнью – ветер прогибает стекла, реки выходят из берегов и текут вспять. Холостяцкий быт Симеонова скрашивают чтение, наслаждение звуками старого романса. Т. Толстая мастерски передает звучание старого, «отливающего антрацитом круга». Голос певицы ассоциируется с каравеллой, несущейся по «брызжущей огнями ночной воде, расцветающему в ночном небе сиянию. И уходят на второй план детали скромного быта: «выуженный из межоконья плавленый сыр или ветчинные обрезки», пир на расстеленной газете, пыль на рабочем столе. Противоречивость, присутствующую в жизни героя, подчеркивают детали портрета героя: «В такие дни Симеонов устанавливал граммофон, чувствуя себя особенно носатым, лысеющим, особенно ощущая свои нестарые года вокруг лица». Симеонов, как и герой рассказа Т. Толстой «Чистый лист» Игнатьев, отдыхает душой в ином, ассоциативном мире. Создавая в воображении образ молодой, по-блоковски красивой и загадочной певицы Веры Васильевны, Симеонов пытается отстраниться от реалий современной жизни, отмахиваясь от заботливой Тамары. Реальный мир и придуманный переплетаются, и он хочет быть только с предметом своей мечты, вообразив, что свою любовь Вера Васильевна подарит только ему. Название рассказа символично. «Река Оккервиль» –название конечной трамвайной остановки, место, неизведанное для Симеонова, но занимающее его воображение. Оно может оказаться прекрасным, где «зеленоватый поток» с «зеленым солнцем», серебристые ивы», «деревянные горбатые мостики», а, может, там «какая-нибудь гадкая фабричонка выплескивает перламутрово-ядовитые отходы, или что-нибудь еще, безнадежное, окраинное, пошлое». Река, символизирующая время, – меняет свой цвет – сначала она кажется Симеонову «мутно –зеленым потоком», позже – «уже зацветшей ядовитой зеленью». Услышав от продавца граммофонных пластинок, что Вера Васильевна жива, Симеонов решается ее отыскать. Это решение дается ему непросто – в душе борются два демона – романтик и реалист: «один настаивал выбросить старуху из головы, запирать покрепче двери, жить, как и раньше жил, в меру любя, в меру томясь, внимая в одиночестве чистому звуку серебряной трубы, другой же демон – безумный юноша с помраченным от перевода дурных книг сознанием – требовал идти, бежать, разыскивать Веру Васильевну – подслеповатую, бедную старуху, крикнуть ей через годы и невзгоды, что она – дивная пери, разрушила и подняла его – Симеонова, верного рыцаря, -и, раздавленная ее серебряным голосом, посыпалась вся бренность мира», Очарование голоса певицы помогают передать цветовые эпитеты и сравнение: чудаки, любители, эстеты переписывают на магнитофоны голос Веры Васильевны, «темный, сияющий, как красное дорогое вино». Детали, сопровождающие подготовку встречи с Верой Васильевной, предрекают неудачу. Желтый цвет хризантем, купленных Симеоновым, означают какую-то дисгармонию, некое больное начало. Об этом же, на мой взгляд, говорит трансформация зеленого цвета реки в ядовитую зелень. Еще одна неприятность ждет Симеонова – отпечатавшийся на желейной поверхности торта чей-то отпечаток пальца. О дисгармоничности предстоящей встречи говорит и такая деталь: «Бока (торта) были присыпаны мелкой кондитерской перхотью». Встреча с мечтой, со здравствующей, но иной Верой Васильевной, совершенно раздавила Симеонова. Попав на день рождения певицы, он увидел обыденность, отсутствие поэзии и даже пошлость в лице одного из многочисленных гостей певицы – Поцелуева. Несмотря на романтическую фамилию, этот персонаж крепко стоит ногами на земле, сугубо деловит и предприимчив. Особенность стиля Т. Толстой – использование предложений сложной конструкции, обилие тропов при описании потока сознания героев, их переживаний. Разговор Симеонова с Поцелуевым написан короткими фразами. Деловитость и приземленность Поцелуева переданы отрывистыми фразами, сниженной лексикой: «У, морда. Голосина до сих пор как у дьякона». Поиск редкой записи романса «Темно-зеленый изумруд» совмещается у него с поиском возможности достать копченую колбасу. В финале рассказа Симеонов с вместе с другими поклонниками помогает скрашивать быт певицы. Это по-человечески очень благородно. Но исчезли поэзия и очарование, автор подчеркивает это реалистическими деталями: «Согнувшийся в своем пожизненном послушании», Симеонов ополаскивает после Веры Васильевны ванну, смывая «серые окатышки с подсохших стенок, выколупывая седые волосы из сливного отверстия». Рассказ заканчивается, как и начинался, образом реки. «Поцелуев заводил граммофон, слышен был дивный, нарастающий грозовой голос взмывающий над распаренным телом Верунчика, пьющего чай с блюдечка, над всем, чему нельзя помочь, над подступающим закатом, над безымянными реками, текущими вспять, выходящими из берегов, бушующими и затопляющими город, как умеют делать только реки» 10. ОСОБЕННОСТИ ТВОРЧЕСТВА В.О.ПИЛЕВИНА (НА ПРИМЕРЕ 2-3 РОМАНОВ). Окружающий мир для Пелевина - это череда искусственных конструкций, где мы обречены вечно блуждать в напрасных поисках "сырой", изначальной действительности.