Книга первая Сильви и Бруно Глава 1 Долой хлеб! Даешь налоги!
 Скачать 1.81 Mb.
|
Глава 2L'amie Inconnue <1 1> Когда мы вошли в столовую, Профессор сообщил: «Он сказал, что уже завтракал, и просил его не ждать, Миледи. Да, Миледи, именно это он просил передать». И затем, с излишней, на мой взгляд, учтивостью, бросился открывать дверь моего… купе. Именно так: я почему-то оказался в купе. И вошел туда не один. «Юная и прекрасная леди! – пробормотал я не без горечи. – Это напоминает любовный роман, самое начало. Она, конечно, – Героиня. А я просто – лицо без речей, которое возникает при необходимости в поворотные моменты ее судьбы, а в финале мелькает возле храма в толпе, приветствующей молодоженов». «Да, леди, – донеслось до моих ушей, – перемены в Кривляндии… Вот сюда, леди, прошу вас… (Как он предупредителен, этот Кондуктор!) До следующей станции поезд идет без остановок». Дверь закрылась, и леди устроилась в уголке. В этот момент монотонная вибрация машины (как если бы мы находились в утробе ползущего мегалозавра) дала знать, что мы продолжаем свой вояж. «А у леди совершенная форма носа, – поймал я себя на мысли. – Глаза светло-карие, а губы…». Тут мне пришло в голову, что лучше было бы не гадать, на что похожи ее губы, а просто посмотреть. Я украдкой оглянулся на нее и был разочарован. Сквозь плотную вуаль на ее лице ничего невозможно было различить. Только две яркие точки – ее глаза – и еще нечто овальное: это могло оказаться милым лицом – или чем-то совсем не милым. Я снова зажмурился и подумал: «Тоже мне – выбрал время для физиогномических наблюдений! Лучше я выдумаю это лицо, а потом, при более благоприятных условиях, сравню портрет с оригиналом». Но мои попытки ни к чему не привели, хотя мысли в голове сновали туда-сюда с такой скоростью, что даже Фигаро позеленел бы от зависти. Белое овальное по-прежнему взывало о прояснении. Хотя, в сущности, это был обыкновенный эллипс. Я мог бы даже выразить его математически, если бы захотел. Мог бы начертить этот овал, а также нарисовать его – даже дети без труда рисуют такие фигуры на заборе. Постепенно я додумался до того, что можно путем мысленной концентрации сорвать вуаль (мысленно, разумеется) и мельком вообразить таинственное лицо, по отношению к которому два вопроса – красиво ли оно? и некрасиво ли оно? – приятно уравновешивали друг друга в моем сознании. Но вряд ли я нуждался именно в этом. Иногда, в моменты озарений, казалось, что вуаль действительно исчезает, но вместе с ней исчезало и лицо. При каждом таком озарении оно представлялось детски-невинным – совсем как у Сильви. «Одно из двух, – подумал я. – Или я наяву думал о Сильви вдалеке от нее, или мы были рядом, но во сне. Впрочем, может быть, жизнь – и есть сон?». Чтобы скоротать время, я вынул письмо, автор которого приглашал меня в это незапланированное путешествие по железной дороге от Лондона до неведомого рыбачьего городка на северном побережье. Я стал перечитывать письмо: «Дорогой друг! Я был бы рад встретиться с Вами после стольких лет разлуки. А может быть, я могу быть Вам полезен и как врач – конечно, Вы сами понимаете, не нарушая профессиональной этики. Вас уже лечит первоклассный лондонский врач, состязаться с которым было бы для меня совершенным безумием (не сомневаюсь, что Вы – очень сердечный больной: все Ваши симптомы указывают на это). Одно, во всяком случае, могу Вам рекомендовать как доктор: соблюдайте строжайший постельный режим. И переселитесь в цокольный этаж: Вам не следует утомлять себя хождениями по лестнице – если Вы, конечно, вообще сможете двигаться. Но это мы обсудим при встрече. А пока жду Вас в пятницу с последним экспрессом. И, как поется в старинной песенке, «до свидания». Искренне Ваш АРТУР ФОРЕСТЕР. P.S. Верите ли Вы в судьбу?» Что мне больше всего понравилось – так это постскриптум. «Что бы это значило? – недоумевал я. – Мой юный друг слишком благоразумен, чтобы впасть в настоящий фатализм». Я сложил письмо, при этом повторив вслух: «Верите ли Вы в судьбу?». Моя Инкогнито обернулась на этот внезапный вопрос. – Нет, – улыбнулась она. – А вы? – Я… я не хотел ни о чем спрашивать, это получилось машинально, – я был смущен тем, что не по своей воле затеял философский диспут, и теперь попытался его свернуть. Улыбка Леди перешла в смех, не саркастический, а беззаботный, как у ребенка: – Не хотели? Машинально? Вот это казус! По-моему, так это называется у вас, докторов? – Почему же у нас? – удивился я. – Чем же я похож на доктора? Она указала на книгу у меня в руках – под названием «Сердечные муки». Я сказал: – Ну, не обязательно быть доктором, чтобы читать подобную литературу. Ею интересуются и многие другие. – Вы имеете в виду больных? – в ее голосе прозвучало живейшее сострадание. Но она тут же переменила болезненную тему. – Впрочем, не обязательно относиться к какой-то определенной группе людей, чтобы интересоваться наукой. А как, по-вашему, где умещается больше научных сведений: в книгах или в голове? «Слишком глубокомысленный вопрос для леди!» – подумал я не без тщеславия, ибо считал естественным превосходство мужского интеллекта над женским, поверхностным. Я размышлял над ответом целую минуту, потом сказал: – Если вы имеете в виду сознание человека, то его положение безнадежно. В мире столько ученых книг, что никакой человек не в состоянии прочитать их, и, в то же время, существует столько научных теорий, что никто не в силах записать их. Но если говорить о человечестве в целом, я полагаю, что все, написанное в книгах, когда-нибудь кому-нибудь в голову да приходило. – По-моему, это какой-то закон высшей математики, – вмешалась леди. «Эта дама еще и про высшую математику слыхала!» – мое изумление возрастало все больше. – Если допустить, что мысль – это слагаемое, – сказала Леди, – то можно ли сказать, что среднее арифметическое всех сознаний содержит все, что есть во всех книгах? – Конечно, можно, – ответил я, в восторге от этого примера, и мечтательно продолжал, скорее просто размышляя вслух: – Это было бы грандиозно! Попробуем развить нашу аллегорию книг и математики. Допустим, вы чертите график: синусоиду – это будет содержание книги, а среднее арифметическое смысла каждой главы приходится на экстремальные точки, в которых график функции достигает максимального значения и меняет свое направление. Потом можно стереть график и оставить только эти точки – и точно так же можно свести содержание любой книги к ее резюме. Леди очаровательно засмеялась: – Вероятно, при таком подходе содержание многих книг сведется к чистой бумаге. – Возможно, – согласился я. – Большинство библиотек от этого только выиграло бы. – Как вы думаете, это может произойти уже при моей жизни? – спросила собеседница. – Если да, я перестала бы читать в ожидании столь прогрессивных времен. (Почему-то она сказала это каким-то странным, неприятным голосом. Полно, да она ли это была?!) – Не знаю, сударыня, – честно ответил я. – Разве что в будущем тысячелетии… – Тогда нет смысла ждать, – разочарованно заключила Миледи. – Жаборонок, золотко, приближься. – О нет! – прорычал Отправитель. – Что угодно, только пусть не приближается! Этот enfant terrible так и норовит опрокинуть на меня свой кофе! Я догадался (и читатели, наверное, тоже), что Миледи была супругой Отправителя, а Жаборонок – их сыном. Это был ровесник Сильви – омерзительно жирный парень, напоминающий свинью-копилку. – И вы действительно берете ванну каждое утро? – тем временем спросил у Профессора Отправитель. – О да! – просиял Профессор. – Постоянно беру ее с собой. Я рад, что вы затронули эту замечательную проблему гидродинамики, то есть сочетания воды и силы. Это в переводе с греческого. Сейчас я, с вашего позволения, разовью данную тему. Итак, берем ванну и погружаем в нее тело. Для максимальной чистоты эксперимента представьте себе человека исключительной силы, – Профессор потупил глаза и понизил голос, – допустим, меня – тем более что меня вам представить легче всего. Представьте существо, способное взять барьер вдвое выше его роста да еще перекувырнуться в воздухе: оно – существо – делает сальто-мортале и возвращается вниз головой… – Тогда для идеальной чистоты эксперимента легче представить блоху, – предложил Отправитель. – Извините! – возразил Профессор. – Эти Портативные Ванны приспособлены не для блох, а только для людей. Это позволяет предполагать, – продолжал он, делая из своей салфетки фестон, – что наступает эпоха Портативных Ванн для Гидродинамичных Туристов. Если вам угодно, – обратился он к Лорду-Канцлеру, – назовем их П. В. для Г. Т. Все уставились на Лорда-Канцлера, а тот, слегка раздосадованный, застенчиво пробормотал: «Отчего бы не назвать?». – Громадное преимущество П.В. над обыкновенной, – говорил Профессор, все больше воодушевляясь, – в том, что для нее требу-ется не более полугаллона воды. – Я бы не стал утверждать, – заметил Отправитель, – что П.В. предназначена именно для Г.Т., пока он не войдет в нее. – Но он в нее входит, – скромно сказал старый Джентльмен. – Г.Т подвешивает свою П.В. и выливает в нее из кувшина полгаллона воды, внизу располагает пустой кувшин и открывает слив. Затем подпрыгивает, переворачивается в воздухе и погружается в П.В. вниз головой. Вода вытесняется, и, полагаю, вы не станете отрицать, что Гидродинамичный Турист оказывается под водой. С тем же успехом, – триумфально завершил Профессор, – он мог бы оказаться под водами Атлантического океана. – Вы еще скажите, – съязвил Отправитель, – что он мог бы даже утонуть минуты через четыре. – А вот этого я не скажу! – воскликнул Профессор. – Он никогда не сможет утонуть через четыре минуты! Потому что вода под действием Гравитации стекает в кувшин. – Но ведь ваш Гидродинамичный Турист должен как-то выбраться из П.В.? – Разумеется! – кивнул Профессор. – И это самый остроумный момент во всем изобретении. Когда вода сливается в кувшин, голова автоматически выталкивается из воды под действием Архимедовой Силы! Кроме того, по краям Ванны предусмотрены специальные ручки. Турист берется за них, опрокидывает Ванну и под действием уже упомянутой Гравитации оказывается на полу. – А он не покалечится, когда выпадет из Ванны? – поинтересовался Отправитель. – Ну, разве что самую малость, – признал Профессор. – Но все равно Портативная Ванна – это просто чудо техники. – И, как во всякое чудо, в это остается только поверить, – сказал Отправитель. Профессор предпочел расценить это как тонкий комплимент и, улыбаясь, грациозно поклонился. – Да, только поверить – больше ничего не остается, – сказала Миледи – еще более комплиментарно. Профессор опять поклонился, но уже без улыбки: – Уверяю вас, я все это проделываю каждое утро. Единственное, в чем я сомневаюсь, что человеку может надоесть ежедневно делать это. В этот момент тихонько заскрипела дверь... |