Ответы ФИЛОСОФИЯ. История философии
 Скачать 0.57 Mb.
|
|
109)Тойнби А. "Христианское понимание истории". В кратком изложении обширнейшего предмета - отношения между христианством и историей - будет, по-видимому, наилучшим сконцентрироваться на трех моментах. Для того чтобы раскрыть специфику отношения христианства к истории, следует начать с рассмотрения сходств и различий между христианством и другими религиями в их отношении к истории. Затем мы могли бы поочередно рассмотреть историю в свете христианства и христианство в свете истории. Если мы окинем общим взором высшие религии и философии, которые появились вместе с возникновением первых цивилизаций, приблизительно пять-шесть тысячелетий назад, то увидим, что они разделяются на две основные группы - "историческую" и "мифологическую". "Истор" группа вкл философии: платонизм, аристотелизм, стоицизм, эпикуреизм, хинаян-буддизм и конфуцианство, а также религии: иудаизм, зороастризм, христианство и ислам. "Мифологическая" группа включает религии наподобие культа Таммуза и Иштар, Осириса и Исиды, Аттиса и Кибелы, Юпитера Долихенского и Митры, составлявшие определенную конкуренцию христианству в споре за влияние на народы Римской империи. Эта вторая группа включала также религии, такие, как неоплатонизм и махаяна-буддизм, которые представляли собой формы превращенной в религию философии. Как философии, так и религии, входящие в "историческую" группу, являются "историческими" в двояком смысле. Во-первых, все они обязаны своим существованием определенным основателям, жившим в определенный исторический период, чья жизнь переплеталась с историческими событиями, подлинность которых не вызывает сомнений у критиков, оспаривающих подлинность некоторых их деяний, характеристик и т.д., приписываемых обычно основателям религий и философий их последователями. Во-вторых, понятие "исторические" применительно к философиям и религиям употребляется в том смысле, что их основоположники создали школы или основали церкви, которым суждено было сыграть выдающуюся роль на исторической сцене. В целом эти духовные обр проявили значительно больше жизненной силы, чем цивилизации, в которых они возникли, и явили несравненно большую способность к выжив, чем те или иные госва и империи. Из десяти названных нами шесть сохранились и по сию пору, и даже самому "младшему" из них - исламу – уже 14 столетий. Хотя эллинистические философские школы прекратили свое существование в 529 г. до н.э. под воздействием христианского Рима, многое из их учений, равно как и из практики, к тому времени уже было инкорпорировано в структуру христианства. Если боговоплощение служит свидетельством тому, что этот мир имеет внутреннюю и абсолютную ценность как арена страдания, в котором Бог показал Свою любовь к Своим созданиям, то одновременно оно является и событием, не только придавшим истории смысл, но и указавшим цель и направление. Это преобразование истории посредством воплощения полностью изменило наше понимание жизни, поскольку освободило нас от власти циклических ритмов, осуществляющихся во Вселенной, с которыми мы сталкиваемся в нашем жизненном опыте. Существуют, разумеется, уровни существования, применительно к которым эти вселенские циклические ритмы кажутся благотворными и восстановительными. С тех пор как человечество стало осознавать себя, мы всегда жили в уверенности, что день следует за ночью, весна за зимой и что каждый новый год принесет нам новый урожай и новых ягнят. Но наша радость от рождения нового поколения умеряется нашей печалью, вызываемой смертью старших, предшествующих поколений, и эта печаль еще более усугубляется нашим замешательством от несоответствия между краткостью человеческой жизни и обладаемым нами даром разума и воли, возможности которых простираются далеко за пределы наших физических возможностей. Страх этого трагического несоответствия увеличивается, когда мы сталкиваемся с той истиной, что смерть - это удел не только каждого живущего, что надличностные образования - достижения коллективных усилий человечества, как то: искусства, науки, государства, цивилизации, церкви, долговечность