Александр Дюма Граф МонтеКристо
 Скачать 3.16 Mb.
|
Глава 11ПРИГЛАШЕНИЕВ тот же день, примерно в то время, когда г-жа Данглар была на описанном нами приеме в кабинете королевского прокурора, на улице Эльдер показалась дорожная коляска, въехала в ворота дома N 27 и остановилась во дворе. Дверца коляски отворилась, и из нее вышла г-жа де Морсер, опираясь на руку сына. Альбер проводил мать в ее комнаты, тотчас же заказал себе ванну и лошадей, а выйдя из рук камердинера, велел отвезти себя на Елисейские Поля, к графу Монте-Кристо. Граф принял его со своей обычной улыбкой. Странная вещь: невозможно было хоть сколько-нибудь продвинуться вперед в сердце или уме этого человека. Всякий, кто пытался, если можно так выразиться, насильно войти в его душу, наталкивался на непреодолимую стену. Морсер, который кинулся к нему с распростертыми объятиями, увидав его, невольно опустил руки и, несмотря на приветливую улыбку графа, осмелился только на рукопожатие. Со своей стороны, Монте-Кристо, как всегда, только дотронулся до его руки, не пожав ее. — Ну, вот и я, дорогой граф, — сказал Альбер. — Добро пожаловать. — Я приехал только час тому назад. — Из Дьеппа? — Из Трепора. — Ах, да, верно. — И мой первый визит — к вам. — Это очень мило с вашей стороны, — сказал Монте-Кристо таким же безразличным тоном, как сказал бы любую другую фразу. — Ну, скажите, что нового? — Что нового? И вы спрашиваете об этом у меня, у приезжего? — Вы меня не поняли; я хотел спросить, сделали ли вы что-нибудь для меня? — Разве вы мне что-нибудь поручали? — сказал Монте-Кристо, изображая беспокойство. — Да ну же, не притворяйтесь равнодушным, — сказал Альбер. — Говорят, что существует симпатическая связь, которая действует на расстоянии; так вот, в Трепоре я ощутил такой электрический ток; может быть, вы ничего не сделали для меня, по во всяком случае думали обо мне. — Это возможно, — сказал Монте-Кристо. — Я в самом деле думал о вас, но магнетический ток, коего я был проводником, действовал, признаюсь, помимо моей воли. — Разве? Расскажите, как это было. — Очень просто. У меня обедал Данглар. — Это я знаю; ведь мы с матушкой для того и уехали, чтобы избежать встречи с ним. — Но он обедал в обществе Андреа Кавальканти. — Вашего итальянского князя? — Не надо преувеличивать. Андреа называет себя всего только виконтом. — Называет себя? — Вот именно. — Так он не виконт? — Откуда мне знать? Он сам себя так называет, так его называю я, так его называют другие, — разве это не все равно, как если бы он в самом деле был виконтом? — Оригинальные мысли вы высказываете! Итак? — Что итак? — У вас обедал Данглар? — Да. — И ваш виконт Андреа Кавальканти? — Виконт Андреа Кавальканти, маркиз — его отец, госпожа Данглар, Вильфор с женой, очаровательные молодые люди — Дебрэ, Максимилиан Моррель и… кто же еще? постойте… ах, да, Шато-Рено. — Говорили обо мне? — Ни слова. — Тем хуже. — Почему? Вы ведь, кажется, сами хотели, чтобы о вас забыли, — вот ваше желание и исполнилось. — Дорогой граф, если обо мне не говорили, то, стало быть, обо мне много думали, а это приводит меня в отчаяние. — Не все ли вам равно, раз мадемуазель Данглар не была в числе тех, кто о вас там думал? Да, впрочем, она могла думать о вас у себя дома. — О, на этот счет я спокоен; а если она и думала обо мне, то в том же духе, как я о ней. — Какая трогательная симпатия! — сказал граф. — Значит, вы друг друга ненавидите? — Видите ли, — сказал Морсер, — если бы мадемуазель Данглар была способна снизойти к мучениям, которых я, впрочем, из-за нее не испытываю, и вознаградить меня за них, не считаясь с брачными условиями, о которых договорились наши семьи, то я был бы в восторге. Короче говоря, я считаю, что из мадемуазель Данглар вышла бы очаровательная любовница, но в роли жены, черт возьми… — Недурного вы мнения о своей будущей жене, — сказал, смеясь, Монте-Кристо. — Ну да, это немного грубо сказано, конечно, но зато верно. А эту мечту нельзя претворить в жизнь, — и для того, чтобы достичь известной цели, необходимо, чтобы мадемуазель Данглар стала моей женой, то есть жила вместе со мной, думала рядом со мной, пела рядом со мной, занималась музыкой и писала стихи в десяти шагах от меня, и все это в течение всей моей жизни. От всего этого я прихожу в ужас. С любовницей можно расстаться, но жена, черт возьми, это другое дело, с нею вы связаны навсегда, вблизи или на расстоянии, безразлично. А быть вечно связанным с мадемуазель Данглар, даже на расстоянии, об этом и подумать страшно. — На вас не угодишь, виконт. — Да, потому