Лесная ведунья три книги. Лесная ведунья Отчаянная борьба за Гиблый Яр продолжается. Веся пытается понять, что же нужно магам, чародеям и ведьмамостутпницам в лесу, полном нежити.
 Скачать 1.01 Mb.
|
|
Благодарить ей было за что - та гадость, что она на себя взяла, ей бы не ботинок стоила, а жизни - Ульгерда стара. - Не за что, - улыбнулась грустно, - к ведьмаку у меня свои счеты, он на мою чащу позарился, в лес мой гостем незваным пришел, а ты мне ключ принесла, сердечная благодарность тебе. С сомнением посмотрела на меня ведьма, да спорить не стала - магия леса моя вотчина. Ведьма же вздохнула глубоко, улыбнулась и вдруг сказала: - Словно годков двадцать с плеч. Я к тебе попрощаться залетела, опосля путь мой к источнику лежал, думала не доживу до суда ведьмовского, да ты мне жизнь подарила, хоть и не признаешь этого. И поднявшись, ведьма метлу взяла, на меня посмотрела и сказала: - Хорошая ты ведьма, Весяна, правильная. Береги себя. Когда улетала босоногая ведьма, я сидела все там же, в сумраке леса, задумчиво глядя ей вслед. Надо же, никогда не думала, что ведьма на метле может выглядеть… забавно. А оказывается, когда пятки голые из-под подола юбки гордой ведьмы выглядывают, очень даже потешно смотрится. И да, я правильная ведьма. Правильная. И поступила правильно. Я и сама это знала, просто когда это и Ульгерда сказала, на душе стало светлее. Потянувшись к ближайшему лопуху, я собрала все капли росы, что еще пряталась в стеблях травы, наполнила лист лопуха маленьким казавшимся ртутным озером, да и принялась наблюдать. Наблюдала я городок нашего барона, в который, видать после «подарка» переселился Андарион из усадьбы барона. Видеть я могла не все, только то, что чаща моя видела, а она перемещалась змеей потайной, по большей части под землей, так что сад позади двора гостиного, в котором на траве растянулся ведьмак, с девицей легкого одеяния, и сам был полугол, я видела отрывками. Сад с ведьмаком - земля сыра. Сад - земля. Сад - земля, крот. Крот попался вежливый, очень извинился перед чащей, спросил может помочь чем надо. Чаще помогать не надо было, но… у крота кротиха оказалась беременна. «Не смей!» - потребовала я у чащи. Да какой там, эта поганка уже остановилась и в красках расписывала, какой у нас замечательный лес! А как червяков-то под землей много, прямо косяками ходют! В красках, потому что это говорить чаща не может, а вот показывать очень даже. Она и показывала! Особенно крота впечатлил косяк червей под землей! В результате переговоров, в саду раздались характерные стоны, но даже они не отвлекли чащу от главного - поганка прорыла ход в мой лес для крота и его будущего семейства! Но на этом дело не закончилось - опосля чаща высунула листик на поверхность и с интересом стала следить за происходящим. Следить было за чем - к ведьмаку еще одна девица присоединилась, и теперь у него было сразу два объекта для размножения. А чаща моя такие процессы очень даже любит и уважает, а потому интерес у нее был к размножениям повышенный. Я же краснела аки маков цвет, закрывала лицо руками, подсматривала через растопыренные пальцы, и в какой-то момент смущение было вытеснено совершенно изумленным: «И так можно?» «Так тоже можно?!» «Ого, и даже так?!» «Ну, ничего себе!» А потом чаще все это надоело. Моя зараза спустя четверть часа, не менее, уяснила для себя главное - размножательного во всем действии нет ни капли. В смысле ни капли нужного семени не пролилось из ведьмака, а потому все вот это пустая трата времени. А тратить время в таком ответственном процессе, чаща считала абсолютно безответственным. Так что сердобольная выскочила из земли одним плавным движением, став девой… голозадой, увы, одеваться она все так же не считала нужным, величаво подошла к остановившейся, но уже довольно далеко зашедшей в разврате компании, и вручила оторопевшему ведьмаку, который некоторыми местами даже поник от изумления, мой букет. Потрясенный принц оторопело воззрился на букет, но на этом испытания для его психики не закончились - чаща моя разошлась во всю! И началось. Тычинки и пестики. Зерно и почва. Осеменение во всех его видах и формах! Чаща молча, но выразительно читала нотации ведьмаку, и вещала, что не гоже это, брать зернышко и совать его в лунку, потом высовывать, совать и высовывать. В ее исполнении это было оригинально - впереди лошадь с сохой, позади крестьянин с лотком, сначала разбрасывающий пшеничные зерна, а потом как умом скорбный, судорожно собирающий все