Лесная ведунья три книги. Лесная ведунья Отчаянная борьба за Гиблый Яр продолжается. Веся пытается понять, что же нужно магам, чародеям и ведьмамостутпницам в лесу, полном нежити.
 Скачать 1.01 Mb.
|
|
- Стой! Веся, остановись! Пожалуйста, прекрати! Я понял. Верну, сейчас же верну, свои силы не трать, если не ради себя, то ради меня хотя бы! И остановила я зов. Даже не знаю, почему остановила. Ведь знаю что он маг, что веры ему никакой, что добра от него ждать не следует, а все равно остановила. Потянулся охранябушка, на руки легко подхватил, на миг к губам моим прижался да и спросил: - Прямо лешему передать? - Да… - прошептала почти беззвучно, - на траву нельзя, в Сосновый бор нельзя… лешему только, мне земли касаться нельзя… - Понял, - почти беззвучно ответил маг. - Спасибо… - едва слышно выдохнула я. Из последних сил выдохнула. *** Ветер в лицо. Потом солнце, лучики солнечные сквозь ветви деревьев… Гул земли, скрип дерева, и рык лешеньки: - Маггггг! Ничего ему Агнехран не ответил, продолжил стоять там, куда принес - на самой окраине леса Заповедного, но прежде чем отдать меня лешему, ему и сказал: - Ребра сломаны. Молча леший меня у мага забрал, молча да бережно, с осторожностью великой, и лишь опосля того, как к себе прижал, архимагу и ответил: - Аспида за то благодари. «Лешинька, не надо о том…» - попросила мысленно. Да леший меня слушать не стал. - Сррразу сказал тебе, маг, беда с тобой, беда за тобой, беда над тобой. Ты - беда. И тебе о том ведомо, Агнехран-маг. Промолчал архимаг, ничего не ответил, но и не ушел - рядом стоял. Молча, но стоял. И смягчился леший, сказал устало: - Там, в Гиблом яру, есть то, ради чего последняя ведунья его своим лешим пожертвовала. Что-то, с чем чаща Заповедная не справилась, от того ведунья и отдала почитай сердце свое, половину себя. - Я… - начал было Агнехран. Да получил яростное: - Не лезь! Уж я с силами собралась, думала вмешаться, но охолонился мой лешинька, да так сказал: - Того лешего захоронили заживо. Заживо, маг. Что там - мне неведомо. Но скажи мне, Агнехран-убийца ведьм, если хоть что-то, ради чего ты бы Весю убил? - Нет! - мгновенно ответил охранябушка. Сразу ответил. Не задумываясь. Не сомневаясь. Искренне ответил. От всей души. И тогда леший сказал: - А ведунья Гиблого яра убила. Того кто был для нее важнее жизни. Вот и думай, Агнехран, к чему столь отчаянно стремишься, ради чего взялся ведунье моей помогать, да о какой цели грезишь. И тут вдруг Агнехраг вопросил: - О чем ты, леший? Заскрипел леший, заскрежетал, да и ответил: - Пустое, маг. И развернулся, меня унося. - Леший!!! - от крика архимага-Агнехрана словно деревья содрогнулись. - О чем ты сейчас? Но леший молча меня в лес уносил, не оборачиваясь. - Что значит «ради чего взялся ведунье моей помогать»?! Дьявол тебя раздери, леший! Что ты ей наговорил?! Леший! Но открыл лешинька тропу заповедную, и шагнул на нее, ни на миг не останавливаясь. - Леший!!! И крик стих, растворился в пространстве, тихо стало, только деревья шумят. «Как аспид нашел тебя?» - мысленно лешинька спросил. «Леся», - теряя сознание, ответила я. «Ясно» - мрачно произнес леший. А я в темноту проваливаясь, лишь об одном попросила: «Блюдце серебряное принеси, да яблочко налив…» На большее сил не хватило. *** Ночь… День… День… Ночь… Боль отступала медленно, но отступала. Кем бы ни был целитель, которому Агнехран поручил перебинтовать меня, но дело он свое знал - не давил гипс, не пережимал, лишь каркасом служил, да поддержкой фиксирующей. От того поворачиваться уж смогла без боли, сидеть жаль пока сложно было, но теперь, когда леший приподнимал, хоть есть могла, от боли сознание не теряла. А на третий день, когда леший ушел, потянулась к блюдцу серебряному, яблочко наливное по нему пустила, да и прошептала имя одно, то что гнала от себя все эти трое суток: - Агнехран. Засияло, засветилось блюдце сразу же, отразило лицо бледное, тревогой искаженное, измененное. Под глазами круги черные, скулы резко выделяются - осунулся весь, волосы кое-как собраны, а на бледных губах улыбка едва заметная, зато облегчения полная. - Веся, - видать сказать хотел, да не вышло, лишь шепот хриплый послышался, - Весенька…Веся! И лицо ладонью закрыл. А мне бы руку протянуть, плеча его коснуться, волосы черные словно смоль успокаивающе погладить, да только и говорить тяжело, не то что двигаться. Маг же руки от лица убрал, вздохнул, словно груз с плеч сбрасывая неподъемный, да и спросил прямо: - Где ты? - Не знаю, - говорить не получалось, лишь шептать едва слышно.- Лешинька далеко унес, даже Воде не сказал куда, и чаще меня не найти сейчас. Хотел было Агнехран сказать что-то, очень хотел да не стал - лишь побледнел сильнее и промолчать себя заставил. - Ты не тревожься обо мне, - попросила тихо, - и за целителя и за гипс спасибо тебе, так лучше, и заживет быстрее и почти не больно уже. А он ничего не сказал, лишь челюсти сжал, да так, что на скулах желваки обозначились. - Не гневайся, не стоит… - прошептала ему. Глаза прикрыл на миг, голову опустил, дышит тяжело. Потом резко голову вскинул, глаза темные сильнее потемнели, сглотнул нервно, да и спросил: - Ты ела сегодня? Странный вопрос, но все равно ответила: - Да, лешинька покормил, вот только ушел. Кивнул Агнехран, ответ принимая, да следующий вопрос задал: - Лежишь на чем? Посмотрела с недоумением на пол - на чем-то лежала, а на чем? - На чем-то, - ответила, пытаясь определить на чем. - Понял, сейчас, - быстро сказал охранябушка. Поднялся, из поля зрения моего исчезая, и так тоскливо стало, так одиноко, чуть слезы на глаза не навернулись. Но тут вернулся он. Сел за стол обратно и мне приказал: - Руку протяни, коснись блюдца. И усомниться бы мне, не доверяться, но в глаза его синие взглянула и протянула, руку-то. А он молча сунул мне сверток тугой, и вытащила я покрывало. Да не простое - легкое как пух, теплое как от печи тепло сухое, ласковое. Закуталась в него как могла, легла, глаза закрыла - хорошо так, только вот сил уже не осталось, поспать бы. - Веся, не спи, - попросил так, словно взмолился. Я себя заставила глаза открыть. - Соберись, не ведаю, как сил у тебя еще хватает на то чтобы жить да дышать, только, Веся, еще мне от тебя одно усилие потребуется. Кивнула молча, глаза изо всех сил, но открытыми держать пытаюсь. - Это травы, - Агнехран потянулся, да придвинул к блюдцу пузырьки с настоями разными. - Никакой магии, ничего волшебственного, только травы. Да придвинул он то, что давно рядом было. Что наготове, видать, держал. Что… - Охранябушка, а ты спал то вообще? - спросила встревожено. Одним взглядом он мне ответил. Только взглядом, но таким, что ясно стало - не спал. Ни секунды не спал. Меня ждал. Подготовился вот и ждал. Все это время. - Тут три травы - зверобой, девясил, гуарана. Сам варил, сам дозу рассчитал. Выпей сразу. И пузырек мне протянул. Затем замер, словно забыл что-то, или только сейчас понял. На меня посмотрел, на руки мои слабые, да быстро из пузырька пробку вынул, и открытый уже мне передал. Улыбнулась заботе такой, когда даже в мелочах позаботился, и ни спрашивать не стала, ни сомневаться. Как есть взяла, кое-как приподнялась, да все до дна пусть и с трудом, но выпила. О том, что на пол рухнула, поняла, лишь когда покатилось что-то прочь звеня. Тогда и глаза открыла, и догадалась что сознание потеряла, пусть и на миг, но потеряла, и что пузырек укатился куда-то в темноту и не доползу я до него. Ну, так если подумать, доползла бы, только стон глухой, полный отчаяния и бессилия заставил вспомнить, что не одна я тут. С трудом на бок повернулась, на бледного, такого бледного, что и смотреть страшно Агнехрана посмотрела, а он с таким отчаянием в ответ, что захотелось яблоко от блюдца забрать, связь прерывая. - Нет, только не это, Веся, - простонал, словно понял, о чем думаю.