Файл 626. Черная свеча Высоцкий Владимир
 Скачать 0.88 Mb.
|
|
— Заключённый Упоров? — Да, гражданин начальник. — Следуйте за мной! Вас вызывает полковник Губарь. Зэк вытер ветошью засаленные руки и, отложив в сторону колесо вагонетки, крикнул: — Верзилов! Проследи, чтобы к обеду тачки были готовы. — Раньше управимся. Вазелин уже свою обкатал. Все вроде бы продолжают работать, но глаза, однако, следят за уходящим бригадиром: вызов к хозяину — не простое событие. Губарь — человек нелюдимый, на пустой базар не позовёт. Может, вернётся бригадир и скажет: «Амнистия! Коммунизм построили!» А, может, и не вернётся… Прошлой ночью опять воры приходили. Негрубые с виду люди. Пошептались да ушли. Не про коммунизм, поди, шептались. Заделье, значит, какое-то есть. Рисковый бугор человек. Никандра тоже не из гладких был, однако поровней нового: его угадать можно или хотя бы спросить, когда шибко невмоготу от любопытства. Этот весь открыт и ничего не видно. Полковник Губарь поднял глаза. Поглядел мимо зэка на портрет железного Феликса, словно сверяя будущее с рыцарем революции. — Меня ознакомили со списками вашей бригады. Да, мы разрешили вам комплектовать её самостоятельно. И, надо признать, состав подобран грамотно, однако… некоторые фамилии вызвали недоумение у начальника режима и у меня тоже. Подойдите ближе! Упоров сделал три шага вперёд, остановившись с вытянутыми по швам руками. В самом зэке зрело сопротивление нелепой, деревянной стойке, но он ничего не мог с собой поделать, тянулся изо всех сил. — Вот хотя бы Ольховский. Во время войны сотрудничал с немцами, осведомитель гестапо! К тому же ему скоро шестьдесят. — Разрешите объяснить, гражданин начальник! Губарь кивнул. — Ян Салич — лучший специалист по россыпным месторождениям, а вы, гражданин Soklan.Ru 144/246 начальник, обещали нам в новом году технику… — Обещал?! — полковник вытянул губы и убрал со стола руки. — С вами, однако, не разговоришься, Упоров. Допустим, он вам нужен, репутация фашистского прихвостня вас не смущает? — Все сидим на общих основаниях, гражданин начальник… — А Дьяков, это же смешно! Губарь поднялся, жестом подчеркнул своё окончательное несогласие: — Человек, живущий по законам уголовного мира. Что он будет у вас делать? Наши с вами цели и цель Дьякова диаметрально противоположны. Вы — показательная бригада! Скажите честно… — Заключённый Дьяков встал на путь исправления, гражданин начальник! — Я просил — честно! — Губарь взял карандаш, торцом стукнул по крышке стола. — Вы должны понять… — Простите, гражданин начальник, — зэк говорил волнуясь, и Губарь поверил в искренность его переживаний. — Мне не обязательно вас понимать, но обязательно слушаться. Я, конечно, не смею настаивать… — Продолжайте, продолжайте, Упоров, — кивнул начальник колонии, наверное, догадываясь, о чём пойдёт речь. — Если бы вы попробовали меня понять. Администрация принимает решения, за которые нам, работягам, приходится иногда платить жизнями. Губарь смотрел на заключённого с некоторым сочувствием, между ними кончилось молчаливое противоборство. Сейчас полковнику, наверное, и вправду было жалковато человека, на которого он решил поставить. — Мы подумаем, — произнёс он вполголоса. — Говорите — встал на путь исправления? Хе! Прямо анекдоты какие-то в моем кабинете, сказки для взрослых идиотов! — Для вас, может, и сказки, гражданин начальник, меня же просто грохнут. — Он ждал, что полковник вскочит, закричит, одним словом, начнёт доказывать ему — власть на Кручёном находится в его руках, он — Хозяин! Ничего подобного не произошло. Губарь недовольно пошевелил седыми бровями и спокойно сказал: — Действительность, к сожалению, не всегда подчиняется