постмодернизм. 1. постмодернизм как направление современной культуры. Постмодернизм
 Скачать 0.65 Mb.
|
|
21. ЦИКЛ РОМАНОВ Б.АКУНИНА ОБ ЭРАСТЕ ФАНДОРИНЕ: СТИЛИЗАЦИЯ КАК ПРИЕМ. Соединяя в своем творчестве сюжетные линии писателей разных эпох, искусно имитируя их стиль, Б. Акунин пишет детективные романы так, как создавал бы их писатель-постмодернист, комбинируя в собственном творчестве уже написанное, уже знакомое и порождая при этом новые смыслы. Постмодернизм, предлагая определенную технику письма, дает возможность писателям, работающим в жанрах массовой литературы, ее тиражировать и ретранслировать. Такой техникой письма является и «двойное кодирование», согласно которому сюжет произведения, как правило, не имеет самостоятельного значения. Для писателя основным становится игра с читателем, которому автор «закодировал» сюжетные ходы, мотивы, скрытые реминисценции и предлагает их «раскодировать».   22. ИГРА С ЛИТЕРАТУРНОЙ ТРАДИЦИЕЙ В ТВОРЧЕСТВЕ АКУНИНА. Одной из заметных черт современной литературы является ее стремление к развлекательности, несколько ироничному, несерьезному осмыслению современного бытия. Литература перестает отражать мир и переходит к его интерпретации. В эту разнообразную игру включаются многочисленные читательские интерпретационные возможности. Необходимость свободной игры читательского воображения, требует от писателей особой поэтики. Современные писатели заменяют в своих произведениях такие функции, присущие литературе прошлого века как учительная, воспитательная, пропагандистская, традицией игровой литературы с установкой на ироническое сопоставление различных литературных стилей, жанровых форм и художественных течений. Так, поэтика постмодернизма предлагает игру, пародию, вымысел, мираж, иллюзию – приемы, которые способны с особенной силой воздействовать на читательское сознание. Одним из важнейших аспектов игры как художественного приема Б. Аку- нина является обращение к «прецедентным текстам», что позволяет писателю завязать литературную игру с читателем-ценителем прежде всего классической русской литературы, предлагая поиграть, угадывая стиль, язык, мотивы, аллюзии и реминисценции из произведений мировой словесности. Заметим, что литературный пласт романа у писателя строится по принципу «текст в тексте» – мотивы и ситуации из великой классической литературы вплетаются в текст романов Б. Акунина. Проведенное исследование показало, что в романе «Азазель» значительное место занимают мотивы Ф.М. Достоевского и Н.В. Гоголя. – Портрет Амалии Бежецкой в серебряной рамке, производит сильное впечатление на главного героя подобно такому же впечатлению и портрет Настасьи Филипповны на князя Мышкина в романе «Идиот». В «Азазеле» расследование загадочного самоубийства студента Петра Кокорина, которым начинается действие романа, приводит Эраста Петровича Фандорина в дом покойного для выяснения нахождения и содержимого некоего бювара, указанного в предсмертном письме. В рабочем кабинете покойного, найдя бювар, письмоводитель неожиданно обнаруживает портрет незнакомки, красота которой производит та- кое же сильное впечатление на Фандорина, как и красота Настасьи Петровны на князя: «Кожаный бювар долго искать не пришлось– он лежал посреди массивного письменного стола, между малахитовым чернильным прибором и перламутровой раковиной – пепельницей. Но прежде чем нетерпеливые руки Фандорина коснулись коричневой скрипучей кожи, взгляд его упал на фотопортрет в серебряной рамке, стоявший здесь же, на столе, на самом видном месте. Лицо на портрете было настолько примечательным, что Эраст Петрович и о бюваре забыл: вполоборота смотрела на него пышноволосая Клеопатра с огромными матово – черными глазами, гордым изгибом высокой шеи и чуть прорисованной жесточинкой в своенравной линии рта. Более же всего заворожило коллежского регистратора выражение спокойной и уверенной властности, та- кое неожиданное на девичьем лице (почему-то захотелось Фандорину, чтоб это непременно была не дама, а девица). Если у Ф.М. Достоевского описание портрета вызывает восхищение главного героя красотой Настасьи Филипповны, а у читателей желание узнать какую роль она сыграет в жизни князя, то у Бориса Акунина мотив портрета дан в контексте детективного сюжета. Читателя волнует не столько красота героини, сколько ее причастность к убийству студента Кокорина, в доме которого он был обнаружен. Борис Акунин, прибегает в своем творчестве к таким приемам игровой поэтики как игра, ирония, вымысел, для создания иллюзии той эпохи и тех героев, которые будто бы существовали, жили, радовались, любили, совершали подвиги, заимствуя стили и манеру письма писателей классиков и тем самым удостоверяя читателей в подлинности того, о чем пишет. Писатель создает образ – иллюзию Эраста Петровича Фандорина, гениального сыщика, жившего в конце XIX столетия, носителя идей империи, вундеркинда в криминальном деле, создает образ рыцаря без страха и упрека, которому хочется верить, попросить у него совета и защиты. Одним словом, создается об- раз реально существовавшего персонажа, которого так не хватает в повседневной жизни. Успех реально созданного персонажа, безусловно, подкрепляет и вы- бранная писателем эпоха XIX века. Переплетение стилей классиков Гоголя, Достоевского, Толстого, реально происходивших событий того времени, писатель создает атмосферу той эпохи, умело, «вписывая» в нее жизнеописание и приключения Эраста Петровича, которые не нарушают ход реально происходивших исторических событий. 23. ЖАНР ФЭНТЕЗИ В СОВРЕМЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ РОССИИ (АНАЛИЗ ТВОРЧЕСТВА ОДНОГО АВТОРА ПО ВЫБОРУ ОБУЧАЮЩЕГОСЯ). Жанр фэнтези существует в русской литературе около двадцати лет. Первые литературные опыты русских авторов вышли под зарубежными псевдонимами в начале 90-х гг. ХХ века. Фэнтези, придя в отечественную литературу как калька с аналогичного западного жанра, на русской почве, во-первых, несколько модифицировалось, во-вторых, стало важнейшей составляющей массовой литературы. Можно сказать, что русское фэнтези – жанр массовой литературы, появившийся в 90-е гг. ХХ века и сформировавшийся к началу XXI, унаследовавший основные черты от западноевропейского аналога, но воспроизводящий их в пародийно-сниженном варианте, обладающий большой валентностью, т. е. способностью присоединять к себе другие тексты массовой культуры. Сегодня можно выделить два вектора развития русского фэнтези: одни тексты представляют собой крупнотиражную формульную литературу; к этому типу относятся романы, широко издающиеся в сериальных изданиях «Наши – Там», «Русское фэнтези», «Магия фэнтези». Другое направление опирается на традиции русской психологической прозы, выводя героя-мыслителя. Романы Г.Л.Олди, М. и С. Дяченко, С. Логинова выступают наследниками социально-психологической фантастики братьев Стругацких, поднимавших в своих романах бытийные вопросы. Психологическое фэнтези достаточно близко подходит к романам отечественных постмодернистов – особенно В.Пелевина и В.