Лекция-5. Лекция 5 Литература эпохи Зрелого Средневековья. План Французский героический эпос. Испанский героический эпос

• Название: Лекция 5 Литература эпохи Зрелого Средневековья. План Французский героический эпос. Испанский героический эпос
• Дата: 10.04.2023
• Размер: 122.56 Kb.
• Имя файла: Лекция-5.docx
• Тип: Лекция; #1049840
• страница: 3 из 6

Куртуазная рыцарская литература: поэзия трубадуров и лирика труверов.

К XI-XII вв. господствующий класс западноевропейского феодального общества уже окончательно сложился и получил сословное оформление. Рыцар­ство превращается в своеобразную сословную организацию военно-феодальной знати со своим неписаным уставом, своими обычаями и правилами поведения, своими идеалами сословной чести и доблести.

Рыцарь должен быть мужествен­ным, справедливым, правдивым, щедрым; он должен защищать церковь, бороться с «неверными», хранить верность своему сюзерену, служить опорой слабых и беззащитных (женщин, вдов и сирот).

Эти требования к идеальному рыцарю должны были идеологически обосновать сословно-иерархический при­нцип феодального общества и «освятить» право рыцаря на господствующее положение в этом обществе. Существенная роль в создании этого приподнятого над жизнью идеала принадлежала рыцарской поэзии XII-XIII вв.

Для Франции XII век – эпоха расцвета схоластической учёности. В 1200 г. основывается Парижский университет, становящийся крупнейшим европейским центром науки. Наряду с богословием здесь уже намечаются ростки светской образованности, в частности усиленно изучаются Аристотель и латинские авторы – Вергилий, Овидий, Гораций, Цицерон, Лукан.

Составите­ли нескольких поэтик, созданных в этом веке на латинском языке во Франции и Англии, призывают писателей подражать древним. Параллельно расцветает новолатинская поэзия вагантов, или голиардов, отличающаяся вольнодумством и откровенно прославляющая чувственные наслаждения.

В вопросах религии наблюдается сильное брожение мысли. Одна за другой возникают ереси, которые в большинстве своем носят демократический и оппози­ционный характер. Важнейшие из них – ереси вальденсов и ката­ров, или альбигойцев, как их называли на юге Франции по имени города Альби, сделавшегося главным их центром, – отрицали церковную иерархию и проявляли уравнительные тенденции; они отвергали бессмертие души, силу молитв и таинств.

Религиозное вольномыслие проникает даже в школы того времени. Наибо­лее известным примером свободомыслия является философия Абеляра (1079-1142), боровшегося с так называемым «реализмом» (доктриной о «реальном» существовании «общих идей» и понятий), преклонявшегося перед античной философией, стремившегося к подлинному знанию.

Возникают первые нецерков­ные школы, где преподавание оплачивается самими учащимися и, следователь­но, ведётся более свободно, без обычного жестокого контроля со стороны духовных властей. К концу века большое распространение получает аверроизм. Так называлась научно-философская система учёнейшего испанского араба Ибн-Рошда (в латинизованной форме – Аверроэса), который, опираясь на материалистические элементы учения Аристотеля, отрицал существо­вание загробной жизни и то, что мир создан Богом, а учил, что материя вечна и мир управляется естественными законами. Французские аверроисты подверга­лись со стороны духовных властей жестоким гонениям, вплоть до пожизненного заключения или сожжения.

Включаясь в зарождающиеся товарно-денежные отношения, рыцарство приобщается и к достижениям материальной культуры, которые в основном определялись ростом городов и развитием товарного производства. Суще­ственную роль сыграли при этом усилившаяся торговля и знакомство с культурой мусульманского Востока, вынесенное отчасти из крестовых походов (1096-1270). Прямой контакт западноевропейского рыцарства с народами Востока расширил его умственный кругозор, познакомив с целым миром новых жизнен­ных форм и понятий, поэтических сказаний, с продуктами более сложной и тонкой культуры.

В обстановке и под влиянием всех этих умственных приобретений рыцарство культурно растёт и перестраивается. Оно сохраняет свою классовую природу со всеми её типическими чертами; феодальные войны и грабежи по-прежнему остаются основным его занятием, его быт и нравы сохраняют свою первоначаль­ную грубость и жестокость.

