Книга о советском нацизме

• Название: Книга о советском нацизме
• Дата: 02.02.2022
• Размер: 1.27 Mb.
• Имя файла: krasnoye_i_korichnevoye.doc
• Тип: Книга; #349632
• страница: 1 из 15

Семен Ефимович Резник

КРАСНОЕ И КОРИЧНЕВОЕ. Книга о советском нацизме

2013

СЕМЕН РЕЗНИК

КРАСНОЕ И КОРИЧНЕВОЕ

Книга о советском нацизме

ПРЕДИСЛОВИЕ
Среди впечатлений, навсегда осевших в сознании: мой шеф по книжной серии "Жизнь замечательных людей" Сергей Семанов мечется по своему маленькому кабинетику, а мы, его сотрудники, прислушиваемся через стенку к торопливым шагам, ясно представляя себе его подпрыгивающую походку и переглядываясь.

Семанов несколько дней не высовывал носа из своего кабинетика и к себе впускал только при крайней надобности — подписать корректуру или срочную бумагу.

Когда такая надобность возникала, приходилось настойчиво к нему стучать. Открывал он нескоро, после того, как стук повторялся пять-шесть раз. Шаги в кабинетике затихали, слышался осторожный поворот ключа, и в двери образовывалась узкая щель, в которую выглядывал один беспокойный настороженный глаз. Видимая в щель узкая полоска лица была красной от напряжения, а когда дверь, наконец, открывалась, Семанов оказывался похожим на беспомощного зверька, попавшего в капкан.

Спасти его могло только чудо. Через несколько дней оно и произошло, но в тот момент его положение представлялось отчаянным.

Всего год или два назад никому не известный архивный работник, защитивший рядовую кандидатскую, был вытащен из Ленинграда в Москву и поставлен во главе одной из самых популярных книжных серий, что сразу сделало его влиятельной фигурой и в мире ученых-историков, и в мире писателей, и, само собой, в издательском мире. Выбор на него пал не случайно, кандидатура Семанова была тщательно изучена.

Его предшественник Юрий Коротков хотя и покинул свой пост "по собственному желанию", как великодушно записали ему в

5
трудовую книжку, но фактически был снят с работы за проведение вредной идеологической линии. На Семанова была возложена миссия по ее выправлению. В том, что именно он намерен искоренять, а что насаждать, ни у кого неясности не было. Тем более, что своих взглядов он не скрывал.

Семанов часто печатался в журнале "Молодая гвардия", где, как историк, обычно обращался к 20-30-м годам. Он обрушивался на троцкистов, которым приписывал стремление погубить русскую культуру, чтобы лишить народ исторической памяти, и восхвалял мудрость партии (то есть не называвшегося прямо Сталина), разгромившей троцкизм и отстоявшей национальное достояние от посягательств безродных космополитов. То была тенденция на реабилитацию сталинизма как выразителя национальных чаяний. В одной из статей Семанов указывал, что в конце тридцатых годов повсюду расклеивался плакат, на котором был изображен молодой танкист в новеньком танке, а сзади него — былинный богатырь Илья Муромец на своем коне. Именно такие плакаты, напоминавшие о национальных корнях краснозвездных танкистов, по уверению Семанова, помогли народу выстоять в годы войны.

России не нужны новшества, ей чужд прогресс; сближение с Западом действует на нее разлагающе. Твердая власть, вросшая в национальные корни, — вот гарантия ее процветания и защищенности от внешних и внутренних врагов. Такова была основная линия журнала "Молодая гвардия", а затем и "Огонька", "Москвы", "Нашего современника". Аналогичные идеи все активнее проникали и в другие издания, тогда как редколлегия "Нового мира", стоявшая на противополож-ных — либерально-демократических — позициях, была разгромлена.

И вдруг, 15 ноября 1972 года, в "Литературной газете" появилась огромная публикация размером в две полных страницы об ошибках молодых критиков, пренебрегающих классовым подходом к истории. Поименно были названы Вадим Кожинов, Олег Михайлов, Сергей Семанов и некоторые другие.1

Никаких откровений в этой статье не содержалось. В литературной полемике не раз уже выдвигались подобные упреки. Но они исходили от тех, кто оставался верен традициям "Ново-

6
го мира", то есть никак не отождествлялся с официальной позицией.