которых по сравнению с краткостью жизни их создателей кажется почти богоподобной,-тоже в конечном итоге, раньше или позже, должны разделить судьбу своих творцов. В такой перспективе жизнь поистине представляется ничего не значащей историей, а когда мы направляем свой телескоп на звездную Вселенную, то при виде космических круговоротов, необъятность которых делает их бесстрастные повторы еще более бессмысленными, мы испытываем тот же священный трепет, в котором признавался Паскаль. Боговоплощение освобождает нас от этих чуждых и демонических сил, убеждая, что благодаря страданиям и смерти Бога на этой бесконечно малой песчинке (мироздания) вся физическая Вселенная теоцентрична, ибо если Бог есть Любовь, то человек может чувствовать себя везде, где действует власть Бога, как у себя дома. Кроме того, и это, пожалуй, самый яркий свет, каким осветило историю христианство, страдания Христа придали смысл и человеческим страданиям, примиряя нас с трагичностью нашей земной жизни, ибо внушают нам, что эта трагичность - не бессмысленное и бесцельное зло, как то утверждалось Буддой и Эпикуром, и не неотвратимое наказание за глубоко укоренившийся грех, как то объясняется нехристианскими школами иудейской теологии. Свет страстей Христовых открыл нам, что страдание необходимо постольку, поскольку оно есть необходимое средство спасения и созидания в условиях временной и краткой жизни на Земле. Само по себе страдание ни зло, ни добро, ни бессмысленно, ни осмысленно. Оно есть путь, ведущий к смерти, а его цель - дать человеку возможность участвовать в работе Христовой, реализуя тем самым возможность стать сынами Божьими, братьями во Христе. Во времена Вольтера, до развития теологии, христианство было уязвимо для, казалось, очевидной и разрушительной критики, указывавшей на то, что к тому времени христианство уже существовало добрых две тысячи лет. Впрочем, это не вносило заметных изменений в общий климат нравственной и духовной жизни в издавна существовавших номинально христианских странах. 110)Трубецкой Е.Н. "Мировая бессмыслица и мировой смысл". В широком понимании слова, как мы видели, все действительное и возможное имеет свой смысл, т. е. свое значение и место в мысли безусловной. Но вопрос о смысле ставится не только как вопрос об истине, но также и в специфическом значении вопроса о ценности. Так поставленный этот вопрос еще не получил разрешения в предыдущем, ибо смысл-истина не совпадает со смыслом-целью или ценностью. Вопрос о смысле-цели не только не разрешается, но и не ставится теорией познания как таковою и выходит за ее пределы. Как уже было мною указано в другом месте, гносеологическое исследование «приводит нас к выводу, что абсолютное сознание и есть та истина всего, которая предполагается как искомое процессом познания. Но оно оставляет нас в полной неизвестности относительно жизненного смысла этой истины и, стало быть, относительно религиозной ценности абсолютного сознания. Что такое это мировое око, которое одинаково все видит, насквозь проницая и зло и добро, и правду и неправду? Раскрывается ли в нем положительный, добрый смысл вселенной, или же, напротив, это умопостигаемое солнце только раскрывает и освещает ярким светом бездну всеобщей бессмыслицы?» С тех пор, как человек начал размышлять о жизни, жизнь бессмысленная всегда представлялась ему в виде замкнутого в себе порочного круга. Это — стремление, не достигающее цели, а потому роковым образом возвращающееся к своей исходной точке и без конца повторяющееся. О таком понимании бессмыслицы красноречиво говорят многочисленные образы ада у древних и у христиан. Царь Иксион, вечно вращающийся в огненном колесе, бочка Данаид, муки Тантала, Сизифова работа — вот классические изображения бессмысленной жизни у греков. Аналогичные образы адских мук можно найти и у христиан. Например, Сведенборг видел в аду Кальвина, осужденного вечно писать книгу о предопределении. Каждый вновь написанный лист проваливается в бездну, вследствие чего Кальвин обречен без конца начинать работу сызнова. В аду все — вечное повторение, не достигающая конца