Акадаем чтение????Воображаемые сообщества. Benedictandersonimaginedcommunities
 Скачать 7.04 Mb.
|
|
ВООБРАЖАЕМЫЕ СООБЩЕСТВА РАЗМЫШЛЕНИЯ ОБ ИСТОКАХ И РАСПРОСТРАНЕНИИ НАЦИОНАЛИЗМА Маме и Тантьетт с любовью и благодарностью ОТ АВТОРА Как станет ясно читателю, на мои размышления она ционализме глубоко повлияли работы Эриха Ауэрбаха, Вальтера Беньямина и Виктора Тернера. При подготовке книги мне очень помогли критические замечания и советы моего брата Перри Андерсона, Энтони Барнетта и Стива Хедера. Неоценимую помощь оказали мне также Дж. Э. Баллард, Мохамед Чамбас, Питер Катценштайн, покойный Рекс Мортимер, Фрэнсис Малхерн, Том Нейрн, Си- раиси Такаси, Джим Сигел, Лора Саммерс и Эста Ангар. Разумеется, их дружелюбная критика отнюдь не может считаться причиной недостатков этого текста, вся ответственность за которые лежит только на мне. Следует, наверное, добавить, что по образованию и профессии я специалист по Юго-Восточной Азии. Надеюсь, это признание объяснит некоторые отразившиеся в книге пристрастия и выбор приводимых примеров, а также снизит ее мнимо глобальные претензии Он считает своей задачей гладить историю против шерсти. Вальтер Бенъямин, Истолкования Так из скрещенья всех пород в тот век Возникла смесь — английский человек: В набегах дерзких, где из года в год Сплетались с лютой страстью бритт и скотт, Чьи дети, овладев повадкой слуг, Впрягли своих коров в романский плуг. С тех пор сей полукровный род возник, Бесславен, беспороден, безъязык, Без имении в венах англичан Струилась кровь толь саксов, толь датчан. Высокородных предков бурный нрав, Все что возможно на земле поправ, Сводил их похотливых дочерей С людьми почти всех наций и мастей. В сем выводке, от коего тошнит, Кровь чистокровных англичан бежит... Из поэмы Даниэля Дефо «Прирожденный англичанин» ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ Кто бы подумал, что буря свирепствует тем сильнее, чем дальше позади остается рай? Вооруженные конфликты 1978— 1979 гг. в Индоки тае, давшие прямой повод для написания первого варианта Воображаемых сообществ, теперь, по прошествии всего-то двенадцати лет, кажутся уже принадлежащими другой эпохе. Тогда меня тревожила перспектива грядущих полномасштабных войн между социалистическими странами. Теперь половина из них отправилась в лучший мира остальные живут в опасении скоро за ними последовать. Войны, с которыми сталкиваются выжившие гражданские войны. Скорее всего, к началу нового тысячелетия от Союза Советских Социалистических Республик не останется почти ничего, кроме. респуб лик. Нельзя ли было как-то все это предвидеть В 1983 г. я писал, что Советский Союз в такой же мере'наследник донациональных династических государств XIX века, в какой и предвестник интернационалистического порядка века. Однако, отслеживая националистические взрывы, сокрушившие огромные многоязычные и поли этнические государства, управляемые из Вены, Лондона, Константинополя, Парижа и Мадрида, я не смог увидеть, что маршрут уже проложен, по крайней мере для Москвы. Какое меланхолическое утешение наблюдать, что история, похоже, подтверждает логику Воображаемых сообществ лучше, чем это удалось сделать их автору! За истекшие 12 лет изменился не только облик мира. Поразительные изменения произошли ив изучении национализма как качественные (в методе, масштабах, утонченности, таки чисто количественные. Только на анг Б. Андерсон. Воображаемые сообщества лийском языке вышли в свет (если назвать лишь немногие ключевые тексты): «Нации до национализма Дж. Э. Армстронга (1982); « Национализм и государство Джона Брёйи (1982); « Нации и национализм Эрнеста Геллнера (1983); « Социальные предпосылки национального возрождения в Европе Мирослава Хроха (1985); « Этнические истоки наций Энтони Смита (Националистическая мысль и колониальный мир П. Чаттерджи (Нации и национализм после 1788 года Эрика Хоб- сбаума (Эти книги, благодаря своему широкому историческому охвату и теоретической силе, сделали традиционную литературу поданному вопросу в значительной степени устаревшей. Благодаря в том числе и этим работам колоссально возросло количество исторических, литературных, антропологических, социологических, феминистских и иных исследований, в которых объекты этих областей изучения связывались с национализмом и нацией1. Адаптировать Воображаемые сообщества к требованиям, которые предъявляют эти обширные изменения в мире ив тексте, — задача, которая в настоящее время