закону… Хорошо, что вы не стали темнить. Тут есть ещё одна сомнительная личность. Начальник лагеря склонил голову набок. Улыбка была где-то внутри, под мундиром с широким рядом орденских колодок на левой стороне. Заключённый, однако, чувствовал — он улыбается, иронично и не зло. — Вы — верующий, Упоров? — «Религия — опиум для народа», гражданин начальник. — Вадим знал, о ком пойдёт речь, затягивал время, обдумывая ответ. — Я насчёт этого попа, как его фамилия… — Губарь глянул в бумаги. — Тихомирова. Придётся объясниться. — Святое дело начинаем, гражданин начальник: без попа неловко. Недавнее понимание распалось. Зэк почувствовал и сжался. — Вы хитрец. Смотрите, не перехитрите самого себя! Полковник вынул из кармана носовой платок, прикоснулся к глазам. — Плохая шутка, гражданин начальник. Виноват. В воскресенье из тюрьмы привезли разную накипь. Этого, из попов, никто не хотел брать: тощой… — Вы были с ним знакомы раньше? — перебил Губарь. — Два раза виделись. Смирный он… — Ну, хорошо. Бог с ним, с попом. Я вспомнил насчёт промывки с подачей на промприбор бульдозерами. Нужны специалисты… — Четверо из бригады помогают ремонтировать бульдозеры. — Ловкачи, — в голосе не было ни одобрения, ни осуждения. Вообще полковник уже выглядел слегка разочарованным или даже насторожённым. — Будем думать, и про рекорды Soklan.Ru 145/246 я запомню. — Через полгода, гражданин начальник, они — наши. Можете не сомневаться, — очевидно, он тоже занервничал, наблюдая перемены в Хозяине. Полковник поднялся. Ястребиный взгляд скользнул поверх головы заключённого. Сухой твёрдый палец нашёл кнопку вызова, и когда открылась дверь, Губарь кивнул: — В зону… Приёмная встретила зэка блеском офицерских погон. Погоны плавали по просторной приёмной, как рыбки в аквариуме. Офицеры излучали потное тепло, слегка подслащённое дешёвым одеколоном. Лица у них были несколько отрешённые, словцо все они несли здесь святую бесприбыльную службу по воспитанию подрастающего поколения. Подвижники в погонах… Разговоры прекращаются. Офицеры уступают ему дорогу с брезгливым видом, как прокажённому, и думает он о них уже так, как думал всегда: «Волки переодетые!» Сходка вынесла приговор. Слух эхом прокатился по баракам, и многие, кто мог рассчитывать на воровское внимание, провели ночь без сна. Утром все смотрели в сторону покрытой ссохшейся травой площадки, куда обычно выносили трупы. Площадка была пуста. И кто-то сказал: — Сорвалось… Его поправили с деликатным намёком, но без грубости: — У них не сорвётся: был приговор. Ожидание затягивалось. Вскорости ещё новость: воровской этап на Золотинку уходит с развода. Самый цвет собирают. Зашелестел Кручёный шепотками тайных расчётов. Карточные должки, прошлые обиды. Суетились пока без крови в обычных рамках лагерных отношений: с разбирушками и редким рукоприкладством. Все происходило под контролем тихой, но убедительной силы с её изворотливым здравомыслием и беспощадной жестокостью, именуемой не иначе как воровской справедливостью. Сидельцы на Кручёном были в основном из тяжеловесов, а коли срок долгий, грешок почти за каждым числится: грешны люди по своей природе. Грешок к грешку, клубочек получается. Какую ниточку ни дёрни, глядишь — на другом конце кто-то крайним оказался. Жертвой, то есть. Потому перед отправкой переживаний у всех хватало. Упоров не сомневался — его судьба в кармане у Дьяка. Отвернуться от неё на этот раз будет очень даже нелегко. Подвешенное состояние вызывало в нём странное или, может быть, естественное желание быть поближе к своей беде, и он неотрывно следил за поведением урки. Тот сидел себе на завалинке нынче уже бывшего воровского барака, с неуязвимой простотой деревенского зазывалы