ПСИ. ОКР. Чирков Анатолий Александрович После школы Вы пошли в танковое училище
 Скачать 487.81 Kb.
|
|
Он тихо подлетает? – Огонёк идёт, как самолёт. Ночью смотришь – огонёк летит. Думаешь – «А, самолёт летит», а это снаряд. А потом – БАБАХ!!! А анголане – слышат хорошо. Они, как звери: ночью видят и слышат всё. Потом мы тоже уже привыкли, адаптировались… вот самолет идёт наш, Ан-12, они говорят: «Андоза» идёт. Смотрим – правда, вверху самолёт, и спускается так по спирали… если будет прямо – то его собьют. Здесь, над аэродромом, по спирали спустился – и сел. Ну, вот там и почту везут, боеприпасы везут, продукты везут… – Наземного снабжения в Cuito не было, всё самолётами? – Ну, с Менонге колонны ходили, но оттуда – это 180 километров, «Дорога жизни» ещё называется. Эти 180 километров бригада шла неделю. Там столько подбито машин! И столько топлива сожгли! Там разбито всё. Там в Cuito был ещё такой случай в одной бригаде: ранило переводчика. Оторвало ему руку. Сели, отдыхаем, одно единственное дерево было. Под это дерево в тенёчек помыться, туда-сюда – начался обстрел, разрывается снаряд, и выше локтя отрывается у переводчика рука. Переводчик – наш, у нас есть институт – «военные переводчики» называется: ну, их посылают, они после I-го курса практику проходят, присваивают им лейтенанта и отправляют в такие точки переводчиком. И у этого бедолаги папа или дипломат, в общем, какой-то, или… но в этот институт так просто не поступишь. А получилось как: когда мы выходили на операцию – во-первых, мы просили комарики, нам не дали. А во-вторых, мы с лётчиками главного военного советника поговорили, у него два вертолёта было и «Ан-26», в который его машина заходила. Мы с лётчиками договорились: – Мужики, если будет такой момент, вы ж не откажитесь – полетите за нами, забрать специалиста. Мужики нам гарантировали, что полетят что бы там ни было. И когда вот этому переводчику оторвало руку, он сперва начал что-то делать, потом стал кричать «Пристрелите меня!», болевой шок… накололи его наркотиками, перевязали руку, руку в термос этот, в 10-литровый. А как выйти на связь? На связь не выйдешь: переводчик-то – пьху. Выходим. У нас были экстренные волны, которые были на случай ЧП, так у нас была там связь в определённое время. Открытым текстом – пеленгуют разговор, три дня в миссии решали вопрос – вывозить или не вывозить, и уже почти принято было решение, что из-за одного человека могут быть сбиты вертолёты, может погибнуть больше, пусть так и будет. То есть – отказались. А лётчики пришли – и сказали: «Нет, мы полетим». В общем, готовят операцию. Лётчики наши садятся на кубинский самолёт, с опознавательными знаками Кубы... кубинцы нормально дали самолёт, да… кубинцы – это были такие хорошие люди, они прекрасно к нам относились, нас спасали, защищали, Фидель большую роль там сыграл, он даже без согласования с Советским Союзом свою дивизию отправил туда. Кубинцы вообще лётчики бесстрашные были, вот они идут на бреющем – на низком – полёте, отстрелялись – и ушли, а анголане летят на восьми тысячах, бомбы и по своим кидали, и по чужим, и куда хочешь – вот это лётчики-анголане. А потом, когда вернулись в Cuito Cuanavale, аэродром уже практически сдали, уже Cuito сдали, и вертолёты садились на трассу, столько вертолётов побили анголане, не могли на трассу посадить! Обезьяны есть обезьяны. Так вот, значит, целая трасса работала. Подняли МиГи наши, прикрывали вертолёты, ЮАР подняла свои самолёты – ну, и завязался воздушный бой. Наши лётчики сбили два ЮАР-овских самолёта, посадили вертолёт: один прикрывал, другой сел, загрузили этого переводчика, поднялись в воздух… в общем, не довезли. Вывезли, а он в самолёте умер. Ну три дня ждал! Отец его начал на уши всех поднимать, мол – «на каком основании советники пошли воевать?!»