мне не по силам. А потому, видимо, лучше будет оставить эту книгу в значительной степени «неотреставрирован- ным» памятником того времени, с присущим ему характерным стилем, силуэтом и настроением. При этом меня утешают две вещи. С одной стороны, полный и окончательный результат процессов, происходящих в старом социалистическом мире, пока еще остается сокрыт вне ясности будущего. С другой стороны, идиосинкратиче ский метод и интересы Воображаемых сообществ до сих пор остаются, как мне кажется, на передовых рубежах новейшей науки о национализме — и по крайней мере в этом смысле остаются не вполне превзойденными. В настоящем издании я лишь попытался исправить ошибки в фактах, концепциях и интерпретациях, которых мне следовало бы избежать еще при подготовке первоначальной версии. Эти исправления — так сказать, в духе 1983 г. — включают несколько изменений, внесенных в текст первого издания, а также две новые главы Предисловие ко второму изданию 23 которые по существу имеют характер самостоятельных приложений. В основном тексте я обнаружил две серьезные ошибки перевода по крайней мере одно невыполненное обещание и один вводящий в заблуждение акцент. Не умея в 1983 г. читать по-испански» я неосмотрительно положился на английский перевод Noli те tangere Хосе Рисаля, выполненный Леоном Мария Герреро» хотя были и более ранние переводы. Только в 1990 г. я обнаружил, насколько обворожительно версия Герреро портила оригинал. Приводя большую и важную цитату из работы Отто Бауэра «D/e Nationalitätenfrage und die Sozialdemokratie»*, я лениво положился на перевод Оскара Яси. Позднейшая сверка с немецким оригиналом показала мне, насколько приводимые Яси цитаты окрашены его политическими пристрастиями. По крайней мере в двух местах я опрометчиво пообещал объяснить, почему бразильский национализм развился так поздно и своеобразно по сравнению с национализмами других стран Латинской Америки. В настоящем тексте я попытался выполнить нарушенное обещание. Частью моего первоначального плана было подчеркнуть, что национализм зародился в Новом Свете. У меня было ощущение, что лишенный самосознания провинциализм издавна искривляет и искажает теоретизирование поданному вопросу. Европейские ученые, привыкшие тешить себя мыслью, что все важное в современном мире зародилось в Европе, вне зависимости оттого, были они за или против национализма, с необыкновенной легкостью брали за отправную точку в своих построениях этноязыковые национализмы второго поколения (венгерский, чешский, греческий, польский и т. д. Во многих отзывах на Воображаемые сообщества я с удивлением для себя обнаружил, что этот евроцентристский провинциализм таки остался совершенно непоколебленным, а основополагающая глава о роли Америк — по большей части незамеченной. К сожалению, я не нашел лучшего способа сразу решить эту проблему, кроме как переименовать главу 4, назвав ее Креольские пионеры Национальный вопрос и социал-демократия» нем. Прим. пер Б. Андерсон. Воображаемые сообщества В двух приложениях предпринимается попытка исправить допущенные в первом издании серьезные теоретические изъяны. В дружеской критике неоднократно высказывалось мнение, что глава 7 (Последняя волна) слишком упрощает процесс, посредством которого моделировались ранние национализмы третьего мира. Кроме того, в этой главе не был серьезно рассмотрен вопрос о роли локального колониального государства (в отличие от метрополии) в оформлении этих национализмов. В тоже время я с нелегким сердцем осознал, что тому, что я считал существенно новым вкладом в размышление о национализме — а именно, анализу изменяющегося восприятия времени, — явно недостает его необходимого дополнения анализа изменяющегося восприятия пространства. Блистательная докторская диссертация молодого тайского историка Тхонгчая Виничакула подтолкнула меня к размышлению о том, какой вклад внесла в националистическое воображение картография. Исходя из этого, в главе Перепись, карта, музей анализируется, как колониальное государство XIX столетия (и политика, вытекавшая из склада его мышления, совершенно того не сознавая, диалектически породило грамматику национализмов, восставшую со временем против него самого. Можно даже сказать, что государство, словно в зловещем пророческом сновидении, вообразило своих локальных противников еще задолго то того, как они обрели свое историческое существование. В формирование этого воображения внесли свой взаимосвязанный