Стиглиц Глобализация (1). Глобализация тревожные тенденцииДжозеф Стиглиц глобализация тревожные тенденции слово об авторе и его книге
 Скачать 0.54 Mb.
|
|
НОВАЯ РОЛЬ ДЛЯ НОВОГО РЕЖИМА ОБРАЗОВАНИЯ ВАЛЮТНЫХ КУРСОВ? Прошло уже более тридцати лет с тех пор, как мир перешел на плавающие валютные курсы. За этим переходом стояла вполне последовательная теория: валютные курсы, подобно всем другим ценам, должны определяться рыночным механизмом. Попытки государства вмешиваться в определение этого рода цены не более успешны, чем попытки вмешиваться в определение любой другой цены. Однако, как мы уже видели, МВФ в последнее время предпринял ряд массированных интервенций. Миллиарды долларов были затрачены на поддержание курсов валют Бразилии и России на уровнях, на которых они не могли удержаться. МВФ оправдывал эти интервенции тем, что иногда рынки обнаруживают излишний пессимизм: они допускают «перелет», и более хладнокровная рука международного бюрократа может в этом случае стабилизировать рынки. Меня всегда забавляло, что институт, преданный доктрине хорошо или даже совершенно функционирующего рыночного механизма, пришел к выводу, что именно этот единственный рынок ― валютный ― требует таких массированных интервенций. МВФ никогда не предлагал аргументированного объяснения ни того, почему эти дорогостоящие интервенции желательны именно на этом рынке, ни того, почему они нежелательны на других рынках. Я согласен с МВФ в том, что рынки могут обнаруживать излишний пессимизм. Но, на мой взгляд, рынки могут обнаруживать и излишний оптимизм, и это относится не только к валютному рынку. Существует гораздо более обширный ряд несовершенств рыночного механизма, и в особенности рынка капитала, требующий гораздо более широкого набора интервенционных мероприятий. Например, избыточный оптимизм в Таиланде привел к образованию на рынке недвижимости и фондовой бирже «мыльного пузыря», который был раздут, если не генерирован, потоком спекулятивных «горячих денег», устремившихся в страну. Этот сверхоптимизм сменился сверхпессимизмом, когда поток внезапно изменил направление на обратное. В действительности смена направления в движении спекулятивного капитала и является коренной причиной чрезмерных колебаний валютных курсов. Если это явление сравнимо с болезнью, то и подходить к нему следует как к болезни, а не рассматривать его просто как проявление нормальных флуктуаций валютного курса. Но идеология свободного рынка заставила МВФ облегчить приток и отток спекулятивных «горячих денег» в страну и из страны. Занимаясь непосредственно симптомами болезни путем закачивания в рынок миллиардов долларов, МВФ фактически обострил течение вызвавшей эти симптомы болезни. Если бы спекулянты делали деньги только друг на друге, это была бы малопривлекательная игра ― деятельность, связанная с огромным риском, которая дает в среднем нулевую отдачу, как любая игра, где выигрыш одного из игроков равен проигрышу других. Выгодной спекуляцию делают деньги, поступающие из казны государств, поддерживаемых МВФ: например, когда Фонд и правительство Бразилии затратили порядка 50 млрд. долл. на поддержание в 1998 г. курса бразильской валюты на явно завышенном уровне, куда пошли эти деньги? Деньги не растворяются в воздухе. Они попадают в чьи-либо карманы, как правило в карманы спекулянтов. Некоторые спекулянты могут выиграть, другие ― проиграть, но в целом спекулянты выигрывают сумму, равную потерям государства. В этом смысле именно МВФ держит на плаву спекулятивный бизнес. РАСПРОСТРАНЕНИЕ БОЛЕЗНИ Существует еще один поразительный пример, указывающий на то, как отсутствие у МВФ последовательной и достаточно цельной теории усугубляет проблемы, которые МВФ призван решать. Рассмотрим, что происходит, когда Фонд пытается создать «карантин» против распространения болезни. В сущности Фонд утверждает, что он обязан вмешиваться и действовать быстро, если он приходит к выводу, что развивающийся в одной стране кризис грозит перекинуться на другие страны, иными словами, кризис распространяется как инфекционное, эпидемическое заболевание. Если проблема состоит в распространении инфекции, то очень важно, подобно эпидемиологам, понять механизм, с помощью которого это происходит, попытаться всеми силами остановить инфекцию, упорно работать над изучением путей ее распространения. У Кейнса была последовательная теория: спад в одной стране ведет к сокращению импорта, и это наносит удар ее соседям. Глава четвертая содержит свидетельства, как МВФ, разглагольствуя о распространении инфекции, фактически ускорял процесс переноса болезни во время Азиатского финансового кризиса, заставляя страны одну за другой затягивать пояса. Сокращение доходов быстро приводило к крупным сокращениям импорта, и в тесно взаимосвязанных экономиках