ПСИ. ОКР. Чирков Анатолий Александрович После школы Вы пошли в танковое училище
 Скачать 487.81 Kb.
|
 Чирков Анатолий Александрович – После школы Вы пошли в танковое училище? – Да. Но они мне сразу заявили: – По состоянию здоровья не проходишь! – Как не прохожу? – У тебя нету «отдачи» (давление в ушах, когда в самолёте их закладывает), не стравливается из ушей, закладывает. Нет у тебя этого давления, иди в Полтавское артиллерийское училище. Я говорю: – А там что – не так пушки стреляют? Я хочу в танковое. Ну, прихожу домой и говорю отцу: «Я в танковое Харьковское…» – Дурак, будешь вечно в мазуте! Я тебя в интеллигентные космические войска, блин!.. Я говорю: – На фиг они мне нужны? В Харьков я тогда приехал… и нас тогда оставили не прямо в училище в городе, а вывезли под Чугуев: Малиновка, там учебный центр. Там палатки лагерные стояли, армейские, на семь человек – это на отделение; ну, ещё те палатки, которые в гражданскую войну были, ещё при царских временах, такие палатки вот… Ну и всё, мне понравилось училище. А отец: – Ну, как хочешь. Не поступишь. Я говорю: – Поступлю. И отец мой спортивный был, и я такой вот… куда ни переезжали – везде отец мой ставил турники. Он на турник – и я на турник, он прыгает – и я прыгаю, в общем… он в баню – и я любитель париться: тоже в баню с ним… кругом – с ним. Гимнастика для меня – тьфу была, ну, и я – в училище. А туда приехало столько народу! И – пачками уезжали, потому что условий – никаких, кормили – солдатским пайком, а нас ещё до обеда на танкодром выводили – и мы там рыли траншеи… давали норму: должен десять метров прорыть, семьдесят сантиметров глубиной: под кабель. – Это 1968-й год? – Я в 1967-м поступал. А танкодром – чернозём утрамбованный: ни лопата не идёт, ни ломом. В общем, кошмар, каторга была, как на рудниках долбились. До обеда вкалываем, после обеда – самоподготовка, и потом пошли экзамены. А взводный у нас был – Капшук покойный, старший лейтенант – набрал взвод себе сам. Мы физическую подготовку не сдавали перед поступлением, а он нас – на неё: – А ну-ка на перекладину – подъём переворотом! А там норматив был – четыре-пять, по-моему… шесть раз – это отличная оценка. Ну, я двадцать раз крутил. А потом на кросс нас – а я кроссы не переносил. Ну, бежали мы один километр, и вот такая сила воли была у меня – что я этот километр как стометровку бежал: так настроил себя – шуровал, как паровоз. Но прилетел, прибежал, упал, рыгал там, не знаю, кошмар: еле отошёл, но пробежал, всё нормально. И вот он так посмотрел, что парень я – такой… А потом начали экзамены сдавать. Ну, сочинение я, помню, списал со шпаргалки, физику написал сам, математику сам написал… я с русским языком и литературой не особо дружил, ошибок много делал, но со шпаргалки – списал всё. Гармошечка была шпаргалочка такая. Ну и всё. А он же себе уже отобрал ребят: вот этих пузатых вот, толстых… он говорил: «Мы сделаем из вас отличников, лишь бы у вас желание было». А видит, что я стремлюсь – и он мне, может быть, где-то и помог, я не знаю, может, где-то там шепнул – оценочку поставили. В общем, я поступил. Поступил, звоню уже родителям, что приняли – отец приехал… как раз он проезжал в Германию, приехал в Харьков, с матерью посидели там в машине… нас уже переодели в форму, но присягу мы ещё не принимали. Я уже таким солдатиком-курсантиком пришёл, он говорит: – Где твой командир взвода? А для меня командир взвода – это был такой начальник! – страшно: старший лейтенант! Царь и Бог для меня был! Я говорю: – Как командир взвода?! – Я сказал: давай сюда! Я говорю: – Вот: старший лейтенант. – Товарищ старший лейтенант, ко мне! (А отец – всегда подполковником, в форме) Так, вот сын. Я уезжаю в Германию – я тебе оставляю, на твою… полностью эту самую… ответственность. Тот Капшук, конечно, заставил меня и бегать, и научился я кроссам... А сам он – спортивный был. Закончил училище – и при училище остался, и при нём до полковника дослужился! Потом