Лр. Фридрих Энгельс АнтиДюринг. Диалектика природы (сборник)
 Скачать 4.53 Mb.
|
|
Свобода и необходимость «Для политической и юридической области в основу высказанных в этом Курсе принципов были положены углуб- леннейшие специальные занятия Поэтому необходимо исходить из того, что здесь дело идет о последовательном изложении результатов достигнутых в области юриспруденции и государствоведения. Моей первоначальной специальностью была как раз юриспруденция, и я посвятил ей не только обычные три года теоретической университетской подготовки в течение трех последующих лет судебной практики я продолжал изучение этого предмета, причем мои занятия были направлены, главным образом, на углубление его научного содержания Точно также моя критика частноправовых отношений и соответствующих юридических несуразностей не могла бы, конечно выступить с такой же уверенностью не будь у нее сознания, что ей известны все слабые стороны этой специальности также хорошо, как и ее сильные стороны». Человек, имеющий основание так говорить о самом себе, должен заранее внушать к себе доверие, особенно в сравнении с гном Марксом, изучавшим когда-то, по его собственному признанию, небрежно юридические науки». Поэтому нас не может не удивить, что выступающая с такой уверенностью критика частноправовых отношений ограничивается повествованием о том, что юриспруденция недалеко ушла в отношении научности, что положительное гражданское право есть бесправие, так как санкционирует насильственную собственность, и что естественной основой уголовного права является месть, – утверждение, в котором новым является разве только мистическое облачение в естественную основу. Достижения государствоведе- ния ограничиваются повествованием о взаимоотношениях известных уже нам трех мужей, из которых один до сих пор всегда совершал насилие над остальными, причем г-н Дю- ринг пресерьезно обсуждает вопрос о том, кто ввел впервые насилие и порабощение, – второе или третье из этих лиц. Проследим, однако, несколько далее углубленнейшие специальные занятия и научность нашего самоуверенного юриста, углубленную трехлетней судебной практикой. О Ласса- ле г-н Дюринг рассказывает нам, что он был привлечен к судебной ответственности за побуждение к покушению на похищение шкатулки, но осуждение не состоялось, ибо было применено еще возможное в то время так называемое оправдание за недоказанностью обвинения это полуоправ- дание». Процесс Лассаля, о котором здесь идет речь, разбирался летом 1848 г. перед судом присяжных в Кёльне 79 , где, как почти во всей Рейнской провинции, действовало французское уголовное право. Только для политических проступков и преступлений там, в виде исключения, введено было прусское право, но уже в апреле 1848 г. это исключительное постановление было опять отменено Кампгаузеном. Французское право вовсе не знает расплывчатой категории прусского права – побуждение к преступлению, а тем более побуждение к покушению на преступление. Оно знает только подстрекательство к преступлению, причем для наказуемости подстрекательства требуется, чтобы оно было произведено путем подарков, обещаний, угроз, злоупотребления своим положением или силой, путем коварных подговоров 79 Лассаль был арестован в феврале 1848 г. по обвинению в подстрекательстве к краже шкатулки с документами для использования их в бракоразводном процессе графини Гацфельдт, который Лассаль вел в качестве адвоката с 1846 по год. Процесс Лассаля состоялся 5—11 августа 1848 года. Судом присяжных Лассаль был оправдан или наказуемых проделок (Code penal, ст. 60) 80 . Прокуратура, углубившись в прусское право, проглядела, подобно гну Дюрингу, существенное различие между строго определенным французским законом и расплывчатой неопределенностью прусского права, возбудила против Лассаля тенденциозный процесс и блистательно провалилась. Утверждать же, будто французский уголовный процесс знает категорию прусского права – оправдание за недоказанностью обвинения, это полуоправдание, – на это может отважиться лишь совершенный невежда в области современного французского права последнее признаёт в уголовном процессе только осуждение или оправдание – и ничего среднего между ними. Таким образом, мы должны сказать, что г-н Дюринг, конечно, не мог бы с такой уверенностью применить к Лассалю свою историографию в высоком стиле, если бы когда-ли- бо держал в руках Code Napoleon 81 . Мы должны, следова- 80 Code penal – французский Уголовный кодекс, принятый в 1810 и введенный с 1811 г. во Франции ив завоеванных французами областях Западной и Юго-За- падной Германии наряду с Гражданским кодексом действовал в Рейнской провинции и после присоединения ее к Пруссии в 1815 году. Прусское правительство посредством целого ряда мероприятий стремилось внедрить в этой провинции прусское право. Эти мероприятия, вызвавшие решительную оппозицию в Рейнской провинции, были отменены после мартовской революции указами от апреля 1848 года Code Napoleon (Кодекс Наполеона) – французский Гражданский кодекс civil), принятый в 1804 году. Энгельс назвал его классическим сводом законов буржуазного общества.//В данном месте «Анти-Дюринга» Энгельс говорит о Кодексе Наполеона в широком смысле, имея ввиду совокупность пяти кодексов, принятых при Наполеоне в 1804–1810 годах гражданский, гражданский тельно, констатировать, что гну Дюрингу совершенно неизвестен единственный современный буржуазный кодекс, имеющий своей основой социальные завоевания великой французской революции, которые этот кодекс переводит на юридический язык, – те. совершенно неизвестно современное французское право. В другом месте, где г-н Дюринг критикует введенный на всем континенте, по французскому образцу, суд присяжных, принимающий решение большинством голосов, мы находим следующее поучение: «Да, можно будет даже освоиться с такой, – не лишенной, впрочем, некоторых исторических примеров, – мыслью, что в совершенном обществе осуждение, при наличии возражающих голосов будет немыслимым институтом Однако этот серьезный и глубоко идейный образ мысли, как уже отмечено выше, должен казаться для традиционных форм неподходящим потому, что он для них слишком хорош». Г-ну Дюрингу опять-таки неизвестно, что единогласие присяжных, – не только в приговорах по уголовным делам, но и при решениях в гражданских процессах, – безусловно необходимо по английскому общему праву, те. потому неписаному обычному праву, которое действует в Англии с. незапамятных времен, следовательно, по меньшей мере с века. Таким образом, тот серьезный и глубоко идейный образ мысли, который, по мнению г-на Дюринга, слишком процессуальный, торговый, уголовный и уголовно-процессуальный. хорош для современного мира, имел в Англии силу закона уже в самое мрачное время средневековья и из Англии был перенесен в Ирландию, в Соединенные Штаты Америки и вовсе английские колонии, – причем углубленнейшие специальные занятия не подсказали гну Дюрингу поэтому вопросу ни единого слова Итак, сфера действия единогласного решения присяжных не только бесконечно велика по сравнению с ничтожной областью, в которой действует прусское право, но она даже более обширна, чем все области, вместе взятые, в которых дела решаются