К. С. Пакат Восхождение королей
 Скачать 0.58 Mb.
|
Глава 2Лорен медленно пришел в себя в тускло освещенном помещении. Его руки были связаны за спиной, а пульсирующая боль в основании черепа говорила ему, что он получил удар по голове. Неприятно и навязчиво ныло плечо – оно было вывихнуто. Когда он приоткрыл глаза и пошевелился, то смутно ощутил в воздухе запах затхлости и прохладу помещения, намекавшие, что он находится под землей. В его голове все обрело смысл: была засада, он оказался запертым в подземелье, и раз он не ощущал себя так, как будто его тело везли несколько дней, значит… – Здравствуй, Принцесса. Его пронзила паника, и кровь запульсировала под кожей, будто билась в ловушке. Лорен тщательно заставил себя не двигаться. Камера занимала двенадцать футов в длину и в ширину, входом служила решетчатая дверь, окон не было. За прутьями решетки мелькали каменные ступени. Они мелькали из‑за отблесков света факелов, а не из‑за того, что Лорена ударили по голове. В камере не было ничего, кроме стула, к которому он был привязан. Этот стул, сделанный из тяжелого дуба, был принесен специально для него, что было либо цивилизованно, либо зловеще – в зависимости от того, как посмотреть. В свете факелов была видна скопившаяся на полу грязь. Внезапно он вспомнил, что произошло с его людьми, и с усилием отогнал это воспоминание. Он знал, где он. Это были тюремные камеры Фортейна. Лорен понял, что лицом к лицу встретился со своей смертью, которой будут предшествовать долгие и болезненные пытки. Нелепая мальчишеская надежда, что кто‑нибудь придет спасти его, вспыхнула в нем, но он тут же подавил ее. С тринадцати лет у него не было защитника, потому что его брат был мертв. Лорен задумался, было ли возможно сохранить хоть немного достоинства в этой ситуации, и отмел эту мысль в тот же момент, как она его посетила. Это не будет возвышенным. Лорен подумал, что если дела будут совсем плохи, то в его силах будет приблизить конец. Говарта не трудно спровоцировать на смертельную жестокость. Вообще. Он подумал, что Огюст бы не боялся, будучи беззащитным один на один с человеком, который хочет его убить; это не должно беспокоить и его младшего брата. Сложнее было забыть о сражении, оставить свои планы незавершенными, принять тот факт, что он упустил свой крайний срок, и что бы теперь ни произошло на границе – он не будет частью этого. Акиэлосский раб (разумеется) предположит, что это предательство со стороны Виирийских сил, после чего предпримет какую‑нибудь благородную и самоубийственную атаку на Чарси, которую, вероятно, выиграет, несмотря на смехотворные шансы. Лорен подумал, что если только не обращать внимания на тот факт, что он изувечен и связан, то они находились один на один – это было не таким плохим шансом для него; за исключением того, что во всем этом он мог чувствовать, как и чувствовал всегда, невидимую направляющую руку своего дяди. Один на один: он должен думать, что он действительно может выиграть. Даже в лучшем состоянии он не мог бы победить Говарта в рукопашной схватке. А сейчас у него вывихнуто плечо. Пытаясь освободиться сейчас, он определенно ничего не выиграет. Лорен сказал себе это один раз, затем еще раз, чтобы подавить основное инстинктивное желание сопротивляться. – Мы одни, – сказал Говарт. – Только ты и я. Оглядись. Посмотри хорошенько. Выхода нет. Даже у меня нет ключа. Камеру придут открывать, когда я закончу с тобой. Что на это скажешь? – Как твое плечо? – Спросил Лорен. На него обрушился удар. Когда Лорен поднял голову, то получил удовольствие от спровоцированного им выражения лица Говарта, и по той же причине – пусть в этом и