региона результатом было прогрессирующее ослабление соседних стран. По мере того как происходило сжатие региональной экономики, падал спрос на нефть и другие сырьевые товары, что вело к общему коллапсу сырьевых цен. Последнее же наносило опустошительный ущерб другим странам, расположенным в тысячах миль от региона, экономики которых зависели от экспорта этих товаров. Тем временем МВФ продолжал цепляться за режим экономии как противоядие, необходимое для восстановления доверия инвесторов. Восточноазиатский кризис распространился на Россию через коллапс нефтяных цен, а не через мистическую взаимосвязь между верой некоторой части иностранных и отечественных инвесторов в «Восточноазиатское экономическое чудо» и мафиозным капитализмом в России. В результате отсутствия последовательной теории распространения кризисов МВФ скорее способствовал распространению этой болезни, чем ее локализации. КОГДА ТОРГОВЫЙ ДЕФИЦИТ СТАНОВИТСЯ ПРОБЛЕМОЙ? Проблемы возникают из-за отсутствия последовательности не только в методах лечения, применяемых МВФ, но и в постановке им диагнозов. Экономисты МВФ очень обеспокоены дефицитом платежных балансов, которые, по их мнению, являются верным признаком назревающей проблемы. Но, обрушиваясь на эти дефициты, они зачастую обращают мало внимания, на что фактически потрачены эти деньги. Если госбюджет страны имеет профицит (как это было в Таиланде в годы, предшествовавшие кризису 1997 г.), тогда дефицит платежного баланса в основном обусловлен тем, что частные инвестиции превышают частные сбережения. Если фирма из частного сектора занимает миллион долларов под 5 процентов и вкладывает их в дело с рентабельностью в 20 процентов, то проблемы из-за этого займа не возникает: инвестиции более чем окупают кредит. Но даже если фирма ошиблась в своих оценках и рентабельность составляет всего три процента или, может быть, будет равна нулю, то проблемы тоже нет. Заемщики терпят банкротство, а кредитор теряет частично или полностью свои деньги. Это проблема кредитора, но не она должна беспокоить правительство страны или МВФ. Последовательный подход должен был бы признать это. Он должен был бы также признать, что если одна страна импортирует больше, чем экспортирует (т.е. имеет место дефицит торгового баланса), то другая страна экспортирует больше, чем импортирует (т.е. имеет профицит торгового баланса). Незыблемым законом международного счетоводства является равенство суммы всех дефицитов в мире сумме всех профицитов. Это означает, что если Китай и Япония стремятся к тому, чтобы иметь профициты торговых балансов, то какие-то страны должны оказаться с дефицитами. Нельзя обвинять только страны с дефицитом торгового баланса, страны, имеющие профицит, также виноваты. Если Япония и Китай сохраняют свои профициты, а Корея превращает свой дефицит в профицит, то проблема дефицита должна появиться на пороге у кого-то другого. Тем не менее крупные торговые дефициты могут стать проблемами. Это случается потому, что они предполагают займы, которые берутся из года в год для их покрытия. И если те, кто предоставляют капитал, меняют свои намерения и прекращают кредитование, страна может попасть в затруднительное положение ― начнется кризис. Она тратит на покупку товаров за рубежом больше, чем получает от продажи своих товаров за рубеж. Когда другие страны отказываются продолжать финансирование этого разрыва в торговле, стране приходится быстро адаптироваться. Иногда такая адаптация происходит безболезненно: если страна прибегала к крупным займам для финансирования расточительного потребления в виде покупки дорогих автомобилей (недавний случай с Исландией), то прекращение иностранного финансирования кладет конец расточительству, и торговый разрыв смыкается. Но более типичен случай, когда адаптация происходит не столь гладко. И проблемы еще серьезнее, если страна прибегала к краткосрочным заимствованиям, а кредиторы могут востребовать сегодня то, что пошло на финансирование прошлогоднего дефицита, независимо от того, использованы ли деньги на финансирование расточительного потребления или на долгосрочные инвестиционные проекты. БАНКРОТСТВО И МОРАЛЬНЫЙ РИСК Такие кризисы возникают, например, когда лопаются «мыльные пузыри» недвижимости, как это случилось в Таиланде. Получавшие займы за рубежом, чтобы финансировать свои спекуляции с недвижимостью, не смогли их вернуть. Широко распространилось банкротство. Подход МВФ к банкротству еще одна область, где Фонд страдает интеллектуальной непоследовательностью. В нормальной рыночной экономике должник, плохо распорядившийся кредитом, расплачивается за последствия. Заемщик терпит банкротство, и законы страны определяют порядок его осуществления. Таким образом, как предполагается, функционирует рыночный механизм. Вместо этого