Сорокина. Фэнтези сближается не только с литературой постмодернизма, но и с другими жанрами массовой литературы. Выходят серии романов женского фэнтези, фэнтези-детективы и произведения, находящиеся на стыке фэнтези и научной фантастики. В подобном соединении с иными формами массовой литературы проявляется стремление фэнтези к метажанру. Для русского фэнтези характерен утопизм, что позволяет говорить о функционировании фэнтези-романов в «утопическом поле» русской литературы, где они представляют варианты как эвтопии, так и антиутопии. Русское фэнтези – эклектичный жанр современной массовой литературы, оказывающий влияние на мировоззрение нашего общества в течение последних двадцати лет. Фэнтези претендует на создание достоверного художественного мира, сохраняя установку на явный вымысел. В основе сюжета фэнтези в игровой форме создаются новые мифы о борьбе Хаоса с Космосом. «Созерцатель» Алексея Пехова я прочёл всего, книгу за книгой. И теперь, с высоты многих лет прочтения, могу более-менее с уверенностью говорить о его творчестве — сравнивая старое и новое. Тем более, что, как с неохотой замечают даже преданные фанаты, Пехов упорно повторяется из книги в книгу. И это касается не только одних и тех же персонажей — набора кукол, на которых раз за разом напяливают новые парики, наряды и шляпы. Во-первых, в творчестве Пехова существуют две тенденции: А) МАГИЯ вырождается/приходит в упадок, и Б) ПРОГРЕСС развивается/загаживает мир. Раз за разом, раз за разом. Если в книжке основа мира магия, то она непременно скатывается: а если прогресс — то он непременно прёт вперёд семимильными шагами, «отравляя реки/заполняя воздух гарью/усыпая кварталы пеплом» (описания разнообразием тоже не отличаются). Навскидочку попробуйте угадать, к какому из двух вариантов относится новое произведение. Во-вторых, как опять же замечают многие, прочтя новую книгу Пехова — легко можно угадать, в какую игрушку он играл перед написанием. (Нет, речь не идёт о плагиате, конечно же, ни в коем случае — скорее, скажем так, о том, какая игра ВДОХНОВИЛА автора). Пехов поиграл в The Thief — нате вам «Хроники Сиалы». Пехов поиграл в Fallout — нате вам «Последний Завет». Пехов поиграл в The Myth — нате вам «Искатели Ветра»/«Ветры Искр»/«Искры Ветр» и тэ пэ. Пехов поиграл в Vampire: The Masquerade — нате вам «Киндрэт». Пехов поиграл в The Witcher — нате вам «Стража»... _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ Что можно сказать про новый роман? Пехов поиграл в Dishonored. Конец рецензии. _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ Ладно, разумеется, не конец. Но писать, в общем-то, особо не о чем. Новый роман Пехова, по сути — всё тот же «Пересмешник», наспех перекрашенный без предварительного ошкуривания и грунтовки и поданный под видом свежачка. Опять «отравляемый прогрессом мир», в котором существуют люди с <Талантом и Даром> «ингениумом», в котором срисованный с викторианского Лондона <Рапгар> Хервингемм — столица <Княжества> Королевства — ведёт войну с почитающими солнце <малозанцами> искирами за обладающее невероятным магическим/энергетическим потенциалом новооткрытое вещество — <«чёрную кровь»> «моторию»... (Вообще, читая Пехова фактически гарантируешь себе, что нация главзлыдней будет срисована с каких-нибудь арабов/китайцев/японцев или других пугающих обывателя басурман — даже если злыдни разумные рептилии, как в «Ловцах удачи»). Опять уберпушки с неправдоподобного действия патронами... Опять дирижабли, в конце-то концов. Кто-то где-то что-то сказал про «детально проработанный оригинальный мир»? Вряд ли. Пехов с удручающей частотой использует приём, именуемый в энциклопедиях тропов «Срисованная фэнтезийная культура»: рисует кальку с реальных стран-народов, вплоть до присущих этому народу атрибутов. Не скажу, что это плохо, если читатель ассоциирует текст с чем-то ему знакомым — но довольно ЛЕНИВО. Это и «Под знаком Мантикоры», это и «Страж» (с Альбаландом/Нидерландами, Литавией/Италией, Прогансу/Провансом (Францией), Ольским/Польским королевством и т.