и цели работа, поэтому даже самое разрушение там — призрачно и принимает форму дурной бесконечности, безысходного магического круга. Это — червь не умирающий и огонь не угасающий — две силы, вечно разрушающие и вместе с тем бессильные до конца разрушить. Змей, сам себя кусающий за хвост, — вот яркое символическое изображение этого символического круговращения. Объяснение этого факта может быть дано прежде всего анализом страдания как жизненного явления. Что такое страдание? Ощущение задержки жизненного стремления, неполноты жизни и, наконец, надвигающегося ее уничтожения — смерти. Это и показывает прямую, непосредственную связь между страданием и смыслом, между страданием и блаженством. Мировой смысл есть именно полнота жизни, наполняющей собою все. Блаженство заключается в обладании этой полнотой, а страдание обусловливается ее отсутствием. Мир страждет именно оттого, что он не вмещает в себе жизни божественной, оттого, что он оторван от самого источника жизни; поэтому Христос, понесший на кресте всю тяжесть мирового страдания, и говорит: Боже мой, Боже мой, почто мя ecu оставил. Продумаем до конца эту картину мировой бессмыслицы, представим себе, что она одна выражает подлинную сущность вселенной. Тогда весь праздник света нашего солнечного круга разом меркнет, а с. ним вместе исчезают и все живые, радужные краски. Если нет смысла в жизни, если Бог умер и не воскреснет, то все в мире — подделка и обман. Фальшиво наше солнце, ибо его свет и тепло — источник призрачной, мнимой жизни; фальшива всякая наша радость и песнь; фальшива и любовь, потому что, под покровом мнимой радости, она увековечивает дурную и недостойную жизнь; фальшива и самая мысль, увлекающая нас обманчивым подобием смысла. И оттого, что все фальшиво, колеблется у нас и самая почва под ногами. Вот непреходящий смысл евангельского рассказа о тьме, окутавшей распятие, о сотрясении земли и о распавшихся камнях. 111)Трубецкой С.Н. "О природе человеческого сознания". Человеческое сознание предполагает чувственную, телесную организацию и вместе самобытное, идеальное начало. Оно предполагает бессознательную природу. Оно предполагает абсолютное вселенское сознание. Полуживотное, полубожественное сознание человека вечно движется между сном и бдением, знанием и неведением, чувственностью и разумом. Оно отчасти универсально, отчасти индивидуально, отчасти действительно, отчасти только потенциально. Одни рассматривают его физиологические условия, другие – его метафизическое, идеальное начало. Физиолог навсегда, безусловно, лишен возможности чем-либо заполнить бездну, разделяющую явления материального, физиологического порядка от самых простых явлений психического порядка. Сознание не может быть объяснено из чего-либо материального. С другой стороны, рассматривая сознание в нем самом, в его логических функциях, в его духовной природе мы несомненно приходим к предположению абсолютных, идеальных норм, универсальных начал – словом, к идее вселенского сознания. Чтобы стать абсолютным и полным, всеобъемлющим не по форме только, но по существу, по содержанию, сознание должно объять в себе все, стать сознанием всего и всех, сделаться воистину вселенским и соборным сознанием. Сознать себя во всем и все в себе, вместить полноту истины в реальном, абсолютном союзе со всеми – это конечный религиозный идеал жизни, а не знания только. Познавая природу нашего сознания мы приходим к противоречиям между индивидуальным и родовым, частным и общим содержанием и формой, реальным и идеальным. В своей положительной истинной деятельности, я следовательно и в своем истинном существе, сознание обладает конкретною, живою универсальностью. Сознание – это существенное проявление жизни. Чем выше стоит организм в лестнице живых существ, тем большую степень различия, специализации функций, автономии проявляют отдельные его органы; чем выше организм, тем более все эти элементы, органы, аппараты согласованы между собою, восполняют и предполагают друг друга в своем различии, подчиняясь индивидуальному единству живого целого. Сознания в своей элементарной форме – чувственности – предшествует не только дифференциации НС, но и первичным органам – клеткам. Уже первичные амебы, лишенные всякой организации, обнаруживают чувствительность и некоторые признаки сознательности, сознания, как и жизнь, есть от начала родовой, наследственный процесс. Низшие организмы обладают столь незначительной степенью индивидуализации, что между родом и индивидом, точнее, между раздельными индивидами не существует определенной границы. Жизнь индивида, как такового, сама по себе случайна и безразлична. 