мучая струны старой балалайки костяным смычком, напевая занудным басом: Светит месяц! Светит ясный! Сидевший рядышком Соломон Маркович подпевал не омрачённым тоской расставания фальцетом, уложив своё мелкое глазастое лицо в хрупкие ладони научного работника. Получалось не очень стройно, зато трогательно. Чуть поодаль, через пролом в завалинке, в начищенных прохорях, с платочками, по-блатному — марочками, повязанными на грязные шеи, сидело ещё человек шесть из особо приближённых воров, с одинаково задумчивыми улыбками изысканных ценителей пения. «Со стороны глянешь — путевые люди», — подумал Упоров и, подмигнув Голосу, сел прямо на землю. После того, как была исполнена, опять-таки дуэтом, песня про замерзающего в степи ямщика, Никанор Евстафьевич отложил балалайку, а Соломон Маркович притворно смахнул набежавшую слезу и высморкался. Дьяк толкнул профессора в бок локтем, сказал так же певуче, будто продолжая концерт: Soklan.Ru 146/246 — Нам бы ишо годиков с десяток попеть, и на сцену можно. А, Соломончик?! Ты свои-то, жидовские песни, знаешь? — Знаю, — кивнул вполне серьёзно Голос, тут же запел, вскинув вверх остренький подбородок: По Дону гуляет Казак молодой! — До чего же прекрасная песенка, — очаровался Дьяк. — Нынче, как на Золотинку погонят, всем этапом петь будем. Слышите вы, святые лодыри? Хоть бы слова записали. Он весело вздохнул, обратился к Упорову с вопросом: — Ты-то как соображаешь, Вадим: погонят нас с тобой на Золотинку нынче? Вопрос поймал зэка за другими мыслями, он как раз думал о направляющемся к ним странном типе в кальсонах и телогрейке, наброшенной на голое тело. — Я у Губаря не служу, — ответил сухо Упоров. — Так уж и не служишь? — недобро ухмыльнулся Дьяк. — Все мы под ем ходим, на то он и Хозяин… Продолжить он не успел, ибо тот, в кальсонах, наклонился и что-то прошептал в ухо. Никанор Евстафьевич укоризненно покачал головой, после чего посмотрел с огорчением на Жорку-Звезду: — Слышь, Георгий? Хохотунчик в тридцатом фраера пырнул. Недосовсем резал. Пугал, поди, дурачок. Хипиша нам в дорожку не хватало. Сходи уладь. Я б и сам… — Будет вам, Евстафьич, по пустякам-то волноваться. А ты, Харитон, не мог с народом поговорить?! Или очко жмёт?! — Иди! — уже не просил Дьяк, тронув струну балалайки. — Теперь у них сама злоба зашлась: остудить не успеешь. Вор растёр на ладони травку, понюхал каждой в отдельности ноздрей, как нюхают анашу наркоманы. Он уже забыл про драку в тридцатом бараке. Двое старшин провели по главной дороге трех зэков. У одного — крашеные губы, радостная походка заигравшейся девочки. — Фроська! — окликнул его питерский вор-похабон по кличке Трумэн. — Куда тебя, стерву, несёт?! — Шо вы, не зрячий, гражданин Трумэн? Нас не несут, нас сопровождают в Бурчик. На посиделки. Ясно, голубчик? — Я те дам «голубчик»! Пидор крашеный! — Ох! Ох! — пуще прежнего закрутил бёдрами Фроська. — Проболтался о нашей тайной связи. Извините. — Какие топкие чувства! — рассыпался смешком Миша Беленький. — Невеста, что ли? — Пошёл ты, людоед, подальше! Никанор Евстафьевич посмотрел на Трумэна так, словно он стоял на другом конце другой зоны, и сказал: — Животное, сам же поговорить с Фроськой хотел. Таперича людей оскорбляешь. Животное… — Он первый начал! — Отойди от солнца… И когда Трумэн повиновался, Никанор Евстафьевич блаженно прикрыл глаза. Минут через пять раздался сигнал сбора. Пузатенький старшина колотил ломом по рельсу, подвешенному на куске измочаленного троса. Следом коротко взвизгнула сирена, да так и умолкла… Дьяк прислонил балалайку к стене, позевывая, сказал: — Беда, как время бежит. И чо они там за нас решили, интересно? Пошли, Вадим. Лысый-то, слыхал, в хорошее место