- Да, тяжело тебя видеть такой, спорить не буду, но не видеть тебя, от неизвестности подыхать, оно в сотни раз хуже. Не прерывай связь, я же с ума сойду. И я не стала. Легла как смогла, в плед пуховой закуталась, да на охранябушку посмотрела, а в голове словно шум нарастает, но и легче становится, тепло в груди разливается. Хорошие он травы подобрал, правильные, только вот: - Значит, сам варил? - спросила шепотом. - Сам, - глухо ответил, сглотнув судорожно. Усмехнулся с горечью какой-то странной и добавил: - Знаешь, для себя бы не стал, у целителя взял бы, а для тебя… тебя доверить никому не смог. Ты прости. - За что? - и в правду не поняла. - Горькое вышло, - объяснил Агнехран. - Знаю, что гадость, сам пробовал, но смягчить горечь не рискнул. Прости. Улыбнулась ему, а сама только сейчас поняла - и в правду горько, очень горько, но согрелась вот, и глаза открытыми держать уже не так трудно. - Ты улыбнулась, - тихо произнес охранябушка, на меня глядя, - счастье мое, я на твою улыбку готов смотреть вечно. - А я в твои глаза, - не знаю, почему сказала. Как-то само вырвалось, непроизвольно совсем. И взгляд отвела быстро, и поняла вдруг, что лежу не знаю в каком виде, волосы не чесаны, умываться то умывалась, леший помог, а вот волосы встрепанные, да и сама не лучше, и…И что же это я делаю? И как-то сразу стыдно стало, и смутилась, и что ж творю-то, нельзя же так! И… - Глаза не совсем мои, - вдруг произнес Агнехран. И я о сомнениях своих всех разом позабыв, удивленно на него посмотрела. - Они когда-то голубые были, - продолжил маг. Вроде так спокойно продолжил, размеренно, а сам что-то искал судорожно, перебирал в ящике стола своего. - А… а потом что? - спросила, любопытства не сдержав. - А потом намудрил с заклинанием ночного зрения… да где ж она, чтоб ее! - непонятно на что выругался. - И что, в темноте видишь? - я поудобнее легла, руку под голову положила. - Не так как хотелось бы, - он все еще искал что-то. - Но лучше, чем прежде. А, вот! И достал из стола коробочку. Размером с ладонь, золотой лентой красиво перевитую. Подарочная упаковка была, такую покупают в подарок, подарком и вручают. В особенно дорогих магазинах подарки именные делают, вот и на тут поверх коробочки было выгравировано «Для Веси». Глянул маг на гравировку, на ленту золотую, на меня никакую, да одним движением порвал и обертку, и ленточку. Крышку снял, и мне открытую коробочку протянул. - Осторожно, не рассыпь, - попросил, видя как руки у меня дрожат. И я осторожно. Осторожно взяла, осторожно на пол положила и дыхание задержала, увидев, что внутри оказалось. Это был мармелад. Ягодный, очень дорогой, очень полезный, очень… для меня. Совсем весь для меня. Где каждая мармеладка была из тех ягод и фруктов что я люблю. Малина, земляника, яблоко, смородина, морошка. - Спасибо, - прошептала, стараясь слезы навернувшиеся сдержать. - На здоровье, - очень тихо, ответил он. На него я не смотрела, казалось взгляну только и слезы сами с ресниц покатятся, так что на мармелад смотрела, выбирая. Выбрала яблочный…Да зря видимо, был у него привкус горечи. Горечи по загубленной мною посаженной яблочной роще, что пришлось погубить мне же. Больно… - Знаю про яблони, - вдруг сказал Агнехран. - В приморье яблоневые саженцы закупил, Савран купец твой, уже перевозит, мужики деревенские сажать помогают. Сорт хороший, быстро растет, плодоносит уж на второй год. Не печалься, хороший сад будет, лучше прежнего. Замерла я. С мармеладкой во рту, со слезами на глазах, на мага смотрю и только одно сказать смогла: - Как?.. Улыбнулся, платок достал, мне протянул, да едва взяла, он тем воспользовался - к пальцам моим прикоснулся. На мгновение сжал, словно удержать хотел, но отпустил. Себя превозмогая отпустил. А когда лицо вытерла, об одном попросил: - Связь не разрывай. Да как же это «не разрывай»? У меня сил не много, то что говорить могу уже чудо, а сколько смогу, я же не знаю… - Пожалуйста, Веся. Вроде говорит, только говорит, а такая тоска в голосе, такая боль, такая мольба. - А ты сам-то как, охранябушка? - спросила, руку под покрывало пряча, да сильнее закутываясь. - Хорошо, - улыбнулся он, да только у меня глаза сами закрывались, так что может и почудилось, - теперь хорошо… Спи, моя Весенька, спи. *** Ночь… Утро… Тепло ладони, что сжимает мою ладонь, такое надежное, родное тепло, и касание нежное, осторожное, такое бережное. Стук в дверь, и чей-то голос издали: - Лорд Агнехран. Господин? - Исчезни! - хриплый голос охранябушки. - Но император… - Исчезни. - Вас понял, - стушевался кто-то далеко. И, кажется, исчез. Вот только сон исчез тоже. Я открыла глаза и поняла, кто держал меня за руку. Маг проснулся тоже, обнаружил, что спал сидя за столом и что моя бледная ладонь в его руке. - И… император там у тебя, - прошептала, глядя на самого заспанного мага в моей жизни. - Подождет, - сжав мою руку крепче, видимо, чтобы не сбежала, ответил Агнехран. Улыбнувшись, сообщила о другой неизбежности: - Рассвет, лешинька сейчас придет. И ладонь мою отпустили. Нехотя очень, но отпустили. - Не позволяй ему забрать блюдце, - хриплым ото сна, но уверенным голосом потребовал архимаг. А я все равно улыбаться не перестала. Видимо утро было такое улыбательное, когда улыбаешься вопреки всему. - Обожди мгновение, - попросил охранябушка. Встал быстро, отошел куда-то, умылся быстро, вернулся за стол, пытаясь с мыслями собраться. Затем к делу перешел. - Девясил выпей, - и передал мне первую бутылочку. Взяла с благодарностью. И тут он сказал: - Стой, дай обратно. Отдала. Охранябушка быстро пробку из бутылочки вынул и мне уже открытую отдал. Заботливый. Я с трудом поднялась, села кое-как, настой выпила, мармеладом заела. С мармеладом было терпимо, а так горько до невозможности. - Что сейчас делать будешь? - спросил Агнехран, встревожено к чему-то прислушиваясь. - Там видно будет, - вернув ему бутылочку, ответила сонно. - С лешинькой поговорю, узнаю, как в Гиблом яру дело продвигается, и раз легче мне уже, книги возьму, многое узнать-выучить надобно. Поглядел на меня Агнехран так, словно сказать что-то хочет, да каждое слово обдумывает, словно должен сказать, да не решается никак, словно… - Веся, - выдохнул судорожно, в глаза мне глядя, - я тебе сейчас скажу, а ты сделай дело доброе - запомни. Навсегда запомни - что бы тебе ни сказал тот дьявол, чтобы ни сказал твой леший, но единственная причина, по которой я помогаю тебе, в самой тебе и заключается. Ни в тайне Гиблого яра, ни в желании заполучить технологии чародеев, ни в стремлении обладать силой кругов Жизни и Смерти, а в тебе. Застыла я, мармеладку до рта не донеся, просто застыла. Я ведь не спрашивала, я оправданий не просила, я ничего не требовала. Знаю ведь что маг, знаю каковы маги, все знаю, потому и не спрашивала ни о чем, так зачем… лгать? И я взгляд опустила, навернувшиеся слезы скрывая. - Веся, - сказал шепотом, а я вздрогнула так, словно оглушил криком, - забудь об их словах, да о другом вспомни. Вспомни, в какой ритуал вмешалась, когда меня спасла. Вспомни, что с Гиблым яром сделать хотел. Вспомни и сопоставь. Коли нужен мне был бы Гиблый яр, разве стал бы я пытаться уничтожить его вместе со всеми его тайнами? И соскользнули слезы с ресниц, прямо на плед теплый пуховый. - Веся, - простонал Агнехран, - если мне не веришь, разуму своему поверь. Усмехнулась я, слезы вытерла, а