Но наряду с этим в передовых кругах рыцарства формируется некий морально-эстетический идеал, и намечаются ростки светской культуры. Возникают пышные дворы, где приняты хорошие манеры, красивые наряды, занятия музыкой и поэзией. Наряду с любовью к роскоши и стремлени­ем всячески приукрасить жизнь культивируется щедрость, которая отныне считается обязательным признаком рыцарского «благородства» и выливается нередко в формы безудержного мотовства.

Если раньше щедрость была неким дополнением к рыцарской доблести, то теперь она становится первостепенной добродетелью, и в рыцарской поэзии XII в. мы встречаем целый ряд «прений» на тему о том, что более украшает рыцаря – доблесть или щедрость.

Но щедрость в таком понимании – лишь один из элементов нового рыцар­ского «благородства», покрывающегося одним общим понятием – куртуазия (от французского слова cour – «двор»). Рыцарь должен быть не только смелым, верным и щедрым, он также должен быть учтивым, изящным, привлека­тельным в обществе, уметь тонко и нежно чувствовать.

В программу воспитания молодого рыцаря входит обучение не только военному делу и охоте, но и разным светским играм, искусству танцевать, петь, играть на музыкальных инструмен­тах, слагать стихи, ухаживать за дамами. К героическому идеалу присоединяется другой идеал – эстетический. Впервые возникает нечто вроде салонной культуры. При дворах феодалов образуются светские кружки, в которых первую роль играет хозяйка дома.

В связи с новой ориентацией на светские увеселения и эстетизацию жизни пробуждается интерес к интимным вопросам личности, к проблемам чувства. Вырабатывается своего рода метафизика любви, возникает поклонение женщи­не, идеализация возвышенного любовного чувства. Подобные идеи вместе с поэзией соответствующего характера культивируются, при дворах целого ряда владетельных дам, на службе у которых состоят певцы и поэты, прославляющие и развлекающие своим искусством собиравшееся в замке общество.

Правда, любовная философия и поэзия, процветавшие в этих кругах, – главным образом салонная забава, в очень слабой степени отражавшая подлинные любовные отношения. Тем не менее, пробудившееся внимание к интимной жизни человека, к земной радости и красоте представляет определённый шаг в сторону реалистического восприятия жизни, знаменуя первые проблески психологического анали­за.

Этим определяется стиль новой, специфически рыцарской поэзии, появляющейся около XII в. в наиболее развитых странах Европы. Резко изменяются общественная функция литературы, состав её авторов и носителей, способ ис­полнения произведений. Рыцарская лирическая поэзия в силу её происхождения из народной песни ещё связана с музыкой, но повествовательные жанры – роман и повесть – уже не распеваются (как героические поэмы), а читаются.

Назидательное значение литературы отнюдь ею не утрачивается, но одновре­менно возникает и другая её функция – светско-развлекательная. Сюжеты рыцарских романов обычно воспринимаются как интересный и красивый вымы­сел, нередко такое же отношение вызывают к себе и лирические стихотворения. Автор этих увлекательных выдумок – уже не бродячий жонглёр, неискушённый в письменности, а поэт, обладающий некоторой школьной образованностью и состоящий на службе при феодальном дворе, иногда даже – сам рыцарь.

Этот новый автор стремится закрепить своё имя, и переписчики обычно отмечают его. Такое авторское самосознание связано с всё усиливающимся стремлением к индивидуальному стилю. Крупные поэты иногда создают литературные школы. Появляется сознательный подход к разрешению эстетических проблем, важное значение приобретает разработка техники, виртуозность.

Новый стиль появляется также в реформе языка и метрики. Язык рыцарской поэзии стремится к чистоте, изяществу. Всё грубое, обыденное из него изгоня­ется. Что касается метрики, то в лирике, ввиду её особенно изысканного и пе­сенного характера, применяются сложные строфические размеры, все же остальные жанры усиливают простой короткий стих с парными рифмами, близ­кий к интонациям разговорной речи.

Выросшая на этой базе рыцарская поэзия была отражением и прославлени­ем жизненной практики и идейных устремлений аристократической верхушки общества, которая противопоставляла себя остальному человечеству.