большинством голосов присяжных. Гну Дюрингу совершенно неизвестно не только единственное современное право – французское он обнаруживает такое же невежество и относительно единственного германского права, которое до настоящего времени продолжает развиваться независимо от римского авторитета и распространилось по всем частям света, – относительно английского права. Да и зачем его знать Ведь английская манера юридического мышления все равно оказалась бы несостоятельной перед сложившейся на немецкой почве системой воспитания в духе чистых понятий классических римских юристов, говорит г-н Дюринг и добавляет далее: «Что значит говорящий по-английски мир со своим детским языком-мешаниной по сравнению с нашим самобытным языковым строем?» На это мы можем только ответить вместе со Спинозой: Iguorantia non est argumentum, невежество не есть аргумент 82 После всего этого мы не можем прийти к иному выводу, кроме того, что углубленнейшие специальные занятия г-на Дюринга состояли лишь в том, что три года он углублялся теоретически в Corpus juris 83 , а последующие три года углублялся практически в благородное прусское право. Конечно, такая ученость уже сама по себе представляет заслугу и была бы достаточной для какого-нибудь весьма почтенного старо- прусского уездного судьи или адвоката. Но когда берешься сочинять философию права для всех миров и для всех времен, то следовало бы хоть кое-что знать также и о правовых отношениях таких наций, как французы, англичане и американцы наций, игравших в истории совсем иную роль, чем тот уголок Германии, где процветает прусское право. Однако пойдем дальше. «Пестрая смесь местных, провинциальных и общеземель- ных прав, которые самым произвольным образом перекрещиваются в самых разнообразных направлениях, то как О том, что невежество не есть аргумент, Спиноза говорит в Этике (часть первая, прибавление, выступая против представителей поповско-телеологиче- ского взгляда на природу, которые выставляли волю бога как причину причин всех явлений и у которых единственным средством аргументации оставалась апелляция к незнанию иных причин Corpus juris civilis (Корпус юрис цивилис) – свод гражданского права, регулировавший имущественные отношения римского рабовладельческого общества; составлен в VI в. при императоре Юстиниане. Энгельс охарактеризовал его как «первое всемирное право общества товаропроизводителей (см. настоящее издание, т. 21, стр. 311). обычное право, то как писаный закон, создаваемый часто путем придания важнейшим решениям уставной формы в ее чистом виде, – эта коллекция образчиков беспорядка и противоречия, где частности уничтожают общее, а затем, при случае, общие определения уничтожают частные, поистине непригодна для того, чтобы создать у кого-либо ясное правосознание Но где же царит эта путаница Опять-таки в сфере действия прусского права, где рядом с ним, над ними под ним сохраняют силу в самых разнообразных степенях провинциальные права и местные статуты, кое-где также и общегер- манское право и прочий хлам, вызывая у всех юристов-прак- тиков тот крик отчаяния, которому здесь с таким сочувствием вторит г-н Дюринг. Ему нет надобности покидать свою любимую Пруссию, а достаточно посетить Рейнскую провинцию, чтобы убедиться, что вот уже семьдесят лет, как там совсем этим покончено, не говоря о других цивилизованных странах, где подобные устарелые порядки давно устранены. Далее: «В менее резкой форме естественная личная ответственность прикрывается тайными, а потому и анонимными, коллективными решениями и коллективными действиями коллегий или иных бюрократических учреждений, которые маскируют личное участие каждого члена». И в другом месте: «При наших теперешних порядках покажется поразительными крайне строгим требованием, если кто-либо выскажется против маскировки и прикрытия личной ответственности коллегиями». Быть может, гну Дюрингу покажется поразительной новостью, если мы сообщим ему, что в сфере действия английского права каждый член судебной коллегии должен отдельно высказать и мотивировать свое суждение на открытом заседании, что невыборные административные коллегии, без открытого ведения дели открытого голосования, представляют собой преимущественно прусское учреждение и неизвестны в большинстве других стран и что поэтому его требование может казаться поразительными крайне строгим только в Пруссии. Точно также и его жалобы на принудительное вмешательство церкви, с ее обрядами, при рождении, браке, смерти и погребении могли бы относиться, – если речь идет о более крупных цивилизованных странах, – только к Пруссии, а со времени введения в ней книг для записей актов гражданского состояния эти жалобы не относятся больше и к ней. То, что г-н Дюринг надеется осуществить только по Закон о введении в Пруссии, в обязательном порядке, гражданской регистрации рождений, браков и смертей был принят по инициативе Бисмарка; он был окончательно утвержден 9 марта и введен в действие с 1 октября 1874 года февраля 1875 г. был издан аналогичный закон для всей Германской империи. Этот закон лишал церковь права регистрации актов гражданского состояния и тем самым значительно ограничивал ее влияние и доходы. Он был направлен преимущественно против католической церкви и явился существенным звеном в бисмарковской политике так называемой борьбы за культуру (культур средством своего «социалитарного» будущего строя, успел тем временем сделать даже Бисмарк посредством простого закона. – Такую же специфически прусскую иеремиаду можно услышать в жалобе г-на Дюринга по поводу недостаточной подготовки юристов к выполнению своей профессии, жалобе, которую г-н Дюринг распространяет и на чиновников администрации. Даже утрированное до карикатуры юдофобство, которое при всяком случае выставляет напоказ г-н Дюринг, и то составляет если не специфически прусскую, то все же специфически ост-эльбскую особенность. Тот самый философ действительности, который суверенно смотрит сверху вниз на все предрассудки и суеверия, сам дота- кой степени находится во власти личных причуд, что сохранившийся от средневекового ханжества народный предрассудок против евреев он называет естественным суждением, покоящимся на естественных основаниях, и даже доходит до следующего монументального утверждения социализм это единственная сила, способная успешно бороться против состояний населения с сильной еврейской подмесью (состояний с еврейской подмесью – Какой это естественный язык!). Довольно. Невероятное хвастовство своей юридической ученостью имеет подоплекой, в лучшем случае, самые заурядные профессиональные познания зауряднейшего старо- прусского юриста. Область тех достижений юриспруденции кампф»). и государствоведения, которые нам последовательно излагает г-н Дюринг, в точности совпадает со сферой действия прусского права. Кроме римского права, знакомого теперь каждому юристу даже в Англии, юридические познания г- на Дюринга ограничиваются единственно и исключительно прусским правом, этим кодексом просвещенного патриархального деспотизма, написанным таким языком, словно по этой книге г-н Дюринг учился грамоте, – кодексом, который со своими нравоучительными замечаниями, своей юридической неопределенностью и шаткостью, своими