… А что он может? Он уже ничего не мог сделать, и нас так никто и не вернул, мы как воевали – так до конца и воевали. Лётчики, которые принимали участие в этой операции, все получили по ордену Красной звезды, а доктор, сидевший там – ничего… Ну скажите, это нормально? Вот Вы бы, как корреспондент, прилетели, пошли бы на риск, сбили бы Вас вместе с лётчиками – погибли бы – и ничем не наградить человека?! Им что, жалко этого ордена?! Вот такая у нас всю жизнь несправедливость... Зато начальник управления кадров, который у нас кучу фотографий требовал, не выходя из кабинета – два ордена Красной звезды! Они же хитро делают: оформляют на одного, а получают на другого… – А как Вы получили? Кто озаботился Вашим награждением? – Первый орден, когда я был командиром роты здесь, в Черкассах. Только пошли вот эти ордена – «За службу Родине» – меня, как лучшего комроты, представили к нему. А я захотел поехать уже куда-то (семь лет командиром роты!), тем более начальник отдела кадров был друг отца, я с ним поговорил, он жил в нашей квартире, ну, вечером с ним встречаемся, он мне говорит: – А давай я тебя в Германию отправлю? Я говорю: – Давайте. Ну и всё, он даёт команду начальнику строевой части оформить документы. Начальник строевой части получил команду, идёт же командиру полка докладывать. Командир полка – покойный Грибаков (он и на Кубе был), мне: – Ты куда собрался? Я говорю: – В Германию. – А кто тебя отпустит? – А чего я тут семь лет командиром роты? Ни выдвижений, ничего, я хоть материально обзаведусь. – Мы тебя к ордену «За службу Родине» представили, а ты собрался за границу… А я возьми и скажи: – На хера мне эта железяка?! Он злой был такой… в общем, я не получил этого ордена. Это – раз я пролетел. Второй – я не получил орден Красной звезды, когда вот этих москвичей потаскал по передовой, и высчитал ещё у них деньги за питание. – Красиво… это Вы их нормально так! – А отомстили мне. Они прислали комиссию тыла – и проверили, сколько советники брали в бригаде продуктов. А мы брали – и тушёнку, и… всё же бесплатно, и икру брали… в общем, импортное всё. Ну, и решили меня наказать, нажаловались на меня главному советнику, высчитали с меня 800 долларов за питание: за то, что мы брали у анголан. Я – бригадное звено, я живу в бригаде и питаюсь в бригаде. Это произвол натуральный. Да, ну, высчитали, кто-то в карман себе деньги положил, куда они – оприходовать они их не могли. Сколько денег украдено – никто же учёта не вёл, откуда ты знаешь, сколько… Мы в магазин приходили там, в Луанде, нам же не за деньги… мы набираем товар – а нам уже потом высчитывают из наших накоплений. Наживались на нас только так. Эти жены, которые в столице жили… нам был приказ: если мы приехали – без очереди и без всего отовариваются фронтовики! А тут какой-то завоз – бабы ж лезут! Мы парфюмерию берём для своих жён – а те же начинают выступать… – Вернёмся к ордену Красной звезды… – Орден Красной звезды я уже получил в Союзе. По совокупности заслуг уже, да… а так – я должен был получить полковника и орден, а потом второй орден. Даже медаль за оборону Cuito Cuanavale не получил. Кубаши [Кубинцы. – Прим. ред.] давали – а в этот момент меня там не было. Кто был – тому дали, а я уже выехал с Cuito, не получил. И никаких орденов не получил. Всех представил – а сам, как дурачок, остался. Ну, потом я уже приехал, батьке рассказал, говорю: «Вот, представили, но, наверное, не будет»… я ж знаю, что отправлено в Москву представление на орден Красной звезды. А батька, недолго думая, в десятое управление пишет письмо: «Вот, мой сын, воевал там-то, в Cuito Cuanavale», а они же старые фронтовики – ветераны наши, они же «Красную звезду» – от корочки до корочки, все её вырезки. Даже мать сохранила, где я говорю: «Да я в Cuito отдыхаю хорошо, купаемся», а они смотрят – «В Cuito Cuanavale ожесточённые бои»! Они говорят: «Да что он там пиздит?! Там в Cuito Cuanavale ожесточённые бои, а он говорит «да всё хорошо, пляжи, гуляю» в письмах?!»