_Чичерин Б.Н., Собственность и государство. Борис Николаевич Чичерин Собственность и государство

• Название: Борис Николаевич Чичерин Собственность и государство
• Дата: 30.06.2020
• Размер: 1.34 Mb.
• Имя файла: _Чичерин Б.Н., Собственность и государство.docx
• Тип: Книга; #133328
• страница: 72 из 76

Такое одностороннее развитие крайностей не могло однако породить ничего, кроме внутренних противоречий и беспрерывной борьбы. По своей идее церковь как носительница нравственно-религиозного начала должна была служить убежищем внутренней свободы человека. Таковою она и являлась в первую эпоху развития христианства. Именно она выше всего подняла нравственное достоинство человеческой личности, провозглашая связь ее с Божеством и вечное ее назначение, независимое от разнообразных условий земной жизни. Но мы заметили уже, что одностороннее развитие внутренней свободы ведет к отрицанию свободы внешней, а вследствие того наконец и к отрицанию самой себя. Средневековая церковь тем легче могла идти по этому пути, что она заступала место государства, а через это отчасти приняла на себя его характер. Вследствие этого нравственно-религиозное начало получает юридическое значение и становится принудительным. Свобода совести изгоняется, человек под страхом смерти обязан верить в свое бесконечное достоинство и в свое вечное спасение.

С другой стороны, свобода внешняя без высшего, сдерживающего ее закона точно так же сама себе противоречит, ибо безграничная свобода одного приходит в столкновение с таковою же свободою других. При отсутствии власти, которой все безусловно должны подчиняться, борьба решается силою, и тогда слабейший покоряется сильнейшему. Отсюда нескончаемая цепь частной зависимости в разнообразнейших формах, которая опутывает весь средневековой порядок. Там же, где человек довольно силен, чтобы отстоять свою самостоятельность, неизбежно является непрестанная война. Средневековая история наполнена внутренними междоусобиями, которые составляют характеристическую ее черту.

Ко всему этому присоединяется, наконец, борьба между двумя противоположными обществами, светским и церковным, борьба, которая на Западе принимает характер мировой борьбы между папами и императорами. Средневековая жизнь протекла среди этих противоречий и столкновений, которым внутри ее не было исхода.

Исход мог быть только один: надобно было над противоположными союзами, осуществляющими в себе крайние элементы общежития, воздвигнуть новый, высший союз, представляющий общественное единство и сдерживающий противоборствующие стремления, то есть надобно было восстановить разложившееся государство. Это и было совершено историею. На заре нового времени из среды дробных средневековых сил, поддержанная церковью, возникает новая государственная власть, которая мало-помалу сводит к единству стремящиеся врозь элементы, укрощает борьбу, ставит каждого на свое место, отнимая у него то, что ему не принадлежит, и таким образом водворяет внутренний мир и порядок, составляющие необходимые условия правильной гражданской свободы. В этом состоит исторический процесс нового времени. Это было возвращение к древности, но возвращение уже на иной почве и при иных условиях. Единство не поглощает уже в себе различий, верховный союз воздвигается над другими, оставляя им должную самостоятельность, каждому в своей области, и подчиняя их только высшим требованиям целого. Через это достигается полнота жизни и согласное действие частей. Каждый элемент получает все то развитие, которое совместно с существованием других, он остается вполне самостоятельным в своей сфере, но восполняется другими, где нужно, и подчиняется общему порядку.

Таков общий ход истории. В нем выражается тот мировой диалектический закон, который управляет разумом во всех его проявлениях. Везде развитие исходит от первобытного единства, разбивается на противоположности и затем опять идет от противоположностей к высшему единству. Первобытное единство представляет то состояние слитности, в котором разнообразные определения предмета не получили еще раздельного бытия. Развитие противоположностей состоит в выделении и противоположении основных элементов, присущих природе вещей и в особенности природе разумного существа, именно отвлеченно-общего и частного. Наконец, высшее единство завершает собою процесс, не простым возвращением к первоначальной слитности, а восстановлением единства при сохранении относительной самостоятельности противоположностей. Этим достигается, с одной стороны, полнота, а с другой, гармония всех определений.

