Лекция-5. Лекция 5 Литература эпохи Зрелого Средневековья. План Французский героический эпос. Испанский героический эпос

• Название: Лекция 5 Литература эпохи Зрелого Средневековья. План Французский героический эпос. Испанский героический эпос
• Дата: 10.04.2023
• Размер: 122.56 Kb.
• Имя файла: Лекция-5.docx
• Тип: Лекция; #1049840
• страница: 2 из 6

Испанский героический эпос.

В испанском эпосе нашла отражение специфика истории Испании Раннего Средневековья. В 711 г. произошло вторжение в Испанию мавров, которые в течение нескольких лет овладели почти всем полуостровом. Испанцам удалось удержаться лишь на крайнем севере, в горах Кантабрии, где образовалось королевство Астурия. Однако сразу же вслед за этим началась «реконкиста», т.е. отвоевание страны испанцами.

Постепенно расширяя свои границы, Астурия в начале Х в. превратилась в королевство Леон, из которого далее выдели­лось сначала графство, а затем, около середины XI в., самостоятельное королевство Кастилия, продолжавшее быстро расти за счёт земель, отвоевываемых им от мавров на юге.

Другим очагом реконкисты явилась сохранившая свою независимость небольшая область на крайнем северо-востоке полуострова, из которой с течением времени выделились королевство Наварра и Арагон.

В Х веке развернулась борьба между старым, аристократическим королев­ством Леон и подвластной ему Кастилией. Подчинение леонским судьям, применявшим старинные законы, тяготило вольнолюбивое кастильское рыцарство и городские сословия, которым удалось, наконец, до­биться учреждения собственных судей, а затем и полной политической независи­мости графства Кастилии.

В первых кастильских законах рабство было смягче­но, а затем и вовсе упразднено, города получили ряд новых привилегий, а звание и права рыцарей были распространены на всех, кто ходил в поход против мавров на коне, хотя бы он был совсем низкого происхождения.

Эти политические события и отношения широко отразились в испанском героическом эпосе, тремя основными темами которого являются: 1) борьба с маврами, имеющая целью отвоевание родной земли; 2) раздоры между феода­лами, изображаемые как величайшее зло для всей страны, как оскорбление нравственной правды и измена родине; 3) борьба за свободу Кастилии, а затем за её политическое первенство, которое рассматривается как залог окончатель­ного разгрома мавров и как база национально-политического объединения всей Испании. Во многих поэмах эти темы даны не обособленно, а в тесной связи между собой.

Испанский героический эпос развивался аналогично эпосу французскому. Его основу также составили краткие эпозодические песни лирико-эпического характера и устные неоформленные предания, возникшие в дружинной среде и вскоре сделавшиеся общим достоянием народа; и точно так же, примерно в Х в., когда начал складываться испанский феодализм и впервые наметилось чувство единства испанской нации, этот материал, попав в руки жонглёров-хугларов, путём глубокой стилистической переработки оформился в виде больших эпических поэм.

Расцвет этих поэм, в течение долгого времени являв­шихся «поэтической историей» Испании и выражавших самосознание испанско­го народа, приходится на XI-XIII вв., но после этого ещё два столетия они продолжают интенсивную жизнь и замирают лишь в XV в., уступая место новой форме народного эпического предания – романсам.

Испанские героические поэмы по форме и по способу исполнения подобны французским. Они состоят из серии строф неравной длины, связанных ассо­нансами. Однако метрика их иная: они написаны народным, так называемым неправильным, размером – стихами с неопределённым количеством сло­гов, от 8 до 16.

В отношении стиля испанский эпос тоже сходен с французским. Однако он отличается более сухим и деловым способом изложения, обилием бытовых черт, почти полным отсутствием гиперболизма и элемента сверхъестественного – как сказочного, так и христианского.

Вершину испанского народного эпоса образуют сказания о Сиде. Это лицо историческое, и его деяния изображены в двух дошедших до нас поэмах: в более старой и очень близкой к историческим фактам «Поэме о Сиде» и в поздней, богатой вымыслом поэме «Родриго», а, кроме того, в обширном цикле романсов. Сопоставление подлинного Сида с его эпическим обликом покажет, в каком направлении народная фантазия разрабатывала образ своего любимого героя.