Выступление "Литгазеты" отличалось целым рядом особенностей. Во-первых, по тону своему оно носило не дискуссионный, а установочный характер. Во-вторых, рядом с фамилией автора, Александра Яковлева, стояло ученое звание доктора исторических наук, что, в сочетании с тоном, придавало статье особую солидность. А самое главное состояло в том, о чем не упомина-лось в газете: автор был высокопоставленным работником ЦК партии — и. о. заведующего отделом пропаганды.

Статья Яковлева вызвала у меня противоречивые чувства. Всякий окрик сверху означал усиление и без того уже безобразного давления на литературу. За ним должно было последовать еще большее ужесточение цензуры, повышение бдительности мелкого начальства, главлита и всех прочих, кто уполномочен "держать и не пущать". С этой точки зрения, статья ничего хорошего не предвещала. Но адрес, по которому был направлен окрик, вселял надежды противоположного свойства. Было похоже, что наверху произошел поворот в отношении к сплоченной группе национал-сталинистов, которые затравили А. Т. Твардовского и терроризировали все мало-мальски смелое и независимое, что еще появлялось в литературе. Жертвой травли стал и заведующий редакцией ЖЗЛ Юрий Коротков. Очищение выдающихся исторических фигур от той коросты, которая наслоилась за годы сталинистских фальсификаций (а в этом состояло основное направление серии), перестало устраивать начальство, и Коротков был заменен Семановым.

Публикация в "Литгазете" сигнализировала о том, что ситуация, по-видимому, снова изменилась. В том, что Семанов будет снят, не сомневался никто, и меньше всего он сам.

Через несколько дней его вызвали на Старую площадь, как в обиходе именовали ЦК партии. Созвонившись с товарищами по несчастью, то есть с теми, кто поименно был назван А. Н. Яковлевым, Семанов узнал, что все они тоже вызваны на тот же самый день и час. Похоже, что готовилась экзекуция. Я помню, каким коричневым было лицо Семанова, когда он уезжал в ЦК. В тот момент я ему сочувствовал.

7
Однако случилось невероятное. "Молодым критикам" объяснили, что товарищ Яковлев — крупный ученый и к его аргументам следует прислушаться. Но это не значит, что у партии есть политические претензии. Просто А. Н. Яковлев в "Литгазете" высказал свое личное мнение.

Что происходило в коридорах власти в те дни, когда Семанов метался по своему кабине-тику? Какие механизмы были пущены в ход? Почему Яковлев, выросший, можно сказать, в аппарате, опубликовал свою статью, не заручившись соответствующей поддержкой? Или кто-то из покровителей еще более высокого ранга его неожиданно предал? Это остается тайной.

Как бы то ни было, "молодым критикам" дали понять, что партия не осуждает проводимую ими линию на возрождение национал-сталинизма. Через некоторое время этому появилось еще более веское подтверждение: Яковлева удалили из аппарата ЦК и направили послом в Канаду. Так советские руководители обычно поступали с теми из своей среды, кто попадал в опалу.

В литературных кругах отставку Яковлева поняли однозначно. Если раньше еще можно было надеяться, что нагнетание национал-сталинизма — это плод инициативы отдельных авторов и редакторов, которые хотя и имеют влиятельных покровителей, но все-таки не всесильны, то теперь стало ясно, что таков политический курс в целом. Марксизм-ленинизм, как обанкротив-шаяся идеология, сдавалась в архив. А созданная с ее помощью система тоталитарной власти наполнялась родственной, но другой идеологией, замешанной на сталинизме и шовинизме. Красное знамя спускали с флагштока. Вместо него поднимали коричневое.