что я часто мечтаю о невозможном. — О чем же это? — Найти такую жену, какую нашел мой отец. Монте-Кристо побледнел и взглянул на Альбера, играя парой великолепных пистолетов и быстро щелкая их курками. — Так ваш отец очень счастлив? — спросил он. — Вы знаете, какого я мнения о моей матери, граф: она ангел. Посмотрите на нее: она все еще прекрасна, умна, как всегда, добрее, чем когда-либо. Мы только что были в Трепоре; обычно для сына сопровождать мать — значит, оказать ей снисходительную любезность или отбыть тяжелую повинность; я же провел наедине с ней четыре дня, и, скажу вам, я чувствую себя счастливее, свежее, поэтичнее, чем если бы я возил в Трепор королеву Маб или Титанию. — Такое совершенство может привести в отчаяние; слушая вас, но на шутку захочешь остаться холостяком. — В этом все дело, — продолжал Альбер. — Зная, что на свете существует безупречная женщина, я не стремлюсь жениться на мадемуазель Данглар. Замечали вы когда-нибудь, какими яркими красками наделяет наш эгоизм все, что нам принадлежит? Бриллиант, который играл в витрине у Марле или Фоссена, делается еще прекраснее, когда он становится нашим. Но если вы убедитесь, что есть другой, еще более чистой воды, а вам придется всегда носить худший, то, право, это пытка! — О, суетность! — прошептал граф. — Вот почему я запрыгаю от радости в тот день, когда мадемуазель Эжени убедится, что я всего лишь ничтожный атом и что у меня едва ли не меньше сотен тысяч франков, чем у нее миллионов. Монте-Кристо улыбнулся. — У меня уже, правда, мелькала одна мысль, — продолжал Альбер. Франц любит все эксцентричное; я хотел заставить его влюбиться в мадемуазель Данглар. Я написал ему четыре письма, рисуя ее самыми заманчивыми красками, но Франц невозмутимо ответил: «Я, правда, человек эксцентричный, но все же не настолько, чтобы изменить своему слову». — Вот что значит самоотверженный друг: предлагает другому в жены женщину, которую сам хотел бы иметь только любовницей. Альбер улыбнулся. — Кстати, — продолжал он, — наш милый Франц воз вращается; впрочем, вы его, кажется, не любите? — Я? — сказал Монте-Кристо, — помилуйте, дорогой виконт, с чего вы взяли, что я его не люблю? Я всех люблю. — В том числе и меня… Благодарю вас. — Не будем смешивать понятий, — сказал Монте-Кристо. — Всех я люблю так, как господь велит нам любить своих ближних, — христианской любовью; но ненавижу я от всей души только некоторых. Однако вернемся к Францу д'Эпине. Так вы говорите, он скоро приедет? — Да, его вызвал Вильфор. Похоже, что Вильфору так же не терпится выдать замуж мадемуазель Валентину, как Данглару мадемуазель Эжени. Очевидно, иметь взрослую дочь — дело не легкое; отца от этого лихорадит, и его пульс делает девяносто ударов в минуту до тех пор, покуда он от нее не избавится. — Но господин д'Эпине, по-видимому, не похож на вас; он терпеливо переносит свое положение. — Больше того, Франц принимает это всерьез: он носит белый галстук и уже говорит о своей семье. К тому же он очень уважает Вильфоров. — Вполне заслуженно, мне кажется? — По-видимому, Вильфор всегда слыл человеком строгим, но справедливым. — Славу богу, — сказал Монте-Кристо, — вот по крайней мере человек, о котором вы говорите не так, как о бедном Дангларе. — Может быть, это потому, что я не должен жениться на его дочери, ответил, смеясь, Альбер. — Вы возмутительный фат, дорогой мой, — сказал Монте-Кристо. — Я? — Да, вы. Но возьмите сигару. — С удовольствием. А почему вы считаете меня фатом? — Да потому, что вы так яростно защищаетесь и бунтуете против женитьбы на мадемуазель Данглар. А вы оставьте все идти своим чередом. Может быть, вовсе и не вы первый откажетесь от своего слова. — Вот как! — сказал Альбер, широко открыв глаза. — Да не запрягут же вас насильно, черт возьми! Но послушайте, виконт, — продолжал Монте-Кристо другим тоном, — вы всерьез хотели бы разрыва? — Я дал бы за это сто тысяч франков. — Ну, так радуйтесь. Данглар готов заплатить вдвое, чтобы добиться той же цели. — Правда? Вот счастье! — сказал Альбер, по лицу которого все же пробежало легкое облачко. — Но, дорогой граф, стало быть, у Данглара есть для этого причины? — Вот она гордость и эгоизм! Люди всегда так — по самолюбию ближнего готовы бить топором, а когда их собственное самолюбие уколют иголкой, они вопят. — Да нет же! Но мне казалось, что Данглар… — Должен быть в восторге от вас, да? Но как известно, у Данглара плохой вкус, и он в еще большем восторге от другого… — От кого же это? — Да я не знаю; наблюдайте, следите, ловите на лету намеки и обращайте