Файл 626. Черная свеча Высоцкий Владимир
 Скачать 0.88 Mb.
|
|
— Выходит, бросил в котёл щепоть, черпай ведром? Лысый замедлил шаг, продолжая говорить вполголоса: — Грызун, а он шесть раз бегал, пока ногу не сломали, впрудил тебя мне. Не прямо. Ты же знаешь эту гнилушку: он прямо ничего не скажет, но и я не так глуп, как кажусь… Зэки остановились без договорённости. Лысого не смутил долгий, сумрачный взгляд Упорова. Несколько секунд они вглядывались молча и напряжённо друг другу в глаза, пока бригадир не закончил коротко то, к чему подводил разговор: — Ты бежишь, Вадим. — Это решено, — подтвердил Упоров, успев подумать: «Слава богу, все поверили!» — Дело хозяйское, — Никандра был огорчён и не хотел скрывать своё состояние. — Из тебя мог получиться настоящий бугор. Он достал из кармана цветастую тряпицу, вытер взмокшую шею: — Дорогу загораживать не стану, а чем могу — помогу. Пойдём, мент заждался… Старшего лейтенанта Упоров узнал сразу: им оказался тот самый офицер, тогда ещё лейтенант, что сидел в зале суда рядом с зеленоглазой Натальей Камышиной и, краснея от собственной смелости, шептал ей что-то на ухо. Она плакала. Он видел её слезы, очень ими гордился в душе. Розовощёкий чекист с широкой полоской усов над тугими приятными губами нетерпеливо вышагивал перед кирпичной стеной здания, где размещалась вахта, обходя повылезавшие из земли травянистые кочки. — Он, — кивнул Лысый, остановился у доски объявлений, где висели фотографии двух пойманных в очередном побеге зэков. — Здравствуйте, гражданин начальник! Вы меня вызывали? Упоров остановился перед старшим лейтенантом, сложив за спиной руки. — Давно! — обиженно выпалил старший лейтенант, но вскорости остыл, говорил вполне миролюбиво. — Василий Пантелеймонович лично интересовался, как идут у вас дела, Упоров. Офицер протянул ему пачку «Казбека» и сказал, нервно оглядевшись по сторонам: — Возьмите. — Благодарю, гражданин начальник, курить бросил. — Все равно возьмите, — настаивал старший лейтенант. — Там — письмо от вашей знакомой. Побыстрей! Зэк взял пачку, сунул в карман клетчатой рубахи и вопросительно уставился на чекиста. — Так что мне передать Василию Пантелеймоновичу? Начальник управления интересуется, а вы как-то странно… — Да я, признаться, думать не посмел. Решил — разговор для порядка. Профилактический. Soklan.Ru 133/246 Одно можете сказать начальнику управления — доверят бригаду, она будет лучшей. Старший лейтенант покровительственно улыбнулся, но, глянув на торчащую из кармана рубахи зэка пачку «Казбека», приказал: — Это спрячьте! Не хватало через вас неприятность схлопотать. — Не волнуйтесь, гражданин начальник, я уже пошёл. До свидания! — До свидания, Упоров. Вы — симпатичный человек. И, по-моему, честный. «Мент переживает за папиросы», — отметил про себя Упоров, улыбнувшись старшему лейтенанту, сказал: — Благодарю. Ваши слова да прокурору — в уши. Чекист рассмеялся. На щеках появились две аккуратные розовые ямочки, придавшие его симпатичному лицу детскую беззаботность. «Он должен ей нравиться», — зэк уже смотрел на смеющегося чекиста без одобрения. Смех был приятным, открытым смехом не научившегося прятать чувства и оттого очень обаятельного человека. Зэк не стал слушать. Умышленно небрежно повернулся спиной, успев заметить недоумение в глазах офицера и порадоваться перемене настроения того, кто этим вечером продемонстрирует свои симпатичные ямочки зеленоглазой Наталье Камышиной. А пока он замолчал, точно поперхнулся собственным смехом. — Свидание окончено! — Упоров дёрнул за рукав бригадира, тоже засмеялся, но настоящего, искреннего смеха, как у гражданина начальника, не получилось… «Здравствуйте, Вадим!» Он подсунул письмо под самую лампу, хотя и без того почерк был чёткий, разборчивый. Ему даже показалось — продуманный. «Не второпях писала, — Упоров разгладил письмо ладонью. — Она тебя помнит. А этот петух с ямочками, он просто — рядом. Ну что в нём интересного, кроме пистолета?!» Любовь тихонько разворачивала свои коварные сети — в них билось его пойманное сердце. — Ты чо, Вадим?! — испуганно приподнялся заспанный