Руй Диас, прозванный Сидом, родился между 1025 и 1043 г. Его прозви­ще – слово арабского происхождения, означающее «господин» («сеид»); это титулование нередко давалось испанским сеньорам, имевшим в числе своих подданных также и мавров: Руй – сокращённая форма имени Родриго.

Сид принадлежал к высшей кастильской знати, был начальником всех войск короля Кастилии Санчо II и ближайшим его помощником в войнах, которые король вёл как с маврами, так и со своими братьями и сёстрами.

Когда Санчо погиб во время осады Саморы и на престол взошёл его брат Альфонс VI, проведший молодые годы в Леоне, между новым королем, благоволившим к леонской знати, в частности – к графам де Каррион, ненавидевшим Сида, и этим последним установились враждебные отношения, и Альфонс, воспользовавшись ничтож­ным предлогом, в 1081 г. изгнал Сида из Кастилии.

Некоторое время Сид служил со своей дружиной наёмником у разных христианских и мусульманских государей, но затем благодаря чрезвычайной своей ловкости и мужеству стал самостоятельным властителем и отвоевал у мав­ров княжество Валенсию. После этого он помирился с королем Альфонсом и стал действовать в союзе с ним против мавров.

Величайшим подвигом всей жизни Сида был сокрушительный удар, нанесённый им альморавидам. Так назывались североафриканские племена, принявшие мусульманство и отличавшиеся фана­тизмом; они были призваны в 1086 г. царём Севильи на помощь против теснив­ших его испанцев.

Альфонс VI потерпел от альморавидов несколько жестоких поражений. Напротив, все столкновения Сида с альморавидами были для него победоносны. Особенно замечательна победа, одержанная им в 1094 г, на равни­не Куарто, перед Валенсией, когда 3000 всадников Сида обратили в бегство альморавидскую армию в 150000 человек. Одно имя Сида приводило мавров в трепет. Сид замышлял полное освобождение Испании от мавров, но смерть в 1099 г. пресекла его планы.

Если в первый период деятельности Сида, до изгнания, его занимали главным образом феодальные раздоры и борьба Кастилии за политическую гегемонию, то после изгнания основной задачей для него становится борьба с маврами. Без сомнения, Сид был крупнейшим для того времени деятелем реконкисты. Именно это сделало его величайшим национальным героем Испании периода реконкисты, любимым народным героем, «моим Сидом», как он посто­янно называется в поэме, ему посвящённой.

Он проявлял большую заботливость и щедрость по отношению к своим людям, чрезвычайную простоту в обхождении и демократизм; всё это привлекало к нему сердца воинов и создавало ему популярность среди широких масс населения.

Несомненно, что ещё при жизни Сида начали слагаться песни и сказания, о его подвигах. Эти песни и рассказы, распространившись в народе, вскоре стали достоянием хугларов, один из которых около 1140 г. сложил о нём поэму.

«Песня о Сиде» возникла в годы, когда рассказы очевидцев и участников походов Сида, так же как и песни его дружинников, были ещё всем памятны. Уже этим определяется чрезвычайная близость поэмы к её исторической основе. B общем поэма более точна в историческом отношении, чем какой-либо другой из известных нам западноевропейских эпосов.

Этой точности соответствует общий правдивый тон повествования, обычный для испанских поэм. Описания и характеристики свободны от всякой приподня­тости. Лица, предметы, события изображаются просто, конкретно, с деловитой сдержанностью, хотя этим не исключается иногда большая внутренняя теплота. Почти совсем нет поэтических сравнений, метафор. Совершенно отсутствует христианская фантастика, если не считать явления Сиду во сне, накануне его отъезда, архангела Михаила. Совсем нет также гиперболизма в изображении боевых моментов. Изображения единоборств очень редки и носят менее жестокий характер, чем во французском эпосе; преобладают массовые схватки, причем знатные лица иногда погибают от руки безыменных воинов.