что раскидал обратно в лоток. В подобном контексте разврат ведьмака приобретал вид весьма скудоумного действия, даже более чем. И вот после всего этого чаща сунула ему в руки мой букетик, презрительно воззрилась на девиц, а затем обрисовала ведьмаку мои очертания. На этом не остановилась, и сотворила из зелени мой облик… сильно польстив моей внешности. В исполнении чащи у меня была грудь раза в три больше имеющейся, талия раза в два меньше, попа… одеждой обременять мой облик эта зараза не стала, так что ведьмаку предоставили возможность полюбоваться крутыми очертаниями бедер, а опосля, еще раз презрительно оглядев всю компанию, чаща гордо удалилась под землю. Вслед за ней исчез и скудоумный пахарь сплетенный из веток ивовых, и лошадь, и соха… осталось только вспаханное «поле». Не то чтобы большое, но все грядки с земляникой пали жертвой образовательного процесса. И остался ведьмак, с букетиком. Ошарашенный. Я бы даже сказала потрясенный. А потому не сразу заметил, как… расцвел. Зато я заметила и растерялась. Принц Анарион цвел! В прямом смысле этого слова! Не знаю, что Изяслава на него наложила, но вместо того, чтобы начать покрываться бородавками, ведьмак начал цвести! Ромашками! Ромашки выскакивали бутончками на его лице, носу, руках, груди, везде в общем, и распускались! А потом упала прядь черных волос… и еще одна… и еще… Ошарашенный ненаследный принц в ужасе смотрел, как на его руках расцветают ромашки, как падают вокруг него лохмы волос, и не видел, что на стремительно лысеющей голове тоже распускаются ромашки… На этом видеть ведьмака я перестала, потому что чаща вот только теперь свалила из сада, так что далее я могла лицезреть только землю, под которой поганка лианистая перемещалась. Взмахнув рукой, вернула воду на травинки, у коих позаимствовала, и осталась ждать чащу. Хотя, явно зря. Но все равно почему-то просидела, пока Заповедная не явилась, восстав передо мной гневной лесной девой, и даже руки на груди воинственно сложила, потому как… дошло до чащи, для чего я букетик ведьмаку передавала. - А давай без нотаций, - поднимаясь, и поправляя капюшон, попросила я. - И особенно без пантомим. И на этом я поднялась, и пошла обратно к дубу Знаний. Чаща шла рядом, мрачная, насупленная, злая. Потом вдруг подотстала, и вернулась лишь когда я уже к дубу подошла, где меня ждали леший, кот и ворон. И вернулась чаща неожиданно довольная, я даже не поняла с чего бы такая радость, но тут зловредина заповедная протянула ко не руку ивовую, и продемонстрировала - там были три пряди - золотистая, рыжая и черная… И жалко мне стало русалок. А потом мне стало жалко меня, потому что кот уже все что нужно у дуба заказал, и теперь меня ждала стопка книг, да настолько внушительная, что сюда тележка требовалась, в руках все не унесешь! - Да чтоб это все к чертям провалилось! - воскликнула в сердцах. Зато чаща расцвела от счастья, и… - Так, прекрати это паскудство, - потребовала я, едва она начала мне на пальцах показывать, что надо делать, чтобы вот это все не учить. *** Домой возвращались все мрачные и злые - чаща достала. Как есть достала! Я ее посылала за тележкой раз десять, но каждый раз эта поганка возвращалась с какой-то гадостью не толкательноспособной! Нет, как молоко для ребенка воровать, так на это она способна, а как нормальную тележку у крестьян позаимствовать, так это нет! Она таскала только то, что прогнило до такой степени, что и на растопку не годилось! В итоге пришлось звать на помощь кого ни попадя. Итого, к избе моей вышли суровые, мрачные, злые… а некоторые вроде меня еще и вспотевшие. А я всего восемь штук тащила. Основную массу на себя леший взял, две книги нес кот, одну ворон, часть на оленей распределили, хорошо хоть зайцев встретили, те тоже помочь взялись. Охранябушка мой, тоже явно притомившийся за день, как раз на огне суп варил, но увидев нас, все равно встал, ко мне подошел, освободил от тяжести неимоверной, а я уже такая уставшая была, что чуть не рухнула, только и хватило сил на хриплое: - Спасибо. Архимаг взглянул сурово, вздохнул и спросил: - А тележку для этого всего взять не додумалась, да? У меня даже слов не нашлось, чтобы ответить. А потом я на избу свою, в которую маг ушел, глянула да и… оторопела. Изба моя выросла! Не маленькая и замшелая теперь была, а чистая, деревянная, светлая, с окнами… и без казана моего, самого большого, самого хорошего, такого нужного, что еще ни разу не использовала, настолько я его берегла! Я… но не охраняб