Высшее единство жизни и гармоническое соглашение всех ее элементов не установляются однако разом. И тут, как и во всяком историческом развитии, происходит медленный процесс созидания, проходящий через различные ступени. Шаг за шагом строится здание нового государства и вырабатываются различные его элементы, сначала власть, первейший из всех, к которому примыкают остальные, затем закон и свобода, наконец, государственная цель, или идея, совокупляющая разъединенные части в одно стройное целое. И после того, как долгою и упорною историческою борьбою создана политическая форма, остается еще разрешение другой задачи — определение отношения этой формы к содержанию, то есть к живущим под нею разнообразным общественным силам.

Эта задача ставится уже с самого возникновения государственного порядка и получает то или другое решение сообразно с историческим изменением политических начал и жизненных потребностей. На первых порах, пока юному государству приходилось бороться с средневековыми стихиями, отбирать у них то, что им не принадлежало, и создавать новый порядок вещей, оно должно было вмешиваться во все и всему давать направление. Усиление власти было насущною потребностью общества. Но по мере того, как прекращалось острое состояние борьбы и установлялся новый жизненный строй, в котором общественные силы могли развиваться мирно, не уничтожая друг друга, явилось совершенно обратное стремление к возможно большему ограничению государственной деятельности и к предоставлению самого широкого простора свободе. Это направление формулировалось сначала в теории, а затем перешло и в практику. Последствием его было уничтожение множества стеснений и значительное расширение частной деятельности, перед которою открылись все поприща. Вместе с тем с развитием политической свободы получившие голос общественные силы настойчивее выступили с своими требованиями и стремлениями. Но по мере того, как общество приобретало самостоятельность, в нем самом все более и более обнаруживалась противоположность, которая повела к новой борьбе. Мы видели, что двоякая общественная деятельность, умственная и материальная, влечет за собою образование классов, высших и низших. Первые, обеспеченные материально, предаются умственной работе, вторые добывают себе пропитание физическим трудом. Отсюда противоположность интересов, которой последствием при развитии свободы является борьба. В этом именно заключается характеристическая черта нашего времени. А так как в этой борьбе верховный судья есть государство, то обе стороны обращаются к нему, одни за защитою, другие за удовлетворением их требований. Отсюда реакция в пользу расширения ведомства государственной власти. Социалисты в особенности ожидают от нее полного осуществления своих мечтаний. Самые умеренные из них видят в этом историческую необходимость. Ссылаются на раскрывающийся в истории "закон возрастающего расширения государственной деятельности", утверждают, что развитие человеческих обществ неудержимо ведет к осуществлению требований социализма и что рано или поздно, хотя может быть и через весьма отдаленное время, человечество непременно к этому придет.

Из предыдущего ясно, что этот мнимый "закон возрастающего расширения государственной деятельности" вовсе не оправдывается историею. В древности государство имело несравненно большее значение, нежели в новое время, и два века тому назад сфера его деятельности была шире, нежели в настоящую пору. Адольф Вагнер, который хочет вывести этот закон сравнительно-историческим путем, хотя при этом он никаких фактических сравнений не делает, ссылается в доказательство на постоянное увеличение государственных смет и расходов, увеличение, которое вызывается не только военными потребностями, но и осложнением внутреннего управления³⁶⁸. Нет сомнения, что с развитием жизни и с умножением и усовершенствованием средств деятельность государства в собственной его сфере принимает все большие размеры, но вопрос состоит не в этом, а в том, действительно ли эта деятельность расширяется на счет деятельности частных лиц и союзов и точно ли государственная опека становится все более и более захватывающею и вглубь и вширь? На этот вопрос можно дать только отрицательный ответ. Сам Вагнер признает, что в области промышленного производства "можно усмотреть совершенно противоположный ход развития. Земля, — говорит он, — все более и более и притом вследствие внутренних причин, связанных с возрастающею интенсивностью хозяйства, переходит в частные руки, а с тем вместе и в полную частную собственность. Ремесла, фабрики, торговые обороты почти исключительно ведаются частными хозяйствами. Самое финансовое управление получает свои доходы все менее и менее хозяйственным способом, а главным образом посредством податей; точно так же и реальная потребность государства в известных материальных предметах, например для военной силы, весьма часто удовлетворяется уже не собственною его деятельностью, а покупкою от других производителей на деньги, полученные путем налогов. Из такого рода наблюдений, — замечает Вагнер, — выводили даже иногда закон уменьшающейся государственной деятельности в развитом народе" (§ 176).