В поэме отсутствует исключительность рыцарских чувств. Певец откровенно подчёркивает важность для бойца добычи, наживы, денежной базы всякого военного предприятия. Примером может служить тот способ, каким в начале поэмы Сид раздобыл деньги, необходимые для похода. Певец никогда не забыва­ет упомянуть о размере военной добычи, о доле, доставшейся каждому бойцу, о части, отосланной Сидом королю. В сцене тяжбы с инфантами де Каррион Сид прежде всего требует возвращения мечей и приданого, а затем уже поднимает вопрос об оскорблении чести. Он всё время ведёт себя как расчётливый, разум­ный хозяин.

В соответствии с бытовыми мотивами подобного рода видную роль играет семейная тематика. Дело не только в том, какое место занимают в поэме история первого замужества дочерей Сида и яркая концовка картины второго, счастли­вого их брака, но и в том, что семейные, родственные чувства со всей их задушевной интимностью постепенно выступают в поэме на первый план.

Замечательна по своей сердечности картина прощания перед выездом Сида с детьми и женой, доньей Хименой, которой отпустить его «горше, чем сдёрнуть ноготь с перста». Первая забота Сида, после того как он стал самостоятельным властителем, это соединиться со своей семьёй. Когда под стенами Валенсии появля­ются полчища мавров, Сид просит жену и дочерей смотреть с городских стен, как он будет сражаться, закрепляя для них завоеванные владения.

Сид представлен, вопреки истории, только «инфансоном», т.е. рыцарем, имеющим вассалов, но не принадлежащим к высшей знати. Он изображён исполненным самосознания и достоинства, но вместе с тем добро­душия и простоты в обращении со всеми, чужд всякой аристократической спеси.

Нормы рыцарской практики неизбежным образом определяют основные линии деятельности Сида, но не его личный характер: сам он, максимально свободный от рыцарских замашек, выступает в поэме как подлинно народный герой.

Эта демократизация образа Сида и глубоко демократический народный тон поэмы о нём имеют своим основанием отмеченный выше народный характер реконкисты. Несмотря на отход поэмы от исторической действительности и господство в сюжете вымысла, в ней отражены глубокие чувства, одушевлявшие испанский народ в пору реконкисты. Это горячий патриотизм, поднимавший народ на борь­бу не только с маврами, но и с французами, укреплявшими феодальное начало, вообще с всякими иноземными захватчиками;

В конце XIV в. широкое эпическое творчество (в форме героических поэм) в Испании ослабевает, а в начале XV в. совершенно прекращается. Исчезают условия, приводившие к созданию больших эпических образов. С одной стороны, историография, с другой – роман и повесть оттесняют эпические поэмы, быстро теряющие свой авторитет. Рост грамотности, развитие городов, первые ренессансные веяния, идущие из Италии, ориентируют литературные интересы и идеалы в других направлениях.

Однако старый эпос не умирает. Изменив форму, он продолжает жизнь. В конце XIV или в начале XV в. появляются первые романсы. Самыми ранни­ми из них были, по-видимому, так называемые «пограничные романсы», которые люди из народа, нередко солдаты, во время войн с королевством Гранада сочи­няли, импровизируя под аккомпанемент гитары.

В этих романсах воспевались как стычки с маврами, так и случаи мирного общения с ними; иногда сюда про­никали даже мотивы новеллистического творчества мавров, меланхолические любовные истории. Это была своего рода хроника пограничной жизни, дневник виденного и пережитого, а вместе с тем средство развлечения.

Вскоре певцы-любители, стремясь расширить свой репертуар, стали по образцу этих пограничных романсов слагать романсы на старые эпические темы, выбирая из героических поэм отдельные, особенно яркие и волнующие эпизоды или ситуации (иногда несколько вырванных из контекста стихов). Таким путём возникли так называемые «старые романсы», никогда, по-видимому, не записывавшиеся и дошедшие до нас лишь в печатных изданиях XVI века.