взглянуть на мага так и не смогла. Не умею я врать, не мое это, от того и сказала на него не глядя: - Разуму поверить должна говоришь? - еще две слезы с ресниц сорвались вниз. - Напрасно ты о разуме заговорил, лорд Агнехран, напрасно. Ведь мой разум основывается на опыте, а опыт безжалостно напоминает о том, что маги делиться своим не любят. Ох и не любят. И да, ты в Гиблый яр отправился, чтобы уничтожить его. Но вот ради чего уничтожить, это уже вопрос. Быть может ради меня, как ты и сказал, а быть может… - и я заставила себя взглянуть на побледневшего архимага. - Быть может, чтобы тайна об этих кругах не досталась никому? Теперь замер Агнехран. Не дышал почти, не двигался, не… не пытался и дальше лгать? А когда рот открыл, остановила я его тихим: - Не надо. Не лги. Не уговаривай. Не убеждай. Я же ни о чем не прошу тебя, Агнехран, я ничего у тебя не требую. Простонал глухо, да с таким отчаянием, что захотелось руку протянуть, да его руки коснуться, успокаивая. Но поздно уже, слишком поздно. - Веся, - он мое имя как молитву произнес, - Веся, клянусь тебе, я… - И я тебе клянусь, - прошептала, вновь перебив, - я клянусь тебе, охранябушка, что как ведунья Гиблого яра уничтожу оба чародейских круга, и Жизни и Смерти. Потому что несут они смерть и разрушение, а это теперь мой лес, и я обязана его защищать несмотря ни на что. И я увидела, как потемнел его взгляд. Вот были глаза цвета летнего неба перед грозой, а вот стали совсем темные, страшные, жуткие. И я увидела в них страх. Настоящий, чудовищный страх. - Веся, - голос мага дрогнул, - не смей! Многого я от мага не ждала, негодования ожидала, конечно, гнева, но чтобы вот такого? Такого не ждала. А Агнехран вообще как с цепи сорвался. - Не смей приближаться к этим кругам! Ни живая, ни призрачная, ни какая бы то ни была еще! Не смей, слышишь?! Слышать то я слышала, да только… я еще и видела. И не злобу я видела, не гнев, не желание славы - я видела страх. Чудовищный, гнетущий, раздирающий на части страх! Только страх. Страх и ничего более! Страх такой, какой видеть еще не приходилось мне. Страх, от которого кровь в жилах стынет. И это не абстрактный ужас был, не сторонний, не обезличенный - это был страх за меня. Исключительно за меня. И коли не была бы я ведьмой - не увидела бы, а так… - Охранябушка, - дрогнул мой голос, - ты… - я поверить не могла сама, - ты что, за меня боишься? Моргнул маг, глаза его округлились, и потрясенный Агнехран севшим голосом хрипло переспросил: - А ты что, только сейчас это поняла?! Пожав плечами, пояснила: - Да я не поняла ничего, я просто вижу. Шумно выдохнув, архимаг взял себя в руки, вот только… страх, он черною тучей над ним был, и он рос, стремительно. - Все, я спокоен, - заверил меня Агнехран. Я головой отрицательно покачала и осторожно сообщила: - Нет, вообще не спокоен. Страх только растет. И очень стремительно. Охранябушка, я… И тут в темной туче растущего даже уже не страха, а черного ужаса, сверкнула молния и сорвался мой маг на крик: - Да какого черта ты туда сунулась, ведьма недоученная? Без артефактов! Без поддержки! Без защиты! А я все понять не мог, откуда такие повреждения! Да чтоб тебя, зараза неугомонная! Куда ты к дьяволу полезла, Веся?! А я еще на поводу пошел! Лешему ее вернул! Да тебя к постели привязать надобно было, чтобы не совала никуда больше носик свой симпатичный! Веся! Веся, не смей! Ве… И я быстренько оп, и откуда только силы взялись, да прыть недюжая, яблочко-то наливное хвать, связь разрывая. И рухнула на плед теплый, пушистый, глядя в потолок пещеры потайной и чувствуя, как растет-ширится улыбка на губах моих. И хорошо так, несмотря ни на что, так хорошо… Потому что фраза - «Валкирин, ты сможешь! Поторопись, Валкирин!» она очень сильно от фразы - «Да тебя к постели привязать надобно было, чтобы не совала никуда больше носик свой симпатичный!» отличается. Разительно сильно. Тиромир, хоть и любил меня, так любил, что цветы распускались, он от меня помощи требовал, он меня не жалел… а Агнехран не о себе - обо мне тревожится. Не за себя - за меня переживает. Не о деле - а обо мне думает. Мыслимо чтобы маг, да вдруг о ком-то заботился больше, чем о деле своем? Мыслимо ли думать о подобном, мыслимо ли полагать… А вот думает же. Заботится. Переживает. Не за Гиблый яр, не за два круга силы чародеями оставленные, а за меня волнуется. За меня… и тепло на душе так от мысли этой, так тепло, что улыбка с лица не сходит. Кое-как поднялась, волосы причесала, вернулась к блюдцу, в плед шерстяной закуталась, вновь яблочко наливное по серебряной поверхности пустила, да и произнесла имя почти родное: - Агнехран. Засветилось блюдце, и показало мне помещение интересное. Уж до того интересное, что я сразу-то на мага и не посмотрела - все картиной за спиной его любовалась. Уж было чем - полки стенные в щепки, книги в кучу свалены, тьма бешенства бессильного в воздухе клубится. Вздохнула тяжело, на мага взбешенного поглядела, да и сказала примирительно: - Охранябушка, не серчай понапрасну, не гневайся. И успокойся, поводов то переживать нет у тебя. Закрыл маг глаза, ладони в кулаки судорожные сжаты, по скулам желваки плетью нервно дергаются, лицо бледное от гнева и… и родное такое. А я, я объяснить попыталась: - Ты пойми, Агнехран, другого пути не было у меня, и выбора не было иного - от навкар лесу беды много, от каждого шага ее гниль расползается, да гниль заразная. Сама я им не соперник - с одной бы еще с трудом, да справилась бы, а как вторая пошла, третья, четвертая… Все что мне оставалось - Ярину усилить, это и сделала. - Дура,- очень тихо сказал охранябушка. И глаза открыв, так на меня посмотрел, как не на дуру глупую глядят, а на женщину, да самую любимую. - Одно говоришь, о другом думаешь, - без обиняков сообщила с вызовом. - Ведьма, - усмехнулся охранябушка. А потом вдруг сказал: - Знаешь, жена из тебя будет хорошая. Лучшая на всем белом свете, ведь чтобы не сказал, пусть даже и в сердцах, правду все равно видишь. Улыбнулась, и на душе тепло так, хорошо, светло очень. И хочется этот миг остановить, просто остановить, чтобы хоть отогреться, да только, раз уж лучше мне стало, пора за дела приниматься, и дела серьезные. - Весь, - тихо Агнехран позвал. Я взгляд на него вновь подняла. А он, хоть и злой был, хоть и гневался, хоть и себя с трудом сдерживал, а все же нашел в себе силы сказать: - Я тебе сердцем клянусь, жизнью, всеми своими принципами - все, что знал я о кругах тех, что они врата в мир мертвых, из которых нежить опасная путь каким-то образом да находит. О круге Жизни мне было неведомо. И я, я глядя в глаза его синие, почему-то поверила. Всей душой поверила. Не знаю почему, совсем не знаю. - Мы пытались этот путь закрыть, - продолжил Агнехран,- много, много, много… чудовищно много раз. А знаешь почему? Головой отрицательно покачала, все так же на него глядя. Улыбнулся он мне, грустно так, с горечью, да и сказал: - Ты меня Агнехраном назвала, когда об имени догадалась. «Агнехран - хранящий огонь» - это ты вслух сказала, а подумала ведь о другом, не так ли? - Так, - скрывать я не стала. Кивнул маг, ответ мой принимая, и продолжил: - Много слухов обо мне ходит. О беспощадности моей, о том, что огнем и мечом я прошел по городам, деревням, жизням да ведьмам. И это правда, Веся, отпираться не стану. Только вот поймешь ты меня, как никто бы не понял - навкары ядовиты, ты о том ведаешь. Сама сказала «где шагнут, там гниль расползается». А сколько еще ты нежити такой знаешь, что гнилью да скверной при своем появлении целые поселения за ночь отравить способна? Промолчала я, сердцем