Главная страница
Навигация по странице:

  • — А вы не думаете, что в его словах… есть доля правды

  • — Вам холодно

  • — Даже в шутку

  • — Точно ли — переспросил я. — Ничего не говорила и не делала Может, ради озорства что-нибудь переложила или спрятала

  • — Как поживаете — спросил я. — Что Каролина, Род

  • — Все в порядке

  • — «Не желаю есть бульон! Уберите! К черту! Вон!»[12] Бетти, ты знаешь, что произошло с этим капризулей из стишка

  • — Вот как — Я взглянул на Рода. — Я думал, все уже продано. Кто нынешний покупатель

  • — Не помешаю

  • Работа. Маленький незнакомец Моим родителям, Мэри и Рону, и сестре Деборе


    Скачать 0.6 Mb.
    НазваниеМаленький незнакомец Моим родителям, Мэри и Рону, и сестре Деборе
    АнкорРабота
    Дата08.04.2022
    Размер0.6 Mb.
    Формат файлаdocx
    Имя файла“®â¥àá_‘ à _-_Œ «¥­́ª¨©_­¥§­ ª®¬¥æ.docx
    ТипДокументы
    #453453
    страница15 из 38
    1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   38

    — И сейчас оказывает?

    — Род, прошу тебя.

    — Кажется, я уже сказал: не хочу об этом говорить.

    Родерик вышел из библиотеки. Он так хлопнул тяжелой старинной дверью, что из трещины в потолке заструилась пыль, а два чехла соскользнули с полок и заплесневелой грудой улеглись на полу.

    Беспомощно переглянувшись, мы с Каролиной стали водружать на место упавшие полотнища.

    — Что же нам делать? — спросила она, закрепив чехол. — Если он и впрямь так болен, но не хочет нашей помощи…

    — Не знаю, — ответил я. — Ей-богу, не знаю. Остается лишь наблюдать за ним и пытаться вновь завоевать его доверие. Боюсь, это выпадет на вашу долю.

    Каролина кивнула и, чуть помявшись, спросила:

    — Может, вы все-таки ошиблись? Он выглядит… вполне разумным.

    — Согласен. Но видели бы вы его вчера… Хотя и тогда он говорил связно. Поверьте, мне еще не приходилось видеть такого странного сочетания здравомыслия и бреда.


    — А вы не думаете, что в его словах… есть доля правды?

    Я вновь удивился, что она допускает такую возможность.

    — Мне очень жаль, Каролина. Невероятно тяжело, когда подобное случается с тем, кого любишь.

    — Да, наверное, — промямлила она, сплетая пальцы.

    Я заметил, что она дрожит.


    — Вам холодно?

    — Нет, — покачала она головой. — Страшно.

    Я неуверенно взял ее руки, благодарно шевельнувшиеся в моих ладонях.

    — Я не хотел вас пугать. Сожалею, что взвалил на вас это бремя. — Я огляделся. — В пасмурные дни дом чрезвычайно мрачен. Возможно, отчасти в этом причина нездоровья Рода. Если б он так себя не запустил! А теперь… Ох ты! Мне пора. — Расстроенный, я совсем забыл о времени. — Держитесь, ладно? И сразу дайте знать, если что-то изменится.

    Она кивнула.

    — Вы умница. — Я стиснул ее пальцы.

    Еще на секунду задержавшись, ее руки выскользнули из моих ладоней. Мы вернулись в гостиную.

    — Как вы долго! — сказала миссис Айрес. — Что так грохнуло? Мы с Бетти подумали, крыша обвалилась.

    Видимо, она задержала служанку, когда та пришла за подносом, или нарочно ее вызвала. Теперь они вместе разглядывали испорченные фотографии; миссис Айрес суетливо убрала со столика полудюжину снимков, представлявших Каролину и Родерика в младенчестве.

    — Прости, мама, это я хлопнула дверью, — сказала Каролина. — Кажется, там насыпалась пыль. Бетти, надо подмести.

    Служанка потупилась и сделала книксен:

    — Слушаюсь, мисс.

