Основы медиации. Медиация лекция. Каким же образом люди разрешают конфликты
 Скачать 3.72 Mb.
|
|
КУЛЬТУРА И СОЦИАЛЬНЫЕ КОНФЛИКТЫ Проблему культурного раскола нельзя решить никакими насильственными действиями. К началу 1920-х гг. в России еще более резко выступили черты исконной национальной болезни, афористически описанной Гиляровским: «Наверху тьма власти, внизу власть тьмы». Положение усугублялось тем, что в гражданской войне погибло огромное количество образованного населения: на фронтах, от голода и болезней и в результате широко проведенного«красного террора» . Часть оставшихся в живых образованных людей оказалась за границей. Среди них представители культурной элиты, науки: Шаляпин, Анна Павлова, Рахманинов, Бунин, Бальмонт, Коровин, Добужинский... К ним прибавились более 200 крупных мыслителей, высланных из России в 1922 г. (Сорокин, Бердяев, Франк). В замыслах Ленина целью была мировая социалистическая революция. Русские революционеры, захватив власть, должны были использовать ее, чтобы «мировой пожар раздуть» и обеспечить его материальными ресурсами. Поэтому судьба грамотных русских «реакционеров» меньше всего волновала большевиков. При победе европейской пролетарской революции Запад снабдил бы отсталую крестьянскую Россию и технологией, и управляющими кадрами, и учителями. Но когда в 1920 г. маленькая Польша отбила натиск закаленной в войне Красной Армии, даже в Москве стало ясно, что Россия оказалась запертой в собственных границах и придется рассчитывать на собственные силы. Ни денег на школьное дело, ни учителей в нужном количестве не было. А требовалось множество грамотных людей и для управляющего аппарата, и для индустриализации. Оставалось одно: открыть школы для всех, чтобы быстро отобрать тех людей, которые проявляют одаренность в усвоении знаний, и сформировать из них новое образованное сословие. Иного источника, кроме классической европейской культуры, не было. Поэтому школьное образование включало произведения Шекспира, Бальзака, Пушкина, Гоголя, Толстого. Конечно, существовали идеолого-тематические ограничения. Тексты классиков не должны были противоречить марксистско-ленинскому учению об обществе и обязаны были разоблачать эксплуататорские замашки хозяев прошлой жизни. До массового читателя доходили далеко не все произведения классиков литературы или философской мысли (в сокращении был издан даже Маркс). Издателям приходилось постоянно снабжать классические тексты примечаниями и разъяснениями, что автор недопонял того или иного явления либо был ограничен в своих социальных воззрениях, а иногда и сам не знал, как удачно отразил исторические процессы в своих реакционных произведениях (так писал Ленин о Толстом в своей статье «Лев Толстой как зеркало русской революции»). Но при всем том низовая Россия стала приобщаться к культурным достижениям своих предков, обретая почти поголовную грамотность. Предшествующая культура — художественная, педагогическая, организационная (земская) — подготовила еще до 1914 г. такой переход к массовому просвещению. Без революции и гражданской войны процесс общенационального приобщения к мировой духовной культуре прошел бы, наверное, более ровно и глубоко. Но и в условиях большевистской диктатуры его было не остановить. Культурный конфликт советского времени вызрел внутри общественной жизни. Страна была отрезана от зарубежья железным занавесом. Идеологический пласт господствующей культуры был архаичным: в нем доминировал догматизм, любая критика идеологической доктрины была запрещена. Несогласие с правящим режимом и государственной идеологией, высказанное даже в частной беседе, считалось уголовным преступлением. Но дух художественной культуры, которую должен был освоить образованный человек, уже не соответствовал догматическому типу мышления. Романы классиков XIX в. принадлежали культуре нового типа — ориентированной на познание, творческий поиск, соотнесение с личным и социальным опытом. Официальная марксистская идеология выглядела просто примитивной на фоне культурных завоеваний XIX в., с которыми образованный советский гражданин был знаком. Служители господствующей идеологии все больше превращались в чиновников и карьеристов, от которых можно было ждать сколько угодно юбилейных слов, но не творческих открытий. Официальный художественный стиль — социалистический реализм — в иронической формулировке определялся как похвала начальству в доступной для него форме. . Мыслящая часть общества все больше отворачивалась от официальной идеологии. Научившись говорить эзоповым языком, так что официально придраться было трудно, она разлагала господствующее вероучение, высмеивая его, выворачивая его наизнанку. Авторы государственного гимна получили титул «гимнюков». Как ни преследовали диссидентов, но «самиздат» дошел почти до каждого интеллигента, а его существование сделало официальную публицистику грудой макулатуры. Но оставалась и большая часть населения, которая удовлетворялась «масскультом». Однако соцреализм не годился и для него. Реалистическое изображение выглядело уже слишком мрачным, а идеализированное ( « о с в е щ е н н о е с в е т о м с о ц и а л и с т и ч е с к о й м е ч т ы » ) п р и т о р н о - неправдоподобным. Пришлось властям допустить на экраны западные фильмы, где разоблачались пороки капитализма. Но зрители, увлеченные остротой сюжетов, заодно проникались завистливой мыслью: «живут же буржуи!» А в ней было заложено и критическое начало. Успешнее шли фильмы о Великой Отечественной войне, где реалистичность могла сочетаться с глубоким человеческим смыслом происходящего. Но чем дольше жила страна, тем больше люди задавали вопрос: за что боролись? И через сорок лет надо объяснять нашу неустроенность военной разрухой? Полузапрещенный, никак не титулованный, ничем не награжденный, ни в каких «творческих союзах» не состоявший Владимир Высоцкий пел свои «идеологически невыдержанные» песни во всех домах, где были магнитофоны. А самонагражденный пятикратный герой Советского Союза и социалистического труда генеральный секретарь Леонид Брежнев в анекдотах прочно ассоциировался с бутылкой п я т и з в е з д о ч н о г о к о н ь я к а . Анекдоты и «самиздатовские» магнитофонные записи бардов уже не были принадлежностью элитной культуры. Конфликт культуры власти (официальной) и культуры общества (неофициальной) был налицо. Власть могла еще угрожать обществу, но разговаривала она только сама с собой. Анекдотическая задача звучала так: какой самый длинный анекдот? Ответ был: XXIV съезд КПСС (затем по мере «продвижения» времени цифра увеличивалась). Падение коммунистического режима в России в августе 1991 г. совершилось без погружения в пучину гражданской войны потому, что правящей группировке противостояли широкие слои населения, желавшие демократических перемен. Даже реформатор М. С. Горбачев полагал, что коммунистическую партию как управленческую систему нечем заменить. Однако события показали, что КПСС не обладала никакими преимуществами перед «непартийной» интеллигенцией ни в культурной области, ни в технике управления. Конфликт власти и общества был разрешен мирным путем, коммунистическая партия была отстранена от управления страной. Урок, который страна извлекла из событий 1917 г., состоял в том, что ни одна из конфликтующих сторон не захотела пойти на крайние меры, толкающие к гражданской войне. Это была победа культуры и цивилизованности над экстремизмом и бесчеловечностью Перед российским обществом встали задачи, которые неотложно нужно было решать в короткое время, тогда как Запад ими занимался в течение столетий. Правительство отказалось от примитивного планового регулирования экономики, но не умело влиять на рыночные механизмы, да и самый-то рынок еще не был создан. Переход к новому экономическому укладу проходил в традиционно грубых формах. Сейчас трудно говорить, в какой степени разумна была политика приватизации общенациональной собственности. Но очень похоже, что появление нового собственника осуществлялось в процессе расхищения богатств страны. Резкое обнищание решающего большинства населения сопровождалось выделением из него султански богатых нуворишей. Семь лет, прошедших после «гайдаровской реформы», вместо экономического подъема закончились очередным затягиванием поясов. А ведь за значительно более короткий срок процветающей страной сделал Эрхард Германию, а Бальцерович Польшу. Если в России не будет создан больший слой зажиточных людей, страну ждет тяжелейший конфликт между группами, готовыми видеть друг в друге разжиревших бандитов и ленивых иждивенцев. МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫЕ КОНФЛИКТЫ С середины XVI в. русские самодержцы перешли к активной политике присоединения к России сопредельных территорий, на которых жило нерусское население. По обширности владений уже в XVU в. Россия была самым крупным в мире государством. Чаще всего осуществлялся захват новых земель, реже происходило добровольное вхождение соседних стран в российское царство. Но во всех случаях присовокупленные к царской короне земли становились ее полной собственностью со всеми вытекающими из этого последствиями. Например, по указу Екатерины П вольные украинцы были отданы в крепостную зависимость украинской и русской шляхте. Ни о каком возвращении «присоединенных» народов в независимое состояние не могло быть и речи. Существовала «единая и неделимая» Россия! Любая попытка выйти из-под власти «белого царя» воспринималась как тяжкое государственное преступление. Волнения на национальной почве подавлялись подобно обычному бунту. Затяжных войн короны с нерусскими подданными почти не было. В XIX в. наиболее беспокойными для русских императоров окраинами были дважды восстававшая Польша и Кавказ, усмирением которого Николай I занимался почти все свое долгое царствование. В официальной идеологии национальный состав России представал как великороссы, близкие к ним по происхождению малороссияне (украинцы) и белорусы, а также прочие «инородцы». В своем православно-великорусском самолюбовании самодержавие несколько высокомерно взирало на нерусские национальности, но при этом достаточно терпимо относилось к национальному своеобразию их социального быта и культуры. Видя в ирландцах соперников, Англия в XVII в. дошла до того, что выплачивала награду любому за голову выданного им учителя ирландского языка. В России ничего подобного не было. Царское правительство заботилось лишь о том, чтобы «инородцы» платили подати и демонстрировали лояльность властям. Местная верхушка (мурзы, баи, князья) получала дворянские привилегии и поддержку правительства в усмирении непокорного населения. Разумеется, не шло и речи о поддержке развития национальных культур «инородцев» (открытии университетов с преподаванием на национальном языке, субсидировании этнографических музеев и проч.). Беспрепятственное социальное продвижение и карьерный рост жителя российской империи возможны были лишь через приобщение к русской культуре. Переход иноверцев в православие властями приветствовался. А переход православного в лоно иной религии или встречал немалые препятствия (в католицизм или протестантизм), или признавался невозможным (в мусульманство или буддизм). Большевики, придя к власти, вполне последовательно проводили принцип «единой и неделимой» страны, в которой население есть собственность власти, какой бы национальности оно ни было. Перекраивались границы между административными единицами; национальные объединения то укрупнялись, то дробились. Одни народы в «наказание» были депортированы (крымские татары, ингуши и др.), другие — насильно переселены в освободившиеся после депортации селения. По случаю 300-летия «воссоединения» Украины с Россией в 1954 г. первый секретарь ЦК КПСС Хрущев сделал Крым украинской территорией. Все это было вполне логичным, так как соответствовало критериям политического и идеологического удобства. Официально считалось, что формируется «историческая общность нового типа» — «советский народ». Этим «советским народом» владел единый собственник — коммунистическая номенклатура. А собственник знает, что никому нет дела, в каком из карманов его собственного пиджака будет лежать его же собственный полуостров Крым. Главное, чтобы носить было удобно. Многолетний же террор власти против населения привел к тому, что любое ее решение население было обречено приветствовать. Традиционные этнические особенности национальных культур народов Советского Союза уподоблялись как бы акценту, придающему общезначимому высказыванию местный колорит. Культура объявлялась единой во всем ее многообразии: «социалистической по содержанию, национальной по форме ». Поэтому не имело значения, какому из «братских народов» будет формально принадлежать та или иная территория. Может быть даже лучше создавать национальную чересполосицу: тогда процесс вызревания новой «советской» культуры пойдет еще быстрее. Но национальные проблемы от этого не исчезали. Они подспудно