чувствовала - ответ ему мой не требуется, и так ведает, что я такую нежить знаю, к сожалению знаю. - Первое поселение, что сжечь пришлось, отравлено было за сутки, - говорил маг скупо, словно боль и горечь свою сдержать пытался, да все равно лилась она, с каждым словом выплескивалась. - Убивать упырей, Веся, легко, коли в бою. Коли упыри мужского пола да взрослые, коли нападут исподтишка, и тогда за жизнь свою борешься и уж не до морали, не до сожалений, нет других мыслей кроме как убить-уничтожить. А там городище было, Веся, - и взгляд он опустил, - на излучине реки, с трех сторон лес да тракты торговые, с четвертой река, а как шагнешь за ворота - упыри… Мужчины, женщины, старики, дети, младенцы… И замолчал Агнехран, умолк на мгновение. А потом зло произнес: - Тогда и сжег. Впервые. Без разбору. Не глядя. Все сжигал. Все что на пути попадалось. Все что гореть могло. Все огню отдал… И, знаешь, думал - опрометчиво поступаю. Как слабак. Как трус. Как эгоист, что по ночам спать возжелал без кошмаров. Многое о себе думал, и хорошего в тех думах ничего не было. Да только после, когда на пепелище стоял, себя до глубины души ненавидя, тогда домишко один рухнул. Рухнул он, Веся, подпол взгляду открывая. И поднял он взгляд на меня, пустой, отчаянный синий как лед по реке, и произнес без эмоций: - Он гнилым был, Веся. Весь. Гнилью да скверной проеденный, словно плесенью покрытый. И цепи на полу - ржавчиной разъеденные. Знаешь, за какой срок упырица может цепи заговоренные ржавчиной растворить? Я головой отрицательно покачала. - Год, - тихо ответил Агнехран. Помолчал немного и следующий вопрос задал: - А знаешь, кому домишко тот принадлежал? Снова головой отрицательно покачала. - Ведьме, - безжалостно сообщил маг. - Ведьме, Веся. Ведьме, что за трое суток до нападения городище покинула, да не просто так уехала, а подпол открыв, заклинания охранительные сняв, да первую жертву, девчонку лет восемнадцати, обездвиженной на полу оставив, чтобы сил набралась упырица. И она набралась. Уж так набралась, что на две сотни жителей хватило. Я невольно рукой за шею схватилась, крик подавить пытаясь, потому что - не могло такого быть. Не могло! Никак не могло! Мы, ведьмы, за народ свой в ответе, и не потому что так положено, а потому что - не можем мы иначе. Никак не можем. Ведьма это первая помощь на деревне. Деревенская ведьма она и роды примет, и дитенка излечит, и кто с раной, кто с болезнью - все к ней. И представить себе что Ульгерда могла бы погубить город свой… Да не мыслимо такое! Никак не мыслимо! Быть не может! Просто не может! Не такие мы… Да только я ведь и других ведьм уже знаю. Изяслава - что силу свою против всех законов сыну отдала. Славастену - что ведьмой никогда и не была. А пуще всего тех чародеек, тех двенадцать чародеек, что в ряды ведьм затесались бессовестно, да и выходит что безжалостно. - Скажешь, то не ведьма была? - прямо Агнехран спросил. Что я сказать ему могла? - Не знаю, охранябушка, - честно призналась, - Я за последние дни словно землю из под ног теряю стремительно, и на чем стоять уже не ведаю. Казалось мне один у меня враг - Славастена. Да и та не враг, а так - наставница, что не сумела мною воспользоваться, от того, и не друг, и не враг,лишь супротивник незначительный. А теперь смотри что выходит - среди ведьм ренегаты оказались, и не только чародейки, те двенадцать что случайно спаслись, да от мести не отказались, но и иные, такие как Славастена - что магини по сути, но никак не ведьмы. А еще леса Заповедные загубили же, почти все загубили, ведуний да леших в нежить обращая, и ради чего? Столько нечисти погибло понапрасну, ведь не прожить ей в лесу, что Заповедным быть перестал, столько крови пролилось безвинной, а страшнее всего то, что один, всего один лес Заповедный остался. Только один… и он мой. А значит нет у меня права на ошибку, ни на одну ошибку права просто нет. Смотрит на меня Агнехран, молча глядит, а в глазах то, что от мага никак не ожидала - понимание. Он меня понимал. Он, в крови по локоть измазавшийся, он, все проблемы огнем да мечом решающий, он, чье имя с тотальным уничтожением единым целым в умах да сердцах стало… и он меня понимал. - От того в лес не пускаешь? - тихо спросил. - Знаешь все сам, нет нужды повторять, - я колени обняла, подбородок уместила, смотрю грустно на охранябушку, а он на меня с тоской. Вздохнул, на жесткую спинку кресла своего откинулся, посидел, пристально глядя, да и так речь повел: - А давай-ка мы тебе землю под ноги-то вернем. - Давай, - улыбнулась я. Маг потянулся, взял бумаги лист чистый, перо обмакнул в чернильницу и расписывать начал: - Ныне семь из десяти территорий Гиблого яра уже под твоим контролем. Надо же, я и не знала, и не могла не отметить: - Достойно тебя господин Аедан информирует. Так информирует, что я вот новости такие опосля тебя узнаю. Улыбнулся, но объяснять ничего не стал, хоть и хотелось мне получить эти объяснения. - Чащу ты усилила, - продолжил архимаг, - нежить сгоняют к окраинам, а там мои маги в бой вступят. Как все ладно-то выходило, по словам его. Слишком ладно. От того сидела я, и внимательно слушала, на ус мотая… - Уничтожение нежити займет дня три-четыре, не более, - Агнехран на меня взглянул, на миг от листа оторвавшись, - и останется только область в центре леса, так? Кивнула, что мне еще остается. - Но ты в состоянии нынешнем с месяц туда не сунешься, я прав? - Прав, - лукавить не стала. А охранябушка не стал скрывать вздоха полного облегчения, мог бы, но не стал, доверял видимо. И вернувшись к бумаге, продолжил: - Стало быть, армию распустишь? Не понравился мне вопрос. И отвечать не хотелось, но поднял на меня взгляд Агнехран, а глаза у него цвета летнего неба перед грозой и я ответила как есть: - От ситуации зависит. Коли из круга Смерти еще навкары полезут, али какая другая скверна, сама я не справлюсь. Да и по договору с волкодлаками, мой лес им домом станет, а значит сюда понапривезут баб с детишками, а это не болотники, что на обособленной территории живут. Это волкодлаки и их ребятишки неугомонные, они везде бегают, а значит лес Заповедный к их приезду безопасным должен быть. - Значит волкодлаки остаются навсегда, - подытожил Агнехран. Промолчала я, не хотелось о таком говорить. И маг понял, а потому свернул разговор к итогам: - Значит главной опасностью для тебя сейчас круг Смерти остается и все «сюрпризы» что преподнести может. Кивнула я, сама на него смотрю настороженно. Взглянул на меня Агнехран, головой качнул укоризненно, и сказал тихо: - Не враг я тебе, Веся. Ни тебе, ни двум лесам твоим. Отвечать ничего не стала, он и не требовал. - Повторим - значит главной задачей сейчас является круг Смерти и его изоляция либо уничтожение, - и Агнехран черту внизу записей своих подвел. А я подумала - надо же, как все четко определил, и четко и сразу и без сомнений и тревог. Просто вот проблема, делаем из нее задачу и решаем как есть. И так все просто выходит, так ладно, только вот… - Первая навкара из столицы королевства была, - сообщил вдруг Агнехран. - Вторая с Ведьминой горы, третья оттуда же. Значит у чародеек не один портал, а несколько. Сейчас обыскиваем столицу. Пока обыскивали без меня, но как тебе легче станет и я туда направлюсь. Найдем. Без сомнений найдем. А вот с Ведьминой Город нужно будет подумать, меня как переговорщика, сама понимаешь… - Никто на порог не пустит, - не знаю почему, но улыбнулась я. - Да уж, ведьмы народ недоверчивый, - усмехнулся охранябушка. И тут же спросил: - Кто сейчас сдерживает нежить в круге Смерти? Улыбаться я перестала. Поразмыслила немного