вклад абстрактная квантификация/сериализация людей, осуществленная переписью, постепенная логоти- пизация политического пространства, осуществленная картой, и экуменическая, профанная генеалогизация, осуществленная музеем. Источником второго приложения стало позорное для меня осознание того, что в 1983 г. я цитировал Рена на, нисколько не понимая, о чем он действительно говорил я принял за легкомысленно ироничное то, что было на самом деле вызывающе эксцентричным. Это же ощущение позора заставило меня осознать, что я не предложил сколь-нибудь вразумительного объяснения того, как и почему новорожденные нации вообразили себя древни Предисловие ко второму изданию 25 ми. То, что в большинстве ученых писаний представало как макиавеллианский фокус-покус, буржуазная фантазия или эксгумированная историческая истина, поразило меня теперь как нечто более глубокое и интересное. Не была ли, скажем, древность в некотором историческом сцеплении необходимым следствием новизны Если национализм ив самом деле, как я предполагал, был выражением радикально изменившейся формы сознания, тоне должно ли было осознание этого разрыва и неизбежное забвение старого сознания создать свой собственный нарратив? С этой точки зрения атавистическое фантазирование, характерное после х годов прошлого века почти для всего националистического мышления, оказывается эпифеноменом; что действительно важно, так это структурное соединение националистической памяти после х годов с внутренними предпосылками и конвенциями современной биографии и автобиографии. Несмотря на всевозможные теоретические достоинства или недостатки, свойственные этим двум приложениям, каждое из них имеет свои особые, более прозаические ограничения. Все данные для главы Перепись, карта, музей были взяты в Юго-Восточной Азии. В некоторых отношениях этот регион дает замечательные возможности для сравнительного теоретизирования, так как включает ареалы, колонизированные в прошлом едва лине всеми великими имперскими державами (Англией, Францией, Голландией, Португалией, Испанией и Соединенными Штатами, а также неколонизированный Сиам. Тем не менее, надо еще посмотреть, может ли проделанный мною анализ, пусть даже правдоподобный для этого региона, быть убедительно применен ко всему миру. Во втором приложении схематичный эмпирический материал относится почти исключительно к Западной Европе и Новому Свету, регионам, относительно которых мои познания весьма поверхностны. Однако сосредоточить внимание необходимо было на них, поскольку именно в этих регионах впервые всецело обнаружили себя амнезии национализма. Бенедикт Андерсон Февраль 1991 г . 1. ВВЕДЕНИЕ В истории марксизма и марксистских движений настает время фундаментальных трансформаций, возможно, пока еще не вполне заметных. И самые очевидные их приметы — недавние войны между Вьетнамом, Камбоджей и Китаем. Эти войны имеют всемирно-историче ское значение, поскольку это первые войны между режимами, чья независимость и революционная репутация не вызывают никаких сомнений, и поскольку каждая из противоборствующих сторон ограничилась лишь самыми поверхностными попытками оправдать кровопролитие, опираясь на легко узнаваемую марксистскую теоретическую перспективу. Если китайско-советские пограничные столкновения 1969 года и советские военные вторжения в Германию (1953), Венгрию (1956), Чехословакию) и Афганистан (1980) еще можно было интерпретировать в зависимости от вкуса — в категориях «социал-империализма», защиты социализма и т. д, то никто, как мне кажется, всерьез не верит, что такая лексика имеет хоть какое-то отношение к тому, что произошло в Индокитае. Если вьетнамское вторжение в Камбоджу и ее оккупация в декабре 1978 — январе 1979 гг. ознаменовали первую широкомасштабную войну, в признанном смысле слова, развязанную одним революционным марксистским режимом против другого, то китайское нападение на Вьетнам, произошедшее в феврале, быстро закрепило этот прецедент. Только самый легковерный отважился бы биться об заклад, что на исходе нашего века СССР и КНР — оставим в стороне меньшие по размеру социалистические государства — при любом значительном всплеске межгосударственной враждебности с необходимостью окажут поддержку одной и той же стороне или будут 1. Введение 27 сражаться на одной стороне. Кто может быть уверен, что однажды не вступят в драку Югославия и Албания Те разношерстные группы, что так упорно добиваются изгнания Красной Армии из ее