В этих романсах слушатель сразу, без каких-либо пояснений, вводится в готовую ситуацию, иногда – в самый разгар действия. Один из романсов начинается так: «Устав сражаться, прилегли семь братьев, которых зовут ин­фантами Лары»; другой: «Трогается в путь мавр Аликанте в вечер святого Киприана; он везёт с собой семь голов»; ещё один: «Взят в плен Фернан Гонсалес, великий граф Кастилии».

Чтобы понять содержание такого романса, слушатель должен был знать сюжет всей поэмы. Несомненно, что сюжеты эти долгое время держались в народной памяти. Существует несколько групп «старых романсов», посвящённых сказаниям о Сиде (в которых образ его развивается главным образом по линии «Родриго», а не «Песни о Сиде»), об инфантах Лары, о Фернане Гонсалесе и других.

В эпоху Возрождения жанр эпических романсов начинают разрабатывать крупные индивидуальные поэты, включая таких мастеров, как Лопе де Вега и Гонгора. Развитие романсов продолжалось до XVIII в., и ещё недавно можно было встре­тить эпические романсы, хотя порой в сильно изменённом виде, в странах Южной Америки, на Канарских островах, в Марокко и даже на Балканах, где их распевали потомки выселенных из Испании в конце XV в. евреев.

Героический эпос в Германии.

В XII веке в Германии впервые возникает светская художественная литерату­ра на немецком языке, зафиксированная в письменных памятниках. Она служит выражением идеологии уже сложившегося к этому времени феодального обще­ства и в то же время существенным орудием её формирования и развития.

Эта новая светская литература немецкого рыцарства имеет разные источники. С од­ной стороны, она импортирует новые сюжеты и жанры из Франции, классической страны западноевропейского феодализма, откуда в Германию проникла новая рыцарская культура и идеология. Именно во Франции впервые сложились в под­линном смысле классические образцы рыцарской литературы, которые в осталь­ных странах Западной Европы служили предметом переводов и подражаний.

С другой стороны, творчество феодальных кругов опирается на старую нацио­нальную традицию героического эпоса и народной обрядовой лирики, перерабо­танную в той или иной степени в духе рыцарской идеологии.

Германский героический эпос, засвидетельствованный в древненемецкой письменности лишь небольшим отрывком «Песни о Хильдебранте», продолжал существовать в народной эпической традиции всего раннего средневековья, несмотря на преследование церковью «языческих песен».

Вместе с упадком дру­жинного быта и формированием феодального общества исчезает дружинный певец, но его эпический репертуар переходит к шпильману, новому типу бродяче­го профессионального певца; по-прежнему он встречает интерес и в верхах феодального общества, и в широких народных массах, где, по свидетельству латинских хроникеров, не только слушали, но и «пели» о королях и героях старо­го времени.

Шпильманы вносят в старинные эпические сказания значительные сюжетные изменения. Сказания эти подвергаются христианизации и феодализа­ции, переносятся в рамки новых общественных отношений. Архаическое искусство аллитерации заменяется рифмой, заимствованной из латинской и немецкой клерикальной поэзии, что приводит к полной стилистической перестройке традиционных формул эпического языка.

Развитие рыцарской культуры в XII в. ставит перед искусством шпильмана новые задачи. Героический эпос с его воинскими идеалами должен был занять почётное место в новой светской литературе феодального общества. Под влияни­ем образцов, заимствованных из Франции (перевод «Песни о Роланде» попа Конрада Регенсбургского, около 1130 г., и др.), старинные эпические песни о Зигфриде и гибели Нибелунгов, о Дитрихе Бернском, Вальтере Аквитанском и многие другие перерабатываются в обширные эпические поэмы, которые пред­назначаются уже не для песенного исполнения, а для рецитации по рукописи шпильманом или учёным клириком.

В этом существенное различие между сред­невековым немецким эпосом и русскими былинами или южнославянскими эпическими песнями. Былины и «юнацкие песни» дошли до нас в живой традиции народного творчества и устного исполнения народными певцами, тогда как немецкие средневековые эпические песни в своей первоначальной народной форме остались не записанными и сохранились только в литературной обработке конца XII-XIII вв.