113)Шелер М. "Положение человека в Космосе". Между тремя кругами идей нет никакого единства, т.о. у нас есть научная, философская и теологическая антропология, которым нет друг от друга никакого дела, единой же идеей человека у нас нет. Кроме того, возрастающие в числе специальные науки, занимающиеся человеком, как бы ценны они не были, больше скрывают сущность человека чем проясняют ее. Наряду с объективными сущностно-феноменальными свойствами вещей, которые мы называем живыми (самодвижение, самоформирование, самодифференцирование, самоограничение в пространственном и временном отношении), существенным их признаком является тот факт, что живые существа суть не только предметы для внешних наблюдений, но и обладают для себя и внутри себя бытием, в котором они являются сами себе. Самую нижнюю ступень психического развития, которое объективно представляется как живое существо, а субъективно как душа, образует бессознательный, лишенный ощущения и представления, чувственный порыв. Первую ступень становления души, как она предстает в чувственном порыве, мы можем и должны отвести уже растениям. Сущностное направление жизни, которое обозначается словом «растительная», «вегетативная». Сознание начинается лишь с примитивной re-flexio ощущения, причем ощущения сопротивления первоначальному спонтанному движению по тому или другому поводу. Совершенно нет у растений функций оповещения, которую мы находили у всех животных, которое определяет все общения животных между собой и делает уже животное достаточно независимым от непосредственного присутствия вещей, жизненно важных для него. Лишь у человека над функциями выражения и оповещения надстраивается еще и функция представления и именования знаков. Даже самое простое ощущение всегда есть увеличенного внимания, а не просто следствие раздражение именно чувственный порыв является даже в человеке субъектом того первичного переживания сопротивления, относительно которого я в другом месте подробно показал, что оно есть корень всякого обладания «реальностью» и «действительностью». Второй сущностной формой души, следующей за экстатическим чувственным порывом объективном порядке ступеней жизни, следует назвать инстинкт. 112)Фромм Э. "Душа человека". Одни полагают, что люди — это овцы, другие считают их хищными волками. — пишет Фромм — Обе стороны могут привести аргументы в пользу своей точки зрения. Тот, кто считает людей овцами, может указать хотя бы на то, что они с легкостью выполняют приказы других людей, даже в ущерб себе. Он может также добавить, что люди снова и снова следуют за своими вождями на войну, которая не дает им ничего, кроме разрушения, что они верят любой несуразице, если она излагается с надлежащей настойчивостью и подкрепляется авторитетом властителей — от прямых угроз священников и королей до вкрадчивых голосов более или менее тайных обольстителей. Кажется, что большинство людей, подобно дремлющим детям, легко поддается внушению и готово безвольно следовать за любым, кто, угрожая или заискивая, достаточно упорно их уговаривает. Человек с сильными убеждениями, пренебрегающий воздействием толпы, скорее исключение, чем правило. Он часто вызывает восхищение последующих поколений, но, как правило, является посмешищем в глазах своих современников. Однако Фромм тут же замечает, что если большинство людей — овцы, то почему они ведут жизнь, которая этому полностью противоречит? История человечества написана кровью. Это история никогда не прекращающегося насилия, поскольку люди почти всегда подчиняли себе подобных с помощью силы. Он справедливо указывает на то, что