Ключик, — Никак бредишь? Може, водицы тебе? Принесу! — Спи, Андрюша, спи, — Упоров приветливо помахал ему рукой, чем ещё больше обеспокоил зэка. — Я письмо от невесты читаю. — С четвертаком?! — Ключик был заинтересован. — Невеста? Как глухарь на току — доверчивый. Забудь и спи. — Это ещё почему?! — ему удалось изобразить гнев, при всём том он понимал — Ключик прав. Ждёт она! — Проверено, — Андрей сел и подтянул к небритому подбородку колени. — Моя три года. Потом её стало беспокоить то, что она — яркая женщина, такое добро пропадает без использования. Биксы они, Вадим! Лучше я тебя с Гришей познакомлю Цигопским из шестого барака. Ласковый… — Заткнись, дерьмо! — В бескорыстие не веришь, — Ключик зевнул, — членоплет нашёлся. Невеста! Ну, надо же такое с четвертаком придумать! Спи, жених. Упоров дождался, когда Ключик захрапят, и продолжал чтение. «…Связала вам тёплые носки на зиму. Две пары. Я боюсь здешних зим. Впрочем, наши, ленинградские, тоже не подарок. Всю прошлую зиму бегала на занятия с насморком. Тем не менее, каждую ночь вижу свой город во сне. А вчера мы с вами гуляли по Невскому. Забавно? Идём, смеёмся. Подходит Важа Спиридонович Морабели и спрашивает: — Весело? Ничего — скоро плакать будете». Слова начальника отдела по борьбе с бандитизмом были подчёркнуты. «…И тогда вы задумались. Вы долго думали, Вадим. Так долго, что я проснулась с беспокойством за вас. Села, написала письмо, которое хочу закончить искренним: Храни Вас Господь! С уважением, Натали». — Натали! — тихо произнёс он, закрыв глаза. В имени было что-то загадочное, принесённое в вонючий барак из старинных романов о любви и верности. Сладостное утомление Soklan.Ru 134/246 ожиданием: — Натали… Возвышенные мысли, впрочем, тут же оборвались, он уже думал о реальной жизни: «Полковник, значит, уверен, что непременно меня поймает и продиктует условие. Или убьёт… Потом, конечно, убьёт. Привык к подлости». Зэк стукнул кулаком в столб, и он загудел. Медленно разорвал на мелкие кусочки письмо Натали, лёг, укрывшись с головой одеялом, совсем не надеясь на сон, а секундой или часом позже (память не удержала подробностей случившегося) он потерял себя во времени и пространстве… — …Очнулся, — пришёл откуда-то издалека голос. По лицу потекла вода. Он ловил её воспалёнными губами, ощущая внутри едва ощутимое движение холодного ручейка. — Обморок! Нашатырю бы дыхнуть — Ничего даром не проходит… Чуть погодя лица стали узнаваемы. Он вспоминал вялой памятью больного человека, кому они принадлежат. За лицами сразу начинался барачный потолок и они были словно подвешены к нему невидимыми верёвочками. Вода прекратила течь. Остался её прошлый след, — былое русло, сохранившее прохладу исчезнувшего ручейка. — Где болит, Вадим? — спросил Лысый, перестав хлопать по щекам. — Уже нигде. Прошло… Сильно кричал? — Ха! — подпрыгнул Гнус, расстегнул верхнюю пуговицу хозяйской серой рубахи. — Думал — кастрируют тебя суки, или американцы пришли. Ты глянь — весь барак на ногах. — Гнус врёт. Ты хрипел. Как в петле. — Болезнь выходит, — уверенно поставил диагноз однорукий Лука. — Она, недолеченная, всегда так проявляется. Или молча — в ящик. Давай спать ребята. — Его уже потащило в сонник. — Раз зараза вышла — сном надо оздоровляться ещё выпить можно. — Придурок! Водка хуже отравы при такой-то болезни. Спать ему, однако, не пришлось. За час до подъёма припёрся Голос. Соломон Маркович поведал шёпотом что всю ночь готовил отчёт по изменению хозяйственной структуры производственных зон. — Они рассуждают о социалистическом соревновании, Вадик! — он схватил в руки голову, — Инженеры, образованные люди, встают и на полном серьёзе убеждают друг друга во всемогущей силе этого бреда. Воры скоро уходят. Печальный факт. Меня оставляют в зоне. Какой я вор?! Смешно! Но не смеялся, а только водил по стенам сушилки, куда они пришли для разговора, испуганными глазами. Вадим слушал его, отчётливо представляя — Голос появился неспроста. — Когда экономисты начинают придумывать фокусы с этим самым соцсоревнованием… — Насколько мне известно — его придумал Ленин… — А что, ваш