При этой обработке народные эпические сказания подвер­глись более или менее значительному влиянию рыцарской идеологии и новых литературных форм. «Песнь о Нибелунгах» написана около 1200 г., после пере­водных рыцарских романов Гартмана фон Ауэ и одновременно с рыцарской лирикой Вальтера фон дер Фогельвейде.

Но сквозь внешний налёт куртуазных отношений нового рыцарского быта и идеологии отчётливо проступает старое народное содержание сказания, свободное от узкой сословной ограниченности, специфической для рыцарских романов куртуазного стиля. Простота и грубость, суровость и жестокость сохраняются и в позднейших обработках сказания о Нибелунгах как неизжитое наследие эпохи варварства.

Сюжеты немецкого эпоса XII-XIII вв. восходят по своему происхождению к племенным эпическим песням эпохи «великого переселения народов». Старые племенные противоположности эпических сюжетов выступают достаточно отчёт­ливо и в эту, более позднюю эпоху. Отдельные сюжеты или циклы ещё сохраняют свою самостоятельность.

Франкский эпос о Зигфриде, бургундский – о Гунтере, готский – о Дитрихе и Эрманарике сближаются, но они ещё не объединились в эпос немецкий. Процесс объединения остался незавершённым ввиду отсут­ствия для этого исторических предпосылок в феодально-раздробленной средне­вековой Германии.

Поэтому средневековый немецкий эпос не является в такой степени нацио­нальным, как эпос французский или испанский. Его герои не выступают за­щитниками родины или народа от иноплеменных захватчиков (как Роланд или Сид), их богатырские подвиги ограничены интересами личными и семейно-родовыми, племенными и феодальными.

Характерно, что центром циклического объединения племенных эпических сказаний в процессе развития немецкого эпоса постепенно становится король гуннов Этцель (Аттила). Этот иноплемен­ный властитель играет в позднейших немецких героических сказаниях ту же роль идеального эпического монарха, которая принадлежит Карлу Великому в старофранцузском эпосе и князю Владимиру в русском.

Литературная обработка старых эпических песен в героические поэмы происходит почти исключительно на юго-востоке Германии, в придунайских землях, на территории Баварии и Австрии, где ещё не сложилась в полной мере новая рыцарская культура. На западе, в передовых прирейнских землях, не­мецкое рыцарство увлекается в это время куртуазными романами, импортиро­ванными из Франции уже с 1170-х годов. Старая героическая песня осталась здесь народным искусством, которое не нашло отражения в письменной литера­туре феодального общества.

«Песнь о Нибелунгах» (ок. 1200 г.) представляет собой обширную поэму, состоящую из 39 песен («авантюр») и насчитывающую около 10000 стихов, объединённых в строфы по четыре стиха (с парными рифмами). Немецкая «Песнь о Нибелунгах» является результатом трансформации старинного эпического сказания под влиянием рыцарской литературы конца XII века.

На последней ступени этой трансформации «Нибелунги» приближаются к типу рыцарского романа, рассказывающего о любви и мести Кримхильды, с ти­пичными мотивами рыцарского служения даме, супружеской любви, феодальной чести и верности.

Зигфрид изображается как королевич знатного рода и рыцар­ского воспитания, полюбивший Кримхильду по слухам о её красоте. Кримхильда в течение многих лет хранит верность любимому мужу, с которым живёт в идил­лических семейных отношениях. Пышные праздники, пиршества и турниры чередуются с битвами, в которых проявляются воинская доблесть и сила витя­зей.

Поэма развёртывает идеальную картину военной и мирной жизни феодального общества в эпоху расцвета рыцарской культуры. Широкое и развёрнутое эпическое повествование далеко ушло от стиля краткой героической песни, засвидетельствованного в «Эдде» или в «Песне о Хильдебранте». Оно богато эпизодами и описательными подробностями, разговорными сценами и картина­ми душевных переживаний героев.

В то же время сквозь налёт этой литературной обработки выступают подлинные черты героического народного эпоса, к которому восходят мону­ментальные образы героев и основные мотивы, и драматические ситуации эпического сказания.