К этому надобно прибавить совершенно изменившееся отношение государства к частной промышленности. В XVII веке под влиянием меркантильной системы государство определяло и орудия, и образцы, и цену произведений, регламентация доходила до мельчайших подробностей, в настоящее время обо всем этом нет и помину. Свобода расширилась не только на счет правительственной опеки, но и на счет тех мелких общественных союзов, которые в прежнее время были столь же стеснительны для частной предприимчивости, как и самое вмешательство государства. С падением цехового устройства личная самодеятельность получила безграничный простор. И если с умножением средств государственная деятельность в принадлежащей ей области постоянно возрастает, то с своей стороны частная деятельность приобретает такие исполинские размеры, как никогда прежде. Ныне частные компании совершают предприятия, о которых государства не только в прежнее время, но и в настоящее не смеют даже мечтать. Достаточно вспомнить прорытие Суэцкого перешейка. И после всего этого возможно ли говорить об историческом законе "возрастающего расширения государственной деятельности" и на нем основывать какие бы то ни было выводы?

Вагнер уверяет однако, что все это касается исключительно промышленного производства. "Во всех других областях, — говорит он, — стремление к экстенсивному и интенсивному усиленно государственной деятельности обнаруживается совершенно несомненным образом" (§ 177). Так ли это? Точно ли государственная опека над умственною деятельностью граждан принимает все большие размеры? Точно ли с развитием жизни все более и более стесняются свобода мысли, свобода совести, свобода преподавания? Точно ли новое государство все более и более вмешивается в дела церкви? Достаточно, кажется, поставить эти вопросы, чтобы получить на них ответы. Весь этот мнимо-исторический "закон возрастающего расширения государственной деятельности", которым думают подкрепить требования социализма, при ближайшем рассмотрении оказывается мифом. И это, в сущности, признается самими защитниками этой теории. Характеристическою чертою новейшего времени они считают господство индивидуализма, против которого они ратуют, выдавая его за преходящую историческую категорию; но что такое индивидуализм, как не начало личной свободы? Если это начало именно в новейшее время сделалось преобладающим, то никак нельзя рядом с этим утверждать, что оно движением истории и развитием жизни все более и более стесняется.

Если же прошедшее не дает нам ни малейшего ручательства за возможность осуществления социалистических требований, то на каком основании можем мы ожидать этого осуществления в будущем, хотя бы самом отдаленном? Будущее приготовляется прошедшим, ибо оно составляет плод того самого процесса, который совершается в историческом движении. В настоящем, прошедшем и будущем развивается единая духовная сущность, которая постепенно раскрывает внутреннюю свою природу. Поэтому невозможно предполагать, что когда-нибудь человечество изобретет нечто такое, чего никогда еще не бывало. Легкомысленно повторяемое социалистами кафедры выражение Книса, что человечество не всегда же осуждено быть обезьяною, есть отрицание истории и ее законов. Обезьяна подражает другим, человечество же, как и всякое существо, неизбежно всегда подражает себе, ибо оно от собственной природы отрешиться не может. Подобно тому, как в зародыше позвоночного животного с первых ступеней обозначаются уже позвоночный столб и голова, которые с дальнейшим развитием приобретают все более и более определенные формы, в человеческом роде прошедшим намечается будущее, и каждый последующий шаг, составляя звено единой, непрерывной цепи, все глубже и полнее раскрывает то, что лежит в существе духа. А так как весь этот процесс представляет развитие собственной природы человека, то это предварительное обозначение пути, эта зависимость будущего от прошедшего, никогда не может быть для него стеснением. Именно в этих формах и в этом движении проявляется бесконечная его сущность. Напротив, осуществление социалистических мечтаний, будучи отрицанием истории, было бы вместе с тем отрицанием развивающейся в ней человеческой природы. Социализмом уничтожается именно высшее свойство этой природы, то, что неотъемлемо принадлежит духу и что составляет главную движущую пружину исторического развития, — свобода. И умозрение и опыт, и философия и история, и внутренний голос человека и внешнее течение событий равно убеждают нас, что будущее совершенствование человечества возможно только на почве свободы, а потому мы на основании всех имеющихся у нас данных должны признать социалистические требования неосуществимыми.