Ленин когда-нибудь в жизни работал?! — взвизгнул Голос и тут же стушевался, прикрыв ладонью мокрый рот. — Это, по их мнению, — экономический рычаг и элемент демократизации лагерной системы. Тупорылые стратеги! Вас там тоже имели в виду. Хотите совет, Вадим? Упоров кивнул, даже не взглянув на возбуждённого Соломона Марковича. Он пытался определить своё место в этих изменениях, но странное дело: все менялось, оставаясь неизменным. Голос говорил: — Повторяйте то, чему учат они, но делайте все наоборот, и вас заметят. Эти люди выросли на почве демагогического безделия, однако золото с них требуют те, кто рангом выше, и, следовательно, они нуждаются в чьём-то реальном труде. Такой труд организуете вы. Кто-то за стеной громко испортил воздух. Соломон Маркович вздрогнул: — Господи! Всегда кажется — стреляют по мне. О чем я говорил? Да, вы создаёте бригаду прекрасных специалистов, бьёте рекорды. Становитесь маяком, а держать маяк за решёткой неловко даже при развитом социализме. Надо только подготовить почву, потянуть за нужные Soklan.Ru 135/246 нити. У меня есть план… Дверь в сушилку распахнулась, вошёл заспанный Гнус. Вначале зэк тряхнул головой, желая убедиться — не сон ли? Поверив в реальность их присутствия, пошло улыбнулся и покинул сушилку. — Он нас продаст! — побледнел Соломон Маркович. — Видели, как скривился противно?! — Нет, — успокоил его Упоров. — Он решил, что у нас — семья. — Семья?! — глаза Голоса стали ещё больше. — Ах, да! Теряю ситуацию. Никак не научусь мыслить реальными категориями. Я — фантазёр. Иногда мне ни с того ни с сего становится жалко наш социализм — совершенно химерическое, обречённое на распад общество. — А коммунизм вам не жалко? — спросил Упоров, специально оттягивая момент, когда Соломон Маркович начнёт проситься в бригаду. Голос разгадал хитрость, впервые за всю беседу посмотрел на него прямо и жёстко, как в бою. — Не испытывайте себя пустыми рассуждениями, Вадим. Коммунизм мы уже имеем. Здесь, о зоне: при равных возможностях одни пьют чаи с мёдом, другие умирают с голоду. И вам и мне нужна свобода, а для этого нам необходимо быть вместе, чтобы переиграть систему. — То есть… — Работать лучше они уже не будут никогда, но желание пользоваться всем продолжает расти. Магически чудесно действует искушение на взращённого социализмом чиновника. Поднимаясь по служебной лестнице, он открывает для себя простой, лёгкий мир обмана, где можно жить, не прибегая к помощи совести, лишь повторяя то, что следует повторить. Существует огромный, сплочённый сытой бессмыслицей класс бессовестных потребителей. Я тоже так жил. Голос прижал руку к сердцу, облизал без того мокрые губы, после этого потянулся, словно погружаясь в океан сытого прозябания, закатил глаза: — О, как утончённо пестуют идеологию указанного безделия учёные, журналисты, писатели, партаппаратчики, особенно, конечно, чекисты. Но у них хватает мозгов подумать о пополнении корыта. И вдруг совершенно неизвестная бригада уголовников начинает совершать трудовые подвиги. Раньше бы вас за это расстреляли, сегодня — заметят. Вы работаете, себе ничего не требуя взамен, кроме свободы. Кричите совдеповские лозунги, а на уме держите закон Моисеев: «Не следуйте за большинством на зло и не решайте тяжбы, отступая по большинству от правды». Первый, кто сумеет убедить их делом, получит свободу. Первыми должны быть мы с вами… — Черт возьми! — Упоров тихонько похлопал в ладоши, внутренне соглашаясь с тем, что Голос произнёс не пустые слова. — Сколько яду вы накопили за годы служения. Если бы вас вернули к корыту… — А если бы вас продал родной брат?! — Соломон Волков ощетинился, потеряв всякую услужливость, став похожим на загнанного зверька. — Только для того, чтобы товарищи из НКВД думали, что у него — «горячее сердце и чистые руки!» Он даже повышения по службе за меня не получил. Сволочь бездарная! Жид пархатый! Все они сволочи изначально. Истинные дети своей сифилитичной матери-революции! Сирена продолжала его сопровождаемые жестами выкрики, растянув их в долгое: «У-у-у-у-у…» — Вот те раз: разбудили, — Вадим уже пришёл в себя после