… И отец написал письмо. Приходит орден. То есть орден – был, представление – лежало. Может, и подписано было, но никто не отправлял. Просто у нас такая система дурная. Потом нашли меня – аж на Харьков послали. А в Харькове тоже у меня – я не сработался с начальником политотдела облвоенкомата. Я ж приехал из Африки – и дёргался-дёргался, и пошёл с полковничьей на майорскую должность. Ну, не захотел я на Дальний Восток ехать – и согласился идти на майорскую должность, чтобы остаться на Украине. Мне пообещали: «Вот военком уволится, ты на его место потренируйся, замом походи, начальником первого отдела, мобилизационного отдела»… Я говорю: «Хорошо». Ну, сколько он будет увольняться? Полгодика? Думаю – потренируюсь, поработаю, больше узнаю об этой работе… Тут начальник политотдела начал своего толкать туда, а облвоенком уже мне пообещал эту должность. И начали ко мне с проверками от начПО ездить и ковырять под меня, и того своего пацана присылали, которого он хотел туда, и он тоже проверяет, и все ковыряют и ковыряют. А я же, как порядочный человек, встречал комиссию, всё чин чинарём – а они мне выдцмывают одно за другим, вводные: «Вот, свет йокнул, всё там, нима, разбомбило!» – но у меня и фонарики, и движок. Я запускаю движок – они говорят: «Покажите лицензию на оператора движка!» Ну какая лицензия, ну какой движок? Если война – то какая может быть лицензия?! Говорят: – Вы не имеете права движок запускать. Говорю: – Хорошо, свечи запускаю, керосиновые лампы зажигаю. А они же дали мне команду: – Отобрать посыльных, послать, вызвать запасников, чтобы все пришли, явка такая-то… В общем, тренировка. А попробуй вызови! А в те времена ещё вызывались они и нормально ходили. Тем более в районных центрах – проще, чем в городе… там как-то легче было надавить, не мытьем так катаньем – всё равно давили. Мы выполняем всё, делаем, причём у меня были ещё такие «жучки» – разворовала у меня эти «жучки» комиссия проверяющая… в общем, они на меня копали, копали, копали – и тут мне приходит орден Красной звезды! А пришёл – как раз ко Дню Победы. Ну, соберите облвоенкомат, сделайте какое-то торжественное собрание, торжественно вручите, это же боевой орден пришёл! Они мне его передают с моим помощником, начальником третьего отделения (учёта офицеров; он приезжал к ним за наградами для ветеранов Великой Отечественной войны). И мне привозит орден вручать!.. Хорошо – я с первым секретарём райкома партии был в хороших отношениях. Мы тут на своем уровне – в районе – торжественное собрание, вручение, концерт – всё красиво подготовили, и я говорю: – Ну, а теперь нескромный вопрос: мне-то тоже орден пришёл! Давайте Вы вручите мне его перед аудиторией – ну, перед районом: директорами заводов, организаций, сельскими советами, колхозниками и так далее. – Конечно! Всё, никаких! Провели так, потом банкетный стол сделал первый секретарь – никто и в Харькове бы такого не провёл! Но мне обидно… А этот начальник политотдела – он был и в Чирках здесь когда-то начальником политотдела, потом ему надо было в военкомат – пошёл туда. И он и моего отца знает; он знает, что мой отец – пиздюлей тут давал всем, когда был начальником отдела кадров. Моего отца боялись, потому что все