Поэзия этого рода уносила воображение в мир условных, вымышленных идеалов, легко впадала в манерность и некоторый эстетизм. Но вместе с тем она содержала в себе ряд важных положительных черт, прогрессивных и плодотворных для дальнейшего развития литературы.

Это, прежде всего, утверждение чисто свет­ского, жизнерадостного идеала в противоположность церковной аскетической догме, душившей мысль и чувство, зарождение интереса к явлениям реального мира и к процессу душевных переживаний, наконец, возникновение сознатель­ной культуры художественного слова.

Эти черты свойственны в большей или меньшей степени всей рыцарской литературе, включая наиболее сословно ограниченные её проявления. Но ещё существеннее то, что на своих художественных вершинах эта литература пере­растаёт сословную идеологию, образующую её первоначальную основу.

Поэзия цветущей поры рыцарства, отражая его сущность, в своих высших проявлениях преодолевает ограниченность рыцарства и, используя выдвинутую им проблема­тику, на основе её создаёт в известном смысле общечеловеческие ценности, не утратившие своего значения и в позднейшие эпохи.

Полнее всего рыцарская литература проявила себя в лирике и романе. Причём лирика, развившаяся раньше всего на юге Франции, несколько опереди­ла роман. После распада империи Карла Великого юг Франции, называемый Про­вансом, стал политически независимым от северной Франции – домена французского короля.

Здесь с самого начала развился из латыни совершенно само­стоятельный провансальский язык. В XI в. Прованс был экономически наиболее передовой областью Франции. Быстрый рост производительных сил и интенсивная морская торговля с соседними романскими и восточными страна­ми обусловили здесь ранний расцвет самоуправляющихся городов, обладающих большей независимостью, чем города северной Франции, и, в общем, не меньшей, чем пользовались в ту же эпоху города-коммуны северной Италии.

Рядом с эти­ми вольнолюбивыми городами процветало рыцарство, очень состоятельное и образованное, но не замыкавшееся в аристократическую исключительность, а поддерживавшее торговые и вообще деловые отношения с городским патрици­атом, очень восприимчивое к всякого рода новым веяниям.

В Провансе, раньше чем где бы то ни было, сложился куртуазно-рыцарский идеал. Роскошь жизни и тяга к образованию, подкрепляемая близостью Италии и арабской Испании, достигли здесь чрезвычайных размеров.

Рыцарская лирика Прованса родилась как выражение избытка жизнерадо­стности, но вместе с тем и как сложное, требовательное искусство, далекое от наивной непосредственности народной песни. Мы наблюдаем здесь определён­ную технику, мастерство. В этом отношении показательно само название провансальских поэтов-певцов – трубадуры (от глагола trobar – франц. trouver «находить»).

Заметим сразу же, что это название обозначало всякого поэта независимо от жанра и характера его творчества. Поэтому были трубаду­ры, как рыцарского стиля, так и городского, и даже трубадуры, слагавшие религиозные песни. Для обозначения своего творчества трубадуры постоянно употребляют термины «мастерить», «ковать», «обрабатывать».

Многим трубаду­рам такой способ творчества представляется единственно возможным: даже птица, когда она поёт, «обрабатывает», по их мнению, свою песню. Отсюда упорная работа над стилем и, в частности, виртуозная отделка формы – забота о благозвучии, затейливое построение строф, сложная система рифм.

В дошед­ших до нас текстах насчитывается до девятисот различных строфических форм. Эту тягу к совершенствованию мастерства и отношение к поэзии как к увлека­тельной игре подметил А. С. Пушкин: «Когда в XII столетии под небом полуденной Франции отозвалась рифма в провансальском наречии, ухо ей обрадова­лось: трубадуры стали играть ею, придумывать для неё всевозможные изменения стихов, окружили её самыми затруднительными формами».

Бывали, однако, разные степени этой сложности выражения и замысловато­сти формы. Во второй половине XII века, в период высшего расцвета провансаль­ской лирики, вёлся спор между сторонниками поэтических манер – так называ­емого «ясного стиля» и «тёмного стиля». Представители «тёмного стиля», усложняя синтаксис, перегружая стихи туманными намёками, загадочными метафорами, иносказаниями, сознательно стремились к малопонятности, не­доступности своей поэзии для «профанов».