ночного обморока. Он легко поднялся с лавки и спросил, вроде бы на всякий случай: — Зачем ко мне приходили, Соломон Маркович? Не понял. Закусив ноготь, Волков изобразил на остывающем от гнева лице желание вспомнить цель прихода, но всетаки не сумел скрыть удивления от прозорливости простоватого над вид моряка. — Вы обладаете тайнозрением, Вадим. Я действительно шёл сюда, чтобы передать вам распоряжение… простите, просьбу Никанора Евстафьевича: не садитесь играть с тем человеком. Вы знаете, с каким. — А вы?! Soklan.Ru 136/246 — Мне того знать не положено. Я ещё жить хочу… «У прошлого нет долгов, — думает Вадим, шагая на развод. — Никто не вернёт тебе потерянные годы. Голос прав — все надо начать сначала. Попробовать переиграть ленивую, сучью систему. Чуть загрубишь — она не промахнётся. Каждый снайпер. Но когда-то начинать надо. Для начала придётся натурально закосить. Ну, легавый буду, поехали!» Он споткнулся о кочку, зашатался и едва не сшиб с ног культяпого Луку. Сердитый минёр было психанул, однако, поймав плавающий взгляд бывшего штурмана, крикнул: — Слышь, Лысый! С Фартового дурь полезла. — Помогите ему, — бросил через плечо Никандра. Вадим почувствовал у локтей хватку крепких рук и остался собой доволен: ему поверили. Теперь отступить было невозможно. Ноги сломились в коленях. Ключик сказал: — Тяжёлый бык! Не дотащим… — Эй! — окликнул старшина. — Чо вы его волокете?! — Худо ему, гражданин начальник. — Не сдохнет! А сдохнет — невелика потеря. Подлипов за подбородок поднял голову Упорова и, поглядев в его посоловевшие глаза, весело спросил: — Верно я говорю, покойничек? Зэк с трудом шевелил языком, но все же ответил: — Верно, гражданин начальник. Чем несказанно обрадовал сияющего духовным и физическим здоровьем старшину. — Раз согласен — торопись, — заворковал тот. — Чтоб до осени убрался: пока свободные могилы есть. Не то песцы сожрут. Он бы и ещё поговорил на приятную тему, но подошедший Лысый, не обращая внимания на хорошее настроение старшины, распорядился: — Иди в сарай, Вадим. Инструментом будешь нынче заниматься, там и прилечь где есть. Чувствуешь-то как? — Уже чувствую, — выдохнул зэк, виновато улыбаясь. — Вот и гражданин начальник заботу проявляет. Бригадир снова не заметил улыбающегося Подлипова, и тогда старшина, хмыкнув, пошёл на вахту. Они смотрели ему вслед. Рука Вадима схватила с той же кочки, на которой стояла нога, пук травы, выжала зеленоватую каплю сока вместе с запахом уходящего лета. Он так и шёл к сараю, словно на свидание: с букетом. Бросив траву под ноги грека, первым протянул ему мокроватую ладонь: — Здравствуй, Борис! Прилично выглядишь. — О чем с бугром базарил? — Заратиади пожал руку, но смотрел в сторону шахты. — Тряхнуло меня на этапе. Просил работу дать полегче. — Закосил? — Нет, со мной бывает. Пряча глаза, грек обронил с сожалением, а скорее — с досадой: — Не на танцы ломимся… Выдюжишь? — Хочешь списать меня с корабля? Ну, что ж… — Не болтай глупости! Приправу захватил? — На месте, — Упоров хлопнул себя по голяшке кирзового сапога, зная — никогда не сможет воспользоваться ножом после того, как резал себя сам. Пока они ползли в высокой траве до ржавой цистерны из-под мазута, он приглядывался к выпуклостям на одежде Заратиади, стараясь угадать, где спрятан пистолет. Ничего не обнаружил, решил — оружие у живота или его вовсе нет. Гнилые бревна, сломанные тачки, прочая рухлядь надёжно прикрывали их от курившего на вышке часового. Не меняя положения тела, грек, сильно оттолкнувшись, перелетел через груду хлама и оказался в околоствольной траншее. За ним маневрировал Вадим. Они посидели минут десять, приводя в порядок дыхание. — Пойдём левым бортом: там суше, — не ожидая возражения, распорядился заметно Soklan.Ru 137/246 нервничающий грек — Перед рудным двором — промоина. Держись строго за мной. Но поднялся не сразу, прежде тревожно убрал взгляд с того борта, куда ходить не следовало. Упоров засёк перемену настроения, наклонился, чтобы поправить сапог, глянул в ту же сторону. Он замер, словно наступив на край пропасти. Под нависшим над стволом шахты