Таковы молодой герой Зигфрид, который становится жер­твой «подлого предательства», и его антагонист – «суровый Хаген», героиче­ский злодей, образец непреклонного мужества и феодальной верности дружинника или вассала, ради чести и славы господина готовый на подвиги и преступления; строптивая невеста Брюнхильда, виновница кровавых раздоров, и кроткая, любящая Кримхильда, «прекрасная девушка, любимая всеми», кото­рая как мстительница за своего возлюбленного превращается в «бесовскую фурию», вдохновляющую братоубийственную распрю между родичами до полного уничтожения виновников гибели Зигфрида.

Из немецкого эпоса о Дитрихе в «Нибелунги» переходит образ Этцеля (Аттилы), как гостеприимного и добро­го, но пассивного короля, знакомого нам по эпосу, и самого Дитриха Бернского с его дружинниками, сильнейшего и справедливейшего из героев.

Несмотря на феодально-христианскую обработку, сюжет поэмы о Нибелунгах содержит пережитки более ранних ступеней развития сказания, оттеснён­ные в поэме на задний план: рассказы о первых подвигах молодого Зигфрида, о его победе над драконом и добыче им клада Нибелунгов и о чудесной деве-воительнице Брюнхильде.

Основанные на древней богатырской сказке, свя­занной с мифологическими представлениями германского язычества, сказания превратились в рыцарской поэме XII века в традиционный сказочный мотив, не всегда понятный самому шпильману и его христианской аудитории. Для восста­новления этих элементов сказания, затемнённых в немецкой поэме, особенно важное значение имеют скандинавские источники: героические песни старшей «Эдды», к которым примыкают «Сага о Волсунгах» и прозаический рассказ в «Эдде» Снорри.

Песни «Эдды», относящиеся к разному времени (IX-XII вв.), отражают различные последовательные версии развития сказания на сканди­навской почве; более поздние прозаические источники (XIII в.) делают попытку свести эти противоречия к связному единству биографического повествования.

Особое место в скандинавской традиции занимает норвежская «Сага о Тидреке» (XIII в.), которая основывается на нижненемецких песнях и, таким образом, сохраняет форму поэтической обработки сказания, непосредственно предшествующую поэме о Нибелунгах (XII в.).

Разноречивость этих эпических сказаний связана с обычными условиями развития устной традиции, с параллельным существованием целого ряда песен, представляющих различные версии одного и того же сказания. Песни о подвигах молодого Зигфрида, о драконе и кладе, несомненно, существовали и в немецкой эпической традиции.

Об этом свидетельствует сама «Песнь о Нибелунгах» (в ко­торой Хаген рассказывает Гунтеру о молодости Зигфрида), а также «Песнь о Зейфриде», средневековая немецкая песня о юности Зигфрида, сохранившаяся лишь в поздней и сильно искажённой редакции XVI в., послужившей впослед­ствии источником для популярной «народной книги» о Зигфриде.

Вопрос о том, как сложилась «Песнь о Нибелунгах», занимал исследователей немецкого эпоса с начала XIX в. Опираясь на работу Ф. А. Вольфа («Пролегоме­ны к Гомеру», 1795), который отрицал существование индивидуального автора «Илиады», Карл Лахман и его школа рассматривали «Песнь о Нибелунгах» как редакционный свод анонимных народных песен, соответствующих по своему содержанию последовательным эпизодам сказания.

Дальнейшая критическая работа над историей германского эпоса обнаружила несостоятельность концеп­ции Лахмана (как и аналогичной концепции происхождения французских эпопей). Новейшие исследования Хойслера показали на основании сопоставления «Нибелунгов» со сходными по содержанию песнями «Эдды», что в основе поэмы лежат две краткие эпические песни, соответствующие двум основным частям поэмы: песня о Зигфриде-свате (сватовство Гунтера к Брюнхильде и убийство Зигфрида) и песня о гибели бургундов (месть Кримхильды).