лагерей в Восточной Европе, должны вспомнить о той огромной роли, которую играло ее повсеместное присутствие после 1945 г. в недопущении вооруженных конфликтов между марксистскими режимами региона. Эти соображения призваны подчеркнуть, что после второй мировой войны каждая успешная революция самоопределялась в национальных категориях — Китайская Народная Республика, Социалистическая Республика Вьетнам и т. д, — и, делая это, она прочно укоренялась в территориальном и социальном пространстве, унаследованном от дореволюционного прошлого. И наоборот, то обстоятельство, что Советский Союз разделяет с Соединенным Королевством Великобритании и Северной Ирландии редкостное качество отказа от национальности в своем именовании, предполагает, что он является в такой же степени наследником донациональных династических государств X IX в, в какой и предшественником интернационалистского порядка XXI в.2 Эрик Хобсбаум совершенно прав, утверждая, что марксистские движения и государства тяготели к превращению в национальные не только по форме, но и по содержанию, те. в националистические. И нет никаких оснований полагать, что эта тенденция не будет сохраняться и впредь. К тому же, тенденция этане ограничивается одним только социалистическим миром. ООН почти ежегодно принимает в свой состав новых членов. А многие старые нации, считавшиеся некогда полностью консолидированными, оказываются перед лицом вызова, бросаемого дочерними национализмами в их границах — национализмами, которые, естественно, только и мечтают о том, чтобы в один прекрасный день избавиться от этого дочернего статуса. Реальность вполне ясна конец эпохи национализма, который так долго пророчили, еще очень и очень далеко. Быть нацией это по сути самая универсальная легитимная ценность в политической жизни нашего времени Б. Андерсон. Воображаемые сообщества Но если сами факты понятны, то их объяснение остается предметом давней дискуссии. Нацию, национальность, национализм оказалось очень трудно определить, не говоря уже о том, что трудно анализировать. На фоне колоссального влияния, оказанного национализмом на современный мир, убогость благовидной теории национализма прямо-таки бросается в глаза. Хью Сетон-Уотсон, автор самого лучшего и всеобъемлющего текста о национализме в англоязычной литературе и наследник богатой традиции либеральной историографии и социальной науки, с горечью замечает Итак, я вынужден заключить, что никакого научного определения нации разработать нельзя и вместе стем феномен этот существовали существует до сих пор. Том Нейрн, автор новаторской работы Распад Британии и продолжатель не менее богатой традиции марксистской историографии, чистосердечно признается Теория национализма представляет собой великую историческую неудачу марксизма. Но даже это признание вводит в некоторой степени в заблуждение, поскольку может быть истолковано как достойный сожаления итог долгого, осознанного поиска теоретической ясности. Правильнее было бы сказать, что национализм оказался для марксистской теории неудобной аномалией, и по этой причине она его скорее избегала, нежели пыталась как-то с ним справиться. Чем в противном случае объяснить, что Маркс не растолковал ключевое прилагательное в своей памятной формулировке г Пролетариат каждой страны, конечно, должен сперва покончить со своей собственной буржуазией И чем иначе объяснить, что на протяжении целого столетия понятие национальная буржуазия использовалось без сколь-нибудь серьезных попыток теоретически обосновать уместность содержащегося в нем прилагательного Почему теоретически значима именно эта сегментация буржуазии, которая есть класс всемирный, поскольку определяется через производственные отношения Цель этой книги — высказать ряд предварительных предложений по поводу более удовлетворительной интерпретации аномалии национализма. У меня сложи i . Введение 29 лось ощущение, что при обсуждении данной темы как марксистская, таки либеральная теория увязли в запоздалых птолемеевых попытках спасти явления, а потому настоятельно необходимо переориентировать перспективу в коперниканском, так сказать, духе. Отправной точкой для меня стало то, что национальность — или, как было бы предпочтительнее сформулировать это понятие в свете многозначности данного слова, национальность а вместе с ней и национализм являются особого рода культурными артефактами. И чтобы надлежащим образом их понять, мы должны внимательно рассмотреть, как они