ротным у нас стал… ох и гонял: это каждое утро километр бегаем, каждую неделю – три километра кросс, каждый месяц – марш-бросок на шесть километров в полной загрузке бегали подразделениями. Меня – таскали на ремнях. Ребята бегут хорошо – а я не могу. Ну, не лежит у меня к этому бегу… привязали мне к поясу ребята ремни – а там по последнему засекалось время – вот они меня и на ремнях прут как танком, я только ноги успеваю переставлять. Ну, а потом я, конечно, втянулся… мы госэкзамены на физическую подготовку сдавали. Там мы с сапог этих подмётки отрывали, или вот эти – которые в театрах сапоги, лёгонькие – искали такие и кроссы в них бегали. Ну, нормально всё. Или у солдат брали. У нас же яловые были сапоги, а у солдат кирзовые, а они лёгкие. Или меняли на кросс у солдат (там батальон обеспечения был, попросим у кого-нибудь: «Дай пробежать в твоих сапогах»)... В училище я учился – первый общеобразовательный курс был. Что, я считаю, неправильно: надо было всё-таки больше учить тому, к чему ты больше стремишься, то есть больше тактики давать, больше физической подготовки, ну, чисто профессионализм чтоб был. А нас учили, как в институте. То есть мы, как ВУЗе, все общеобразовательные предметы изучали. Но вот что мне сейчас высшая математика, начертательная геометрия, сопромат? Дипломы писали... Помню, какой-то редуктор, рассчитывать червячные передачи… в общем, защищались – дурдом! Кому он нужен был?! Может, тому, кто пошёл по науке – оно и надо было, чтобы как-то специализировать… – Танки были – Т-62? – Нет, танки были Т-64, первые у нас были со стопятнадцатой пушкой; я выпускался – ещё стопятнадцатая была, потом уже стодвадцать пятая пошла. Вот это на площади у нас – моя машина стоит, в Харькове сделал завод Малышева, подарили, с завода ребята купили на день рождения. – Вас готовили на командира танка? – Нас готовили командирами взводов: офицер-специалист, командир взвода. Мы должны были знать всё: и как механик-водитель, и стрелять… у нас – командный факультет… в Киеве танкотехническое училище было – оно готовило технарей, а у нас – чисто командный факультет: мы всё должны знать, мы всё должны уметь. Кстати, училище наше давало образование лучше, чем Киевское танковое. Приходили технари, которые непосредственно должны технику знать – они ни фига не знали, мы в десять раз лучше знали. Ну, соответственно, командный рост… мы же командиры, мы растём… технари никогда не росли, связисты никогда не растут, ну, спецвойска, инженеры никогда не растут, химики никогда… это всё обеспечение, это войска обеспечения, то есть они работают все на командира… я командир – они все на меня работают. ПВО, артиллерия – это всё обеспечивает командира. У нас выпуск был в 1971-м году. Один за границу… в общем, все те, что были там Т-62 – это Венгрия, Чехословакия, Польша, Германия. Там вся техника была Т-62, и эту технику как раз в этот период меняли, туда Т-64 пошли, а Т-62 все уехали. Т-64 и Т-62 – это две совершенно разные машины, даже ничего похожего нету, там всё не так, там же четыре человека экипаж – а у нас три, механизм заряжания… пушка гладкоствольная стодвадцатипятимиллиметровая, а механизм заряжания – двадцать восемь снарядов в конвейере: в башне сидишь – а вокруг, по периметру башни, внизу, в корпусе танка – идёт конвейер, и в этом конвейере двадцать восемь снарядов, разных: и бронебойные, и кумулятивные, осколочно-фугасные... И в баке-стеллаже – это у механика-водителя там – семь снарядов, и тут на башне ещё пару снарядов прикреплено было… в общем, около тридцати девяти получается. – У Т-62 как подача идёт? – А там вручную вытаскиваешь с полки – и досыльником досылаешь, а тут всё механически: кнопку нажал, тип выбранного снаряда, конвейер находит этот снаряд, пушка становится на угол заряжания, поднимается, лоток открывается, механически всё досылает, девять секунд – и выстрел. Выстрел сделал, через девять секунд новый снаряд уже в канале ствола стоит, стабилизатор, всё… в