Ликвидация тоталитарной системы — необходимое условие того, чтобы в XXI веке Россия и весь мир были избавлены от войн, ГУЛАГов и неограниченного произвола властей над собствен-ными народами. Но такая перспектива не гарантирована. В результате революции 1917 года в России на смену одному деспотизму пришел другой, более жестокий. То же самое, только с запозданием на полтора десятилетия произошло в Германии после падения империи. И теперь, при развале коммунистиче-

8
ской системы, на территории Советского Союза или значительной ее части, может возникнуть новый тоталитаризм. В стране есть могущественные силы, которые стремятся к этому, не останавливаясь ни перед чем.

Тоталитарная система всегда базируется на ненависти. Зная, что классовая ненависть уже не способна цементировать систему насилия, тоталитарные силы стремятся подменить ее националь-ной ненавистью, которая десятилетиями копилась в советском обществе за фасадом показного интернационализма.

Подмена умирающего коммунизма нацизмом — такова главная опасность, подстерегающая человечество на пороге нового века. Предупреждением о ней и является эта книга.

Тоталитарные силы копятся в каждом народе, испытывающем тоталитарный гнет. Опреде-ленную роль они ныне играют во многих советских республиках, чье неистребимое стремление к независимости от Москвы далеко не всегда сопровождается столь же неистребимым стремлением к демократии. Будущее каждого народа во многом зависит от того, удастся ли ему обуздать тех, кто хочет надеть на него новое ярмо.

В России, как наиболее крупной составной части Советского Союза, коричневое представ-ляет не только местную, но и глобальную опасность. Поэтому в этой книге повествуется в основном о русском нацизме. С русским нацизмом мне довелось столкнуться вплотную. Он ворвался в мою жизнь, резко переломил мою личную и творческую судьбу.

Я сознаю, что некоторые аспекты перерождения красного в коричневое мною едва затронуты или не затронуты вовсе. В то же время в книге есть страницы, которые были бы неуместны в исследовании, претендующем на строгую систематизацию и научный анализ проблемы. Моя книга — не научный трактат. Но это и не мемуары, отражающие только личный опыт и пережива-ния автора. Если будущие критики обратят на нее внимание и, найдя в ней элементы историко-документальной прозы, очерка, мемуаристики, литературной критики, сочтут ее жанр эклектич-ным, я заранее согласен с такой оценкой. Работая над книгой, я меньше всего заботился о чистоте жанра. Надеюсь, однако, что мне удалось избежать эклектичности содержания.

9
Для меня эта книга во многом необычна. Предыдущие — либо биографии, либо историчес-кие повести и романы, в которых рассказывалось о давно отшумевших событиях и ушедших людях, так что ничего неожиданного совершить они уже не могли.

Эта же книга создавалась параллельно с событиями, о которых в ней рассказывается. Причем, книга писалась медленно, а события развивались быстро. Поэтому повествование полно неожиданностей не только для читателя, но и для автора.

Некоторые очерки, ставшие главами книги, были написаны еще в России, хотя ни строчки из них на родине опубликовать не удалось.

Став в 1982 году добровольно-принудительным изгнанником, я продолжал разрабатывать тему красного и коричневого. Материалы публиковались в разных изданиях русского зарубежья, но для книги их приходилось обновлять и дополнять.

Если, прочитав ее, читатель почувствует, что побывал на нацистской кухне, познакомился с заправляющими на ней поварами и, заглянув в булькающие котлы, увидел, как из протухших потрохов красной идеологии вываривается коричневая отрава, то я буду считать свою задачу выполненной.

Работая над книгой, я испытывал большую моральную поддержку и получал конкретную помощь от многих людей, сообщавших мне о различных событиях и фактах, снабжавших меня библиографическими указаниями, газетными вырезками, магнитофонными записями, материа-лами Самиздата. Особенно ценной была помощь Людмилы Алексеевой (Вашингтон), Агнеш Геребен (Будапешт), Стивена Гранта (Вашингтон), Юрия Дружникова (Дейвис, Калифорния), Роальда Залеченка (Израиль), Сергея Иванова (Москва), Нины Катерли (Ленинград), Арона Катцеленинбойгена (Филадельфия), Сергея Лезова (Москва), Владимира Матлина (Вашингтон), Михаило Михайлова (Вашингтон), Владимира Мушинского (Москва), Владимира Пребыловского (Москва), Ларисы Силницкой (Вашингтон), Вадима Соколова (Москва), Леонида Стонова (Москва), Ильи Суслова (Вашингтон), Билла Фримана (Вашингтон), Михаила Членова (Москва), Валерия Шербаума (Москва), Вадима Щеглова (Бостон), Натана Эйдельмана (Москва), а также моей жены Риммы