Крупнейшим представителем этого направления был Арнаут Даниель, который детально разработал целую поэтическую систему и который, по его словам, «обтачивал, строгал, полировал, золотил свою песню, словно ларец для великой драгоценности». Во многих случаях спор между сторонниками этих двух стилей имел социальную подоплеку, сводясь к борьбе между строго аристократическим и более демократическим направлением в поэзии.

Примером может служить «тенсона» (прение) между Гираутом де Борнельи и Раймбаутом III, графом Оранжским. Раймбаут, сторонник «тёмного стиля», удивляется, почему Гираут осуждает эту манеру:

Ужель, избрав понятный слог,

Себя я показать бы мог?

Гираут отвечает, что поэту должна быть предоставлена свобода, что

в поэзии принято лишь то, что не утомляет головы.

Далее он прибавляет:

Сеньор Линьяуре, я не враг

Затеи словесных, - пусть поёт

Любой, как петь его влечёт, -

Но все же сам

Хвалу воздам

Лишь простоте певучих строк:

Что вам понятно, - в том и прок!

Но Раймбаут не внемлет этим доводам. К чему, говорит он, трудиться, если

…потом твой труд будет всем казаться безделкой? Лишь в трудном видит прок толпа!

Он не ищет популярности, он творит только для избранных:

Гираут! А для меня пустяк,

Широко ль песня потечёт.

В стихе блестящем - мне почёт.

Мой труд упрям,

И- буду прям -

Я всем свой золотой песок

Не сыплю, словно соль в мешок!

Весьма разработаны также были различные формы лирики трубадуров, которые в то же время могли бы быть названы и жанровыми, так как строфиче­ская структура и система рифм стихотворений обычно были связаны с их тематикой.

Главнейшими из этих жанровых форм были: кансона (т.е. лю­бовная песня), сирвента (стихотворение на какую-нибудь политическую, реже – чисто личную тему, обычно полемическое по тону), тенсона (т.е. прение) – спор между двумя поэтами на какую-нибудь моральную, литературную и тому подобную тему; причём оба, как в приведенной выше тенсоне, произносят поочерёдно, как в живом диалоге, по строфе.

Определённая ситуация составляет тему пасторелы. Рыцарь на лоне природы встречает пастушку, приглянувшуюся ему. Он начинает за ней ухажи­вать – и либо, очарованная изяществом рыцаря, она уступает ему, после чего он сразу забывает о ней и уезжает, либо она даёт отпор ему и, если ей не хватает сил, зовёт на помощь своего милого дружка и односельчан, которые, прибежав с вилами и дубинами, заставляют рыцаря позорно отступить.

Столь же определённа ситуация альбы (alba значит «рассвет»). Рыцарь в сопровождении друга или оруженосца едет с вечера на тайное свидание с возлюбленной, женой другого. Проникнув в башню, где она спит, он блаженствует в её объятиях, в то время как друг всю ночь сторожит коней. При первых лучах зари друг запевает «песнь рассвета», чтобы разбудить ею рыцаря и предотвра­тить его встречу с мужем дамы.

При большом количестве оттенков трубадурской лирики общей её чертой является стремление к земной радости, материальной красоте, но в то же время и к благородству чувств. «Радость», «молодость» и «мера» (т.е. гармония, бла­гообразие, разумная форма всякого чувства и его проявления) постоянно встречаются в поэзии трубадуров.

Любовь, составляющая основную тему трубадурской поэзии, понимается ею как чувство, захватывающее всего человека, облагораживающее его и влекущее ко всему прекрасному и доблестному. Такова «истинная» или «тонкая» любовь (fin amor), противопоставляемая любви «глу­пой» (fol amor), стремящейся только к чувственным, наслаждениям.

«Истин­ный» влюблённый, утверждают трубадуры, – не «знатный синьор» и не «дурной богач», а человек с благородной душой. У людей скупых, алчных, грубых и чван­ливых нет в сердце места для «истинной» любви. Любовь, по мнению трубадуров, определяется личным свободным выбором, отрицающим сословные, церковно-феодальные узы.

Вот почему весьма обычный мотив в трубадурской поэзии – то, что предметом любви является замужняя женщина, жена другого. В этом сказывается естественный протест человеческо­го чувства против господствующего в аристократической среде того времени (как и впоследствии) типа браков, при котором определяющим моментом были имущественные, родовые или династические интересы родителей лиц, вступаю­щих в брак, но только не личное чувство последних.