общем, машина эта умная. Из этой машины стреляешь – навёл на цель, замерил дальность – кнопу нажал «Дальность» – открывает уши, температура воздуха замеряется моментально и сразу вводится, скорость движения цели замеряется – сразу вводится… в общем, все параметры вводятся, твоё дело остается только нажать на «Выстрел» после прицеливания. Девяносто процентов попадания! С этой машины отличные оценки делали на стрельбе, когда мы сдавали. – Звание какое дали? – Лейтенанта, нам всем лейтенантов давали. Распределили меня в Германию, а в Германии у меня же отец, а он начальник радиолокаторов дивизии был. Ну, там все кадровиков знают же… – Я к отцу не поеду! Ну, дурак был. Нас воспитывали по-другому. Может и правильно, ну, психологически… Воспитывали по-другому, ну – чтоб сам, без поддержки, своим трудом, вот мы так должны были быть, так нас воспитывали! И я говорю: – Я не хочу в Германию. А мне там в училище говорят: – А куда бы ты хотел? – В Киевский округ. – Вот дурак, в Киевский округ… да кто туда хочет? Ты посмотри: тебе – за границу, ты там будешь и материально, и перспективы… – Не хочу туда! И меня – в Киевский округ, а оттуда уже как раз приезжает предшественник отца, которого отец сменил. Отец с Черкасс поехал в Дрезден, Германия – а с Дрездена приезжает Химич покойный, уже его нету. И он жил не так, как раньше… вот сейчас сдают квартиру… а у нас было так: приехал сменщик – заходите и живите в нашей квартире, без денег, без всего. У нас тогда ещё бабушка, дедушка жили, он питался, ну, жил нормально. Потом уже дед умер – он помог и хоронить деда, всё организовал. Говорит мне: – Ну что, Толя-лейтенант, куда служить идём? Я говорю: – В Киевский округ. – А ты чего, в Черкассы – не хочешь? – Хотел бы, но – как? Мне же надо ехать к командующему туда, представляться, а там уже куда пошлют… – Хе! Нефиг ехать, никуда не поедешь, я сейчас позвоню – и всё будет… А лейтенанта – что? Это же не командира полка куда-то устроить… тем более, что эта дивизия тоже перевооружилась на новую технику: вакансий много, специалисты нужны, даже обучать. И меня – сюда. Говорит: – Всё, можешь не ехать. Уже в отпуске мы были как раз, 1-е сентября, по-моему, я выхожу на службу, он говорит: – Так, придёшь ко мне в отдел кадров, потом я тебя представлю командиру дивизии. Я прихожу, меня спрашивают: – В какой хочешь полк служить идти? Я говорю: – Откуда я знаю, какой полк, я же ничего не знаю. Он говорит: – Ну, пойдёшь в самый лучший… он у нас называется «Еврейский полк». А «Еврейский полк» – там командир полка – еврей, Маклев, покойный тоже; начальник штаба полка Митин был – еврей, замполит полка – еврей, комбаты – евреи все… в общем, всё командование – евреи. Вот у меня был Зиницкий комбат, ух жестокий такой был! Ну, может, это и к лучшему… как накрутит – сам на рыбалку уедет, а мы там пашем. Приезжает проверяет, что мы там сделали, и опять – как накрутит нам… Это кошмар был. Он так пиздюлей давал, что аж пердишь… стоишь и аж пердишь! Мне так никто пиздюлей не давал, что аж у тебя всё тут… А старшины все у нас были (тоже все уже покойные, поумирали) – они уже нам в отцы годились, такие прожжённые были, дедки такие, фронтовики… ну, и комбат был же фронтовик, и они комбату жопу лизали и всё докладывали. Не на ротного своего работали, а против ротного, все недостатки и… через голову ротного докладывали непосредственно командиру батальона, а он уже всю информацию знал. Полгода я был взводным, потом ротным семь лет, лучший ротный в дивизии был. Мне портреты, наверное, полтора на два метра по аллее ставили… такие портреты! Жалею, что, когда уходил с Чугуева… думаю – ну, уже им же не нужен портрет… надо было забрать! Красивый такой рисованый портрет был на аллее… Вот тут у нас дивизия была, прямо в центре города стояла [Показывает.], сейчас уже нету ничего там… ну, развалины одни. Я там – только вот повышаюсь, вот-вот выдвигать меня – у меня ЧП: то солдат застрелился, то танк