мой. - Ирод окаянный, - я клюку подпрыгавшую ко мне подхватила и бросилась к казану, - ирод, ты чего уделал то? В казане булькало что-то вязкое, сосной пахнущее, и вот гарантированно не отмывающееся! - Не трогай, - обернувшись через плечо, сказал архимаг, - обожжешься еще. С тебя станется. И суп не трогай, сам налью. Иди лучше руки помой. Тут уж даже леший за меня оскорбился, от чего трещать начал. Он всегда трещит, когда в ярость приходит - у него мускулатура древесная, а поверх деревянная же кора, вот она и трещит, когда лопается. - Охолонись пожалуйста, - попросила я, - печать сниму, и уберется отсюда… умный такой. И тут случилось страшное - я же к казану со смолой подбежала, а я ведьма, а охранябушка, он же архимаг, а печать, она же криво наложена, а изба - мужик же ее с применением магии строительствовал… Треск! Грохот! Смола которой бревна конопатили, обратно в казан! Бревна в хлам! Крыша вниз! А я вверх и бегом, почти до самой изгороди. А потом стихло все. И только пыль, оседающая медленно, костер простестно шипит, затушенный пролившимся супом, у супа выхода не было, на него бревно наехало, да основательно причем. И в общем… лежу на руках у охранябушки, смотрю на него выразительно, а маг меня держит, на разруху взирает, и зубы яростно сжимает. Красота, идиллия. И злой вопрос лешего: - Маг, это что сейчас было-то?! Охраняб мой промолчал, только желваки под смуглой кожей дергались, выдавая ярость, причем злился мужик на себя, исключительно на себя, и оно как бы правильно, да только: - Лешинька, ты не злись, - попросила друга верного. - Охранябушка и сам не рад, чему уж тут радым быть, весь денечек почитай работал и все зря. Жалко мне его было, да, скрывать нечего. Руку протянула, по щеке погладила, я лешего так часто успокаивала, просто во всех остальных местах можно было себе занозу загнать нехилую, а лицо леший полировал каждое утро, так что там не кололось. Да только леший от моего прикосновения так не вздрагивал, и голову резко не опускал, и взгляда синего, пронзительного у лешего тоже не было, и сердце у лешего не начинало биться так, словно вырваться из грудной клетки хочет… - Ты не печалься, не тужи, охранябушка, - улыбнулась я сочувственно, - печать тебе наложили плохо, нечеткая она, нестабильная. Видать сражался ты до последнего, на алтаре, обессиленный, и то ужом извивался, вот и не вышло у них с раза первого-то. Догадываюсь, что тогда-то рабский ошейник на тебя и надели, а дальше… Про дальше, говорить явно не стоило. Но охраняб мой тихо произнес: - Все равно сопротивлялся. И ты права, ведьма, сражался до последнего. Одного архимага за Грань отправил, второму недолго еще ходить, третий вот… жив пока. А теперь скажи мне, что не так с печатью? Я с рук его соскользнула, на дом полуразрушенный посмотрела, на охранябушку, злого, напряженного, на друзей верных и вымолвила: - Силен ты, маг, очень силен. И сила твоя рвет печать, терзает ее, словно волк голодной зимой, и сломает печать твоя силушка. Сломает, охранябушка, быстро сломает. Да только ничего хорошего в том нет - сначала печать твоя падет, а потом и разум. Маг ничего не сказал, лишь смотрел на меня глазами синими, стылыми, обреченными. - Не печалься, говорю, - перехватывая клюку свою поудобнее. - Ну печать и печать, с кем не бывает, снимем. - Как? - выдохнул маг. - Как-нибудь, - ну не было у меня ни ответа, ни плана. - Но точно снимем. И ударив клюкой оземь, прошептала заклятие: - Где на свет родился, там и пригодился! Такое себе заклинание, его местные давно подхватили и превратили в поговорку, имея ввиду совсем иное, да и про людей, а заклинание то было древнее, и живым оно подходило едва ли - в единый миг обратились бревна трухой прогнившей, ветром взмыли над кронами могучих дубов да и понеслись в те места, где спилили их без жалости, да в сплав по реке пустили, а оттуда, ибо более неоткуда, русалки их и принесли. Не русалки, а несушки какие-то. - Ведьма, хорошая же была древесина, - тихо сказал охранябушка. - Хорошая, - согласилась я, - да не в моем лесу рождена, не в моем ей и гибнуть. Ты остальные бревна с досками где брал? - Леший принес, - говорил маг холодно, зло говорил. - Вот впредь к лешему за древесиной и обращайся, - посоветовала я, и прошла в избу… В то, что от нее осталось. Поднялась тяжело по ступеням, прошла в дом, села на лавку у печи, осмотрелась. Хороший вид был. Вообще из любого места, где вместо четырех стен, одна одинешенька осталась, вид хороший. Панорамный такой. Просто