обрели свое историческое бытие, какими путями изменялись во времени их смыслы и почему сегодня они обладают такой глубокой эмоциональной легитимностью. Я постараюсь доказать, что сотворение этих артефактов к концу XVIII в было спонтанной дистилляцией сложного скрещения дискретных исторических сил, но стоило лишь им появиться, как они сразу же стали модульными, пригодными к переносу (в разной степени сознательному) на огромное множество социальных территорий и обрели способность вплавлять в себя либо самим вплавляться в столь же широкое множество самых разных политических и идеологических констелляций. Я также попытаюсь показать, почему эти особые культурные артефакты породили в людях такие глубокие привязанности. Понятия и определения Прежде чем обратиться к поставленным выше вопросам, видимо, будет целесообразно вкратце рассмотреть понятие нация и предложить его рабочее определение. Теоретиков национализма часто ставили в тупик, если не сказать раздражали, следующие три парадокса (1) Объективная современность наций в глазах историка, с одной стороны, — и субъективная их древность в глазах националиста, с другой. (2) С одной стороны, формальная универсальность национальности как социокультурного понятия (в современном мире каждый человек может Б. Андерсон. Воображаемые сообщества должен и будет иметь национальность также, как он имеет полис другой стороны, непоправимая парти- кулярность ее конкретных проявлений (например, греческая национальность, по определению, есть национальность С одной стороны, политическое могущество национализмов — и, с другой, их философская нищета и даже внутренняя несогласованность. Иными словами, в отличие от большинства других «измов», национализм таки не породил собственных великих мыслителей гоббсов, токвилей, Марксов или веберов. У говорящих на многих языках интеллектуалов-космополитов эта пустота легко вызывает некоторую снисходительность. Подобно Гертруде Стайн, впервые воочию столкнувшейся с Оклендом, человек может довольно быстро заключить, что там нет никакого “ там ». Показательно, что даже такой благожелательный исследователь национализма, как Том Нейрн, способен написать такие слова «“ Национализм — патология современного развития, столь же неизбежная, как “ неврозу индивида, обладающая почти такой же сущностной двусмысленностью, что ион, с аналогичной встроенной вовнутрь нее способностью перерастать в помешательство, укорененная в дилеммах беспомощности, опутавших собою почти весь мир общественный эквивалент инфантилизма, и по большей части неизлечимая»8. В какой-то мере проблема кроется в бессознательной склонности сначала гипостазировать существование На- ционализма-с-болыиой-буквы (примерно также, как это можно было бы сделать в отношении Возраста-с-заглав- ной-буквы), а затем классифицировать его как некую идеологию. (Обратите внимание если каждый человек имеет тот или иной возраст, то Возраст — всего лишь аналитическое выражение) Намой взгляд, все станет намного проще, если трактовать его так, как если бы он стоял водном ряду сродством и религией, а не либерализмом или «фашизмом». Таким образом, поступая так, как обычно поступают в антропологии, я предлагаю следующее определение нации это воображенное политическое сообщество, и воображается оно как что-то неизбежно ограниченное, нов тоже время суверенное 1. Введение 31 Оно воображенное, поскольку члены даже самой маленькой нации никогда не будут знать большинства своих собратьев-по-нации, встречаться сними или даже слышать о них, в то время как в умах каждого из них живет образ их общности. Ренан в своей особой вкрадчиво двусмысленной манере ссылался на это воображение, когда писал, что «Or l’essence d’un nation est que tous les individus aient beaucoup de choses en commun, et aussi que tous aient oublié bien des choses» [«A сущность нации в томи состоит, что все индивиды, ее составляющие, имеют между собой много общего ив тоже время они забыли многое, что их разъединяет. Геллнер несколько устрашающе высказывает сопоставимую точку зрения, утверждая Национализм не есть пробуждение наций к самосознанию он изобретает нации там, где их не существует. Однако в этой формулировке есть один изъян. Геллнер настолько озабочен тем, чтобы показать, что национализм прикрывается маской фальшивых претензий, что приравнивает изобретение к фабрикации и фальшивости, а не к воображению и творению. Тем самым он предполагает, что существуют подлинные