накапливались, оборачиваясь латентными конфликтами, изредка выливавшимися в открытые протесты против партийно-коммунистического режима. На закате советского режима они выплеснулись наружу — в Нагорном Карабахе, в Тбилиси, в Баку, в Вильнюсе. Везде пролилась кровь. После августовского путча 1991 г. СССР как коммунистическая империя рухнула. Беловежские соглашения признали распад страны с учетом существовавших в декабре 1991 г. официальных границ между союзными республиками. Последний плод неумного административного творчества коммунистов пришлось принять как данность. Но конфликты в национальных отношениях от этого не исчезли. Скорее наоборот, они запылали с еще большей яростью. Так как административные границы во время большевистского правления перекраивались многократно, то борьба за спорные территории рискует вылиться в бесконечный спор, какое размежевание территорий принимать за справедливое. Каждая сторона избирает наиболее благоприятный для себя вариант и объявляет его «исконным». Таков спор Азербайджана и Армении по поводу статуса Нагорного Карабаха. Ингуши требуют восстановить их территорию в границах, существовавших до их депортации в 1944 г. А осетины, заселившие опустевшие ингушские села, считают законными границы, обозначенные после 1944 года. И есть почва для опасений, что это только начало активизации территориальных претензий. Человек был гражданином страны и союзной республики, представителем многонационального и могучего государства. А теперь кто он? С распадом СССР у него исчезла прежняя государственно-историческая и гражданская идентичность. В этих условиях национальная принадлежность оказалась тем спасательным суденышком, на котором человек пытается найти место (самоопределиться), чтобы плыть по бурному морю житейскому. «В новых социально-политических условиях народы России проходят скорее этап разъединения. Его психологической основой является разрушение того уровня идентичности, который объединял народы Советского Союза. Субъект межэтнического взаимодействия становится все более « первичным »... Общая идентичность даже «не разламывается», она «крошится». Главное значение приобретают различия не цивилизационного или национального уровней, а этнического или даже субэтнического. Например, у северокавказских народов снизилось общее чувство общей «кавказской» идентичности, усилилась дифференциация между этническими группами и внутри этнических групп. Поэтому в качестве активных субъектов деятельности и взаимодействия на Северном Кавказе следует рассматривать не отдельные республики, а составляющие их народы» 120 Распад СССР неизбежно воспринимался в контексте конфликта центральной власти и власти на местах, а в этнической плоскости — как размежевание русского и нерусского населения. В пользу отделения «окраин» от «центра» выдвигались следующие соображения: сбросить власть Москвы как твердолобого бюрократа и экономического вампира; избавиться от несправедливости при делении доходов между областями страны (одни — потребители, другие — доноры); повысить свой национальный статус (обрести суверенитет); восстановить баланс общества и природы, хищнически эксплуатируемой «центром»; стать полноправными хозяевами обильных природных богатств; наконец, избежать угрозы русификации населения и гибели своей национальной культуры. Но размежевание сразу же породило немалые трудности. Суверенитет стоит дорого: нужно иметь свою армию, пограничные войска, валюту и полный комплект административных структур. Приходится вносить плату за все виды коммуникаций через ставшую иностранной территорию (нефте- и газопроводы, железные дороги и проч.). В кризисной ситуации на «окраинах» резко возросла безработица. Безработные суверенных теперь государств хлынули в Россию, где больше возможностей получить работу, но в качестве бесправного и низкооплачиваемого полураба, которого русское население подозревает к тому же в преступном умысле («чеченская мафия»). Кроме того, возникла опасность победы культурного провинциализма. В мире существует менее десятка языков, на которых с должной полнотой закодирована информация о достижениях человечества. И русский язык — один из ведущих. Национальные амбиции могут питать протест против «русского засилья». Но на практике это будет означать дорогостоящую переориентацию на