все это себе на пользу. — Так, понимаю. Послушайте, моя мать… нет, вернее, мой отец хочет дать бал. — Бал в это время года? — Теперь в моде летние балы. — Будь они по в моде, графине достаточно было бы пожелать, и они стали бы модными. — Недурно сказано. Понимаете, это чисто парижские балы; те, кто остается на июль в Париже, — это настоящие парижане. Вы не возьметесь передать приглашение господам Кавальканти? — Когда будет бал? — В субботу. — К этому времени Кавальканти-отец уже уедет. — Но Кавальканти-сын останется. Может быть, вы привезете его? — Послушайте, виконт, я его совсем не знаю. — Не знаете? — Нет; я в первый раз в жизни видел его дня четыре назад и совершенно за него не отвечаю. — Но вы же принимаете его? — Я — другое дело; мне его рекомендовал один почтенный аббат, который, может быть, сам был введен в заблуждение. Если вы пригласите его сами — отлично, а мне это неудобно; если он вдруг женится на мадемуазель Данглар, вы обвините меня в происках и захотите со мной драться; наконец, я не знаю, буду ли я сам. — Где? — У вас на балу. — А почему? — Во-первых, потому что вы меня еще не пригласили. — Я для того и приехал, чтобы лично пригласить вас. — О, это слишком любезно с вашей стороны. Но я, возможно, буду занят. — Я вам скажу одну вещь, и, надеюсь, вы пожертвуете своими занятиями. — Так скажите. — Вас просит об этом моя мать. — Графиня де Морсер? — вздрогнув, спросил Монте-Кристо. — Должен вам сказать, граф, что матушка вполне откровенна со мной. И если в вас не дрожали те симпатические струны, о которых я вам говорил, значит, у вас их вообще нет, потому что целых четыре дня мы только о вас и говорили. — Обо мне? Право, вы меня смущаете. — Что ж, это естественно: ведь вы — живая загадка. — Неужели и ваша матушка находит, что я загадка? Право, я считал ее слишком рассудительной для такой игры воображения! — Да, дорогой граф, загадка для всех, и для моей матери тоже; загадка, всеми признанная и никем не разгаданная; успокойтесь, вы все еще остаетесь неразрешенным вопросом. Матушка только спрашивает все время, как это может быть, что вы так молоды. Я думаю, что в глубине души она принимает вас за Калиостро или за графа Сен-Жермен, как графиня Г. — за лорда Рутвена. При первой же встрече с госпожой де Морсер убедите ее в этом окончательно. Вам это не трудно, ведь вы обладаете философским камнем одного и умом другого. — Спасибо, что предупредили, — сказал, улыбаясь, граф, — я постараюсь оправдать все ожидания. — Так что вы приедете в субботу? — Да, раз об этом просит госпожа де Морсер. — Это очень мило с вашей стороны. — А Данглар? — О! ему уже послано тройное приглашение; это взял па себя мой отец. Мы постараемся также заполучить великого д'Агессо51, господина де Вильфор; но на это мало надежды. — Пословица говорит, что надежду никогда не следует терять. — Вы танцуете, граф? — Я? — Да, вы. Что было бы удивительного, если бы вы танцевали? — Да, в самом деле, до сорока лет… Нет, не танцую; но я люблю смотреть на танцы. А госпожа де Морсер танцует? — Тоже нет; вы будете разговаривать, она так жаждет поговорить с вами! — Неужели? — Честное слово! И должен сказать вам, что вы первый человек, с которым моя матушка выразила желание поговорить. Альбер взял свою шляпу и встал; граф пошел проводить его. — Я раскаиваюсь, — сказал он, останавливая Альбера на ступенях подъезда. — В чем? — В своей нескромности. Я не должен был говорить с вами о Дангларе. — Напротив, говорите о нем еще больше, говорите почаще, всегда говорите, — но только в том же духе. — Отлично, вы меня успокаиваете. Кстати, когда возвращается д'Эпине? — Дней через пять-шесть, не позже. — А когда его свадьба? — Как только приедут господин и госпожа де Сен-Меран. — Привезите его ко мне, когда он приедет. Хотя вы и уверяете, что я его не люблю, но, право же, я буду рад его видеть. — Слушаю, мой повелитель, ваше желание будет исполнено. — До свидания! — Во всяком случае в субботу непременно, да? — Конечно! Я же дал слово. Граф проводил Альбера глазами и помахал ему рукой. Затем, когда тот уселся в свой фаэтон, он обернулся и увидел Бертуччо. — Ну, что же? — спросил граф. — Она была в суде, — ответил управляющий. — И долго там оставалась? — Полтора часа. — А потом вернулась домой? — Прямым путем. — Так. Теперь, дорогой Бертуччо, — сказал граф, — советую вам отправиться в Нормандию и поискать то маленькое поместье, о котором я вам говорил. Бертуччо поклонился, и так как его собственные желания вполне совпадали с полученным приказанием, он уехал в тот же вечер. |