звания, все должности – через кадры шли, а мой отец был правой рукой комдива, а комдив доверял отцу – всё! Как Чирков сказал – отец мой – так и будет. Даже как-то комдив хотел мужа какой-то своей любовницы выдвинуть – отец мой пришёл и говорит: – По деловым и моральным качествам этот офицер не может занимать такую должность. – Ну ты… Давай сделаем ему… – Я знаю, что вы спите с его женой, но это дела не касается. Я не могу. – Ну ты и вредный, Чирков, ну ты и упрямый! И всё, отец не пропустил. Он отцу до того уже доверял – ему любую фамилию офицера скажи, у него такая память была! – он сразу – так, так, его дело… Отец ходил на занятия, проверял, всё знал, память – исключительная была! Сейчас-то он, конечно, ничего не помнит. Он всегда полстакана сахара насыпал. Я говорю: – Зачем тебе столько сахара?! Он говорит: – Для мозгов. Построил я баню там… без бани – не могу: я же привык, где я ни был – всегда строил баню; бассейн выложили, сделали такой небольшой… АРС пригоним – воду сольём туда… а баня – по-чёрному была. И вот так где-то шведа пригласили, а у нас теннисный стол там стоял, я научился хорошо в настольный теннис играть, не хуже разрядника какого-то… ну, целыми днями делать нечего было… Утром выехала бригада – в обед уже обратно возвращаемся, и уже больше не едем. Ну, обстреливали чуть-чуть там… такое, не очень, это не то… Cuito – это страшно было. Ну, а когда мне орден пришёл – вручили, уже второй орден идёт, «За службу Родине». А потом этот военком – Миргород был (сейчас не знаю, живой или нет, но ему тогда ещё одну ногу отрезали) – он уволился, потом вторую ногу ему отрезали… Помню, я уже на «Волге» ж приехал туда, уже «Волгу» взял, а её я взял, как в первый отпуск приехал… привёз 27 тысяч, что ли, чеков… 16 тысяч чеков «Волга» стоила, я за чеки брал. 16 400 «Волга» тогда стоила. Но это была супермашина тогда! Зимой своим ходом я её сюда пригнал. Ещё мне тёща тогда: – Толя, найми ты водителя! – Да на хер он! Я ездил на «Жигулях» раньше, и когда приехали брать «Волгу», я как сел в неё: ну, корова, блядь… нос впереди… Москвы не знаю, какой-то морской порт, мы там получали машину, там был чековый автомагазин. И тут встречаем – тоже с Cuito Cuanavale был полковник один! ПВО-шник. – Толя, привет, я тут как раз получаю машину – «Волгу» бежевого цвета, на 76-м бензине! Пойдём посмотришь? Я говорю: – Я тут сейчас сам должен получить машину… В общем, я взял эту «Волгу». Куда ни поеду – грузиняки двойную цену давали! Когда был в Богодухове, под Харьковом, мне за неё – «Давай машину, я тебе отдаю коттедж трёхэтажный!» А я мог две «Волги» купить: денег – хватало на две. Но я не коммерсант, я этим никогда не занимался, говорю: «Да нет, эта машина – моя, всё…» Десять или девять лет я на ней отъездил – и продал её, потом купил «УАЗик» бортовой с кузовом, «Газельку» купил… Я, когда увольнялся, эту «Волгу» хотел оставить в военкомате, но такой придурок меня менял! Который меня выжил из должности в нём, а брат его – бывший исполняющий обязанности министра обороны – генерал полковник Коваль… вот они с братом выживали меня из должности. Так что эту «Волгу» я продал, потом купил себе «Шевроле Aveo», потом в аварию попал, продал и купил «Škoda» себе, это уже восьмого года… – Вы сейчас вспоминаете эти события с какими чувствами? – Сейчас многое уже забылось, но ночами – то воюю, то где-то служу, то какие-то небылицы приснятся… в общем, постоянно – в таком напряжении! Я отдыхаю тогда только… я уже не могу спать, я в два часа ночи встал – и начинаю ходить, не сплю, а сто грамм выпью – уснул… Поэтому я Вам скажу: кто прошёл войну – те же афганцы, и те, кто сейчас воюют – это люди психически