Но если любовь у трубадуров была прославлением свободного чувства, а их лирика поднимала поэзию на ступень подлинного искусства, то вместе с тем у поэтов, малооригинальных и склонных к штампам, то и другое вело к манерно­сти и формализму, из их лирики часто выветривалась всякая непосредствен­ность и искренность.

Понимание любви приобретало здесь специфически рыцарскую окраску: она становилась феодальным «служением» даме, чувством «куртуазным» по преимуществу. Возникает схоластическая доктрина любви – подробнейший кодекс её свойств, прав, обязанностей любящих, особенная номенклатура и фразеология для обозначения оттенков чувств и душевного состояния влюблённых.

Любовь делалась своего рода «наукой», и в этом случае знание её «прав» или «законов» («Законы любви» – таково название несколь­ких провансальских поэтик) стало обязательным для трубадура, слагавшего любовные стихи.

Согласно этой схеме, перепевавшейся на все лады, любящий робок, бледен, должен скрывать своё чувство от ревнивого мужа, как и от злых доносчиков, врагов истинной любви. Для безопасности он избирает себе псевдоним, свою даму называет вымышленным именем. Возлюбленная тоже идеализируется. Она ставится им на пьедестал как средоточие всех добродетелей – «прекрасная дама», своего рода земное божество.)

Эта шаблонная, школьная поэзия, часто облекавшаяся в вычурную форму, соседствовала с истинными произведениями искусства, приникавшими к живому роднику народного творчества. Многогранности провансальской поэзии соответствовала сложность её песенных или литературных источников.

Основным истоком её является народная поэзия, подвергшаяся, однако, в рыцарской среде коренной переработке. Стилистический анализ доказывает родство большинства жанров провансальской лирики с разными видами на­родной песни и старинной народной обрядности.

Так, например, тенсона воз­никла из «прений» двух жонглёров-потешников, не без влияния народных обрядовых игр вроде спора Зимы и Лета. Вполне ясна связь кансоны и вообще любовной поэзии трубадуров с народными весенними песнями и «майскими обрядами». Следами происхождения провансальской лирики из народной поэзии являются также строфика песен, остатки припева, картина весны и пробуждения природы как рамка для любовных мотивов.

К этому можно присоединить некоторые литературные влияния, например средневековой латинской поэзии голиардов или Овидия, с творчеством которого многие трубадуры были знакомы. Наконец, если учесть, что испано-арабская наука и философия ока­зали значительное воздействие на передовую науку и философию юга Франции, весьма возможно, что и некоторые формы и мотивы испано-арабской музыки и поэзии также оказали влияние на провансальскую лирику. Хотя у этой теории сейчас большое число сторонников, считать её доказанной всё же нельзя.

Лирика трубадуров развивалась примерно в течение полутораста лет – в XII-XIII вв. Классическим периодом их творчества является последняя четверть XII в., когда трубадуры находились в наиболее благоприятных усло­виях.

Кроме самих стихотворений трубадуров до нас дошел составленный в XIII в. сборник их биографий. Наряду с точными сведениями мы находим в них немало легенд, показывающих, как уже в те времена рисовалась жизнь поэта, склонного к необычайным чувствам и странным фантазиям. Все эти истории, несомненно, вымышлены и принадлежат к числу «бродячих» сюжетов, ибо рассказываются в новеллах про самых разных лиц.

В классический период творили два наиболее блестящих известных труба­дура. Бернарт де Вентадорн был выходцем из низов, замковым слугой, воспитанным виконтом де Вентадорн и воспевавшим сначала жену своего сеньора, а затем Элеонору, королеву Англии, на службе которой он некоторое время состоял. По задушевной мелодичности стихов, по изяществу выражения чувств он принадлежал к числу самых выдающихся трубадуров.

Вся его поэзия про­никнута любовной темой. «Тот мёртв, – заявляет он, – кто не чувствует в своём сердце нежного вкуса любви. К чему жить без любви, если не для того только, чтобы докучать другим?» Он говорит о себе: «Когда приходит весна и начинают петь птицы, я, у которого в сердце больше радости, чем у них, должен, конечно, петь, ибо все мои дни – лишь одна радость и песня, и я не помышляю ни о чём другом».