10
Резник — моего первого читателя, критика и редактора. Всем названным и неназванным моим помощникам выражаю сердечную благодарность.

11

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ИСТОКИ: ДЕЛО БЕЙЛИСА
Белое пятно
Процесс Бейлиса проходил в Киеве в 1913 году, с 25 сентября по 31 октября по старому стилю (или с 8 октября по 13 ноября по новому). Последняя книга об этом процессе в Советском Союзе была издана в 1932 и переиздана в 1933 году.1 В исторических и художественных произведениях, посвященных предреволюционной эпохе, о деле Бейлиса, как правило, не упоминается. Единственное известное мне исключение — биография академика В. М. Бехтерева, выпущенная издательством "Знание" в середине 70-х годов. Написал ее талантливый писатель Игорь Губерман.2 Академик Бехтерев участвовал в процессе Бейлиса в качестве эксперта, и автор сумел уделить этому событию пять страниц. Позднее выяснилось, что И. Гаррик, автор уморите-льных "Дадзыбао" (остроумных четверостиший, в основном посвященных теме исхода евреев из лучезарной советской действительности) и И. Губерман — одно и то же лицо.3

Писатель был арестован, ему предъявили типичное антисемитское обвинение в краже икон из православного храма. Фактически это было еще одно "Дело Бейлиса" — с той, правда, разницей, что при всех чудовищных беззакониях, какие чинила дореволюционная власть, судьбу Бейлиса определял независимый суд присяжных, и полностью его оправдал; тогда как судьбу Губермана определял "самый справедливый" советский суд, чьи решения просто диктовались властью. Писатель получил

12
пять лет, а после отбытия срока эмигрировал в Израиль. Ну, а его книги, в том числе и книга о Бехтереве, были изъяты из библиотек.

При Брежневе в Советском Союзе бесконечной чередой праздновались юбилеи. Годовщины каких-то скоростных плавок, рекордных надоев или третьестепенных починов становились поводом для торжественных церемоний, раздачи наград, трогательных встреч ветеранов перед телевизионными камерами. Но были такие исторические даты, которые замалчивались. Ни по поводу 70-летия процесса Бейлиса в 1983 году, ни даже по поводу 75-летия в 1988-м, то есть в разгар гласности, в Советском Союзе не было опубликовано ни слова. Краткая справка в Большой Советской Энциклопедии — это почти всё, что современный советский читатель может прочитать об этом деле в широко доступных источниках.

В двух словах суть процесса сводилась к тому, что Мендель Бейлис, ничем не примечатель-ный киевский еврей, был ложно обвинен в убийстве тринадцатилетнего мальчика Андрея Ющин-ского с целью извлечения "христианской крови", которая, якобы по еврейскому религиозному закону, используется при изготовлении пасхального хлеба — мацы.

Даже из этого краткого изложения видно, что на процессе решалась судьба не одного Бейлиса, а всего русского еврейства. Если же подробнее ознакомиться с атмосферой процесса, то станет ясно, что на нем в значительной мере решалась и судьба России.

Страна нуждалась в реформах. Она созрела для превращения в правовое государство с гарантированными гражданскими свободами. Частично они были введены в 1905 году, когда император Николай II, под давлением революции, даровал стране конституцию, хотя и "куцую", по выражению Александра Блока.