раненные, они не нормальные, у них нарушена психика. Есть те, кто может держать себя в руках и удерживать все эмоции, а есть такие, которые, особенно когда выпьют, начинают воспоминания, драки, туда-сюда, и начинают друг на друга переть – это больные люди, с ними очень осторожным надо быть. Я сам военкомом был, я очень много вот этой работы проводил. Сам – прошёл эту школу, отходил два года. Только хлопнет дверь – я вспрыгиваю с кровати и падаю! Жинка: «Что с тобой?», а у меня, оказывается – разрыв! До того была психика нарушена. Я, когда приехал с Африки, не мог две-три остановки на электричке проехать: мне делалось плохо. А если мне сделалось плохо – мне надо лечь. Я мог лечь прямо на асфальт. Вот вышел на остановку – и ложусь на травку или куда. Ложусь – потому что мне надо горизонтальное положение, иначе я не могу. Я жене уже говорил: «Свет, я, наверное, не выживу». Выпить после этого… каждый день там пили, здесь рюмку-вторую выпил – мне плохо, и это два года длилось, вот этих два года я такую адаптацию проходил. Потом отошёл, а потом в военкомат попал, а там же одна пьянь, там же ни один вопрос без бутылки не решается! Особенно мне друзья говорят: – Толя, надо тебя в нормальное место служить отправить! Мне никто не верит, но я никогда не брал взяток. Жена мне говорит: – Твои врачи все берут, твой начальник призывного отдела берёт, он за призыв делает машину себе! А ты? Я говорю: – А я не беру. А если узнаю, кто берёт – я одного начальника уволил, второго, подполковника… пацан поступает в институт, ему нужно приписное свидетельство – а он не выдаёт. А без документов его не принимают. Надо до определённого времени сдать документы – а он приписное не даёт, и потом: «Такса сто гривен, – говорит. – Это военком требует!» Я это узнал… А самое последнее, что было – я одному мужику помог. Азербайджанец он был, держал своё кафе… вот это – шашлыки, всё это… но я шашлыки не люблю, а люля-кебаб я с удовольствием… и вот он мне: – Сделай моему пацану, чтобы он в армию не пошёл служить! Он в институте учится. Я говорю: – Так ему и так положено: пока он учится в институте пять лет – его в армию не заберут. Женится, родит ребенка – снова не заберут, потом – возраст, и всё. – Нет, сделай. Ну что тут сделаешь? Они – тупые, не понимают… а начальник второго отдела его давит, что – давай взятку. Я говорю: – Никаких, ничего никому давать, он в армию не пойдёт, я тебе говорю. Я же тебе как официальное лицо, как военком говорю – он подлежит под отсрочку, что ты ещё… не волнуйся. – Ну, ты мне так помог… я тебе – ничем не могу? – Всё идёт по закону. – Приходи ко мне в ресторан – я тебя всегда угощу! Ну, я ж когда-то и приходил, а потом этот начальник второго со своей любовницей приезжает в ресторан, представляется военкомом, его там поят, кормят, всё нормально… Я приезжаю как-то к тому азеру – он говорит: – Да я вот думал, что ты уже уволился: новый военком был. Я говорю: – Какой «новый военком»? Он мне описывает: – Вот такой-такой, с молодой… Думаю – «Ах ты, …»! Ну, я его – туда-сюда! Потом мне ещё сказали, что он берёт… – я докладываю облвоенкому. Говорю: – Так и так, у меня идет взяточничество. Или Вы меня завтра снимете с должности – или давайте убирать его, пока ко мне прокуратура не пришла. В общем, я его уволил таким образом. Вот я в Купянск приезжаю, иду с поднятой головой – со мной много людей здоровается, которых я не знаю. Я уже десять лет там не был, приезжаю через десять лет – меня узнают. Хоть иду «по гражданке», а со мной – «Здрасте, здрасте». А женщина одна останавливает: – Вы так нам помогли в жизни! Я говорю: – Я не помню ничего, я не знаю. Спасибо, приятно, что Вы помните…
|