В другой кансоне он говорит: «Поэзия имеет для меня цену лишь тогда, когда она исходит из глубины сердца, но это возможно только, если в сердце царит истинная любовь. Вот почему мои песни лучше всех других песен, ибо любовь заполняет всё моё существо – рот, глаза, сердце и чувства».

Бертран де Борн, современник Бернарта, был близок старому типу рыцаря, преисполненного сословных предрассудков, буйного и сурового. Он проявил себя больше в политической, чем в любовной, тематике, был воин­ственным феодалом, принимавшим участие в междоусобных войнах, происходивших на юге Франции, который в то время принадлежал английскому королю.

Бертран де Борн сложил также несколько любовных песен. Он был влюблён в Матильду, сестру принца Генриха, и во многих других дам, но ухаживал за ними нетерпеливо и своевольно. Разочаровавшись в знатных красавицах, он сложил свою знаменитую кансону о «составной даме», в которой заявляет о своём решении впредь любить лишь созданную им самим возлюбленную: у неё будет взор одной из знакомых дам, волосы другой, шея третьей и т.д.

Но первое место в творчестве Бертрана де Борна принадлежит его сирвентам. В них он воспевает радость боя и тех благ, которые может доставить война.

Люблю я видеть, как народ,

Отрядом воинским гоним,

Бежит, спасая скарб и скот,

А войско следует за ним.

Бертран де Борн не скрывает своей ненависти и презрения к «вилланам»:
Мужики, что злы и грубы,

На дворянство точат зубы,

Только нищими мне любы!

Любо видеть мне народ

Голодающим, раздетым,

Страждущим, необогретым!..

Ибо простолюдины, по его мнению, злы, завистливы, скаредны, лживы; они не соблюдают заповедей – «пусть Господь их покарает!». В поэзии Бертрана де Борна с новым куртуазным идеалом утончённых чувств сочетается старый, примитивно-рыцарский воинственный идеал с его культом силы и меча как сред­ства получения добычи и вместе с тем утверждением своей сословной гегемонии. XIII век – время заката провансальской лирики. Причина этого в том, что на смену рыцарской поэзии идёт поэзия городская, выдвигаемая новой, более активной общественной силой.

Поэзия трубадуров не была этим уничтожена, но жизнерадостная любовная лирика почти всюду заглохла; её место заняла политическая, публицистическая поэзия горожан. Но, прежде чем замереть у себя на родине, лирика трубадуров оказала огромное влияние на развитие поэзии в соседних романских и даже немецких землях.

Начиная с середины XII в. частые поездки трубадуров в Ита­лию и Испанию явились причиной раннего знакомства этих стран с провансаль­ской поэзией, сыгравшей роль образца, который помог развиться местной поэзии, имевшей более или менее сходные общественные предпосылки. В Италии лирика трубадуров оказала влияние на выработку поэтического стиля, называе­мого «сладостным новым стилем», образцом которого является лирика молодого Данте.

В общем, прованская лирика оказалась в известном смысле родоначальни­цей всей европейской лирической поэзии. Именно она впервые выработала те поэтические формы, мотивы, образы и стиль, которые подготовили ренессанскую поэзию Петрарки, Ронсара, Шекспира, определившую развитие всей поздней­шей европейской лирики почти до середины XIX.

Раньше и определённее всего лирика трубадуров оказала воздействие на северофранцузскую поэзию. Здесь рыцарская лирика возникла, хотя и с некото­рым запозданием, из тех же корней и на той же общественно-культурной основе, что и на юге.

На первых порах лирика развивалась самостоятельно, отличаясь сравнительной простотой форм и содержания. Но вскоре она подверглась влия­нию провансальской лирики, откуда почерпнула соответствующую философию и многие черты стиля.

В распространении провансальских куртуазных идей во Франции сыграли большую роль, помимо обычного культурного обмена между севером и югом, встречи между французскими и провансальскими рыцарями и жонглёрами во время крестовых походов, а также брачные связи между северными и южными синьорами. Расцвет рыцарской лирики во Франции был очень непродолжителен. Около середины XIII века она окончательно замирает, отступая на задний план перед лирикой городской.