говорить или не стоит, и все же всю правду сказала: - Леший. Леший Гиблого яра. Нахмурился Агнехран, кончиком пера писчего постучал по листу исписанному и произнес: - Плохо, очень плохо. Сама знаю что плохо, но от вопроса не удержалась: - И почему это плохо-то? Глянул с насмешкой, сразу показав, что все понял, но ответил честно: - Сама посуди, ведьмочка моя неугомонная, ранее нежить к лесу своим ходом бежала, другого пути у нее не было. Значит, сдерживал леший портал потусторонний. А сейчас изменилось что-то, то ли леший ослаб, то ли чародейки нашли, чем ослабить его, ведь навкары прямиком через круг Смерти проходят. И я поняла, о чем он - раньше в Гиблом яру навкар не было. Твари, личи, ходуны, мертвяки, но навкары нежить иного порядка, и вот теперь они каким-то образом миновали преграду. Что тому виной? Что лешего ослабило? Чародейки ли способ изыскали, или это я по случайности да незнанию?.. - Не бледней, не пугай меня, а то я так до столицы вашей вовек не доберусь, - произнес охранябушка. Улыбнулась неловко, да той улыбки и на миг не хватило - страшно мне стало. Что если я ослабила? Я ведунья-недоучка, всего порядка леса до сих пор не знаю, не ведаю. Мне где леший мой помогал, где смекалка, а где и везло попросту, смелым да находчивым всегда везет, а еще дуракам, но не хочу о том думать. О другом сейчас поразмыслить надобно - что не так могла сделать, чем лешего Гиблого яра ослабила, и просчитать все, каждый шаг, каждое действие. - С лешинькой поговорить надобно, - сказала тихо, размышляя судорожно. А охранябушка возьми да и скажи: - А со мной? - С тобой? - переспросила растерянно. - А с тобой толку нет, я тебе если весь процесс подчинения клюки расскажу, ты ведь не поймешь в нем ничегошеньки совершенно. Помрачнел Агнехран, но был вынужден признать: - Твоя правда, Веся. Сказал, да расстроился все равно. - Агнехранушка, коли от тебя помощь нужна была в магии, я же к тебе пошла, а не к лешеньке, - попыталась успокоить. Маг улыбнулся, да улыбкой сияющей, счастливой. - Что? - спросила, не поняв реакции такой. - «Агнехранушка», - пояснил маг, и улыбка его шире стала и счастливее. - Люблю тебя, всем сердцем люблю, всей душой, всей сутью своей, счастье ты мое. Советуйся с лешим, права ты, он в этом лучше меня разбирается. Да как время будет - позови, не могу я без тебя и дня, и тревога грызет змеей ядовитой. Красная аки маков цвет под взглядом пусть и насмешливым, да понимающим, убрала яблочко наливное, от блюдца серебряного, да сидела потом еще несколько мгновений, глупо улыбаясь сама не ведаю чему. Вроде все под откос несется-катится, земля из-под ног уходит, а я себя все равно счастливой чувствую. И вот сказать конкретно от чего счастливой так ведь сразу и не скажешь, а счастье в сердце все равно весной распускается, теплой, доброй, ласковой светлой весной… И сижу я, ладони к щекам пылающим прижав, бог весть о чем думаю, а блюдце то серебряное возьми да и засветись. Откликнулась на зов, яблочко вольным по кругу бежать отправила, а едва показалось в отражении лицо охранябушки, только и поспела, что вид невозмутимый принять. - Сделаем вид, что я ничего не видел, - заверил Агнехран, и протянул мне еще пузырек, - зверобой. Взяла, бутылочка уже без пробки была, выпила, мармеладкой заела. - Ты моя умница, - похвалил охранябушка. Чуть не ответила «а ты моя», но ответов не требовалось. - Люблю тебя, - сказал маг на прощание, и забрав бутылочку, отключился. «А я тебя…» - подумала я. И сошла улыбка с лица. Заледенела. И сердце заледенело тоже, и душа от страха потемнела, потому что… влюбилась я. Да не просто влюбилась, а полюбила, всем сердцем полюбила я. И обрушилось на меня понимание этого, как лавина снежная с горы - с ног напрочь сбивая. Поднялась я, потом села, потом снова поднялась, прошлась по пещере, потом снова села, да в нервной задумчивости весь мармелад не заметила как, но доела. Сижу в итоге с коробкой пустой, и душой полной сомнений одно другого хуже и страшнее. Полюбила я. И не раба-охранябушку, а Агнехрана-мага. Полюбила так, что доверяю ему не глядя. И ведь нельзя, нет веры магам, кому как не мне это знать, а полюбила и доверяю вопреки всему. И ведь предаст, нанесет удар в спину рано или поздно, и от предчувствия той боли сердце уже сейчас сжимается, а все равно люблю, самой себе смысла врать нету никакого. Раздались шаги лешего, тут пещера, ему сквозь толщу каменную проходить сложно, вот и вынужден пешком, затем появился друг мой сердешный, да увидав меня сидящую, а не лежащую без сил на полу, остановился лешинька, да и спросил: - Никак полегчало тебе, Веся? - Вообще не полегчало, - выдохнула испуганно, - все только хуже стало, лешинька. Во стократ хуже. Итак, страшно мне было, а теперь страшнее некуда, ведь одно дело опасности извне опасаться и совсем иное - самой себя. Подошел леший медленно, передо мной казанок с ухой поставил, ложку всучил, краюху хлеба в полотенце завернутую, и спросил прямо: - Маг? - Маг, - прошептала я. Ухи не хотелось, ничего не хотелось, страшно было. Помолчал лешинька, на меня глядя внимательно, да и сказал: - Ну, раз полегчало, пошли домой. - Пошли, - согласилась невесело. Леший вещи мои похватал, да казан с ухой, я блюдце серебряное к груди прижала, да яблочко наливное в руке сжала. Так и вышли, а как вышли мне совсем нехорошо стало - были мы вовсе не в моем лесу Заповедном, а аккурат в горной части яра Гиблого, прямо в горе. И с горы той вид открывался и на Гиблый яр, и на утопающий в тумане рассветном мой лес Заповедный. - Дддалеко отнес, - пробормотала я. - Пришлось, - ответил леший. Из зарослей черно-полосатой дикой кошкой скользнула Ярина, выгнулась, красуясь, когти выпустила да втянула, затем села, на морде ухмылка довольная. - Да, хорошо потрудилась, - похвалил ее передо мной лешинька, - горы отчистила за час, поглядеть хочешь? Я голову вверх запрокинула - там, в вышине, кружил орел. Удар ногой о каменья, и вот я вижу глазами орла. Высоко сижу, далеко гляжу. И то вижу, от чего дрожь по телу - Ярина сильна была. Ох и сильна. Все горы, что к Гиблому яру относились были чисты - нечисть на них осталась предовольная, еще и летела к горам нашим с явным намерением поселиться здесь, или ползла, тут уж как посмотреть. Василиски ползли, фениксы летели. А на ничьих скалах бесновалась нежить, ей в отличие от нечисти пути в наш лес не было. Но Ярина оказалась умна и коварна сверх меры - нежить с гор она изгнала, да изгнала в ущелье, из которого путь был только в Гиблый яр, другого пути не было. И кишела сейчас мертвяками вся пропасть. - Хорошо потрудилась, - согласилась я, задумчиво рассуждая о том, что надо будет Агнехрану сказать, пусть магов пошлет, те выжгут тут все. Хотя и аспид у меня есть, тоже выжжет, но с другой стороны и аспид - он же маг. Что ж за жизнь такая… Ярина замурчала, довольная похвалой и лапой по земле ударила, тропу заповедную для нас с лешим открывая. Мы на нее ступили с благодарностью. *** Через весь Гиблый яр Ярина перенесла нас в один шаг, даже не ведала я, что чаща Заповедная настолько сильна может быть, у реки водяной встретил. Да как встретил - из воды выпрыгнул, ко мне кинулся, обнял, к груди прижал, простонал глухо, как от боли, да и спросил: - А чего ребра такие твердые? - Гипс, - сдавленно ответила ему. Водя более ни о чем не спрашивал - молча подхватил на руки, молча по воде шагая перенес через реку свою, лешему помощь не потребовалась, сам перенесся, а Водя как на землю меня поставил, постоял, лицо мое бледное разглядывая, да и так сказал: - Ярина сильна стала, это да, вот только цена силы этой мне не по