программы МВФ повторно предоставляют правительствам средства для выкупа кредитов западных кредиторов. Последние, надеясь на выкуп МВФ, ослабили требования к заемщикам, обеспечивающие возврат кредитов. Эта проклятая проблема морального риска хорошо известна в страховом деле[56], а теперь и в экономике. Страхование снижает ваши стимулы быть осторожным и осмотрительным. Выкуп в случае кризиса подобен «бесплатному» страхованию. Если вы заимодавец, то вы меньше заботитесь об изучении подавших заявки на кредит ― вы уверены, что ваш кредит будет выкуплен, окажись он необдуманным. В то же время осмотрительные фирмы, которые сталкиваются с флуктуациями валютных курсов, могут застраховаться от них достаточно сложными, но вполне приемлемыми способами. Однако, как мы уже видели, если заемщики в некой стране не покупают страховку, чтобы минимизировать свой риск или потенциальные убытки, поскольку знают или верят, что выкуп со стороны МВФ очень вероятен, они поощряются к принятию избыточного риска. Это произошло в России и привело к кризису рубля в 1998 г. Например, когда кредиторы с Уолл-стрит давали займы России, они даже предварительно уведомляли, какого объема выкуп им потребуется, и, принимая во внимание ядерный статус России, верили, что им его предоставят. МВФ, фокусируя внимание на симптомах, пытается защитить свои интервенции тем, что без них страна объявит дефолт и в будущем будет уже неспособна получать кредиты. Последовательный подход признал бы ошибочность этого аргумента. Если рынки капитала функционируют хорошо, т.е. близко к тому, как это представляют себе рыночные фундаменталисты из МВФ, то осуществляют упреждение; и при оценке величины процентной ставки они закладывают в нее предстоящий риск. Страна, освободившаяся от тяжелого долгового бремени, даже путем дефолта, более расположена к росту и возвращению новых кредитов. В этом заключается смысл банкротства ― освобождение от долгов или их реструктуризация позволяют фирмам (и странам) двинуться вперед и начать рост. Долговые тюрьмы XVIII в. были сильным стимулом для физических лиц не объявлять себя банкротами, но они не помогали оздоровлению дел должников. Они не только были антигуманными учреждениями, но и не повышали общей экономической эффективности. История подтверждает этот теоретический анализ. Самый недавний пример ― Россия, которая в 1998 г. осуществила массированный дефолт по своим долгам и подверглась за это критике с разных сторон за то, что не проконсультировалась даже со своими кредиторами. Однако уже в 2001 г. она могла делать займы на рынке, и в страну начал возвращаться капитал. Подобным же образом капитал стал возвращаться в Южную Корею, несмотря на то что страна фактически осуществила реструктуризацию своего долга, предоставив кредиторам выбор между пролонгированием своих кредитов или их невозвращением. Рассмотрим теперь, как МВФ, располагая последовательной моделью, мог бы подойти к решению одной из наиболее трудных проблем Восточной Азии: поднимать или не поднимать процентные ставки в разгар кризиса. Поднятие ставок, разумеется, ввергало тысячи фирм в банкротство. С точки зрения МВФ отказ от повышения ставок привел бы к коллапсу валютного курса, а это могло бы вызвать еще большее количество банкротств. Но оставим пока в стороне вопрос о том, привело бы повышение процентных ставок (результатом которого было усиление рецессии) к более сильному валютному курсу (в реальности этого не случилось). Оставим также в стороне вопрос о том, больше ли фирм пострадало бы от повышения процентных ставок или от падения валютного курса (этот вопрос носит чисто эмпирический характер, по крайней мере опыт Таиланда заставляет сильно подозревать, что ущерб от дальнейшего падения валюты был бы меньше). Проблема экономического краха, вызванного девальвацией валютного курса, состоит в том, что в ее основе лежат решения фирм не покупать страховки от риска коллапса валютного курса. Последовательный анализ проблемы должен был бы начаться с вопроса: почему произошел явный отказ рыночного механизма ― почему фирмы не покупали этой страховки? И любой анализ предложил бы ответ, что сам МВФ составляет значительную часть проблемы: интервенции Фонда в поддержку валютного курса, как уже отмечалось, снижали потребность фирм в покупке страховки, усугубляя в будущем ту самую проблему, которую интервенции должны были решить. ОТ СТРАТЕГИИ ВНЕШНЕГО ВЫКУПА К СТРАТЕГИИ ВНУТРЕННЕГО ВЫКУПА Когда провалы МВФ стали все более очевидными, Фонд занялся поиском новых стратегий. Однако отсутствие последовательности привело к тому, что поиск жизнеспособных альтернатив имел мало шансов на успех. Широкая критика его стратегии выкупов побудила МВФ принять на вооружение нечто, что некоторые называли стратегией частичного выкупа. МВФ пожелал, чтобы институты частного сектора тоже участвовали в любой операции по выкупу долгов. Фонд стал требовать, чтобы, прежде чем он даст стране кредит для выкупа долгов, было осуществлено широкое «участие» в нем кредиторов частного сектора; они должны будут «подстричь» долг, списав значительную часть того, что должны им. Неудивительно, что новая стратегия была испробована не на крупных странах, таких, как Бразилия и Россия, а на слабосильных, таких, как Эквадор и Румыния, неспособных оказать МВФ сопротивление. Эта стратегия быстро обнаружила себя как проблематичная с точки зрения концепции и изъянов при практическом осуществлении. Последние оказали крайне негативное воздействие на страны, выбранные для эксперимента. Случай с Румынией особенно непонятен. Стране не угрожал дефолт; она просто хотела получить новые деньги от МВФ как доказательство своей кредитоспособности, что могло помочь ей понизить процентные ставки по другим кредитам. Но новые кредиторы готовы давать займы, если процентная ставка соизмерима с риском, который они берут на себя. Их нельзя принудить к тому, чтобы «подстричься». Если бы МВФ располагал стратегией, основанной на последовательно разработанной теории хорошо функционирующих рынков капитала, то там бы это осознали. Но была еще более серьезная проблема, связанная с главной миссией МВФ. Фонд был создан для борьбы с кризисами ликвидности, вызываемыми тем, что рынок кредита иногда ведет себя иррационально, отказывая в кредитах странам, которые на самом деле кредитоспособны. И вдруг МВФ передает власть над своей кредитной политикой тем самым физическим и юридическим лицам, которые спровоцировали кризис. Только в том случае, если они готовы кредитовать, будет кредитовать и Фонд. Кредиторы быстро поняли, какие серьезные последствия отсюда вытекают, хотя МВФ не осознал это. Если кредиторы отказываются давать деньги стране-клиенту или требуют расчетов по долгам, страна-заемщик не сможет собрать средства ― не только получить кредиты от МВФ, но и от Всемирного банка и других институтов, которые кредитуют только с одобрения МВФ. Кредиторы неожиданно получили в свои руки мощнейший рычаг. Двадцативосьмилетний менеджер Бухарестского отделения транснационального частного банка, выдающий кредит в несколько миллионов долларов, получил власть решать, предоставят или нет МВФ, Всемирный банк и Европейский союз Румынии кредит в 1 млрд. долл. Фактически МВФ делегировал этому молодому человеку свою ответственность за решение: давать или не давать кредиты стране. Неудивительно, что этот двадцативосьмилетний и другие, тридцати- и тридцатипятилетние банкиры в Бухарестских отделениях транснациональных банков быстро ухватились за предоставленную им переговорную силу. Каждый раз, когда Фонд снижал объемы своего кредитования, он требовал, чтобы частные банки увеличивали свои, но они, наоборот, снижали предлагаемые ими объемы. На какой-то момент Румынии не хватало всего 36 млн. долл. кредитов частного сектора, чтобы получить пакет помощи на сумму в 1 млрд. долл. Частные банки, собирающие деньги, потребованные МВФ, запросили не только высшую процентную ставку (top dollar), но и, по крайней мере в одном случае, ослабления в порядке исключения некоторых регулятивных норм Румынии. Это требование «отказа от принудительных мер» по отношению к данному банку разрешало бы этому кредитору делать то, что не вправе делать другие,- выдавать больше кредитов или выдавать кредиты повышенного риска под высокую процентную ставку, т.е. повышать свою прибыль, но в то же время повышать риск для всей банковской системы и подрывать тем самым основы регулирования. Менее компетентные или более коррумпированные правительства, может быть, не устояли бы перед искушением, но Румыния отвергла это предложение отчасти потому, что фактически не испытывала отчаянной нужды в деньгах любой ценой. Эту ситуацию можно рассмотреть с другой точки зрения. Предполагается, что МВФ принимает решения о кредите, основываясь на том, как страна подходит к своим фундаментальным макроэкономическим проблемам. В условиях «парсипативной» стратегии[57] получается, что страна может располагать вполне удовлетворительным набором мер макроэкономической политики и тем не менее, если она не смогла обеспечить себе определенной МВФ суммы списания долгов частными банками, лишится возможности получать кредиты из любых источников. Но ведь на самом деле эта экспертиза поручена МВФ, а не какому-то двадцативосьмилетнему банковскому менеджеру из Бухареста. В конце концов случай с Румынией настолько наглядно продемонстрировал изъяны этой стратегии, что они стали очевидны даже для МВФ. Фонд стал предоставлять странам кредиты, невзирая на то что частный сектор отказывался списать им долги на суммы, «предписанные» Фондом. |