устроился. Помогли, чем могли. Порядочному человеку почему не помочь?! Ишь ты! — Никанор Евстафьевич указал на ровный строй солдат. — Конвой-то Soklan.Ru 147/246 бравенький, но все — недоростки. Жорка, откуда такие взялись, не знаешь? — Вологодские, говорят. — Ого! С ими не договоришься. Злючий там народ, от пьяниц рождается. — Смирно! — дежурный вытянулся в струнку и, чеканя шаг, пошёл навстречу группе офицеров. Губарь остановил его спокойным кивком головы: — Вольно, капитан! Приступайте к работе. И так полдня потеряли. У кого списки? — Старшина Подлипов! Подлипов выскочил из строя старшин, стоящего перед вологодским конвоем, прижимая локтем картонную папку, подбежал к начальнику колонии: — Разрешите начинать, товарищ полковник? — Минуточку, — подполковник Оскоцкий, назначенный начальником лагеря «Золотинка», говорил, конкретно ни к кому не обращаясь. — Мои люди проведут обыск на плацу: есть необходимость. И резко повернувшись, крикнул: — Сивцов — наряд! Шестеро невзрачных, неуловимо похожих солдат шагнули из замершего строя и построились за спиной старшины Сивцова. Все кряжистые, сросшиеся с взятыми наизготовку автоматами. — Начинайте! — скомандовал Губарь. Подлипов, слегка отклонившись назад, выкрикнул: — Селиверстов Иван Савельич! — Канай, Соха! — раздалось из строя зэков. — Погрей нары. — Отставить разговоры! — Руки — за голову! — негромко приказал Сивцов. Мягкими, кошачьими движениями сильных ладоней ощупал долговязого зэка с головы до ног. На правом сапоге рука замерла и тотчас извлекла из-за голенища нож. — На войну собрался? Иди в строй! Ближний автоматчик держал ствол в метре от живота зэка, держа на спуске палец. Подошёл ещё один старшина, начал помогать Сивцову. — Лошков Игнат Дмитриевич! Номер 452-й! — Их предупредили, — шепнул Дьяку Трумэн. — Не слепой — вижу. Лучше скажи — кто?! — Откуда мне знать, Никанор Евстафьевич? — Тогда помалкивай. Где Вэн? — Мента замочу я, — не меняя выражения лица, проскрипел Жорка-Звезда. — Негодяя надо убить! Дьяк медленно покачал головой: — Видал, какие рыси? Найди Вэна. — Ты меня знаешь, Никанор… — Мне нужен Вэн! — Дьяк был твёрд и собран, будто сам намеревался привести приговор в исполнение. — Джиоев Николай Николаевич! Номер 467-й! Напряжение возрастало. По цепи, к надёжным людям, передавались ножи, карты, деньги, ханка (наркотики), ксивы. Упорова кто-то осторожно подвинул влево, протёк мимо него с удивительной пластикой ночного хищника, не причинив беспокойства телу, но оставив ощущение тайной готовности. Мышцы на спине человека вяло переливались под свитером, как разомлевшие на солнце змеи, и руки висели, обессиленные полной свободой. Вадим не видел лица человека, но почти не сомневался — оно было спокойно. Скрытая стихия взрыва была надёжно укрыта надмирностью покорённых страстей. И всё-таки… убийца. Для опознания не потребовалось даже раздвоенности: факт установила душа. Потом он повернулся в профиль. Это был китаец с заметной примесью белого человека. То обстоятельство, что перед ним стоял полукровок, вдруг разбудило в Упорове ощущение раздвоенности крови. Сам того не желая, он вдруг разделился, как будто по его венам заструились две самостоятельные крови, Soklan.Ru 148/246 касаясь друг дружку мокрыми боками, обтекая и сглаживая внутреннее раздражение с заботливой предупредительностью. «Раз они ещё не задушились от противоречий, значит дело не в них, — подумал он. — Но чья же кровь ведёт китайца? Тьфу ты! Сам сказал — дело не в крови! Должно быть, существует вирус, которым люди заражают друг друга для злых целей. Или свеча? От Бога не родится злое. Нами правит Сатана! Им, тобой, Россией…» — Что ты дрожишь? — спросил Верзилов. — Простыл… Обыск