мерами пытки и наказания, в виде палочных ударов, принадлежит еще всецело к дореволюционному времени. Что сверх того, то для г-на Дюринга от лукавого, – как современное буржуазное французское право, таки английское право сего совершенно своеобразным развитием и его гарантиями личной свободы, неизвестными на всем континенте. Философия, которая не признаёт никакого просто видимого горизонта, нов своем производящем мощный переворот движении развертывает все земли и все небеса внешней и внутренней природы эта философия имеет своим действительным горизонтом границы шести старопрусских восточных провинций и, пожалуй, еще нескольких других клочков зем- 85 Речь идет о провинциях Бранденбург, Восточная Пруссия, Западная Пруссия, Познань, Померания и Силезия, которые входили в состав Прусского королевства до Венского конгресса 1815 года. К числу этих провинций не относилась, в частности, наиболее развитая в экономическом, политическом и культурном отношениях Рейнская провинция, которая была присоединена к Пруссии в 1815 ли, где действует благородное прусское право за пределами же этого горизонта она не развертывает ни земель, ни небес, ни внешней, ни внутренней природы, а развертывает только картину собственного грубейшего невежества относительно всего, что совершается в остальном мире. Невозможно рассуждать о морали и праве, не касаясь вопроса о так называемой свободе воли, о вменяемости человека, об отношении между необходимостью и свободой. Философия действительности тоже имеет решение этого вопроса и даже не одно, а целых два. «На место всех ложных теорий свободы надо поставить эмпирические свойства того отношения, в котором рациональное понимание, с одной стороны, ас другой – инстинктивные побуждения как бы соединяются в некоторую равнодействующую силу. Основные факты этого рода динамики должны быть взяты из наблюдения и, насколько это окажется возможным определены также ив общем виде вот- ношении качества и величины, чтобы на их основании измерять наперед события, еще не наступившие. Таким путем не только основательно устраняются нелепые фантазии о внутренней свободе, которые пережевывали и которыми кормились целые тысячелетия, но они заменяются также чем-то положительным, пригодным для практического устройства жизни». Согласно этому взгляду, свобода состоит в том, что рацио- году нальное понимание тянет человека вправо, иррациональные влечения – влево и при наличии этого параллелограмма сил действительное движение происходит по направлению диагонали. Следовательно, свобода является здесь средней величиной между пониманием и влечением, разумом и неразумием, и степень этой свободы могла бы быть эмпирически установлена у каждого человека посредством личного уравнения, пользуясь астрономическим выражением. Однако немногими страницами дальше г-н Дюринг заявляет: «Мы основываем нравственную ответственность на свободе, которая означает, впрочем, для нас нечто иное, как восприимчивость к сознательным мотивам, сообразно природному и приобретенному рассудку. Все такие мотивы действуют с непреодолимой естественной закономерностью, несмотря на то, что мы воспринимаем возможность противоположных поступков но как раз на это неизбежное принуждение мы и рассчитываем, когда приводим в действие моральные рычаги». Это второе определение свободы, совершенно бесцеремонно противоречащее первому, является опять-таки нечем иным, как крайней вульгаризацией гегелевского взгляда. Ге- гель первый правильно представил соотношение свободы и необходимости. Для него свобода есть познание необходи- 86 Личное уравнение – систематическая ошибка в определении момента прохождения небесного тела через заданную плоскость, зависящая от психофизиологических особенностей наблюдателя и от способа регистрации прохождения мости. Слепа необходимость, лишь поскольку она непонята. Не в воображаемой независимости от законов природы заключается свобода, а в познании этих законов ив основанной на этом знании возможности планомерно заставлять законы природы действовать для определенных целей. Это относится как к законам внешней природы, таки к законам, управляющим телесными духовным бытием самого человека, – два класса законов, которые мы можем отделять один от другого самое большее в нашем представлении, отнюдь не в действительности. Свобода воли означает, следовательно, нечто иное, как способность принимать решения сознанием дела. Таким образом, чем свободнее суждение человека по отношению к определенному вопросу, стем большей необходимостью будет определяться содержание этого суждения тогда как неуверенность, имеющая в своей основе незнание и выбирающая как будто произвольно между многими различными и противоречащими друг другу возможными решениями, тем самым доказывает свою несвободу, свою подчиненность тому предмету, который она как рази должна была бы подчинить себе. Свобода, следовательно, состоит в основанном на познании необходимостей природы господстве над нами самими и над внешней природой она поэтому является необходимым продуктом исторического развития. Первые выделявшиеся из животного царства люди были во всем существенном так Гегель. Энциклопедия философских наук, § 147, Добавление же несвободны, как и сами животные но каждый шаг вперед на пути культуры был шагом к свободе. На пороге истории человечества стоит открытие превращения механического движения в теплоту добывание огня трением в конце протекшего до сих пор периода развития стоит открытие превращения теплоты в механическое движение паровая машина. – И несмотря на гигантский освободительный переворот, который совершает в социальном мире паровая машина, – этот переворот еще не закончен и наполовину, все жене подлежит сомнению, что добывание огня трением превосходит паровую машину по своему всемирно-истори- ческому освободительному действию. Ведь добывание огня трением впервые доставило человеку господство над определенной силой природы и тем окончательно отделило человека от животного царства. Паровая машина никогда небу- дет в состоянии вызвать такой громадный скачок в развитии человечества, хотя она и является для нас представительницей всех тех связанных с ней огромных производительных сил, при помощи которых только и становится возможным осуществить такое состояние общества, где не будет больше никаких классовых различий, никаких забот о средствах индивидуального существования и где впервые можно будет говорить о действительной человеческой свободе, о жизни в гармонии с познанными законами природы. Но как молода еще вся история человечества и как смешно было бы приписывать нашим теперешним воззрениям какое-либо абсолютное значение, – это видно уже из того простого факта, что вся протекшая до сих пор история может быть охарактеризована как история промежутка времени от практического открытия превращения механического движения в теплоту до открытия превращения теплоты в механическое движение. У г-на Дюринга история, конечно, трактуется иначе. В качестве истории заблуждений, невежества и грубости, насилия и порабощения она составляет в общем для философии действительности довольно отталкивающий предмет в частности же она распадается на два больших отдела, а именно) отравного