нраву, Веся. Не рискуй так больше. - Больше и не придется, - отрезал леший, перейдя реку и подойдя к нам. - Ведунья чащу свою лишь один раз усилить может, второго не дано. Посмотрел на меня Водя, по щеке погладил и сказал тихо: - Вечером зайду. Кивнула я, да к лешему прижалась. Шатало меня, сил ни на что не хватало, спать хотелось сверх меры. Тропу заповедную открыл леший. И не вышла она в один шаг, совсем не вышла, все пять сделать пришлось. Я лешеньке об том ни слова не сказала, да сам все понял. - Много сил Ярине отдала, слишком много, - заметил мрачно. - Не я отмеряла сколько дать, а сколько не давать, - сказала, дыша с трудом. - Не ты, - согласился друг верный. - Только вот одного не учел я, Веся, того что сердце у тебя болело в тот миг, да так болело, что кровью истекало. И остановилась я. В шаге от избы родимой остановилась, посреди леса, что смазанным зеленым массивом ныне казался, вот как была, так и остановилась. Поглядела на лешеньку, да и сказала как есть: - Я люблю его. Полюбила всем сердцем, всей душой, всей собой. Я люблю его, лешинька, и тогда любила, когда подозрение было на нем страшное. И сейчас люблю, хоть и знаю - когда удар нанесет, то лишь вопрос времени. И больно мне лешинька, так больно, что дышать тяжело. - Гипс это, - буркнул друг сердешный. - Угу, и затянули туго, - невесело согласилась я. Помолчали мы. А потом спросил тихо леший: - Веся, а ты дьяволу-то веришь? - Верю, - прошептала я, - как не верить-то? Он бы лгать не стал, он сказал правду. Да и доказательств полно - сам посуди - уж сколько гиблых мест в королевстве-то, а маги упорно именно в Гиблом яру гибли. Значит был у них повод рваться туда изо всех сил, с жертвами не считаясь. Кивнул лешинька, и другой вопрос задал: - А магу этому веришь? И хоть опустила я голову стыдливо, а ответила честно: - Верю, лешинька. И хоть ни одного доказательства в правдивость слов его нет, а все равно верю, всей душой верю, всем сердцем своим. - Потому что любишь? - тихо леший спросил. - Потому что ведьма, - так же тихо ему ответила. - И как ведьма, чувства я вижу. Агнехран не о Гиблом яру печется, не о кругах наследия чародеев, а обо мне. За меня страх его, за жизнь мою его тревога съедает. А еще, лешинька, любит он меня, да так сильно, что тебе отдал безропотно, как попросила его о том, что отвары для меня сам варил, даже своим целителям не доверяя, что… Любит он меня. - Больше власти любит? - уточнил друг верный. И я, вспомнив о том, как с императором переговорить Агнехран из-за меня отказался, да не в первой видимо, едва слышно ответила: - Больше. Помолчал леший, помолчал, да и спросил: - А Тиромир как любил? И как ушатом воды студеной облил. Плохо мне стало, совсем плохо, потому как… поначалу и Тиромир больше жизни любил, и больше власти, и больше всего на свете… Да только любовь его ко мне оказалась скоротечна. - И что делать мне, лешинька? - спросила тише порыва ветра. Вздохнул друг верный, да и так рассудил: - Время требуется, Веся. Время. Тебе поразмыслить, ему чувства доказать. С сомнением я на друга верного поглядела. Нормальный леший сказать должон был так «Маги это погань человеческая, а ты ведунья лесная, не по пути тебе с ними, гони любовь прочь, а мага вообще метлой поганой». Но леший не зря другом был, а не только соратником. И сказал то, что думает, а не то, что должен. - Спасибо, лешинька, - поблагодарила искренне. - Не за что, Веся. Я сам больше жизни любил, и пусть эта любовь изломала меня, искалечила, а так тебе скажу - ни одного денечка, ни одного мгновения той любви никому бы не отдал. А ты? А я Тиромира вспомнила, глаза его ясные, слова его нежные, объятия крепкие и… - А я, лешинька, при мысли о том, как Тиромира любила, сгореть со стыда хочу. Ненавижу себя за это. За взгляд слепой влюбленный, что ничего кроме мага этого и не видел то, за доверие полное, что было предано, да за то, что ему всю себя отдавала без оглядки, без жалости к самой себе, за… И вспоминать не хочется. И тут пошатнулась я, покидали меня силы, да покидали скоротечно. - Ты прав, нужно время, - решила я. - И поесть и спать, - за меня дорешал леший. И пошли мы дальше, по тропе заповедной, лешинька ровно шел, как и всегда, я пошатываясь, как забулдыга-пьяница какая, вот так шатаясь и шагнула на двор, перед избенкой своей. Да как шагнула, так и обомлела. Здесь спали все! И волкодлаки, раскинувшись, да похрапывая - но для них то привычно, они и после пьянки так спят. Но вот вампиры спали тут же, на боку, иные палец посасывая, кто-то что-то бормоча во сне, кто нежно прижимая к себе анчутку, как игрушку мягкую да самую любимую, и не возражали анчутки-то, потому как сами спали без задних ног… в смысле хвостов. Вповалку несмотря на солнце поднимающееся, лежали и моровики, и бадзуллы, и даже ауки уже не аукали, а спали кто где. И главное - никакого духа хмельного, а значит не было тут по ночи пира, не пировал никто, не с перепою это. - Загонял всех аспид, вот и умаялись, - сообщил мне леший. Между спавших от усталости смертельной, сновали русалки, вещи выстиранные моим воинам разнося, да в основном укрывая жалостливо, заботливо. Кикиморы шатер из лоскутов да высушенной тины болотной растягивали, чтобы значиться солнце не палило, воинов не будило. И даже Савран, показавшийся вдали, лошадям копыта тряпками обмотал, чтобы не шумели, чтобы сну не мешать. Мне купец обрадовался, поклонился почтительно, поприветствовал шепотом, да к погребу направил повозку свою. Русалки все споро разгрузили, и Савран на вторую ходку пошел, а я аккуратно к избе, да все равно шаталась, от того и русалки на меня косились, и кикиморы, и домовой укоризненно головой покачал, а вот кот Ученый высунувшись из ближайшего дерева глубокомысленно заключил: - Главное, что жива, а так оклемается, не сумневайтесь. Я-то не сомневалась, а вот остальные явно в сомнениях пребывали, но мне слова никто не сказал. Ближе к избе подошла, да и замерла - на избенке моей, во всю стену, была карта Гиблого яра нарисована. Да не простая, а живая. И отмечено было - черный, это нежить, зеленый - моя родимая нечисть, красным - опасные зоны. И этих красных зон во всем Гиблом яру всего три осталось. А нежити - и того меньше, два клина, что гнали судя по всему аккурат в лапы магам. А сам Гиблый яр был по большей части уже освобожден. Практически освобожден! - Глазам своим не верю, - прошептала я. - В избу иди, - посоветовал леший. - Али в баньку сначала? Хотелось в баньку, и помыться, я ж опосля отдавания сил своих и в земле была, и в траве и в целом не в лучшем виде, но там гипс. Подплыла одна из русалок, на меня поглядела жалостливо, и сказала: - Помоем, и волосы уложим, и позаботимся. Так меня у лешеньки и забрали. И помыли, пусть и в воде холодной, не умели русалки ее нагревать, зато волосы и расчесали, и вымыли и снова расчесали, и переодели и спать в избе уложили. Одного не тронули - повязок на запястьях, что скрывали последствия ритуала страшного… Надеюсь никогда не придется делать такого же для Леси, ибо я же второго раза не переживу. - Веська, - кот Ученый появился как и всегда - непрошенным, - чем помочь-то? - Ритуал призвания клюки, - прошептала я, подушку обнимая, - в учебниках погляди, надобно мне знать, может ли он ослабить лешего, если сам леший к ритуалу привлечен не был. И на этом провалилась я в сон. И сон, на этот раз, по счастью, такой нужный мне сон лесной ведуньи. *** Мой лес Заповедный жил. Яркий, полный суеты, света, силы, энергии. Наводила порядок на болотах своих Рудина, да помогали ей в том ребятишки что русалы, что болотники, что детки Ульяны. И вот за то, что магии