сообщества, которые было бы полезно сопоставить с нациями. На самом деле, все сообщества крупнее первобытных деревень, объединенных контактом лицом-к-лицу (а, может быть, даже и они, — воображаемые. Сообщества следует различать не по их ложности/подлинности, а потому стилю, в котором они воображаются. Жители яванских деревень всегда знали, что связаны с людьми, которых они никогда не видели, однако эти узы были некогда особенным образом воображены — как бесконечно растяжимые сети родства и клиентуры. До совсем недавнего времени в яванском языке не было слова, обозначающего абстракцию общество. Сегодня мы можем представить французскую аристократию ancien régime* как классно, разумеется, воображена она была в качестве такового лишь в очень позднее время. На вопрос Кто такой граф де X?» — нормальным был бы не ответ член аристократии, а ответ хозяин поместья X », дядя барона де Y» или вассал герцога де Z». * Старого режима фр. (Примеч. пер Б. Андерсон. Воображаемые сообщества Нация воображается ограниченному потому что даже самая крупная из них, насчитывающая, скажем, миллиард живущих людей, имеет конечные, хотя и подвижные границы, за пределами которых находятся другие нации. Ни одна нация не воображает себя соразмерной совсем человечеством. Даже наиболее мессиански настроенные националисты не грезят о том дне, когда все члены рода человеческого вольются в их нацию, как это было возможно в некоторые эпохи, когда, скажем, христиане могли мечтать о всецело христианской планете. Она воображается суверенной ибо данное понятие родилось в эпоху, когда Просвещение и Революция разрушали легитимность установленного Богом иерархического династического государства. Достигая зрелости на том этапе человеческой истории, когда даже самые ярые приверженцы какой-либо универсальной религии неизбежно сталкивались с живым плюрализмом таких религий и алломорфизмом между онтологическими притязаниями каждого из вероисповеданий и территорией его распространения, нации мечтают быть свободными и, если под властью Богато сразу же. Залоги символ этой свободы суверенное государство. И наконец, она воображается как сообщество, поскольку независимо от фактического неравенства и эксплуатации, которые в каждой нации могут существовать, нация всегда понимается как глубокое, горизонтальное товарищество. В конечном счете, именно это братство на протяжении двух последних столетий дает многим миллионам людей возможность не столько убивать, сколько добровольно умирать за такие ограниченные продукты воображения. Эти смерти внезапно вплотную сталкивают нас с главной проблемой, которую ставит национализма именно что заставляет эти сморщенные воображения недавней истории (охватывающей едва ли более двух столетий) порождать такие колоссальные жертвы По моему мнению, для ответа на этот вопрос нужно прежде всего обратиться к культурным корням национализма КУЛЬТУРНЫЕ КОРНИ 2. У современной культуры национализма нет более захватывающих символов, чем монументы и могилы Неизвестного солдата. Публичное церемониальное благоговение, с каким относятся к этим памятникам именно в силу того, что либо они намеренно оставляются пустыми, либо никто не знает, кто в них лежит, поистине не имеет прецедентов в прежней истории. Чтобы почувствовать всю силу этой современности, достаточно представить реакцию окружающих на этакого любознательного эрудита, который бы раскрыл имя Неизвестного солдата или стал настойчиво требовать, чтобы в могилу положили настоящие кости. Вот уж поистине кощунство странного, современного типа Однако несмотря на то, что в этих пустых могилах нет ни поддающихся идентификации смертных останков, ни бессмертных душ, они прямо- таки наполнены призраками национального воображения. (Вот почему так много разных наций имеют такие могильные памятники, не испытывая при этом ни малейшей потребности уточнять национальность тех отсутствующих, которые в этих могилах покоятся. А кем еще они могут быть, как до немцами, американцами, аргентинцами значение таких памятников становится еще более ясным, если попытаться представить себе, скажем, Могилу неизвестного марксиста или Памятник павшим либералам. Можно ли при этом избежать ощущения абсурдности Дело в том, что ни марксизм, ни либерализм не слишком-то озабочены проблемой смерти и бессмертия. И если националистическое воображение проявляет такую заботу, тотем самым предполагается его тесное духовное родство с религиозным воображением. Поскольку