самому себе состояния материи до французской революции и 2) от французской революции до г-на Дюринга. При этом XIX век остается еще реакционным по своему существу, а в умственном отношении он даже более реакционен (!), чем XVIII век, хотя он носит уже в своем лоне социализма тем самыми зародыш более грандиозного преобразования, чем то, которое придумали (!) предтечи и герои французской революции». Презрение философии действительности ко всей прошлой истории оправдывается следующим образом: «Те немногие тысячелетия, для которых возможна, благодаря письменным памятникам, историческая ретроспекция, не имеют большого значения вместе с созданным ими доныне строем человечества, если подумать о ряде грядущих тысячелетий Человеческий род как целое еще очень молоди если когда-нибудь научная ретроспекция будет оперировать не тысячами, а десятками тысяч лет, то духовно незрелое, младенческое состояние наших учреждений будет иметь бесспорное значение само собой разумеющуюся предпосылку относительно нашего времени, расцениваемого тогда как седая древность». Не останавливаясь на действительно самобытном языковом строе последней фразы, мы сделаем только два замечания. Во-первых, эта седая древность при всех обстоятельствах останется для всех будущих поколений необычайно интересной эпохой, потому что она образует основу всего позднейшего более высокого развития, потому что она имеет своим исходным пунктом выделение человека из животного царства, а своим содержанием – преодоление таких трудностей, которые никогда уже не встретятся будущим ассоциированным людям. Во-вторых, по сравнению с этой седой древностью будущие исторические периоды, избавленные от этих трудностей и препятствий, обещают небывалый научный, технический и общественный прогресс и было бы во всяком случае чрезвычайно странно – выбирать конец этой седой древности в качестве подходящего момента для того, чтобы делать наставления грядущим тысячелетиям, пользуясь окончательными истинами в последней инстанции, неизменными истинами и проникающими до корней концепциями, открытыми на основе духовно незрелого, младенческого состояния нашего столь отсталого и «ретроградного» века. В самом деле, надо быть Рихардом Вагнером в философии, только без его таланта, чтобы не видеть, что все презрительные выпады, направленные против всего предшествующего исторического развития, имеют прямое отношение также и к его якобы последнему результату – к так называемой философии действительности. Один из характернейших образцов новой, проникающей до корней науки представляет собой раздел, трактующий об индивидуализации и о повышении ценности жизни. Здесь на протяжении целых трех глав пенится и бурлит неудержимым потоком оракулоподобная банальность. К сожалению, мы вынуждены ограничиться несколькими короткими вы- держками. «Более глубокая сущность всякого ощущения, а вместе стем всяких субъективных форм жизни основывается на разности состояний Но для полной (!) жизни можно и без дальнейших пояснений (!) доказать, что не застойное положение, а переход от одного жизненного положения к другому есть то, благодаря чему повышается чувство жизни и развиваются возбуждения, имеющие решающее значение… Приблизительно равное самому себе, так сказать инертное состояние, как бы находящееся водном и том же положении равновесия, – каков бы ни был его характер, – не имеет большого значения для испробования бытия Привычка итак сказать вживание в подобное состояние превращают это состояние в нечто совершенно безразличное и индифферентное, в нечто такое, что не особенно отличается от состояния смерти. В лучшем случае сюда прибавляется еще, как своего рода отрицательное жизненное проявление, страдание от скуки В застоявшейся жизни гаснет для индивидов и народов всякая страсть и всякий интерес к бытию. Но только исходя из нашего закона разности можно объяснить все эти явления». Просто невероятно, с какой быстротой г-н Дюринг фабрикует свои своеобразные в самой основе выводы. Только что было переведено на язык философии действительности то общее место, что длительное раздражение одного итого же нерва, или продление одного итого же раздражения, утомляет всякий нерв и всякую нервную систему и что, следовательно, в нормальном состоянии должны иметь место перерыв и смена нервных раздражений (факто котором уже издавна можно прочесть в любом учебнике физиологии и который известен каждому филистеру по собственному опыту. Ноне успел г-н Дюринг облечь эту старую-престарую банальность в таинственную форму утверждения, что более глубокая сущность всякого ощущения основывается на разности состояний, – как эта банальность уже превратилась в «наш закон разности. И этот закон разности, по словам г- на Дюринга, делает вполне объяснимым целый ряд явлений, представляющих собой опять-таки только иллюстрации и примеры приятности смены ощущений, – что не требует никакого объяснения даже для ординарнейшего филистерского рассудка и ни на волос не становится более ясным от ссылки на мнимый закон разности. Но этим проникающий до корней характер нашего закона разности далеко еще не исчерпан. «Смена возрастов жизни и наступление связанных сними изменений жизненных условий доставляют весьма удобный пример для наглядного уяснения нашего принципа разности. Дитя, мальчик, юноша и муж узнают о силе своего чувства жизни в каждый данный момент не столько благодаря фиксированным уже состояниям, в которых они пребывают, сколько благодаря эпохам перехода от одного состояния к другому». Но это еще не все: «Наш закон разности может получить еще более отдаленное применение, если принять в расчет тот факт, что повторение уже испробованного или сделанного не имеет для нас ничего привлекательного». А теперь уже читатель сам может представить себе весь тот оракульский вздор, исходным пунктом для которого служат глубокие и до корней проникающие положения вроде приведенных. И, разумеется, г-н Дюринг вправе с торжеством воскликнуть в конце своей книги: «Для оценки и повышения ценности жизни закон разности приобрел решающее значение как теоретически, таки практически!» Он имеет подобное же значение и для оценки гном Дю- рингом духовной ценности своей публики г-н Дюринг полагает, должно быть, что эта публика состоит из одних только ослов или филистеров. Далее нам рекомендуются следующие в высшей степени практические правила жизни: «Средства для поддержания общего интереса к жизни (прекрасная задача для филистеров и тех, которые хотят стать таковыми) состоят в том, чтобы дать отдельным, так сказать элементарным интересам, из которых слагается целое, развиваться или сменять друг друга сообразно естественным мерам времени. Точно также и одновременно, для одного итого же состояния, нужно постепенную заменимость низших и легче удовлетворяемых возбуждений высшими и более продолжительно действующими возбуждени- ями использовать таким образом, чтобы избежать возникновения лишенных всякого интереса пробелов. Кроме того, надо стараться не накоплять произвольно и не форсировать напряжений, возникающих естественным образом или при нормальном ходе общественного существования, равно как не давать им удовлетворения уже при самом слабом возбуждении, что