Социалисты, которые знают, чего хотят, вовсе и не думают полагаться на историческое развитие и утешать своих последователей тем, что когда-нибудь медленным, но неотразимым ходом событий исполнится то, чего они желают. Они понимают, что осуществление их мечтаний никогда не может быть плодом развития существующего порядка. Чтобы достигнуть своей цели, они должны предварительно все разрушить, а затем все начать сызнова по совершенно новому плану. Отсюда проповедь всеобщего разрушения, которая составляет крайнее, но последовательное развитие социалистических начал. Но так как в стремлениях, имеющих целью земные блага, невозможно совершенно оторваться от земли и ее порядков, то и эта безумная теория думает опираться на историю. За отсутствием всяких положительных данных хватаются за отрицательные. Указывают на те революции, которые, уничтожив весь старый исторический строй, явились началом обновления человечества, ссылаются на то, что все великие идеи пролагали себе путь в мир не иначе, как посредством упорной борьбы и ценою крови. Этими примерами стараются оправдать самые фантастические требования и самые хладнокровно рассчитанные злодеяния.

Подобный взгляд обличает только полное презрение к истории. Действительно, в судьбах народов совершаются иногда переломы, которые сопровождаются кровавыми событиями. Но для того чтобы из этого что-нибудь вышло, необходимо, чтобы новый порядок вещей был приготовлен веками предшествующего развития. Кровавый перелом обозначает только последний кризис, период окончательно обострившейся борьбы, когда давно потерявший свои основы старый общественный строй рушится, и на место его воздвигается новый, выработанный жизнью. Таков именно был тот переворот, на который обыкновенно указывают защитники этой теории. Французская революция 1789 г. действительно разрушила старый порядок, но этот порядок разрушался уже в течение столетий и окончательно отжил свой век. В нем воплощались средневековые начала, которые мало-помалу уступали место новому государственному быту. Его падение было приготовлено всею предшествующею историею Франции. Сама королевская власть, стоя во главе третьего сословия, в течение нескольких веков совершала это дело, и когда наконец ослабевшие короли упустили движение из своих рук, оно было довершено третьим сословием, представлявшим собою не какой-либо отдельный класс, а совокупность народа. На стороне приверженцев нового порядка были и богатство и образование, вся философия XVIII века поддерживала их требования, с ними рука об руку шли самые просвещенные люди из привилегированных сословий. Притом идеи, которые они проводили, вовсе не были чем-то новым и небывалым. Северная Америка представляла уже полное их осуществление на деле. И несмотря на все это именно потому, что при проведении этих начал не остановились перед потоками крови, исторически созревшее дело было задержано, и на развалинах свободы водворился военный деспотизм. Доселе Франция под влиянием этих событий, попеременно кидаясь от революции к диктатуре и от диктатуры к революции, не может обрести своего равновесия. При несовершенстве человека великие исторические перевороты нередко проходят через кровавую купель. Но не кровь составляет движущую пружину развития, а те идеи, которые, созревши в общественной мысли, подготовлены и всею предшествующею жизнью. Видеть в пролитии крови необходимое условие прогресса, смешивать идеи с теми преступлениями, которые во имя их совершаются, могут только безумцы, требовать крови для крови и разрушения для разрушения могут только изверги. Когда этот исступленный бред прикрывается знаменем науки и выдает себя за нечто высокое и святое, то это служит лишь доказательством того безграничного умственного и нравственного извращения, до которого доводит человека слепой фанатизм.

Существенная задача настоящего времени состоит не в разрушении, а в созидании. Человечеству предстоит завершить все государственное и общественное развитие нового времени. С XV века на развалинах средневекового порядка постепенно воздвигается новый жизненный строй. Все элементы его уже налицо: и государство со всеми своими формами и общественные силы с их разнообразными стремлениями. Теперь предстоит все это свести к единству не разрушением созданного предшествующею историею порядка, не уничтожением одного элемента в пользу другого, а постановкой каждого на свое место и приведением их к гармоническому соглашению. Одно государство не в силах это сделать. Как верховный общественный союз, оно стоит во главе общественного движения, ему принадлежит руководство. Но именно потому, что оно составляет только вершину, а не заключает в себе все, оно одними собственными средствами не в состоянии установить всеобщую гармонию. Эта задача тем менее для него исполнима, что здесь дело идет не об утверждении внешнего порядка, а о внутреннем единении свободных человеческих сил. Необходимым для этого условием является живое содействие самих этих сил. Внутреннее соглашение государства и общества может быть только плодом постоянного и живого взаимодействия между обоими. А так как подобное взаимодействие возможно единственно при свободных учреждениях, то и с этой стороны свободное государство представляется высшим идеалом общественного быта. Оно одно способно исполнить предстоящую современному человечеству задачу.