было немного мазохизма, – от самого удара. Лорен не мог скрыть свою реакцию от глаз Говарта, поэтому его ударили еще раз. Лорену нужно было пресечь приступ истерики, или все рисковало закончиться очень быстро. – Я всегда задавался вопросом, что у тебя есть на него, – сказал Лорен. Он заставил голос быть твердым. – Простыня в пятнах крови и подписанное признание? – Думаешь, я идиот? – сказал Говарт. – Думаю, что у тебя есть средство воздействия на очень влиятельного человека. Я думаю, что бы у тебя на него ни было, это не продлится вечно. – Ты хочешь так думать, – ответил Говарт. Его голос был низким от удовольствия. – Хочешь, чтобы я сказал тебе, почему ты здесь? Потому что я попросил тебя у него. Он дает мне то, что я хочу. Он дает мне все, что я хочу. Даже своего неприкосновенного племянника. – Что ж, я причиняю ему неудобства, – сказал Лорен. – Ты тоже. Вот почему он свел нас. В какой‑то момент один из нас избавится от другого. Лорен заставил себя говорить без чрезмерных эмоций, просто спокойное замечание по факту. – Дело в том, что когда мой дядя станет Королем, то никакие средства воздействия его уже не остановят. Если ты убьешь меня, то, что бы у тебя ни было против него, перестанет иметь значение. Останетесь только он и ты, и он свободно упрячет в темницу и тебя. Говарт медленно улыбнулся. – Он говорил, что ты скажешь это. Первый просчет, и по его собственной вине. Лорен чувствовал отвлекающие удары своего сердца. – Что еще говорил мой дядя, я скажу? – Он сказал, что ты будешь пытаться заговорить меня. Он сказал, что у тебя рот, как у шлюхи. Он сказал, что ты будешь лгать, льстить и подлизываться. – его улыбка стала шире. – Он сказал: «Единственный способ быть уверенным, что мой племянник не выговорит себе путь на свободу, это вырезать ему язык». – Произнося это, Говарт вытащил нож. Комната вокруг Лорена стала серой; все его внимание сузилось до одной точки, мысли поплыли. – Если только ты не хочешь услышать это, – сказал Лорен, потому что это было только начало. Это будет долгая, извилистая, кровавая дорожка до самого конца. – Ты хочешь услышать все это. Каждый надломленный звук. Эту вещь мой дядя никогда не видел в тебе. – Да? И какую же? – Ты всегда хотел быть по другую сторону двери, – произнес Лорен. – И теперь ты здесь. * * *К концу первого часа (хотя, казалось, дольше) Лорен испытал много боли и уже не понимал, насколько (если вообще) он задерживает или контролирует то, что происходит. Его рубашка была расшнурована до талии и свисала, а правый рукав пропитался красным. Взмокшие от пота волосы спутались. Его язык остался нетронутым, потому что нож торчал из его плеча. Он счел произошедшее за победу. Нужно радоваться маленьким победам. Рукоятка ножа торчала под странным углом. Это его правое плечо, которое уже вывихнуто, поэтому теперь даже дышать было больно. Победы. Он зашел так далеко, он вынудил своего дядю хоть немного сосредоточиться, проверил его, раз или два заставил его поменять планы. Сделал так, чтобы все было непросто. Слои толстого камня лежали между ним и внешним миром. Было невозможно ничего услышать. Невозможно, чтобы его услышали. Его единственным преимуществом было то, что он сумел освободить свою левую руку от пут. Он не мог допустить, чтобы это обнаружилось, иначе ничего бы не выиграл. Он заработал бы только сломанную руку. Становилось сложнее придерживаться плана действий. Поскольку отсюда было невозможно ничего услышать, Лорен рассудил – или рассуждал, пока был более беспристрастным – что, кто бы ни оставил его здесь вместе с Говартом, вернется с тачкой и мешком, чтобы вынести его отсюда, и что произойдет это