угнали… у меня танк угнали, секретный такой был! – Как так?! – Идёт проверка… командующий Киевским округом – покойный Герасимов был, хороший мужик такой – генерал армии Герасимов, который из Совета ветеранов… усатый такой… вот это был Герасимов. И как он себя проявлял, как начальник? Он был очень толковый: таких бы сейчас, как он! Вот этот Дом офицеров в Черкассах – Герасимов построил, и только его построили, открытие – а тут проверка! Я сдал её на «отлично», некоторые уже поговаривали, что «ты на повышение, на начальника штаба батальона пойдёшь»... И я сдуру беру – и в увольнение отпускаю… надо наоборот зажать было солдатиков – но я же добрый человек, начинаю это самое… демократию… Хотя не был в армии добрым – ну, думаю, они отработали, надо как-то и… а тут, где сейчас парк Первомайский – там была танцплощадка, и тут же дивизия, тут всё играет, музыка, ну, и солдатики там, где-то там девчат прихватили… И одного солдатика – ефрейтор Заец у меня был – избили местные, а девка ещё говорит: – Что ты за танкист, что тебя тут побили?! Он говорит: – Я сейчас покажу, какой я танкист. Он возвращается, идёт в парк [Хранилища боевых машин. – Прим. ред.]… а у нас танки стояли на кратковременном хранении, а что там снять с хранения? Завёл машину – масло вылетело, двигатели расконсервировались, и всё, выезжай. Он был водитель командира взвода, он завёл свою машину, вечером выезжает, а что часовой может сделать? Стрелять с автомата по танку – это бесполезно. Подминает ворота тыльные – которые на полигон выходят, выходит на Смелянскую, раньше она Комсомольская называлась, подъезжает к этому общежитию, где девка жила, вокруг общежития на танке проехался, выходит на Смелянскую, тогда была двухсторонняя Ильина улица, сейчас односторонняя, и по Ильина – КПП, там дивизия стоит, светофор, на светофоре останавливается, а народ звонит: «Что это такое – танки по городу ходят?»… А я – жду с увольнения. У нас тут Самокиш такой был – начальник гауптвахты, прапорщик… кошмар, издевался, как хотел… думаю: «Сейчас кто-нибудь выпил из солдат, надо как-то их спасти, в общем – забрать», и я ж тут сижу и жду, когда все придут. А тут звонят и говорят: – Танк с девятой роты (а я командиром девятой роты был) по городу ходит. Ёлки-палки! И номер машины говорят. Думаю: – Кошмар… ну всё… Я прибегаю в парк. Только машина с рейса пришла – ЗиЛ-130 – я водителю: – Разворачивай! – Как? Я всё… Я говорю: – Поехали, блин! В общем, одним словом, с водителем – и по следам танка! А на асфальте остаются следы танка беленькие. И мы по этим следам летим с большой скоростью: догнать чтоб! Времени уже прошло, наверное, с полчаса. Это вечер уже, темно, с фарами идём… в общем, танк пошёл в сторону Золотоноши, прошёл через мост – 1100 метров мост! – дамба 17 километров – по дамбе прошёл – и перед Золотоношей, перед подъёмом – я его настигаю. – Куда он ехал вообще? – Куда в голову взбрело. И вот я настигаю этот танк, но что я могу? Он идёт по трассе… что я могу?! Там уже позвонили, уже перегородили машинами дороги, но что танку эта машина? Он может её долбануть – и всё. Ну, он долбить её не стал… она выехала – с поля, он – по полю: обходить… и тут я подскакиваю, как раз он съезжать начал. Я на ходу с ЗиЛ-130 прыгаю на этот танк… он сидит по-походному – по пояс, а мы же в сапогах ходили… я подбираюсь к нему – и по голове сапогом бью, как по футбольному мячу. Как ударил его! Он туда упал – я за ним, подачу сектора газа – раз! – танк заглох. А тут же сразу менты: с пистолетами, выскакивают, скручивают, выкручивают… Тут подъезжает Герасимов. Разбор же шёл: командир дивизии! И пошла вся свита, куча машин, ЧП такое – танк секретный… Забрали – и все уехали, я остался один, как дурачок; и непонятно, что мне делать дальше… я беру, недолго думая – сам за рычаги, и разворачиваюсь уже ехать назад – а тут пока разворачивался, слетает у меня гусеница. Ну всё, приехали. До утра просидел, утром уже траллер [Так у