козырьком, там, где серая тень провала обрезала солнце, были отчётливо видны два следа. Один принадлежал греку, другой… Оскоцкому? Слишком велик. Морабели? Но времени на окончательный вывод не осталось. — Поканали, Вадим! — Да, — выкинул он первое попавшееся на язык слово, уже спокойней добавил: — Нам придётся сделать маленький крюк от Куяды. За моим грузом. Извини — за нашим. — Замётано! — Удача упала, как с неба, и грек прореагировал на неё уже открыто. — Раз надо, значит — надо! Шагай за мной! Они находились под козырьком. Холод заброшенной шахты тронул кожу, Упоров сказал: — Глянь, Боря, чей-то след. Свежий! — Где? — грек дрогнул. — Ты одурел! В это мгновение Упоров ударил. Он вложил в удар достаточно силы и жестокости, но недооценил противника. Заратиади был готов к нападению, убрав чуть в сторону подбородок, позволил кулаку таранить земляную стену. Секундой позже грек сделал подсечку. Оба упали. Упоров принял удар по горлу на плечо и бросил в нависшее над ним лицо горсть песка, коленом толкнул Заратиади к стене. Теперь они стояли на ногах. Им были не нужны слова. Драка продолжалась молча, сосредоточенно, каждый из них знал, чем она может кончиться. Грек не среагировал на его ложный выпад левой, слегка попятился к выходу. «Если он выскочит и закричит…» Додумать не успел: только что он видел руки противника в боевом положении, вдруг страшный удар в челюсть почти лишил его сознания. Упоров влип спиной в стену, качнулся вперёд и, чудом увернувшись от следующею удара, всем телом прижался к греку. Они стали похожи на двух запутавшихся друг в друге змей. Били короткими тычками, кусались, рвали одежду. Разум покинул бойцов, ему стало невыносимо страшно в звериных объятиях, где плоть душила плоть, чтобы выполнить непонятную уже и ей самой задачу. Впрочем, задача была очерчена довольно ясно: победить, чтобы выжить. В конце концов Заратиади удалось оторвать от себя зэка, быстро нанести удар в переносицу. Кровь хлынула двумя струйками на рубаху. Боль прояснила сознание. Следующий удар он принял на лоб, а когда грек тут же повторил правый прямой, привычно сместил корпус влево, и выверенный в десятках боксёрских схваток левый апперкот, крутой и жёсткий, поразил незащищённую печень. — А! А! А! Заратиади ещё находился в пылу боя, но поражённое страшной болью тело уже молило о пощаде: «А-а-а…» Он бессильно потёк к ногам Упорова, уткнувшись лицом в землю, продолжал стонать: — А-а-а-а… Пожалуй, с минуту, не больше, зэк наблюдал за ним сквозь вялую дымку в глазах. Озверение прошло. Расчётливый, все взвесивший человек наклонился, поймал за отворот куртки грека, подтянул к себе, ударил затылком о стену. После бросил хрюкнувшего противника в ту же сырую грязь, что недавно они месили. Он постоял, на границе света и тени, с бесчувственным отношением к своей будущей судьбе. От молодой пихты прилетела чечётка. Села рядом с ним, почистила пёрышки, приветливо глянула на него крохотными золотыми самородками глаз. Зэк подмигнул птице и тут же проводил взглядом её перепуганный полет. — Ты ещё не победил, — произнёс он, вытирая засохшую на подбородке кровь. Взял горсть холодного песка и приложил к переносице. Боль уходила, а в голове восстанавливался порядок после страшного удара каблуком в челюсть. Ему очень хотелось лечь в зеленую траву, с таким ярким коротким северным веком, и долго, без напряжения, без мыслей, глядеть в сияющее небо. Хрипло вздохнул грек. Soklan.Ru 138/246 Упоров встал на четвереньки, вынул из-за голенища узкий якутский нож односторонней заточки, расстегнул на брюках грека ремень, выдернул, срезал пуговицы с ширинки. Грек опять застонал, но он даже не поглядел на него, продолжая осмотр. Пистолет зэк нашёл в кармане трусов, которые тоже держались на специальном ремне, там же была и карта их маршрута, идущего параллельно тому пути, который он прошёл в воровском побеге. — Уверен был, гадёныш, поведу его к золоту. Дерзкий мент! Продолжая рассуждать о профессиональных достоинствах несостоявшегося подельника, приподнял его за борта куртки, прислонил спиной к стене. Заратиади открыл глаза, огляделся. |