в заранее запланированное время, так как у Говарата не было способа подать сигнал. Поэтому у Лорена была единственная цель, как когда двигаешься вслед за исчезающим миражом – достичь той точки живым. Раздались приближающиеся шаги. Последовал металлический скрежет железных петель. Послышался голос Гийона: – Ты задерживаешься. – Такой щепетильный? – спросил Говарт. – Мы только начинаем. Можешь остаться и посмотреть, если хочешь. – Он знает? – спросил Лорен. Его голос был чуть более охрипшим, чем когда он начинал говорить – его обычная реакция на боль. Гийон нахмурился. – Знает что? – Тайну. Твою маленькую тайну. То, что у тебя есть на моего дядю. – Заткнись, – оборвал его Говарт. – О чем это он? – Ты никогда не задавался вопросом, – сказал Лорен, – почему мой дядя оставил его в живых? Почему он купал его в вине и женщинах все эти годы? – Я сказал, заткни свой рот. – Говарт сжал в руке рукоятку кинжала и повернул его. Лорен провалился в темноту и лишь отдаленно осознавал то, что последовало за этим. Он слышал, как где‑то вдалеке звенящим голосом Гийон требовал объяснений: – О чем он? У тебя какие‑то личные договоренности с Королем? – Не лезь туда. Это не твое дело, – отвечал Говарт. – Если у тебя какие‑то личные дела с Королем, ты расскажешь мне о них. Сейчас же. Лорен почувствовал, что Говарт выпустил рукоятку кинжала из пальцев. После подъёма головы, поднять собственную руку оказалось самой трудной вещью, которую он когда‑либо совершал. Говарт двигался навстречу Гийону, преграждая ему путь к Лорену. Лорен закрыл глаза, дрожащей левой рукой обхватил рукоятку и вытащил кинжал из плеча. Он не смог удержать низкий стон, вырвавшийся из него. Двое мужчин обернулись, когда он неловко перерезал оставшиеся путы и, пошатываясь, встал позади стула. Лорен держал кинжал в левой руке, стоя в самой близкой к правильной оборонительной стойке, на какую был способен. Комната плыла перед глазами. Рукоятка ножа была скользкой. Говарт улыбнулся, изумленный и довольный, как какой‑нибудь пресыщенный зритель при неожиданно печальном окончании пьесы. Гийон, с нотками легкого раздражения, но совершенно без спешки, сказал: – Верни его на место. Они смотрели друг на друга. У Лорена не было никаких иллюзий насчет своих навыков сражения кинжалом в левой руке. Он понимал, как ничтожна угроза, которую он представлял Говарту, даже в то время, когда твердо стоял на ногах. В лучшем случае, он нанесет один удар, прежде чем Говарт схватит его. Удар бы не имел значения. Внушительные мышцы Говарта были покрыты сверху слоем жира. Говарт перенес бы один удар кинжала ослабшего противника, который и без того был слабее его, и продолжил бы драться. Исход его непродолжительной свободы был неизбежен. Он знал это. Говарт знал это. Лорен сделал один неуклюжий выпад с кинжалом в левой руке, и Говарт жестко его парировал. И действительно закричал именно Лорен, когда его охватила неистовая боль, затмевающая собой все. Своей поврежденной правой рукой Лорен замахнулся стулом. Тяжелый дуб ударил Говарта по уху со звуком клюшки, бьющей по деревянному мячику. Говарт покачнулся и свалился. Лорен тоже покачнулся, потому что импульс после замаха отвел его на несколько шагов в сторону. Гийон отчаянно пытался убраться с его пути, прижимаясь спиной к стене. Лорен сосредоточил все оставшиеся силы на том, чтобы добраться до решетчатой двери камеры, выйти, закрыть ее за собой и повернуть ключ, который все еще торчал из скважины. Говарт не поднялся. В последовавшей тишине Лорен отошел от решетки и вышел в коридор к противоположной стене, по которой он медленно сполз вниз, найдя точку опоры на деревянной