представляет собой противоположное извращение и препятствует возникновению способной к наслаждению потребности. Сохранение естественного ритма является здесь, как ив других случаях, предпосылкой гармонического и привлекательного движения. Не следует также ставить себе неразрешимую задачу – пытаться продлить возбуждение, создаваемое каким-либо положением, за пределы времени отмеренного природой или обстоятельствами, и т. д. Если бы какой-нибудь простак захотел воспользоваться, как правилом для «испробования жизни, этими торжественными филистерскими прорицаниями педанта, мудрствующего над самыми пресными пошлостями, то ему, конечно, не пришлось бы жаловаться на лишенные всякого интереса пробелы. Ему пришлось бы все свое время тратить на надлежащую подготовку наслаждений и их упорядочение, так что для самих наслаждений у него не осталось бы ни одной свободной минуты. Мы должны, погну Дюрингу, испробовать жизнь, всю полноту жизни. Только две вещи запрещает нам г-н Дюринг: во-первых, нечистоплотность, связанную с привычкой к табаку, и, во-вторых, напитки и яства, вызывающие противное возбуждение или обладающие вообще такими свойствами, которые делают их предосудительными для более тонкого чувства». Но так как г-н Дюринг в своем Курсе политической экономии поет дифирамбы винокурению, то водку он уж никак не может подразумевать под этими напитками мы, следовательно, вынуждены заключить, что его запрет распространяется только на вино и пиво. Ему остается еще запретить и мясо, и тогда он поднимет философию действительности на туже высоту, на которой подвизался с таким успехом блаженной памяти Густав Струве, – на высоту чистого ребячества Впрочем, по отношению к спиртным напиткам г-н Дю- ринг мог бы проявить несколько больший либерализм. Человек, который, по собственному признанию, все еще немо- жет найти моста от статического к динамическому, имеет все основания судить снисходительно, когда какой-нибудь горемыка слишком основательно прикладывается к рюмочке и вследствие этого столь же тщетно пытается найти потом мост от динамического к статическому. Диалектика. Количество и качество «Первое и важнейшее положение об основных логических свойствах бытия касается исключения противоречия. Противоречивое представляет собой такую категорию, которая может относиться только к комбинации мыслей, но никак не к действительности. В вещах нет никаких противоречий, или, иными словами, противоречие, полагаемое реальным, само является верхом бессмыслицы Антагонизм сил, действующих друг против друга в противоположных направлениях, составляет даже основную форму всякой деятельности в бытии мира и его существ. Однако это противоборство в направлениях сил элементов и индивидов даже в отдаленнейшей мере не совпадает с абсурдной идеей о противоречиях Здесь мы можем удовольствоваться тем, что, дав ясное понятие о действительной абсурдности реального противоречия, мы рассеяли туманы, поднимающиеся обычно из мнимых таинств логики, и показали бесполезность того фимиама, который кое-где воскуривали в честь весьма грубо вытесанного деревянного божка диалектики противоречия, подсовываемого на место антагонистической мировой схе- матики». Вот приблизительно все, что говорится о диалектике в «Курсе философии. Зато в Критической истории расправа над диалектикой противоречия, а вместе с ней – особенно над Гегелем, совершается совсем по-иному. «Противоречивое по гегелевской логике – или, вернее, учению о логосе – существует непросто в мышлении, которое по самой своей природе не может быть представлено иначе, как субъективными сознательным противоречие существует в самих вещах и процессах объективно и может быть обнаружено, так сказать, в телесной форме таким образом, бессмыслица перестает быть невозможной комбинацией мыслей, а становится фактической силой. Действительное бытие абсурдного – таков первый член символа веры гегелевского единства логики и нелогики… Чем противоречивее, тем истиннее, или, иными словами, чем абсурднее, тем более заслуживает веры именно это правило, – даже не вновь открытое, а просто заимствованное из теологии откровения и мистики, – выражает в обнаженном виде так называемый диалектический принцип». Мысль, содержащаяся в обоих приведенных местах, сводится к положению, что противоречие = бессмыслице и что поэтому оно не может существовать в действительном мире. Для людей с довольно здравым в прочих отношениях рассудком это положение может казаться столь же само собой разумеющимся, как и то, что прямое не может быть кривым, а кривое – прямым. И все же дифференциальное исчисление, вопреки всем протестам здравого человеческого рассудка, приравнивает при известных условиях прямое и кривое друг к другу и достигает этим таких успехов, каких никогда не достигнуть здравому человеческому рассудку, упорствующему в своем утверждении, что тождество прямого и кривого является бессмыслицей. А при той значительной роли, какую так называемая диалектика противоречия играла в философии, начиная с древнейших греков и доныне, даже более сильный противник, чем г-н Дюринг, обязан был бы, выступая против диалектики, представить иные аргументы, чем одно только голословное утверждение и множество ру- гательств. Пока мы рассматриваем вещи как покоящиеся и безжизненные, каждую в отдельности, одну рядом с другой и одну вслед за другой, мы, действительно, не наталкиваемся ни на какие противоречия в них. Мы находим здесь определенные свойства, которые частью общи, частью различны или даже противоречат друг другу, нов этом последнем случае они распределены между различными вещами и, следовательно, не содержат в себе никакого противоречия. В пределах такого рода рассмотрения вещей мы и обходимся обычным, метафизическим способом мышления. Но совсем иначе обстоит дело, когда мы начинаем рассматривать вещи в их движении, в их изменении, в их жизни, в их взаимном воздействии друг на друга. Здесь мы сразу наталкиваемся на противоречия. Движение само есть противоречие уже простое механическое перемещение может осуществиться лишь в силу того, что тело в один и тот же момент времени находится в данном месте и одновременно – в другом, что оно находится водном и том же месте и не находится в нем. А постоянное возникновение и одновременное разрешение этого противоречия и есть именно движение. Здесь перед нами, следовательно, такое противоречие, которое существует в самих вещах и процессах объективно и может быть обнаружено, так сказать, в телесной форме». А что говорит поэтому поводу г-н Дюринг? Он утверждает, что вообще до сих пор в рациональной механике нет моста между строго статическими динамическим». Теперь, наконец, читатель может заметить, что скрывается за этой излюбленной фразой г-на Дюринга; не более, как следующее метафизически мыслящий рассудок абсолютно не в состоянии перейти от идеи покоя к идее движения, так как здесь ему преграждает путь указанное выше противоречие. Для него движение совершенно непостижимо, ибо оно есть противоречие. А утверждая непостижимость движения, он против своей воли сам признаёт существование этого противоречия, те. признаёт, что противоречие объективно существует в самих вещах и процессах, являясь притом фактической