учиться взялась детей Саврана, с Рудиной поговорить придется. Славные детки, и от деда неведомого сила у них тоже славная - там, где болотники да русалята еще шептали над пожухлыми кустами морошки свежепосаженной, малышка Луняша уже ягодки рвала, да спелые, с куста, что от ее магии крепким стал, коренастым, и плодоносить обещал долгие годы. А я, стоя тенью призрачной над ней, вот о чем думала - сила магов получается в Заповедном лесу возрастает немерянно. О чем думала Рудина я не ведаю, стояла болотница задумчиво, косу длинную зеленую с белыми прядями в задумчивости же поглаживала, и с девочки глаз не сводила. А Луняшка между тем ягодки все собрав в лукошко, подхватила его и бросилась угощать всех ребятишек, кто тут был. Добрая растет девочка, очень добрая…Слишком добрая, по мнению Рудины. Не стала старейшина общины болотников ее останавливать, но смотрела мрачно, недовольно. Потому как похватали дети ягодок сладких, едят, веселятся, а морошка то кисловатой быть должна, не дозрела она еще, ягоды не ярко-оранжевые, а красные покамест. Подбежала Луняшка к Рудине, лукошко почти пустое ей протянула. Болотница, пристально глядя на девочку, ягодку одну взяла, в рот поставила, пожевала медленно, да и сказала: - Луняша, не морошка у тебя вышла, а малина. Идем, милая, покажу что такое морошка. Никола, сын Саврана старшой, тут же на свой куст поглядел - он у него больше чем у Луняши вышел, и ягодами был усыпан весь… и судя по цвету это тоже была малина. И что же это деется? «Это деется что-то неправильное, - послал мне мысленные соображения леший, - да только сила детей Саврана день ото дня растет. Видать, от того, что это лес Заповедный». «Выходит, что так, - согласилась я». «У мага твоего сила тоже росла, - вдруг вспомнил лешинька. - Скачками, волнами, но росла. Вспомни, как избенку твою развалил». Вспомнила, да и улыбнулась невольно. А лешеньке так ответила: «Возможно от того магов на территории лесов Заповедных пущать не полагается?». «Возможно, - согласился леший. - В Гиблый яр пойдешь?» Хотела сказать «да», а только… вспомнила страх-тревогу Агнехранушки, вспомнила, да и сказала: «Нет». «Это правильно, восстановиться нужно». «Нужно», - согласилась я. И пошла на луга Заповедные. Стада мои росли и множились. Заглянула в посадки - леса тоже. Сады проверила - и сады росли. Все, окромя яблоневого - тот до самых корней в пепел обратился, и погоревать бы о нем, да только пепел тот питанием для новых деревушек стал, тех, что сейчас споро мужики сажали, споро и бережно. Постояла я, поглядела на работу добрых людей, и хоть болело сердце за сад, что сама сажала, сама растила, а жизнь продолжается. Отступила в тень леса густого и дальше инспектировать пошла. А из головы все лешенькины слова про силу охранябушки и рост ее никак не шли. Как же я того сразу не заметила? От того что архимаг мою силу тянул невольно, да зато основательно, или от того, что слишком мало времени в лесу моем провел, чтобы я рост силы его подметила? И не жалко мне было сил для Агнехрана, совсем не жалко… о другом мысли были - то, что во яру Гиблом лешего погубило, оно ведь тоже почитай что в лесу Зповедном обретается. И пока погибал яр, пока сил в нем не было, то одно дело было, а сейчас яр растет, обновляется, оживает… а значит и силы в нем становится все больше! С трудом удержалась от того, чтобы в Гиблый яр наведаться. С большим трудом, да только… случись что, Агнехран узнает и… расстроится ведь, опять переживать будет, и не спать, и… «Ярина, - позвала чащу свою». Та явилась вмиг, материализовалась возле меня кошкой дикой в серую полоску, посмотрела вопросительно. А я на берегу реки стояла, на Гиблый яр глядела задумчиво. «Сила яра растет?» - спросила у чащи. Та закивала, да явно хотела мне все показать, приплясывала в нетерпении, но мне ее радость сейчас на корню уничтожить придется. «Останови это», - приказала Ярине. Та замерла. «Останови, - приказала непреклонно. - Всю силу леса пробуждающегося втягивай в себя, всю абсолютно». Зеленью сверкнули глаза чащи, встопорщилась иллюзия шерсти, а я объяснила: «То, что меня в ту ночь, когда с тобой силой поделилась, чуть не убило, оно от силы леса питается, а значит, день ото дня становится сильнее». Замерла Ярина, опосля хвостом нервно дернула, да поняла все - голову склонила, приказ принимая. А затем ближе подошла, в глаза мне заглядывая виновато. Я улыбнулась, по голове погладила, за ушком почесала да и правду сказала: «Не вини себя, за то, что со мной случилось, я ведунья лесная, мой долг лес беречь-охранять, и лес и тебя». Но Ярина с тем согласна не была. Прижалась ко мне незримой неощутимой и послала мысль свою: «Я о том ритуале ничего не ведала. Леший сказал силу ты, госпожа, мне дашь, а что так отдавать будешь, кровью да болью своей я не ведала». Я тоже… Нужно будет узнать у лешеньки где он вообще ритуал такой откопал. Ну да не о том речь сейчас. «Копи силы, готовь воинство, боюсь, что понадобится», - приказала я. Ярина склонила голову и исчезла, в свою вотчину перенесясь. А я о другой чаще подумала. Зловредина-то моя размножательно-ориентированная запропастилась совсем, даже лик свой не показывает. «Леся, - позвала, к лесу обернувшись». Явилась тот час же! Словно ждала, вот каждую секунду ждала, а еще… выглядела обиженной, потому что не ее первой позвали, и виноватой - потому что знала, от чего не звали. «Где была?» - спросила у нее. А Леся возьми да и начни жаловаться. «Леший запретил тебе показываться, и себе тоже. Сказал - коли с аспидом дела ведешь, вот и веди, а с глаз моих изыди навечно». «Осерчал», - вздохнула я. «И еще как», - поддакнула Леся. А потом на меня глядь и осторожненько так: «И что, когда дитятко ждать?» Бревном в нее кинула не я, бревно в нее леший запустил. Да явившись так страшен был, что тот час исчезла Леся из виду, даже листочка не осталось, и росточка не осталось тоже, то есть даже подслушивать чаще было страшно. Я же мешаться в дела лешего с чащей не стала, пошла дальше лес осматривать. Пока осматривать, дела отложить пришлось, сил на них не было. *** Проснулась я на закате. Потянулась было, да только куда ж тут потягиваться, если ребра все еще ноют от каждого движения. Так что села, посидела, пережидая пока голова кружиться перестанет, глаза открыла, огляделась. За столом моим сидели леший, кот Ученый да домовой. На столе стоял мудрый Ворон. На меня все они глянули лишь мельком, и тут же к делу своему вернулись - книги читали. Все читали. Стопка из шести была отложена и высилась на столе, стопка видать не нужных была ближе к двери расположена, стопка еще не прочитанных превышала прочитанную разов в десять, и занимала всю печь, и все место вокруг печи - то есть старые никуда не унесли, а новых добавили. - И как? Нашли что? - вопросила, прислушиваясь к шуму в голове. Шумело в голове знатно, так что шелеста страниц переворачиваемых я не услышала. - С мужиками, что сад яблоневый посадили, маг твой расплатился, саженцы, как я понял, тоже он купил, - произнес леший, не отрываясь от чтения. Домовой Тихон же от чтения оторвался, сбегал к шкафчику у стены, оттуда приволок два пузырька и коробку конфет… мармеладных. Сразу поняла от кого это. Тихон же, подойдя ко мне замер на минутку, словно что-то припоминая, опосля быстро пробки из пузырьков вынул, коробочку открыл и мне вот так все в открытом виде и передал. - Все распоряжения выполняем в точности, - поддел его кот. Тихон лишь беззлобно зыркнул на него. - Ответственный работник господина аспида, - добавил язвительно мудрый Ворон. На это домовой ничего говорить не стал, а я ляпнула: - Не аспида, а