Акадаем чтение????Воображаемые сообщества. Benedictandersonimaginedcommunities
 Скачать 7.04 Mb.
|
|
Религиозное сообщество Мало найдется вещей более впечатляющих, чем огромная территориальная протяженность исламской Ум- мы, раскинувшейся от Марокко до архипелага Сулу, Христианского мира, простирающегося от Парагвая до Японии, и буддистского мира, тянущегося от Шри Ланки до Корейского полуострова. Великие сакральные культуры в число которых, исходя из наших задач, можно, пожалуй, включить и конфуцианство) заключали в себе представления о необъятных сообществах. Между теми Христианский мири исламская Умма, и даже Срединное государство которое, хотя и мыслится нами сегодня как китайское, представляло себя в собственном воображении не как китайское, а как центральное — могли быть воображены в значительной степени благодаря священному языку и скрижалям. Взять для примера хотя бы ислам если вдруг в Мекке случалось встретиться ма- гинданао и берберам, ничего не знавшим о языках друг друга ив силу того неспособным устно общаться, они, тем не менее, понимали идеограммы друг друга, потому что священные тексты, общие для них, существовали только на классическом арабском. В этом смысле арабское письмо функционировало на манер китайских иероглифов, творя сообщество из знаков, а не из звуков. (Таким образом, математический язык продолжает сегодня старую традицию. Румыны не имеют ни малейшего представления о том, как тайцы называют «+ », и наоборот однако и те, и другие понимают этот символ) Все великие сообщества классической древности воспринимали себя как центр мира, посредством священного языка связанный с небесным порядком власти. Соответственно, и дальность распространения письменной латыни, пали 2. Культурные корни арабского или китайского теоретически была неограниченной. (На самом деле, чем мертвее письменный язык — те. чем дальше он от разговорной речи, — тем лучше в принципе, каждый имеет доступ к чистому миру зна ков.) И все же такие сообщества классической древности, объединенные священными языками, отличались по своему характеру от воображаемых сообществ современных наций. Одним из главных отличий была уверенность прежних сообществ в уникальной священности их языков, а, стало быть, и их представления о принятии в свой состав новых членов. Китайские мандарины с одобрением смотрели на варваров, мучительно учившихся рисовать иероглифы Срединного государства. Эти варвары были уже на полпути к полной абсорбции. Полуциви- лизованный человек был гораздо лучше, чем варвар. Такая установка, безусловно, не была исключительным достоянием китайцев и не ограничивалась древностью. Взять, например, следующую политику в отношении варваров, сформулированную колумбийским либералом начала в. Педро Фермином де Варгасом: «Для дальнейшего роста нашего сельского хозяйства надобно было бы испанизировать наших индейцев. Их ленивый склад характера, тупость и равнодушие к нормальным человеческим устремлениям наводят на мысль, что они произошли от дегенеративной расы, тем более вырождающейся, чем более она удаляется от места своего происхождения. Было бы весьма желательно, чтобы индейцы были истреблены посредством расового смешения с белыми, объявления их свободными отдании иных налогов и дарования им права частной собственности на землю*6. Насколько поразительно, что этот либерал все-таки предлагает истребить своих индейцев, в числе прочего, путем объявления их свободными отдании дарования им права частной собственности на землю, вместо того, чтобы истреблять их ружьем и микробом, как вскоре после этого стали делать его идейные наследники в Бразилии, Аргентине и Соединенных Штатах Кроме снисходительной жестокости, обратите внимание на космический оптимизм индеец, в конечном счете, исправим — Б. Андерсон. Воображаемые сообщества посредством оплодотворения белым, цивилизованным семенем и обретения частной собственности — как, впрочем, и кто угодно другой (Насколько разительно отличается установка Фермина оттого предпочтения, которое европейский империалист стал позднее оказывать чистокровным малайцам, гуркхам и хауса перед полукровками, полуграмотными туземцами, смуглокожими и т. п.). Но если безмолвные священные языки были посредниками, с помощью которых представлялись в воображении великие глобальные сообщества прошлого, то реальность таких призрачных видений зависела от идеи, в значительной степени чуждой нынешнему западному разуму, а именно идеи неслучайности знака. Идеограммы китайского, латинского или арабского письма былине случайно сфабрикованными репрезентациями реальности, а ее эманациями. Нам известны продолжительные споры о подобающем языке (латинском или родном разговорном) для масс. В исламской традиции вплоть до самого недавнего времени Коран был буквально непереводимым (а потому и не переведенным, ибо