Развитие краткой эпической песни в поэму происходило путём дальнейшего развёртывания сюжета песни, обогащения его новыми действующими лицами, эпизодами, описательными подробностями и т. д. Эта переработка героической песни, сло­жившейся в эпоху «великого переселения народов» (V-VI вв.) в большую эпическую поэму, совершается несколькими последовательными этапами, при­чём окончательная редакция поэмы (около 1200 г.) является продуктом творче­ства индивидуального поэта и отражает влияние рыцарской литературы XII в.

Этот путь разрастания героической песни в эпопею, который может быть прослежен с помощью сравнения последовательных отражений сказания в пес­нях «Эдды», в «Тидрексаге» и в немецкой поэме, является вполне закономерным для эволюции старых эпических песен в феодальную эпоху.

Литературный интерес к «Нибелунгам» возрождается в Германии в середи­не XVIII в. в связи с обращением бюргерского Просвещения к немецкому национальному прошлому (первое издание Бодмера в 1757 г.). В эпоху роман­тизма «Песнь о Нибелунгах» прославлялась как «немецкая Илиада».

Романти­ческая германистика (Я. Гримм и его школа) положила начало её изучению; в XIX в. создаётся целая «наука о Нибелунгах». Под знаком романтического интереса к германскому национальному эпосу в немецкой литературе XIX в. со­здаются многочисленные драматические обработки «Нибелунгов», опирающие­ся как на немецкую, так и на скандинавскую традицию: «Герой Севера» романтика Фуке (1810), «Нибелунги» Геббеля (1862) и в особенности музыкаль­ная тетралогия Вагнера «Кольцо Нибелунга» (1842-1862), наиболее способствовавшая широкой художественной популяризации этого сказания. Исключительно на скандинавские источники опирается романтическая драма молодого Ибсена «Воители в Хельгеланде» (1858).

Немецкая националистическая критика всегда видела в образе юного Зигфрида «германского героя», по преимуществу носителя героических воин­ских качеств, будто бы специфических для «немецкого духа». На самом деле идеал бесстрашного героя-воина, воплощённый в германском эпосе в об­разе Зигфрида, одинаково характерен для эпического творчества всех народов.

«Песнь о Нибелунгах» не стоит обособленно в средневековой немецкой поэзии. В репертуаре шпильманов сохранились многочисленные сюжеты старого героического эпоса, в различной степени, переоформленные и приспособленные к вкусам рыцарского общества. К числу таких поэм относится «Гудруна» (ок. 1210 г.), написанная вариантом «нибелунговой строфы».

Основная часть поэмы – сказание о похищении Хильды сходными именами в различных скандинавских источниках. Сказание о похищении Хильды имеет, по-видимому, очень древнее происхождение, и местом его действия, как показывают географические названия, с самого начала было Северное море.

В скандинавских версиях выступают архаические черты патриархального родового строя: брак, связанный с «умыканием» невесты и последующим «выкупом». В немецкой поэме отражается более поздняя историческая эпоха – опустошительные набеги норманнов на побережье Северного моря (IX-XI вв.).

Сватовство Хетеля разукрашено тра­диционными для шпильмановского эпоса XII в. авантюрными чертами – поездки за море за невестой, которую добывают хитростью или силой, обычно с помощью чудесных помощников. Характер этой разработки сюжета о сватов­стве, широко популярного в немецкой эпической литературе XII в., связан с исторической обстановкой крестовых походов, раздвинувших географический горизонт западноевропейского общества и вызвавших интерес к заморским странам.

С мотивами фантастических морских путешествий, распространёнными в средневековой литературе и, в конечном счете, восходящими к восточным источ­никам, связана и «робинзонада» юного Хагена на острове грифов, не имеющая прямого отношения к героическому сказанию. Сказание о Гудруне вряд ли имеет самостоятельные источники: оно является вариантом похищения Хильды, обыч­ным в эпосе и сказке «вторым кругом» повествования, в котором шпильман еще раз проводит перед слушателем уже знакомых ему героев.