господина Агнехрана, от него ведь зелья да мармелад? И тут напрягся Тихон. Да так занервничал, что частями исчезать из поля зрения стал, и это хорошо, что не увидел он как глянул на него леший… так глянул, что ясно мне стало - ждет домового допрос, причем допрос с пристрастием. - А аспид то сам где? - спросила, берясь за первый пузырек с отваром. - А черт его знает, - ответил леший, вернувшись к книге. - Заявился на закате, Гыркуле да Далаку распоряжения дал, Тихону-тихушнику распоряжения тоже, как видишь, оставил, у Леси навкар забрал да и был таков. - Навкар забрал это хорошо, - глубокомысленно решила я. - А то ж, - поддакнул лешинька. - Угу, - странно как-то сказал кот Ученый. - Очень хорошо, - каркнул мудрый Ворон. И все вновь уткнулись в образовательную литературу, оставив меня в некотором сомнительном напряжении. Растущем напряжении. - Тихон, - прошептала я домовому, он ближе всех был,- а что не так-то? - Да все так, - вскинулся тут же леший. - Забрал он, - добавил кот Ученый. - Всех! - каркнул мудрый Ворон. - По кусочкам, - тихо вымолвил Тихон. Я чуть пузырьки с отварами не обронила. Но, вспомнила, что маг их для меня сам варил, ночей не спал, быстро все выпила, мармеладкой яблочной закусила да и вернулась к теме животрепещущей: - Как это по кусочкам?! Друзья верные молча и мрачно поглядели на домового. Домовой под взглядами недобрыми сжался, но все-таки ответил ответственно: - Так это - Леся расчленяла, аспид собирал. Навкары ему были надобны для эксперименту, понимаешь ли. - Какого-такого эксперименту? - я лично вообще ничего не понимала. - Ну, этому, - Тихон поднял указательный палец вверх, пытаясь припомнить и припомнил: - Для следственного эксперименту. И все на меня посмотрели так, словно я точно знала, о каком эксперименте идет речь. А я и знала, так если задуматься - Агнехран сказал же, что в столице будут искать места отправки навкар в Гиблый яр. Значит не нашли, получается, если на закате аспид по частям нежить опасную покромсал, значит все еще ищут. - Ты была права, - сказал лешинька, по лицу моему догадавшийся, что мысли тревожные в душе поселились, - чем сильнее лес Заповедный, тем больше в нем магии. А если есть те, кто эту магию впитывать может… И на меня друг сердешный поглядел выразительно. Меня озноб охватил, и хотелось бы верить, что это от травмы и только. Закуталась в покрывало посильнее, посидела, на сотоварищей глядя, да и сказала: - Для того чаща Заповедная и нужна лесу, чтобы не пускать в него тех, кого… кого не надо. - Архимагов залетных не надо, к примеру, - зол был лешинька, очень зол. Зол, но справедлив, а потому он же и добавил: - Только не пусти ты его в лес наш, кто ведает, чем дело бы обернулось… В голове зашумело так, словно листва шумит, думала Лесная Силушка явился, но нет - в голове от слабости просто шумело. - Лешинька, а я вот что спросить хотела, - аккуратно опускаясь обратно на подушку, начала спрашивать-то, - ты откуда ритуал тот, которым силой с чащей Заповедной поделиться можно, ведаешь? О нем даже Ярина не знает ничего. А леший мой помолчал, помолчал, помолчал, да и… - От мамы. Аккуратно опуститься на подушку не удалось - я рухнула. Полежала, отдышаться пытаясь, на бок повернулась, хотела было спросить и… не стала. О чем тут спросишь? Для нормальной ведуньи лесной, нормальный леший самый что ни на есть лучший спутник на всю жизнь, и для детей отец лучший, только это если… нормальные оба. А мы калеченные. Что я, что лешинька. И спрашивать… спрашивать о судьбе родителей его я не стала - наш лес Заповедный один такой остался, так что сиротой был мой леший, такой же сиротой горемычной как и я. Да и с любовью у нас с ним не вышло - его ведунья Соснового яра предала, меня маг, любовь к власти выше нашей любви поставивший. Так что да, оба калеки перебежные, да только больше не неприкаянные - у нас теперь свой дом есть. И даже не один - два. И бороться за свое мы с лешенькой до последнего будем, потому что знаем уже что это такое - без ничего, да без никого остаться. - Низкий поклон твоей матушке, - тихо сказала я. - Отца не уберегла, - не поднимая головы, ответил леший, - а вот лес Заповедный, да меня, сына единственного, спасти удалось ей. Поднялась я с кровати, подошла к другу верному, обняла со спины, голову на плече твердом разместила, да и так сказала: - А мы уберегли. Лешего Гиблого яра мы уберегли, лешинька, у нас получилось. - Знаю, Веся, да от того, что опасности подверг тебя мне не легче. Ты ступай, ложись обратно, тебе еще много дней поберечься придется. - И то верно, - согласилась я, да на кровать свою возвернулась, опустилась тяжело, устало. Тихон споро воды принес, улыбнулась ему с благодарностью, да воду студеную пила медленно, глотками холодными, успокивалась стало быть. - Теперича к делу перейдем, - постановил леший. - Гиблый яр с каждым днем силу набирает, силой той, аки пиявка оголодавшая, сущность, кою леший стережет, и питается. Дело это надобно остановить. - Частично проблему решила я, - сказала, откашлявшись, - все излишки силы, да все не токмо излишки, Ярина впитывать будет. На меня лешинька посмотрел сурово. Он, как и я, знал хорошо - у чащи Заповедной предел возможностей есть, а, следовательно, и предел силы. - Иного ничего придумать не смогла, - призналась виновато. - С горем-бедой что посередь леса Гиблого существует сама не разберусь, еще с месяц как есть разобраться не смогу, силен удар был, очень силен, я такого и в страшном сне предположить не могла бы. И тут кот Ученый книгу, что перед ним была закрыл с грохотом, да и приказал непререкаемо: - Покажи. Здесь все свои были. Все окромя домового моими глазами видеть могли, как и я их зрением пользоваться. От того, вздохнула сдержанно, на кровати устроилась, под спину подушку поместив, да привалившись к стене, вдох-выдох и я впускаю всех в воспоминания свои. Всех впускаю, а сама идти туда не хочу, хоть и знаю, что придется, иного выбора нет, а не хочу! Шаг по лесу Гиблому, и хоть шагаю призраком, а сердце бьется испуганно, заполошно, все ускоряясь - страшно мне было. Задолго до того, как случилось все, мне уже было страшно и предчувствие плохое одолевало, а я… не поняла я. И остановиться хочется, сейчас вот остановиться, но я теперь как наблюдатель сторонний, лишь беспомощно за воспоминаниями своими наблюдать могу. За тем, как подошла к чаще терновой непроглядной, как вздрогнула, увидев глаза красные злым светом горящие, как вздрогнула снова, едва раздался страшный крик «Кторрррр?». И хотелось крикнуть «Убегай!!», но та Веся, та что мной была в тот миг, отступила сама. Да не далеко ушла, на траву зеленую опустилась, с тревогой в чащу непролазную вглядываясь, да силой ведовской, истинной силой хозяйки лесной пытаясь ощутить землю, понять с чем столкнулась. - Плитой могильной стал, - заметил лешинька мой. - Да только не дает покоя мысль - кто в той могиле, - произнес кот Ученый. А в воспоминаниях вопрос прозвучал: «Ты… живая?» «Да…» «Тогда уходи!» А я на траве сижу, ладони к земле прижаты, душу захлестывает боль, да не моя - чужая. «Уйду, - шепчу шелестом травы, - коли это тебе требуется, я уйду. Только на вопрос мне ответь, леший, от чего себя заживо похоронил? Почему ведунья твоя это позволила? Зачем?» Ответом мне было лишь: «Уходи, ведунья, сама не сможешь, вижу ослабла совсем. От чего ослабла?» «Я свою силу чаще отдала». «С кровью?» «С кровью». «Уходи, глупая! Сейчас уходи! Нельзя тебе сюда, даже в таком виде нельзя! Уходи, убирайся!» А я не послушала, потому что понимала - спасать его надобно, сейчас спасать, и тогда зашептала я слова заклинания: |