другой, но также иностранный язык (английский, арабский). Конечно, существует тенденция обвинить во всех бедах «русских империалистов»: они-де довели до такого состояния. Но в большинстве 120 Солдатова Г. У. Психология межэтнической напряженности. М*., 1998. С.348 национальных элит России и «ближнего» зарубежья все сильнее укрепляется трезвый подход, тормозящий конфронтацию с русскими. И главная причина здесь в том, что в основные, самые острые межнациональные конфликты русские не вовлечены. Война на территории Чечни не воспринималась русскими как отечественная, и никаких территориальных споров в ней не решалось. А вот конфликты Грузии с Абхазией, Северной Осетии и Ингушетии затрагивают территориальные интересы. И Россия выступает в этих конфликтах как сила, помогающая снизить их издержки. Крайние националистические теории рассматривают нацию как некое «природное продолжение» в человеческом коллективе. Нация «естественным» путем связана со своим природным окружением и всегда имеет однозначные «объективные интересы». Если это так, то нациям ничего не остается, как бескомпромиссно драться за владение своей сферой обитания, а возможно — и за ее расширение. Именно поэтому крайние националистические теории поддерживают агрессивные стремления наций. Побеждает сильнейший. Территория — это важнейший ресурс, за который нужно бороться до победы и уничтожения противника. Победителей не судят, война и политика — грязное дело, но они необходимы для выживания нации. Такие теории этноцентричны, потому что исходят из интересов одного этноса, не рассматривая ту цену, которую за победу «своих» заплатят не только противники, ноиэти самые «свои». Более плодотворны теории, которые не рассматривают нацию как однозначно определенную социально-биологическую данность. Нация, этнос существуют только тогда, когда они осознают себя как этническое единство. А осознать это можно только в сравнении «своих» и соседей. Самосознание нации оказывается структурным образованием, возникшим из системы со- и противопоставлений с соседями. Как свита делает короля, так и окружающие этносы помогают этносу осознать себя в конкретных характеристиках. В той степени, в какой изменяется окружение, меняется и самовосприятие нации. Это значит, что национальная самоопределенность подвижна и всегда является результатом балансировки внутренних и внешних связей в человеческих сообществах. Если ухудшаются отношения с тем или иным соседним народом, то происходит «уплотнение» границы этнического самосознания: общие с соседями черты становятся малосущественными, а вот межэтнические различия приобретают повышенно важное значение, причем каждой стороной оцениваются в свою пользу. Характерные для «своих» черты признаются человеческими, а черты «врага» — нечеловеческими. Происходит кристаллизация «образа врага» и «образа своих ». Эти образы при разрастании конфликта становятся грубее, примитивнее, но зато позволяют в каждом конкретном случае быстро перейти к действиям по защите «своего правого дела». Вступить в ссору значительно легче, чем выйти из нее. Поэтому изживание «образа врага» происходит медленнее, но при этом изменяется и образ «своих». Этническое самосознание обретает более проницаемую границу. Контакты между соседними народами могут расширяться, изменяя тем самым национальное самосознание каждого из них. Построенная на идее взаимоотражения релятивистская теория наций позволяет выработать продуктивные подходы к межнациональному взаимодействию и решению конфликтных ситуаций, избегая силовых решений. «Релятивистская позиция начинается с сомнений по поводу притязаний на любые истины в последней инстанции, касающиеся определения и формулировки национальных интересов. Действительно, если национальные сообщества возникают лишь во взаимодействии с другими, то вопрос о знании интересов любого данного сообщества должен быть подвергнут анализу именно с этой точки зрения. Следовательно, обоснование национальной доктрины, включая доктрину национальной безопасности, также надо строить не исходя из так называемых объективных предпосылок, а задавая себе вопрос: не является ли данное сообщество источником «повышенной опасности» для других народов и государств?..» 121 121 Здравомыслов А. Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. М., 1997. С. 246. |