Однако эта конституция не устроила никого. Большая часть русской интеллигенции видела в ней начало процесса демократизации, тогда как поборники старого режима считали ее лишь временной уступкой, от которой следует отказаться при первой возможности. Сам император склонился к точке зрения последних. Автор конституции, граф Сергей Юльевич Витте,

13
который, по общему мнению, спас в 1905 году монархию, вынужден был уйти в отставку; Первая Государственная Дума, избранная на основании конституционного избирательного закона, была разогнана, а следом за ней — Вторая. Наметился глубокий раскол между обществом и правитель-ственной властью.

Официальные советские историки изображали дело так, будто в предреволюционные годы борьба в России шла между буржуазией и пролетариатом, "возглавляемым большевистской партией". В этом одно из самых серьёзных извращений истории. Ибо большевистские лидеры, главным образом, грызлись с меньшевистскими лидерами, в результате чего ни одна, ни другая марксистская партия не могла иметь решающего влияния на ход общественной и политической борьбы. Несколько большее значение имела партия социалистов-революционеров, особенно её Боевая организация. Акты террора против высших царских сановников то и дело потрясали страну, а мужество, с каким террористы шли на смерть, вызывало симпатии и восхищение даже в тех кругах, которые не одобряли террор. Однако в 1908 году выяснилось, что один из виднейших террористов, глава Боевой организации Евно Азеф в течении многих лет вел двойную игру: организовывая террористические акты против столпов режима, он в то же время служил этому режиму как платный агент охранки и систематически выдавал товарищей по партии.4 Разоблаче-ние Азефа повергло эсеров в глубокий кризис, из которого партия смогла выйти уже после свержения царя.

Политическая борьба, которая развернулась в России между 1907 и 1917 годами, была, в первую очередь, борьбой русской интеллигенции против беззаконий и полицейского произвола. Лучшие писатели, учёные, адвокаты России — вот та общественная сила, которая противостояла самодержавной власти. Многие из них были объединены в партию народной свободы (или конституционных демократов, кадетов), другие стояли вне партий. Но все они защищали принципы гражданской свободы, демократии, народного представительства. Они не были сторонниками революции, понимая, что революция может привести к анархии, разбоям, может быть, к развалу государства, а, может

14
быть, к установлению новой деспотии, во сто крат более бесчеловечной, — и в любом случае — к деградации культуры. В последовательных мирных реформах они видели единственное средство преобразовать отживший режим и тем самым предотвратить революцию.

Интеллигенция не затевала заговоров, не конспирировала, не создавала подпольных организаций, не устраивала террористических актов. И именно поэтому властям было трудно ей противостоять, особенно после того, как с принятием конституции была отменена предваритель-ная цензура.

Писателей, общественных деятелей нередко преследовали за независимые высказывания. Но заставить их замолчать было уже невозможно. Преследования не имели под собой никакой моральной основы и лишь сильнее подрывали престиж власти.

К величайшему несчастью для России, власть не пошла навстречу требованиям общества. Она предпочла опереться на так называемые патриотические организации, для которых "единая и неделимая" Россия отождествлялась с произволом неограниченной полицейской власти, а борьба за свободу — с еврейскими кознями.

"Патриоты" твердили, что русской народ всем доволен, а изменения существующих порядков добиваются только евреи. Те русские интеллигенты, которые стоят за демократическое развитие страны, согласно пропаганде "патриотов", просто подкуплены или обмануты евреями. Поэтому одним из наиболее острых политических вопросов эпохи был еврейский вопрос.

Конституция официально провозгласила равенство всех перед законом, независимо от сословной, национальной или религиозной принадлежности. Однако оставались в силе ограничи-тельные законы о евреях. После принятия конституции эти "законы" оказались незаконными. Но та самая государственная власть, которая приняла конституцию, наотрез отказывалась отменить неконституционные законы — такое, пожалуй, возможно только в России.

В феврале 1911 года левые депутаты Государственной Думы внесли законопроект об отмене ограничительных законов. В ответ на это "патриоты" резко усилили антисемитскую кампанию.

15
При таких обстоятельствах и возникло дело Бейлиса, поставившее судьбу одного ничем не примечательного еврея в центр внимания всей России и даже всего цивилизованного мира