шёл быстро и чётко. С каждым выкриком Подлипова угрюмый строй становился полнее. Дьяк повернулся к Вэну, тот вежливо опустил голову. Старый волк вздохнул, прощаясь. Возможно, он сожалел об им же задуманном, только приговор не подлежал обжалованию. Китаец был остриём приговора… — Седов Егор Исаевич! Седой сунул нож в чью-то раскрытую ладонь, пошёл с опущенной головой между рядами зэков на обыск к старшине Сивцову. Подошёл и стал между ним и Подлиповым так, что Сивцову пришлось сделать к нему лишний шаг. — Лямин Сергей Тимофеевич! Лялька повторил тот же манёвр, и опять на это не обратили внимания. — Ван Дучен! Жорка сказал: — Прощай, Вэн! Тот не ответил и вышел из строя семенящей походкой, сохраняя на бледном лице доброжелательную полуулыбку. — Руки за голову, ходя! — скомандовал Сивцов. Зэк послушно вскинул руки. Ладони его почти коснулись ровного затылка, но, оказавшись со следующим шагом на одной линии с Подлиповым, он вдруг сжался в плотный, ощутимый упругий клубок, из которого метнулась рука, сжимающая рукоятку плоского сапожного ножа. — И-й-а! Дикий крик собрал все взгляды на плацу. Очумевший охранник заворожённо проводил глазами исчезнувший в животе Подлипова нож. — И-й-а! Нож появился весь в крови, снова окунулся в живот Подлипову чуть выше ремня. Тогда вологодский очнулся, нажал на спуск автомата. Очередь прошила косой строчкой спину Вэна. Ойкнул и сел на колени поймавший шальную пулю старый вор по кличке Костяной. Вэн упал плашмя, так и не разжав ладони, сжимавшей плоский сапожный нож. — Конвой! — сохраняя спокойствие, распорядился Оскоцкий. — Открывать огонь при малейшем неповиновении. Эти мерзавцы другого не заслуживают! Колонны стояли в немом напряжении. Только раненый шальной пулей зэк крутился по земле со сдержанным стоном. Полковник Губарь прошёл сквозь строй автоматчиков, наклонился и приложил два пальца к виску Подлипова. — Унести! Он мёртв… Поднял с земли картонную папку со списками, вынул из кармана авторучку с золотым пером, что-то старательно зачеркнул, расписался. Упорову показалось — полковник взглянул в его сторону. Но это был мимолётный, скорее всего, случайный взгляд расстроенного человека. Папка тут же оказалась в руках дежурного капитана со слезящимися глазами и коротким, будто срезанным нечаянным взмахом бритвы, носом. — Скворцов Иван Иванович! — выкрикнул бодрым голосом капитан. Согнутый радикулитом московский карманник выходит из строя, безуспешно пытаясь прислонить руку к затылку. Наконец говорит с одышкой: — Не могу, гражданин начальник. Грабка не поднимается. Soklan.Ru 149/246 Он уже обыскан, и Сивцов, огорчённый неудачей, кричит: — Пошёл на место! Тихо, безучастно, перекошенный на правый бок, зэк проходит мимо читающего список капитана. — И — я! — раздаётся из строя чей-то истошный крик. Капитан шарахается в сторону от зэка, и хохот сотрясает наладившуюся было после убийства Подлипова тишину осеннего дня. Испугавшийся капитан Скворцов поднял обронённые листки, покрутив у виска гибким пальцем, произнёс с укоризной: — Стыдно, граждане бандиты! Упоров никак не обозначил своего отношения к событию, успев под шумок оглянуться на ближайшее окружение. Оно поменялось. Но он угадывал — тот, кому поручена его жизнь, стоит за спиной. Воры знают, с кем имеют дело, а потому будут действовать наверняка. Он снял шапку, вытер подкладкой лицо, выронил шапку на землю. Приём был прост. Зато наклонившись, чтобы поднять шапку, Вадим увидел за спиной татарина из третьего барака, который стоял, отступив на нужную дистанцию и пряча ладонь в засаленный рукав вельветки. Упоров резко повернулся, поглядел в прищуренные глаза татарина. Тот и ухом не повёл, только спросил улыбаясь: |