истина Аллаха была доступна лишь через незаменимые истинные знаки арабского письма. Здесь нет даже мысли о мире, который был бы настолько отделен от языка, чтобы все языки были для него равноудаленными (а тем самыми взаимозаменяемыми) знаками. В результате, онтологическая реальность постижима лишь через одну-единствен- ную, привилегированную систему репрезентации исти- ну-язык церковного латинского, коранического арабского или экзаменационного китайского. И как истины- языки, они пропитаны импульсом, в значительной степени чуждым национализму импульсом к обращению. Под обращением я понимаю не столько принятие особых религиозных убеждений, сколько алхимическую абсорбцию. Варвар становится подданным Срединного государства, рифф — мусульманином, а илонго — христианином. Вся природа человеческого бытия поддается сакральной обработке. (Сопоставьте престиж этих старых мировых языков, горделиво возвышающихся надо всеми 2. Культурные корни 39 простонародными говорами, с эсперанто или волапюком, которые лежат среди них, не привлекая внимания) В конце концов, именно эта возможность обращения посредством сакрального языка дала англичанину возможность стать папой римским, а маньчжуру — Сыном Неба. Но даже если священные языки и открыли возможность воображения таких сообществ, как Христианский мир, действительную масштабность и правдоподобность этих сообществ нельзя объяснить одними только священными письменами в конце концов, их читатели были крошечными островками грамотности, которые возвышались над бескрайними океанами необразованности. Для более полного объяснения требуется взглянуть на взаимоотношение между образованными людьми и их обществами. Было бы ошибкой видеть в первых своего рода теологическую технократию. Языки, опорой которых они были, пусть даже и трудные для понимания, не имели ничего общего стой самоорганизующейся невразумительностью, которой обладают жаргоны юристов и экономистов, располагающиеся на обочине представления общества о реальности. Образованные люди были скорее адептами, стратегической стратой в той космологической иерархии, в вершине которой располагалось божественное. Основополагающие представления о социальных группах были центростремительными и иерархическими, а неориентированными на границу и горизонтальными. Удивительную власть папского престола впору его наивысшего могущества можно понять лишь через существование трансевропейского ученого мира, пишущего на латыни, ir такого представления о мире, разделяемого буквально каждым, согласно которому двуязычная интеллигенция, выполняющая роль посредника между разговорным языком и латынью, служила также посредником между землей и небом. (Ужас отлучения является отражением этой космологии.) И все-таки, несмотря на всю грандиозность и могущество великих религиозно воображенных сообществ, их спонтанная когерентность со времен позднего Средневековья неумолимо угасала. Среди причин этого упадка Б. Андерсон. Воображаемые сообщества мне бы хотелось особо выделить только две, напрямую связанные с уникальной священностью этих сообществ. Первой было воздействие освоения неевропейского мира, которое, главным образом в Европе, однако не только в ней одной, послужило мощным толчком к резкому расширению культурного и географического горизонта, а, тем самыми представлений о различных возможных укладах человеческой жизни. Этот процесс уже отчетливо виден в величайших европейских книгах о путешествиях. Обратим внимание на благоговейное описание Кублай-хана, сделанное в конце XIII в. добрым венецианским христианином Марко Поло: «Одержав победу, великий хан с великой пышностью и торжеством вступил в главный город, называемый Камбалу. Было это в ноябре. Прожил он там февраль до марта, когда была наша пасха. Зная, что это один из наших главных праздников, созвал всех христиан и пожелал, чтобы они принесли их книгу, где четыре евангелия. Много раз с великим торжеством воскуряя ей, благоговейно целовал ее и приказывал всем баронами князьям, бывшим там, делать тоже. И тоже он делал в главные праздники христиан, как в пасху ив рождество, а также в главные праздники сарацин, иудеев и идолопоклонников. А когда его спрашивали, зачем он это делает, великий хан отвечал: «Четыре пророка, которым молятся и которых почитают в мире. Христиане говорят, что бог их Иисус Христос, сарацины Мухаммед, иудеи — Моисей, идолопоклонники — Согомом-баркан (Шакьямуни-бархан), первый бог идолов. Я молюсь и почитаю всех четырех, дабы тот из них, кто на небе старший воистину, помогал мне». Но было видно, что великий хан почитает христианскую веру за самую истинную и лучшую...»12. Что весьма примечательно в этом отрывке, так это не столько спокойный религиозный релятивизм великого монгольского правителя (это все-таки религиозный релятивизм ), сколько установка и язык Марко