Все эти миры не являются истинными, но и ложными их назвать нельзя, во всяком случае до тех пор, пока кто-нибудь в них верит. Ведь каждая версия мира существует лишь в нашей душе, а психическая реальность не знает лжи. В текстах В. Пелевина очевидна связь, прежде всего, с модернистской литературной традицией. Пелевин, писатель совсем другой эпохи, продолжает размышлять о бездне, о мировом хаосе. Эта тема важна и в романе «Омон Ра», и в «Чапаеве и Пустоте», где хаотическое состояние мира и человеческой души является основным предметом исследования. Одна из тематических идей это – критика советского сознания, которая привязана к конкретному социуму (Союзу). В «Омон Ра» разоблачается главный советский миф – космонавтика. Все полёты происходят лишь в воображении советского человека (фабрикация фильмов о высадке на Луну). Символическая сцена: когда мальчики распотрошили макет космического корабля, в котором оказался пластилиновый лётчик. Вокруг него был построен корабль = некое пространство. Роман «Омон Ра» «вдохнул» в себя все достоинства, присущие произведениям Пелевина: непредсказуемый и непредвидимый сюжет, глубочайший смысл и оригинальность выбранной символики. Это произведение, как большинство пелевинских шедевров, оставляет читателю широкое не перепаханное поле для поиска истины и вариации трактовок. Омон Ра- это, в первую очередь, история о советском мальчике Омоне Кривомазове, с детства грезящегося связать свою жизнь с небом, который поступил в летное училище, а потом попал в ряды космонавтов, готовящихся к полету на луну. Но не нужно оставлять без внимания тот факт, что автором этого произведения является концептуалист и постмодернист Виктор Пелевин, а это означает, что все не так просто. Более того, все очень и очень сложно и запутанно. В "Омон Ра" Пелевин разрушил фундаментальную антитезу тоталитарного общества: "слабая личность - сильное государство". Он разжаловал режим из могучей "империи зла" в жалкого импотента, который силу не проявляет, а симулирует. В посвященной "героям советского космоса" повести эту симуляцию разоблачают комические детали, вроде пошитого из бушлата скафандра, мотоциклетных очков вместо шлема или "лунохода" на велосипедном ходу. Пелевин не ломает, а строит. Пользуясь теми же обломками советского мифа, что и Сорокин, он возводит из них фабульные и концептуальные конструкции. Для Пелевина сила советского государства выражается вовсе не в могуществе его зловещего военно-промышленного комплекса, а в способности материализовать свои фантомы. Хотя искусством "наводить сны" владеют отнюдь не только тоталитарные режимы, именно они создают мистическое "поле чудес"- зону повышенного мифотворческого напряжения, внутри которой может происходить все, что угодно. Окружающий мир для Пелевина - это череда искусственных конструкций, где мы обречены вечно блуждать в напрасных поисках "сырой", изначальной действительности.Все эти миры не являются истинными, но и ложными их назвать нельзя, во всяком случае до тех пор, пока кто-нибудь в них верит. Ведь каждая версия мира существует лишь в нашей душе, а психическая реальность не знает лжи. Например, в романе «Жизнь насекомых» порой бывает сложно понять о ком речь, о насекомых или о людях. Как, например, 3 мужчин, которые сначала просто разговаривали, а потом превратились в комаров. Проза Пелевина строится на неразличении настоящей и придуманной реальности. Тут действуют непривычные правила: раскрывая ложь, мы не приближаемся к правде, но и умножая ложь, мы не удаляемся от истины. Сложение и вычитание на равных участвуют в процессе изготовления вымышленных миров. Рецепт создания таких миражей заключается в том, что автор варьирует размеры и конструкцию "видоискателя"- раму того окна, из которого его герой смотрит на мир. Все главное здесь происходит на "подоконнике"- на границе разных миров. Пелевин анализирует современную действительность, социальную систему: a. Объясняет новую соц.иерархию(новые отношения и ценности); b. Роль СМИ, рекламы ( упаковка товара); c. Основные фетиши времени. Гламур. d. Культивирование идеи личной внутренней свободы. Очень много места в произведениях Пелевина занимает социальная критика. В ранних книгах это была критика советской действительности, коммунистической идеологии и социалистической практики. Лжи и духовному насилию “большого мифа” Пелевин противопоставляет внутреннюю свободу, которую каждый человек может обрести в своем внутреннем мире, в духовной реальности. Но это – не привычная критика тоталитаризма советской власти в сравнении с западными свободами. Еще более жестко Пелевин критикует постсоветскую действительность, “западный” образ жизни, современное общество потребления, утратившее социальные, моральные и духовные ценности. Более того, он очень ярко и убедительно показывает онтологический кризис, то есть кризис всей социальной реальности и самого человеческого бытия. Герой произведений Пелевина – это не только постсоветский человек, то есть человек в отсутствии ценностей, заблудившийся в истории и потерявшийся в пустыне смыслов современной цивилизации. Часто герои его книг – то ли люди, то ли насекомые и животные, всякие оборотни, вампиры и т.п. Это способ изобразить пост-человека, человека после истории, вне нравственности, запутавшегося в собственных образах, исчезающего в пустоте. Сущность человека ускользает от него самого, человеческая природа мутирует и деградирует. Человек забывает, теряет самого себя, растворяется в своих отражениях и ролях. Как герои Платонова, пелевинский персонаж постоянно балансирует на тонкой грани между мудростью и юродством. Омон, как и герои «Чевенгура» или «Котлована», - это одновременно и «юродивый», и ребенок, который наивно спрашивает о жизни и пытается получить ответы у тех, кто «знает». А «знает» кто-то, кто дает распоряжение строить Общепролетарский Дом, «знают» те, кто посылает Омона и его товарищей «в космос». В обоих случаях затевается страшный и жестокий эксперимент, цена которого - человеческие жизни. |