силой. Если уже простое механическое перемещение содержит в себе противоречие, тотем более содержат его высшие формы движения материи, а в особенности органическая жизнь и ее развитие. Как мы видели выше, жизнь состоит прежде всего именно в том, что живое существо в каждый данный момент является тем же самыми все-таки иным. Следовательно, жизнь тоже есть существующее в самих вещах и процессах, беспрестанно само себя порождающее и себя разрешающее противоречие, и как только это противоречие прекращается, прекращается и жизнь, наступает смерть. Точно также мы видели, что ив сфере мышления мы немо- жем избежать противоречий и что, например, противоречие между внутренне неограниченной человеческой способностью познания и ее действительным существованием только в отдельных, внешне ограниченных и ограниченно познающих людях, – что это противоречие разрешается в таком ряде последовательных поколений, который, для нас по крайней мерена практике бесконечен, разрешается в бесконечном поступательном движении. Мы уже упоминали, что одной из главных основ высшей математики является противоречие, заключающееся в том, что при известных условиях прямое и кривое должны представлять собой одно и тоже. Нов высшей математике находит свое осуществление и другое противоречие, состоящее в том, что линии, пересекающиеся на наших глазах, тем не менее уже в пяти-шести сантиметрах от точки своего пересечения должны считаться параллельными, те. такими линиями, которые не могут пересечься даже при бесконечном их продолжении. И тем не менее высшая математика этими и еще гораздо более резкими противоречиями достигает не только правильных, но и совершенно недостижимых для низшей математики результатов. Но уже и низшая математика кишит противоречиями. Так, например, противоречием является то, что корень из А должен быть степенью Аи тем не менее А = А Противоречием является также и то, что отрицательная величина должна быть квадратом некоторой величины, ибо каждая отрицательная величина, помноженная самана себя, дает положительный квадрат. Поэтому квадратный корень из минус единицы есть непросто противоречие, а даже абсурдное противоречие, действительная бессмыслица. И все же является во многих случаях необходимым результатом правильных математических операций более того, что было бы с математикой, как низшей, таки высшей, если бы ей запрещено было оперировать с Сама математика, занимаясь переменными величинами, вступает в диалектическую область, и характерно, что именно диалектический философ, Декарт, внес в нее этот прогресс. Как математика переменных величин относится к математике постоянных величин, так вообще диалектическое мышление относится к метафизическому. Это нисколько не мешает, однако, тому, чтобы большинство математиков признавало диалектику только в области математики, а довольно многим среди них не мешает в дальнейшем оперировать всецело на старый ограниченный метафизический лад теми методами, которые были добыты диалектическим путем. Более подробный разбор дюринговского антагонизма сил и дюринговской антагонистической мировой схематики был бы возможен лишь в том случае, если бы г-н Дюринг дал нам на эту тему что-нибудь большее, чем пустую фразу Между тем, сочинив свою фразу, г-н Дюринг ни единого раза не показывает нам этого антагонизма в его действии нив мировой схематике, нив натурфилософии, и это есть наилучшее признание того, что г-н Дюринг не в состоянии предпринять абсолютно ничего положительного со своей основной формой всякой деятельности в бытии мира и его существ. Оно и понятно если гегелевское учение о сущности низведено до плоской мысли о силах, движущихся в противоположных направлениях, ноне в противоречиях, то, разумеется, лучше всего уклониться от какого-либо применения этого общего места. Дальнейший повод к тому, чтобы излить свой антидиалек- тический гнев, доставляет гну Дюрингу Капитал Маркса. «Отсутствие естественной и вразумительной логики, которым отличаются диалектически-витиеватые хитросплетения и арабески мысли Уже к вышедшей в свет части книги приходится применить тот принцип, что в некотором отношении, да и вообще (!) согласно известному философскому предрассудку все надо искать в любой вещи и любую вещь надо искать во всеми что в соответствии с этим путаными превратным представлением все, в конце концов, сводится к одному». Такое тонкое понимание известного философского предрассудка и позволяет гну Дюрингу суверенностью предсказать, каков будет конец экономического философствования Маркса, те. каково будет содержание следующих томов Капитала, причем все это говорится ровно через семь строк после заявления, что, право, невозможно предугадать, что собственно, говоря человеческими немецким языком, будут еще содержать два (последних «тома». Не в первый уже раз, впрочем, сочинения г-на Дюрин- га оказываются принадлежащими к тем вещам, в которых «противоречивое существует объективно и может быть обнаружено, так сказать, в телесной форме. Это совершенно не мешает гну Дюрингу продолжать с победоносным видом: «Но здравая логика, надо надеяться, восторжествует над В процессе работы Маркса над его главным экономическим трудом план расчленения этого труда неоднократно изменялся. Начиная с 1867 г, когда был издан I том Капитала, план Маркса состоял в том, чтобы выпустить все произведение в виде трех томов в четырех книгах, я и я из которых должны были составить один, второй том. После смерти Маркса Энгельс издал ю и ю книги в виде II и III томов. Последнюю, ю книгу – Теории прибавочной стоимости том Капитала) – Энгельс издать не успел карикатурой на нее Важничанье и диалектический таинственный хлам никого, в ком еще осталось хоть немного здравого смысла, не соблазнят на то чтобы углубиться в этот хаос мыслей и стиля. Вместе с вымиранием последних остатков диалектических глупостей это средство одурачивания потеряет свое обманчивое влияние, и никто небу- дет больше считать своей обязанностью ломать себе голову над отысканием глубокой мудрости там, где очищенное от скорлупы ядро замысловатых вещей обнаруживает, в лучшем случае, черты обыденных теорий, если непросто общих мест Совершенно невозможно, не проституируя здравой логики, воспроизвести (Марксовы) хитросплетения, построенные по правилам учения о логосе. Метод Маркса состоит в том, чтобы творить диалектические чудеса для своих правоверных, и т. д. Мы здесь совершенно не имеем еще дела с правильностью или неправильностью экономических результатов Марксо- ва исследования, – пока речь идет только о диалектическом методе, примененном Марксом. Но несомненно одно: большинство читателей Капитала теперь впервые узнает, благодаря гну Дюрингу, – что собственно они читали. Ив числе этих читателей окажется и сам г-н Дюринг, который в г. («Erganzungsblatter», т. III, выпуск 3) еще в состоянии был дать сравнительно рациональное – для мыслителя его калибра – изложение содержания книги Маркса, не считая В 1867 г. в журнале «Erganzungsblatter zur Kenntnis der Gegenwart», т. III, вып тогда себя еще вынужденным перевести сначала ход мысли Маркса на свой дюринговский язык, что в настоящее время он объявляет необходимым. Если он уже и тогда сделал промах, отождествив