родство это никоим образом не случай Б. Андерсон. Воображаемые сообщества ное, возможно, полезно будет начать рассмотрение культурных корней национализма со смерти как самой последней в широком ряду фатальностей. Если то, как человек умирает, обычно кажется в той или иной степени зависящим от обстоятельств, то сама его смертность неизбежна. Человеческие жизни полны таких сочетаний необходимости и случайности. Все мы сознаем случайность и неотвратимость нашего особого генетического наследия, пола, эпохи, в которую нам довелось жить, наших физических способностей, нашего родного языка и т. д. Великой заслугой традиционных религиозных мировоззрений (которую, естественно, следует отличать от их роли в легитимации специфических систем господства и эксплуатации) была их озабоченность человеком-в-космосе, человеком как родовым существом и хрупкостью человеческой жизни. Необычайная жизнеспособность буддизма, христианства или ислама на протяжении многих тысячелетий ив десятках самых разных общественных формаций свидетельствует об их творческой отзывчивости ко всеподавляющему бремени человеческих страданий — болезней, увечий, горя, старости и смерти. Почему я родился слепым Почему парализован мой лучший друг Почему умственно отстала моя дочь Религии пытаются дать всему этому объяснение. Великая слабость всех эволюционно-прогрессистских стилей мышления, в том числе и марксизма, состоит в том, что они отвечают на такие вопросы раздраженным молчанием. В тоже время религиозное мышление откликается различными способами и на смутное ожидание бессмертия, как правило, посредством преобразования фатальности в преемственность (карма, первородный грехи т. д. В частности, оно проявляет интерес к связям между умершими и еще не родившимися, к таинству перерождения. Найдется ли хоть кто-то, кто переживал бы зачатие и рождение своего ребенка без смутного понимания комбинации связанности, случайности и фатальности на языке непрерывной преемственности (И опять же, недостатком эволюционно-прогрессистского стиля мышления является едва лине гераклитова враждебность ко всякой идее преемственности 2. Культурные корни 35 Я привожу эти — возможно незамысловатые — замечания в первую очередь потому, что XVIII столетие в Западной Европе знаменует собой не только восхождение эпохи национализма, но и закат религиозных способов мышления. Век Просвещения и рационалистического се- куляризма принес с собой свою собственную современную темноту. С ослаблением религиозной веры страдания, которые вера отчасти приглушала, отнюдь не исчезли. Разрушение рая ничто не делает фатальность более деспотичной. Абсурдность спасения ничто не делает более насущным иной стиль преемственности. Если что и требовалось в то время, так это секулярная трансформация фатальности в преемственность, а случайности — в смысл. Как мы позднее увидим, мало что было (и остается до сих пор) более подходящим для этой цели, чем идея нации. Если национальные государства принять в широком допущении как новые и исторические, то нации, которым они дают политическое выражение, всегда как бы выплывают из незапамятного прошлого и, что еще более важно, ускользают в бесконечное будущее. Национализм обладает магическим свойством обращать случай в судьбу. И мы могли бы сказать вместе с Дебре: Да, то, что я родился французом — совершенно случайно нов конце концов, Франция вечна». Я вовсе не утверждаю (нет необходимости об этом и говорить, будто появление национализма к концу XVIII в. было произведено эрозией религиозных убеждений или будто сама эта эрозия не требует сложного объяснения. Не имею я ввиду итого, что национализм каким-либо образом исторически сменяет религию. Я всего лишь предполагаю, что для понимания национализма следует связывать его нес принимаемыми на уровне самосознания политическими идеологиями, ас широкими культурными системами, которые ему предшествовали и из которых — а вместе стем ив противовес которым — он появился. К решению стоящих перед нами задач имеют отношение две культурные системы религиозное сообщество и династическое государство. Обе они были впору своего расцвета само собой разумеющимися системами коорди Б. Андерсон. Воображаемые сообщества нат, во многом такими же, как сегодня национальность. А потому принципиально важно рассмотреть, что именно придавало этим культурным системам их самоочевидную достоверность, и вместе стем выделить некоторые ключевые элементы их распада. |