вот смотри и радуйся! Правда одно бревно обзору мешало, конечно, но досадовать на него смысла не было - все, на чем крыша сейчас держалась, это последняя выжившая стенка и это самое бревно, замшелое, конечно, но крепкое. Домовой высунулся из печки, огляделся, крутя вихрастой головой, исчез, а вскоре протянул мне тарелку с бутербродами. Взяла молча, сгребла бутерброд с тарелки, остальные на лавку поставила да и принялась вечерять, ужинать в смысле. Хороший вышел ужин. На свежем воздухе оно завсегда так - любая еда вкусной покажется. - Ну, чего встали? - спросила у книгоносителей. - Проходите, ужинать будем. - Чем? - вопросил кот. - Чем бог послал, - решила я. Леший окинул охранябушку внимательным оценивающим взглядом. - Лешинька, я лесная ведунья, но даже как ведьма, честно тебе заявляю - каннибализм не есть добро, и участвовать в нем я отказываюсь. Леший с магом переглянулись, осознали, что делать нечего, да и направились к избе. Маг внутри, если можно выражаться «внутри» по поводу одностенного здания, пробыл недолго. Поднялся, осмотрел остатки моей избы, проверил, хорошо ли держит крышу бревно замшелое, а опосля ушел. Вообще ушел. Без него книги заносили, после недолгих размышлений, сложили все на печи, я этой печью все равно никогда не пользовалась, в ней домовой жил. Потом я зверей отпустила, а потом, стараясь не замечать косой взгляд домового, за клюку взялась да и посмотрела, где мой охранябушка. А как увидела, с трудом на ногах удержалась - маг нес. Нес здоровенный котелок, судя по тому, как сжимались листочки на деревьях, котелок тот горячий был, а на нем, на крышке, снедь стояла - круги колбасы копченой, сало копченое тоже, сыр белый, под полотенцем стиранным, хлеб едва из печи. Да только напугало меня не это все! Ударила клюкой оземь, сокращая путь охранябушки, да и осела на ступени, чудом сохранившиеся, а саму трясет, даже руки дрожат. А маг почти не удивился, когда прямо из лесу на двор мой ступил. И мимо меня прошел, неся тяжесть такую без труда совсем, и только поставив котелок на пол в остатках моей избы, назад вышел, ко мне подошел, сел передо мной на корточки, в глаза заглянул и спросил: - Ты чего такая бледная, ведьма? Огреть бы его. Вот прямо клюкой этой и огреть, но меня так трясло, что боюсь это не я клюку сейчас держала, а она меня поддерживала. - Ведьма, - маг посуровел, - ты чего? А может хватит у меня, силушки то, врезать ему, а? Но нет, сил не наблюдалось, плакать только очень хотелось, от облегчения, что ли. - Весь, - от волнения архимаг даже про свое извечное «ведьма» позабыл, - чего ты волнуешься? Я в деревню сходил, дров наколол, скотину от хворей полечил, людей некоторых, селяне и отблагодарили, только просили котелок назад вернуть. А, и да, кузнец за руку восстановленную благодарен очень был, сказал ножей тебе сделает, ритуальных, как полагается. Вот тут уж я взвыла. И клюку бы выронила, да та стоять рядом осталась, а меня трясло уже, да так, что не передать. - Охранябушка, родненький, ты что творишь? - вопросила голосом дрожащим. - Я понять не могу, тебя при рождении головушкой обронили, или ты опосля приговора несправедливого умом тронулся? Маг отшатнулся, затем вскочил, гневный, яростный. А я, я все понять не могла. - Ты мне прямо скажи, - продолжила, слабым голосом, - ум то у тебя есть, али вышел весь? - Ведьма, ты меня оскорбить пытаешься? - глухо вопросил маг. А я смотрю на него, да и думаю - как сказать-то, чтобы дошло, наконец?! - Охранябушка, - я тоже встала, да на ступеньку, так что росту мы теперь были почти равного, - я Лесная Ведунья, понимаешь ты? Для всех в округе, я бабка старая, карга страшнючая, питаюсь поганками да лягушками, понимаешь? Ты, скудоумный мой, что людям то сказал, когда за еду работать взялся?! Мужчина оскорбился, по поводу «за еду работать взялся», но ответил: - Сказал что раб, у ведьмы лесной служу. - Ой дураааак, - простонал кот Ученый. Ему маг ничего не сказал, лишь на меня посмотрел. А я… а что я. Как стояла, так и села. Посидела, поглядела вдаль, на лес, подышала, успокоилась, а затем тихо, но жестко сказала: - Слушай меня внимательно, охранябушка. Твою печать криво наложили, да только переделывать не стали не потому, что сопротивлялся ты, а потому как смысла в том не видели. Ты быстро смекнул, что я тебя могу убить и через убийство твое в силу войти, потому как ты только от ведьм, видать, подобного и ожидаешь. А вот от магов нет, и от принца Анариона ты такого тоже не ждешь, не так ли? |