Талаат-паша не сам убил миллионы армян, и так же Гитлер не один убил миллионы евреев, а Сталин — миллионы своих политических противников. Эти люди были не одиноки, — говорит Фромм - они располагали тысячами других людей, которые умерщвляли и пытали, делая это не просто с желанием, но даже с удовольствием. Фромм находит этому явлению другое объяснение, которое заключается в том, что меньшинство волков живет бок о бок с большинством овец. Волки хотят убивать, овцы хотят делать то, что им приказывают. Волки заставляют овец убивать и душить, а те поступают так не потому, что это доставляет им радость, а потому, что они хотят подчиняться. Кроме того, чтобы побудить большинство овец действовать, как волки, убийцы должны придумать истории о правоте своего дела, о защите свободы, которая якобы находится в опасности, о мести за детей, заколотых штыками, об изнасилованных женщинах и поруганной чести. Этот ответ звучит убедительно, но и после него у Э.Фромма остается много сомнений, и он ставит следующий вопрос: Не означает ли он, что существуют как бы две человеческие расы — волки и овцы? И дальше: если это не свойственно их природе, то почему овцы с такой легкостью соблазняются поведением волков, когда насилие представлено в качестве их священной обязанности? Может быть, сказанное о волках и овцах не соответствует действительности? Может быть, и в самом деле отличительным свойством человека является нечто волчье и большинство просто не проявляет этого открыто? А может, речь вообще не должна идти об альтернативе? Может быть, человек — это одновременно и волк, и овца, или он — ни волк, ни овца? Таким образом, следуя по цепи вопросов, Фромм раскрывает глубину затронутой проблемы. И чем дальше он продвигается тем больше и глобальнее вопросы встают на его пути. Это вынуждает его проанализировать проблему в историческом разрезе: Фромм видит опасность в том, что чувство бессилия, охватывающее сегодня как интеллигента, так и среднего человека, может привести к тому, что они усвоят новую версию порочности и первородного греха и используют ее для рационализации взгляда, согласно которому война неизбежна как следствие деструктивности человеческой природы. Подобная точка зрения, — пишет он — нередко козыряющая своим необыкновенным реализмом, является заблуждением по двум причинам. Во-первых, интенсивность деструктивных устремлений ни в коем случае не свидетельствует об их неодолимости или даже доминировании. Во-вторых, предположение, что войны являются в первую очередь результатом действия психологических сил, ошибочно. Не стоит, однако, думать, что Фромм, обладающий длительным опытом практикующего психоаналитика, может недооценивать деструктивных сил в человеке. Он видя эти силы в действии у тяжело больных пациентов, конечно же знает, насколько трудно бывает приостановить или направить их энергию в конструктивное русло, но все же он настаивает на том, что войны возникают по решению политических, военных и экономических вождей для захвата земель, природных ресурсов или для получения торговых привилегий, для защиты от реальной или мнимой угрозы безопасности своей страны или для того, чтобы поднять свой личный престиж и стяжать себе славу. Эти люди не отличаются от среднего человека: они эгоистичны и едва ли готовы отказаться от собственных преимуществ в пользу других, но вместе с тем они не выделяются ни особой злобностью, ни особой жестокостью. Когда такие люди, которые в нормальной жизни скорее содействовали бы добру, чем злу, приходят к власти, повелевают миллионами и располагают самым страшным оружием разрушения, они могут нанести огромный вред. В гражданской жизни они, вероятно, разорили бы конкурента. В нашем мире могучих и суверенных государств (причем «суверенный» означает: не подчиняющийся никаким моральным законам, которые могли бы ограничить свободу действий суверенного государства) они могут искоренить всю человеческую расу. Исходя из всего вышесказанного, Э.Фромм делает следующий вывод: Главной опасностью для человечества является не изверг или садист, а нормальный человек, наделенный необычайной властью. |