При этом, как и в «Нибелунгах», бытовая обстановка, в которой развёртывается действие поэмы, принадлежит целиком позднейшей феодальной культуре XII в., с тем отличием, что здесь ещё более широко развёрнуты картины не только боевой, но и мирной жизни рыцарского замка (жизнь Гудруны в плену у норманнов и др.). Впрочем, поэма, сохранившаяся в единственной рукописи, не имела в средние века рас­пространения, вероятно, потому, что по своему сюжету она осталась изолиро­ванной в процессе циклизации средневекового эпоса.

Наибольшей популярностью из сюжетов героического эпоса пользовались в средневековой немецкой поэзии сказания о Дитрихе Бернском. Исторический сюжет «изгнания и возвращения» Дитриха лежит в основе поэм «Бегство Дитриха» и «Равеннская битва» (середина XIII в.), представляющих расширенную переработку не дошедшей до нас героической песни XII в.

Дальнейшее развитие немецких поэм о Дитрихе связано с процессом циклизации средневекового немецкого эпоса. Первым шагом в этом направле­нии после объединения сказаний о Дитрихе и Эрманарике было введение Дитриха как вассала Этцеля в рассказ о гибели бургундских королей в «Нибелунгах». Место, занимаемое в готских сказаниях Этцелем как покровителем Теодорика, и привело, в конечном счёте, к снятию с него прямой вины за гибель бургундов. Этцель становится идеальным эпическим монархом, добрым власти­телем, покровителем изгнанников; его вассалы – германские витязи (Дитрих и другие) в соответствии с историческим фактом зависимости остготов от гун­нов.

Последующим этапом циклизации явилось сопоставление героев рейнского и дунайского циклов, прежде всего Зигфрида и Дитриха. Эту тему трактует поэма «Розовый сад» (около 1250 г.). В целом ряде поэм позднейшего происхождения юнный Дитрих является героем чудесных приключений с великанами и карликами. Постоянным спутни­ком молодого героя в этих приключениях становится его воспитатель, старый Хильдебрант, который с отеческой заботливостью опекает своего питомца и неоднократно спасает его.

В южнонемецких поэмах XIII в. вокруг имени популярного эпического героя вырастает целый цикл подобного рода приключений, заимствованных шпильма­нами частью из авантюрных рыцарских романов, частью из местных фоль­клорных преданий. В целом поэмы о Дитрихе образуют полную поэтическую биографию героя от юношеских подвигов (приключения с великанами и карликами) до «изгнания» в зрелом возрасте и «возвращения» в старости.

Однако на немецкой почве биографическая циклизация не получила реального завершения в художе­ственном произведении. Такую связную биографию Дитриха на основе немецких источников представляет норвежская «Сага о Тидреке», включающая и другие эпические сюжеты (например, из «Нибелунгов») по принципу прямого или косвенного участия в них Дитриха.

Вообще традиционное народно-эпическое содержание немецкого эпоса XII-XIII вв. не всегда одинаково значительно. В «Нибелунгах» оно засвидетельствовано в ряде версий, непосредственно приводящих к древнейшим герои­ческим песням; в других случаях трактовка сюжета шпильманами может иметь максимально свободный характер (например, в многочисленных поэмах о героическом сватовстве).

При этом эпос живёт не замкнутой жизнью: в творчестве шпильмана он нередко пополняется повествовательным материалом, заимствованным из других литературных жанров, национальных и международных, из французского героического эпоса и рыцарских романов, из христианской ле­генды, народной сказки, местных фольклорных преданий; даже из актуальных событий современной политической жизни.

Различным может быть литератур­ное оформление эпической поэмы и по своему социальному стилю: куртуазный стиль гораздо заметнее в «Нибелунгах» и в «Гудруне», тогда как в поэмах о Дит­рихе отчётливо выступают демократические тенденции.

Но общим свойством старого героического эпоса по сравнению с новым, куртуазным является отношение к эпическому сюжету не как к произвольному вымыслу, а как к своеобразному историческому преданию, живущему в песенной традиции, и в то же время отсутствие узко сословной точки зрения, характерное для всех произведе­ний народного творчества.