диалектику Маркса с диалектикой Гегеля, то все же он в то время не совсем еще потерял способность делать различие между методом и результатами, добытыми посредством этого метода, – он понимал тогда, что, нападая на метод в его общей форме, этим еще не опровергают результатов в их частностях. Самым поразительным, во всяком случае, является сообщение г-на Дюринга, будто сточки зрения Маркса все, в конце концов, сводится к одному, так что, по Марксу, например, капиталисты и наемные рабочие, феодальный, капиталистический и социалистический способы производства «сводятся к одному и, наконец, даже, пожалуй, Маркс и г- н Дюринг тоже сводятся к одному. Чтобы объяснить возможность подобной явной глупости, приходится допустить, что уже одно слово диалектика приводит г-на Дюринга в такое состояние невменяемости, при котором для него, в соответствии с неким путаными превратным представлением, в конце концов, все сводится к одному, чтобы он ни говорили чтобы он ни делал. Здесь мы имеем перед собой образчик того, что г-н Дю- ринг именует моей историографией в высоком стиле или, стр. 182–186, была напечатана рецензия Дюринга на первый том «Капитала» Маркса. еще суммарным приемом, который сводит счеты с родовыми типичными совершенно не снисходит до того, чтобы мик- рологически-подробным обличением оказывать честь людям, которых Юм называл ученой чернью один только этот прием сего возвышенными благородным стилем совместим с интересами полной истины и с обязанностями по отношению к свободной от цеховых уз публике». Действительно, историография в высоком стиле и суммарный прием, сводящий счеты с родовыми типичным, весьма удобны для г-на Дюринга, ибо он может при этом пренебречь всеми определенными фактами как фактами мик- рологическими, может приравнять их к нулю и, вместо того чтобы что-либо доказывать, может произносить только общие фразы, голословно утверждать и просто громить. Сверх того, эта историография имеет то преимущество, что не дает противнику никаких фактических точек опоры для полемики, так что ему, чтобы ответить гну Дюрингу, не остается почти ничего другого, как выставлять, тоже в высоком стиле и суммарно, голословные утверждения, расплываться в общих фразах ив конце концов, в свою очередь громить г-на Дюринга, – короче говоря, расплачиваться той же монетой, что не каждому по вкусу. Поэтому мы должны быть благодарны гну Дюрингу зато, что он, в виде исключения, покидает возвышенный и благородный стиль, чтобы дать нам по крайней мере два примера превратного учения Маркса о логосе Разве не комично выглядит, например, ссылка на путаное и туманное представление Гегеля о том, что количество переходит в качество и что поэтому аванс, достигший определенной границы, становится уже благодаря одному этому количественному увеличению капиталом?» Конечно, в таком очищенном гном Дюрингом изложении эта мысль выглядит довольно курьезно. Посмотрим поэтому, как она выглядит в оригинале, у Маркса. На стр. второе издание Капитала) Маркс выводит из предшествующего исследования о постоянном и переменном капитале и о прибавочной стоимости заключение, что не всякая произвольная сумма денег или стоимости может быть превращена в капитал, что, напротив, предпосылкой этого превращения является определенный минимум денег или меновых стои- мостей в руках отдельного владельца денег или товаров». Для примера Маркс делает предположение, что в какой-либо отрасли труда рабочий работает восемь часов вдень на самого себя, те. для воспроизведения стоимости своей заработной платы, а следующие четыре часа – на капиталиста, для производства прибавочной стоимости, поступающей прежде всего в карман последнего. В таком случае, для того чтобы кто-нибудь мог ежедневно класть в карман такую сумму прибавочной стоимости, которая дала бы ему возможность прожить не хуже одного из своих рабочих, он должен располагать уже суммой стоимости, позволяющей ему снабдить двух рабочих сырьем, средствами труда и заработной платой Атак как капиталистическое производство имеет своей целью непросто поддержание жизни, а увеличение богатства, то наш хозяин со своими двумя рабочими все еще не был бы капиталистом. Значит, для того чтобы жить вдвое лучше обыкновенного рабочего и превращать обратно в капитал половину производимой прибавочной стоимости, он уже должен иметь возможность нанять восемь рабочих, те. владеть суммой стоимости в четыре раза большей, чем в первом случае. И только после всего этого ив связи с дальнейшими рассуждениями, имеющими целью осветить и обосновать тот факт, что нелюбая незначительная сумма стоимости достаточна для превращения ее в капитал и что в этом отношении каждый период развития и каждая отрасль производства имеют свои минимальные границы, – только в связи совсем этим Маркс замечает Здесь, как ив естествознании, подтверждается правильность того закона, открытого Геге- лем в его Логике, что чисто количественные изменения на известной ступени переходят в качественные различия». А теперь пусть читатель восхищается возвышенными благородным стилем, при помощи которого г-н Дюринг приписывает Марксу противоположное тому, что тот сказал в действительности. Маркс говорит тот факт, что сумма стоимости может превратиться в капитал лишь тогда, когда она достигнет, хотя и различной, в зависимости от обстоятельств, нов каждом данном случае определенной минимальной величины, – этот факт является доказательством правильности гегелевского закона. Г-н Дюринг же подсовывает Марксу следующую мысль так как согласно закону Гегеля, количество переходит в качество, то «поэтому аванс, достигший определенной границы, становится капиталом следовательно, прямо противоположное тому, что говорит Маркс. С обыкновением неверно цитировать, во имя интересов полной истины и во имя обязанностей по отношению к свободной от цеховых уз публике, мы познакомились уже при разборе гном Дюрингом теории Дарвина. Чем дальше, тем больше обнаруживается, что это обыкновение составляет внутреннюю необходимость для философии действительности и поистине является весьма суммарным приемом». Не станем говорить ужо том, что г-н Дюринг приписывает Марксу, будто он говорит о любом авансе, тогда как на самом деле здесь речь идет лишь о таком авансе, который затрачивается на сырье, средства труда и заработную плату таким образом, г-н Дюринг умудрился приписать Марксу чистейшую бессмыслицу. И после этого он еще имеет наглость находить эту им же самим сочиненную бессмыслицу комичной. Подобно тому как он сфабриковал фантастического Дарвина, чтобы на нем испробовать свою силу, так здесь он состряпал фантастического Маркса. В самом деле, «историография в высоком стиле»! Мы уже видели выше, когда говорили о мировой схемати- ке, что с этой гегелевской узловой линией отношений меры по смыслу которой в известных точках количественного изменения внезапно наступает качественное превращение, г- на Дюринга постигло маленькое несчастье в минуту слабости он сам признали применил ее. Мы привели там один из известнейших примеров – пример изменения агрегатных состояний воды, которая при нормальном атмосферном давлении переходит при температуре 0 °C из жидкого состояния в твердое, а при 100 °C – из жидкого в