Поло. Ему, несмотря на то, что он пишет для своих европейских собра- тьев-христиан, просто не приходит в голову назвать Куб- лая лицемером или идолопоклонником. (Несомненно, отчасти потому, что от времен Адама, нашего предка, и доныне не было более могущественного человека, и ни у кого в свете не было стольких подвластных народов, столь 2. Культурные корни 41 ко земель и столько богатств) Ив неосознаваемом употреблении слова наш (которое превращается в их, ив описании веры христиан как самой истинной, а непросто истинной, мы можем разглядеть семена той тер- риториализации вероисповеданий, которая предвосхищает язык многих националистов (наша нация самая лучшая — в состязательном, сравнительном поле). Какую бросающуюся в глаза противоположность открывают нашему взору первые строки письма, которое персидский путешественник Рика написал в «1712» г. из Парижа своему другу «Иббену»! «Папа — глава христиан. Это старый идол, которому кадят по привычке. Когда-то его боялись даже государи, потому что он смещал их с такой же легкостью, с какой наши великолепные султаны смещают царей Имеретии и Грузии. Но теперь его уже больше не боятся. Он называет себя преемником одного из первых христиан, которого зовут апостолом Петром, и это несомненно — богатое наследие, так как под владычеством папы находится большая страна и огромные сокровища»14. Умышленная изощренная подделка католика XVHI столетия является зеркальным отражением наивного реализма его предшественника изв, но теперь уже ре лятивизация» и «территориализация» стали совершенно сознательными и по замыслу политическими. Разве неразумно будет увидеть парадоксальное продолжение этой развивающейся традиции в отождествлении аятол лой Рухоллой Хомейни Великого Шайтана нес ересью и даже нес демоническим персонажем (блеклый маленький Картер едва ли подошел бы на эту роль, ас нациейf? Второй причиной было постепенное падение статуса самого священного языка. Размышляя о средневековой Западной Европе, Блок писал, что латынь была не только языком — носителем образования, она была единственным языком, которому только и обучали (Это второе только совершенно ясно показывает священность латыни — ни один другой язык не мыслился достойным того, чтобы ему обучали) Однако кв. все стало быстро меняться. Здесь нет нужды задерживать внимание на причинах этой перемены центральное значение печатного капитализма будет рассмотрено ниже. Доста Б. Андерсон. Воображаемые сообщества точно напомнить самим себе о ее масштабах и скорости. По оценке Февра и Мартена, 77% книг, напечатанных дог, были все еще на латинском языке (что, тем не менее, предполагает, что 23% книг были уже на народных языках. Если из 88 изданий, напечатанных в Париже в 1501 г, за исключением 8 все былина латыни, то после 1575 г. большинство книг издавалось уже на французском. Несмотря на временное свое возвращение в период Контрреформации, гегемония латинского языка была обречена. И речь здесь идет непросто об общей популярности. Чуть позднее, нос такой же головокружительной скоростью, латынь перестала быть и языком паневро пейской высокой интеллигенции. В XVII в. Гоббс (1588— 1678) был фигурой, известной на всем континенте, потому что писал на истине-языке. С другой стороны, Шекс пир (1564—1616), сочинявший народном языке, был фактически неизвестен поту сторону JIa Манша18. И не стань английский две сотни лет спустя господствующим языком мировой империи, разве не мог бы Шекспир, по большому счету, таки остаться в своей изначальной островной безвестности Между тем, почти современники этих людей, Декарт (1596— 1650) и Паскаль (1623—1662), жившие поту сторону Ла Манша, вели большую часть переписки на латыни у Вольтера (1694— 1778) же практически вся переписка велась народном языке. После 1640 г, по мере того как книг на латыни выходило все меньше и меньше, а на национальных языках все больше и больше, книгоиздание переставало быть интернациональным делом. Словом, упадок латыни был частным проявлением более широкого процесса, в котором сакральные сообщества, интегрированные старыми священными языками, постепенно все более фрагментирова лись, плюрализировались и территориализировались. Династическое государство В наши дни, наверное, трудно эмпатически перенестись в тот мир, в котором династическое государство представлялось большинству людей единственно вообразимой 2. Культурные корни 43 «политической» системой. Ибо серьезная монархия в некоторых основополагающих аспектах идет вразрез со всеми современными представлениями о политической жизни. В королевстве все организуется вокруг высшего центра. Его легитимность исходит от божества, а не от населений, которые, в конце концов, являются подданными, а не гражданами. В современном представлении государственный суверенитет полностью, монотонно и равномерно распространяется