автора. – Прим. ред.] пришёл, натянули гусеницу, погрузили на траллер, зачехлили… в общем, вернули его назад. На следующий день – кошмар, всё, мне конец. Вызывает меня командир дивизии, все там на меня: «Снять с должности ротного!», а я уже почти лет пять ротным был, это где-то 1976-й год. Меня к командиру дивизии, все за снятие меня с должности, ну, комбату взыскание влупили… ну, всем. А секретарь парткома (а я с его дочкой гулял лейтенантом) – он меня защитил. Предупредили о неполном служебном соответствии. Это самое серьёзное взыскание; «выговор» – «строгий выговор» – «неполное соответствие», а следующее – уже «снятие с должности». – А что Вы могли сделать? Вы же не знали, что ему стукнет там в голову?! – Командир роты отвечает ЗА ВСЁ, что бы солдат ни натворил: за воспитание он отвечает, за всё: так в армии поставлено. Солдата – судили, год дисбата дали. Все его однопризывники уже уволились – через год приходит ко мне дослуживать: опять в роту приходит, представьте себе. Ещё год дослужил – и потом уволился. – Нормально дослужил? – Нормально. Ну, нормальный пацан был, ну, стрельнуло в голову… вот такой случай был. Потом в карауле (тоже я ротный) третий пост… третий – это около мясокомбината был раньше… и там солдат стреляется. Стреляет, в сердце не попал, пробивает себе тут… – опять ЧП, и опять – у меня! – Насмерть? – Нет, живой. Но опять я «залетаю»! Потом уже меня ротные все обошли с соседних рот: уже комбатами становятся и так далее, а я всё ротный… семь лет ротным пробУхал. Тут поехали на учения – ротные учения с боевой стрельбой в Черниговском учебном центре. Я – Чернигова не знаю, ночью причём… а комбата назначили – только испечённый – ноль! Ну, по блату вытянули, на моём горе вырос. Проводят эти учения, командир полка на «УАЗике» ездит, а командир полка должен сидеть с комбатом в БТР-е и руководить этим: десять танков ночью стреляют штатным снарядом по огонькам. Короче говоря, выхожу – огоньки какие-то загорелись… а то, может, и в деревне загорелись… ну, мы как начали поливать! Я как войну себе представлял: противник справа – танки к бою – и пошли бахкать [Так у автора. – Прим. ред.]. Ну, бахкали так, что потеряли связь с некоторыми машинами, и две вырвались вперёд на сто метров где-то от боевой линии. Ну, это же ночью, там не видно… огоньки задние, габаритные фонари, горят там… один снаряд по одному танку – по огоньку, второй – осколочный фугас по второму. Один попадает в корму танка: там, где буксирный трос… клинит коробка передач (там – планетарная коробка), а второй танк – под башню. Танк повредили осколочно-фугасным снарядом. Сиденье – где сидел командир танка – от сварки оторвалось, экипажу – ничего. Брезент загорелся – ну, потушили мы всё, заклинили аккумуляторные батареи у механиков там… ну, в общем, потушили – всё нормально. Ни командир танка, никто не повреждён. Начинают разбираться: как?! Не в том смысле, что… а – как осколочно-фугасный снаряд мог пробить броню танка?! Это же ЧП! – начали москвичи, и – меня: «Иди сюда», «Кру-гом!»: опять ЧПок… Следующий ЧПок: едем в Черниговский учебный центр, штатная стрельба, потом там учения должны быть полковые с боевой стрельбой, но так получилось… чтоб танки туда-сюда не гонять – мы их оставили там, в учебном центре. Зимой, палатки, в танковых брезентах вот эти каркасы, натянули палатки, всё, снегу навалило, присыпали хорошо палатки, печки поставили. В общем, мы уехали, оставили только механика, старшим стал зампотех батальона. Только приехали в Черкассы – ночью нас по тревоге поднимают. Прибегаем – ЧП в Черниговском учебном центре: горит моя палатка. Солдат-истопник заснул. А там у нас такие, как мы называем, «Поварис», самодельные печки были: труба, полметра от трубы дно завариваешь, полметра от трубы такие дырки вырезаешь, солярку туда наливаешь, факел – и она нагревается до того, что… классная просто! Жарище идёт, а солярки у нас – во! [Показывает ребром ладони по горлу] Танки же – на солярке! – |