газообразное, так что в этих обеих поворотных точках простое количественное изменение температуры вызывает качественное изменение состояния воды. Мы могли бы привести для доказательства этого закона еще сотни подобных фактов как из природы, таки из жизни человеческого общества. Так, например, в «Капитале» Маркса на протяжении всего четвертого отдела – Производство относительной прибавочной стоимости – приводится из области кооперации, разделения труда и мануфактуры, машинного производства и крупной промышленности несчетное число случаев, где количественное изменение преобразует качество вещей и, равным образом, качественное преобразование вещей изменяет их количество, где, следовательно, употребляя столь ненавистное для г-на Дюрин- га выражение, количество переходит в качество, и наоборот. Таков, например, факт, что кооперация многих лиц, слияние многих сил в одну общую, создает, говоря словами Маркса, некую новую силу, которая существенно отличается от суммы составляющих ее отдельных сил. К тому самому месту Капитала, которое г-н Дюринг в интересах полной истины вывернул наизнанку, Маркс сделал, кроме того, еще следующее примечание Принятая в современной химии молекулярная теория, впервые научно развитая Лораном и Жераром, основывается именно на этом законе. Но какое дело до этого гну Дюрингу? Ведь он знает, что в высокой степени современные образовательные элементы естественнонаучного способа мышления отсутствуют именно там, где скудную амуницию для придания себе ученого вида составляют полунауки и немного жалкого философствования, как это имеет место, например, у г-на Маркса и его соперника Лассаля», – тогда как у г-на Дюрин- гав основе лежат главные положения точного знания в механике, физике и химии и т. д. Какова эта основа, это мы уже видели. Но для того чтобы и третьи лица могли составить себе мнение поэтому вопросу, мы рассмотрим несколько подробнее пример, приведенный в указанном примечании Маркса. Речь идет здесь о гомологических рядах соединений углерода, из которых уже очень многие известны и каждый из которых имеет свою собственную алгебраическую формулу состава. Если мы, например, обозначим, как это принято в химии, атом углерода через С, атом водорода через Н, атом кислорода через О, а число содержащихся в каждом соединении атомов углерода через n, то мы можем представить молекулярные формулы для некоторых из этих рядов в таком виде: С n H 2n+2 – ряд нормальных парафинов, С n H 2n+2 O – ряд первичных спиртов, С n H 2n O 2 – ряд одноосновных жирных кислот. Если мы возьмем в качестве примера последний из этих рядов и примем последовательно n=1, n=2, n=3 и т. д, то получим следующие результаты (отбрасывая изомеры): СН 2 О – муравьиная кислота – точка кип. 100 °C, точка плавл. 1 °C C 2 H 4 O 2 – уксусная кислота – точка кип. 118 °C, точка плавл. 17 °C C 3 H 6 O 2 – пропионовая кислота – точка кип. 140 °C, точка плавл. 17 С Н – масляная кислота – точка кип. 162 °C, точка плавл. 17 С Н – валерьяновая кислота – точка кип. 175 °C, точка плавл. 17 и т. д. до С Н – мелиссиновой кислоты, которая плавится только при 80° и не имеет вовсе точки кипения, так как она вообще не может испаряться, не разлагаясь. Здесь мы видим, следовательно, целый ряд качественно различных тел, которые образуются простым количественным прибавлением элементов, притом всегда водной и той же пропорции. В наиболее чистом виде это явление выступает там, где в одинаковой пропорции изменяют свое количество все элементы соединения, как, например, у нормальных парафинов C n H 2n+2 : самый низший из них, метан СН 4 , – газ; высший же из известных, гексадекан C 16 H 34 , – твердое тело, образующее бесцветные кристаллы, плавящееся при 21 и кипящее только при 278 °C. В обоих рядах каждый новый член образуется прибавлением CH 2 , те. одного атома углерода и двух атомов водорода, к молекулярной формуле предыдущего члена, и это количественное изменение молекулярной формулы вызывает каждый раз образование качественно иного тела. Но эти ряды представляют собой только особенно наглядный пример почти повсюду в химии, например уже на различных окислах азота, на различных кислотах фосфора или серы, можно видеть, как количество переходит в качество», и это якобы путаное и туманное представление Гегеля может быть обнаружено, так сказать, в телесной форме в вещах и процессах, причем, однако, никто не путает и не остается в тумане, кроме г-на Дюринга. И если Маркс первый обратил внимание на этот факта г-н Дюринг, читая это указание, не понимает даже, о чем идет речь (ибо иначе он, конечно, не пропустил бы безнаказанно такого неслыханного преступления, то этого достаточно, чтобы, даже не оглядываясь назад в сторону знаменитой дюринговской натурфилософии, установить с полной ясностью, кому не хватает в высокой степени современных образовательных элементов естественнонаучного способа мышления – Марксу или гну Дюрингу, и кто из них не обладает достаточным знакомством с главными положениями химии». В заключение мы хотим призвать еще одного свидетеля в пользу перехода количества в качество, а именно Наполеона. Последний следующим образом описывает бой малоискусной в верховой езде, но дисциплинированной французской кавалерии с мамлюками, в то время безусловно лучшей в единоборстве, но недисциплинированной конницей: «Два мамлюка безусловно превосходили трех французов мамлюков были равны по силе 100 французам французов обычно одерживали верх над 300 мамлюками, а французов всегда побивали 1500 мамлюков» 90 Подобно тому как у Маркса определенная, хотя и меняющаяся, минимальная сумма меновой стоимости необходима для того, чтобы сделать возможным ее превращение в капитал, точно также у Наполеона определенная минимальная См. в мемуарах Наполеона Семнадцать замечаний на работу под названием «Рассуждение о военном искусстве, изданную в Париже в 1816 г, замечание 3- е Кавалерия. Опубликовано в книге «Memoires pour servir a l'histoire de France, sous Napoleon, ecrits a Sainte Helene, par les generaux qui out partage sa captivite, et publies sur les manuscrits entierement corriges de la main de Napoleon». Tome premier, ecrit par le general comte de Mon-tholon. Paris, 1823, p. 202 («Мемуары, освещающие историю Франции вовремя правления Наполеона, составленные на острове Святой Елены генералами, которые разделили с Наполеоном его участь пленника, и опубликованные по рукописям, полностью выправленным рукой Наполеона. Том первый, составленный генералом графом де Монтолоном. Париж, стр. 262).//Энгельс использовал это высказывание из мемуаров Наполеона и своей статье Кавалерия величина конного отряда необходима, чтобы дать проявиться силе дисциплины, заложенной в сомкнутом строе и планомерности действия, и чтобы эта сила дисциплины выросла до превосходства даже над более значительными массами иррегулярной кавалерии, имеющей лучших коней, более искусной в верховой езде и фехтовании и, по меньшей мере, столь же храброй. Но разве это аргумент против г-на Дюрин- га Разве Наполеон не был разбит наголову в борьбе с Европой Разве он не терпел поражений, следовавших одно за другим А почему Только потому, что ввел в тактику кавалерии путаное и туманное представление Гегеля! |