д.), это и «Пересмешник» (с Кохеттом-Италией, Жвилья-Францией и скорбящими по «последней павшей крепости» и молящимися цветущему посоху иенальцами-евреями), это даже и «Летос» (куда Пехов не удержался воткнуть срисованную Италию с Сильвио-Мильвио и «сиорой»-синьорой)... Здесь всё и вся в мире настолько же узнаваемо. Россия — «холодная Руза» (экспортирующая разумеется «ruzska vodka», ктооо бы сомневался). Срисованная фэнтезийная культура — вовсе не плохо. Плохо то, что Пехов берёт цельные куски из нашего мира и вставляет его в свои фэнтезийные без внятной мотивации. В «Страже» уже было цельновыдернутое христианство со святыми, Ватиканом, Папой и прочей камарильей, воткнутое в «не наш» мир... И в этом произведении Пехов СНОВА втыкает в мир христианство с Иисусом и «вторым пришествием«! Зачем это делать сознательно — я чёрт знает, разве что дабы потом сделать как Перумов фишку с путешествующим из мира в мир злыднем-«Спасителем» который основывает во всех мирах церкви «Хрустального дракона Иисуса» (тоже популярный троп — срисованное христианство в фэнтези). Помимо Иисуса надёргано и немало другой мелочи, разбирать которую даже неохота. Ладно, что там дальше... Главгерой. Ну тут всё традиционно для Пехова — герой-«Я-слишком-стар-для-этого-дерьма». Верно было сказано — всё тот же «Серый» из «Искры ветр»: разумеется, ветеран войны, оставивший всех друзей валяться на полях сражений, искалеченный прошлым, периодически бухающий и разочарованный во всем и вся. Тюкнутый на голову, отчего цвет ему кажется «вкусом». Что, впрочем, не спасает: какой-нибудь «фрак вкуса дырбырдырского ананаса» или «броня вкуса каколупского гладиолуса» — ну конечно же, ведь дырбырдырский ананас (или гладиолус) настолько распространены что читатель сразу поймёт о чём речь! Как и например чудное сравнение «застонала, как обезьяна, которую лишили банана» — ну разумеется, кто из читателей Пехова не слышал стона обезьяны, лишённой банана: осенью в средней полосе России по всем берёзам обезьяны сидят — стонут от голода, потому что бананы преждевременно осыпались. Язык по-прежнему ужасен. Все те же невыносимо оригинальные и остроумные сравнения а-ля «Мокрый, как гоблин, которого орки окунули в бочку с водой». Всё то же кошмарное построение предложений в духе «Ветры искр» («вожжи по управлению телом»), «Пересмешника» («фонари в которых с помощью магии плясали огни») и «Летоса» (из-под стола раздался крик, НЕСКОНЧАЕМЫЙ и БЕСКОНЕЧНЫЙ»). Самое запомнившееся из свежачка (неточная цитата): «Её широкие штаны, ПОХОЖИЕ на юбку, ПОХОДИЛИ на крылья ворона». Восхитительно. Главная интрига сюжета... Риерта, где происходит основная часть действия — отчасти этакая «Зона» из небезызвестного цикла про сталкера, с аномалиями и монстрами. (В данном случае, роль монстров играют «контаги» — мутанты такие, название не склоняется). где много раз ел. В итоге... Ничего нового. Ничего такого, чего мы не читали бы уже не только у Пехова — но и у множества других, зачастую куда более талантливых авторов. Ни оригинальных идей, ни оригинальных персонажей, ни оригинального мира. Не скажу, что книга совершенно плоха — но она пуста. А это для книги самое худшее. Если она не способна не только восхитить и очаровать, но даже возмутить и отвратить (как нашумевшие с недавних пор упоротые «Дети против волшебников») — то это очень скверно. А новинка от Пехова именно такова. _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ Закончить обзор хотелось бы отличным, на мой вкус, высказыванием от моего очень хорошего друга и соавтора, которого я очень ценю (и который мне и дал наводку на новый креатив Пехова): «В Риерте не говорят «Человек человеку волк». В Риерте говорят — «Контаги контаги контаги». Хау |