скамье, которая приняла его вес. Он ожидал встречи с каменным полом. Глаза Лорена закрылись. Он смутно осознавал, как Гийон рвется через прутья решетки, которая дребезжала и лязгала, но оставалась все также неумолимо закрытой. Тогда Лорен засмеялся сбивающимся, едва слышным смехом, ощущая своей спиной приятную прохладу камня. Он прислонил голову к стене. – … как ты смеешь, ты, жалкий предатель, ты пятнаешь честь своей семьи, ты… – Гийон, – сказал Лорен, не раскрывая глаз. – Ты связал меня и запер в одной комнате с Говартом. Думаешь, твое очернительство заденет мои чувства? – Выпусти меня! – Слова эхом отскочили от каменных стен. – Я уже пробовал, – спокойно сказал Лорен. Гийон сказал: – Я дам тебе все, что ты захочешь. – И это я тоже пробовал, – ответил Лорен. – Мне не нравится считать себя предсказуемым. Но, очевидно, я прохожу через все обычные ответы. Стоит мне рассказать тебе, что ты сделаешь, когда я первый раз воткну нож? Глаза Лорена открылись. Гийон на шаг отступил от решетки, и это доставило Лорену удовольствие. – Знаешь, я хотел оружие, – сказал Лорен, – и я не ожидал, что оно само придет ко мне в камеру. – Ты покойник, как только выйдешь отсюда. Твои Акиэлосские союзники не помогут тебе. Ты оставил их умирать, как крыс, в ловушке при Чарси. Они выследят тебя, – сказал Гийон, – и убьют. – Да, я знаю, что я пропустил свою встречу, – ответил Лорен. Коридор мелькнул перед глазами. Лорен напомнил себе, что это всего лишь из‑за отсвета факелов. Он слышал собственный призрачный голос: – Я должен был встретиться с одним человеком. В нем есть все эти идеи справедливости и честной игры, и он пытался удерживать меня от совершения неправильных поступков. Но сейчас его здесь нет. К сожалению для тебя. Гийон отступил еще на шаг. – Ты ничего не можешь мне сделать. – Разве? Интересно, как отреагирует мой дядя, когда обнаружит, что ты убил Говарта и помог мне сбежать. – И тем же призрачным голосом: – Думаешь, он навредит твоей семье? Руки Гийона сжались в кулаки, словно он все еще держал прутья решетки. – Я не помогал тебе сбежать. – Правда? Я не знаю, откуда взялись эти слухи. Лорен рассматривал его сквозь решетку. Он чувствовал, что к нему вернулось его критическое мышление, вместо которого до настоящего момента была лишь упрямая приверженность единственной цели. – Вот, что стало болезненно очевидным. Мой дядя велел, что если ты поймаешь меня в плен, то позволишь Говарту взять меня, что было бы грубой тактической ошибкой, но у моего дяди были связаны руки из‑за его личного соглашения с Говартом. Или может быть ему просто нравилась сама идея. Ты согласился выполнить его указания. Тем не менее, ты не хотел, чтобы пытки наследника престола до смерти были приписаны твоему имени. Я не уверен точно, почему. Могу только предположить, что, несмотря на ошеломляющее множество доказательств обратного, в Совете все же осталась некоторая рациональность. Меня поместили в пустые камеры, и ты сам шел с ключом, потому что никто больше не знает, что я здесь. Прижимая левую руку к плечу, Лорен оттолкнулся от стены и подошел к решетке. Внутри камеры раздавалось неглубокое дыхание Гийона. – Никто не знает, что я здесь. Это значит, никто не знает, что и ты здесь. Никто не будет искать, никто не придет, никто не найдет тебя. Голос Лорена был ровным, когда он смотрел Гийону в глаза сквозь прутья решетки. – Никто не поможет твоей семье, когда мой дядя придет за ними с улыбкой на лице. Лорен видел измученное выражение лица Гийона, напряжение вокруг рта и глаз. Лорен ждал. Слова были произнесены другим голосом, с другим выражением, категорично. – Чего ты хочешь? – спросил Гийон. |