на каждый квадратный сантиметр законодательно отграниченной территории. В старом же воображении, в котором государства определялись центрами, границы были проницаемыми и нечеткими, а суверенитеты неощутимо переходили один в другой. Довольно парадоксально, но именно отсюда вытекает та легкость, с которой досовременным империями королевствам удавалось на протяжении длительных периодов времени удерживать под своей властью чрезвычайно разнородные и часто даже территориально не соприкасавшиеся друг с другом населения22. Также необходимо помнить о том, что расширение этих древних монархических государств происходило не только за счет войн, но и благодаря проводимой ими политике брачных отношений — очень отличной по типу от той, которая практикуется сегодня. Через общий принцип вертикальности династические браки объединяли разные населения под новыми вершинами. Парадигматическим в этом отношении был Дом Габсбургов. Известное изречение гласило Bella gérant alii tu felix Austria nube!* Вот как выглядит в несколько сокращенной форме титульное обозначение поздних представителей этой династии: 4Император Австрии Король Венгрии, Богемии, Далма ции, Хорватии, Славонии, Галиции, Лодомерии и Иллирии; Король Иерусалимский и проч Эрцгерцог Австрийский [sic]; Великий Герцог Тосканский и Краковский Герцог Лот[а]ринг- ский, Зальцбургский, Штирийский, Каринтийский, Краинский и Буковинский; Великий Герцог Трансильванский, Маркграф Моравии Герцог Верхней и Нижней Силезии, Модены, Пармы, Пьяченцы и Гуасталлы, Аусшвица и Шатора, Тешена, Фри Пусть воюют другие, ты же, счастливая Австрия лат. (Прим ред Б. Андерсон. Воображаемые сообщества уля, Рагузы и Зары; Царственный Граф Габсбургский и Тирольский, Кибургский, Герцскийи Градискский; Герцог Три- ентский и Бриценский; Маркграф Верхних и Нижних Лужиц и Истрии; Граф Гогенемский, Фельдкирхский, Брегенц- ский, Зоннебергский и проч Господин Триеста и Каттаро и повелитель Виндской Марки Великий Воевода Воеводины, Сербии. и т. д Все это, как справедливо замечает Яси, представляло, не без некоторого комизма, летопись бесчисленных браков, мелких приобретений и завоеваний Габсбургов». В государствах, где было религиозно санкционировано многоженство, существенное значение для интеграции государства имела сложная система многоярусных внебрачных сожительств. Не черпали ли, ив самом деле, королевские родословные свой престиж, не говоря уж об ауре божественности, зачастую из — скажем так — смешения родов Ибо такие смешения были признаками господствующего положения. Характерно, что св. в Лондоне никогда не было правящей английской династии (а может, не было и раньше. А какую национальность приписать Бурбонам?25 В течение XVII столетия, однако — по причинам, на которых намнет необходимости останавливаться, — автоматическая легитимность священной монархии в Западной Европе постепенно приходила в упадок. В 1649 г, вовремя первой из революций современного мира, был обезглавлен Карл Стюарт, иве годы XVII в. одним из важнейших европейских государств управлял уже не король, а Протектор, выходец из плебейских слоев. Тем не менее, даже ввек Поупа и Аддисона Анна Стюарт все еще продолжала исцелять больных возложением королевских рук — средством, к которому прибегали также и Бурбоны, Людовики XV ив просвещенной Франции вплоть до конца ancien Однако после 1789 г. принцип Легитимности нужно было громко и продуманно защищать, ив процессе этой защиты монархия стала по- лустандартизованной моделью. Тэнно и Сын Неба стали императорами. В далеком Сиаме Рама V (Чулалонг- корн) отправил своих сыновей и племянников ко дворам Санкт-Петербурга, Лондона и Берлина для изучения 2. Культурные корни 45 хитросплетений этой мировой модели. В 1887 гон ввел своим указом принцип наследования-по-законному-пер- вородству, тем самым приведя Сиам в соответствие с цивилизованными монархиями Европы. В 1910 г. эта новая система возвела натрон чудаковатого гомосек- суала, который в прежние времена определенно остался бы ни с чем. Между тем, межмонархическое одобрение его восхождения натрон под именем Рамы VI было закреплено присутствием на его коронации наследных принцев из Британии, России, Греции, Швеции, Дании — и Японии!28 Еще в 1914 г. династические государства в мировой политической системе составляли большинство, но, как мы далее подробно покажем, по мере того, как старый принцип Легитимности молчаливо отмирал, представители многих правящих династий стали довольно быстро приобретать характерный национальный отпечаток. Если армия Фридриха Великого (правившего в 1740— 1786 гг.) была плотно укомплектована чужеземцами, то армия его внучатого племянника Фридриха Вильгельма (правившего в 1797—1840 гг.) была благодаря впечатляющим реформам Шарнхорста, Гнейзенау и Клау зевица уже исключительно «национально-прусской»29. |