    Время поджимало, и я учтиво, но поспешно распрощался, стараясь взглядом выразить Каролине сочувствие и обещание поддержки. Минуя открытую дверь библиотеки, я увидел худенькую спину Бетти: присев на корточки, она вяло возила веником по протертому ковру, заметая пыль в совок. Вдруг вспомнилась ее странная вспышка в то утро, когда я усыпил Плута. Однако удивительно: заявление Бетти, что в доме водится «плохое», откликнулось галлюцинацией Родерика… Может, именно она заронила в него мысль о всякой чертовщине?.. Я тихо спросил, не говорила ли Бетти с хозяином. Нет, побожилась она.

    — Вы ж сами не велели! Так я никому ни словечка.


    — Даже в шутку?

    — Никак!

    Она говорила вполне искренно, однако в голосе ее слышалось легкое злорадство. Я вдруг вспомнил, что девчонка — недюжинная актриса, но так и не смог определить, что таится в ее непроницаемо-серых глазах: простодушие или хитрость?


    — Точно ли? — переспросил я. — Ничего не говорила и не делала? Может, ради озорства что-нибудь переложила или спрятала?

    — Ничегошеньки! Больно надо! В своем подземелье я и так трясусь как заячий хвост. Это не мое плохое, говорит миссис Бэйзли. Мол, ежели его не трогать, и оно меня не тронет.

    Ничего другого я не добился. Бетти вновь принялась мести ковер. Потоптавшись возле нее, я покинул дом.

    В последующую пару недель я неоднократно связывался с Каролиной. Ничего особенного не происходит, сообщала она: Род, как всегда, замкнут, но вполне адекватен. В очередной раз наведавшись в дом, я к нему постучался, однако он заявил, что со мной разговаривать не о чем и он просит оставить его в покое, после чего захлопнул дверь перед моим носом. Иными словами, мое вмешательство возымело именно тот эффект, которого я больше всего боялся. Теперь уже не могло быть и речи о продолжении наших сеансов. Я сдал законченную статью и, не имея повода к визитам, стал бывать в Хандредс-Холле гораздо реже. Как ни странно, я сильно скучал по семейству и самому дому. Часто приходили мысли о бедной, обремененной воспоминаниями миссис Айрес и Каролине, которой надо справляться с очень непростой ситуацией. Я вспоминал наш разговор в библиотеке, когда она устало и неохотно убрала руку из моих ладоней.

    Подошел декабрь, наступила зима. В округе началась сезонная вспышка гриппа. Два моих пожилых пациента умерли, у других возникли серьезные осложнения. Грэм тоже свалился; часть его больных принял наш заместитель Уайз, остальные перешли мне, работы было невпроворот. В первых числах месяца я оказался на ферме Хандредс-Холла, где грипп уложил жену и дочь Макинса, что, естественно, сказалось на надоях. Сам Макинс угрюмо бурчал, что бросит все, к чертовой матери. Дескать, мистер Айрес на ферму носа не кажет, последний раз появился недели четыре назад, чтобы собрать арендную плату.

    — Вот он вам фермер-аристократ, — горько вздыхал Макинс. — В вёдро ему все хорошо, все прекрасно. А чуть ненастье, так он валяется, задравши ноги.

    Он ворчал и ворчал, но у меня не было времени его слушать. Я даже не успевал заглянуть в особняк, как бывало прежде. Однако его слова меня встревожили, и вечером я позвонил в Хандредс-Холл. Голос миссис Айрес показался грустным.

    — О, доктор Фарадей! Как приятно вас слышать, — сказала она. — К нам уже давно никто не заходил. С этой погодой никакого сладу. В доме так неуютно.


    — Как поживаете? — спросил я. — Что Каролина, Род?

    — Спасибо… хорошо.

    — Я разговаривал с Макинсом…

    На линии трещало.

    — Вы непременно должны нас повидать! — перекрикивала помехи миссис Айрес. — Хорошо? Приглашаю вас на обед! Настоящий старомодный обед! Придете?

    Весьма охотно, крикнул я в ответ. Разговаривать было невозможно. Между тресками мы условились о встрече через два-три дня.

    За это время погода лишь ухудшилась. Ветреным промозглым вечером, безлунным и беззвездным, я вновь подъехал к Хандредс-Холлу. Не знаю, тьма и сырость тому виной или я успел позабыть, насколько обветшал дом, но уже в вестибюле он поразил своей угрюмостью. Лампочки настенных светильников кое-где перегорели, и лестница будто уходила во тьму, совсем как в вечер приема, но теперь это почему-то угнетало — казалось, сквозь щели в кирпичных стенах в дом пробралось ненастье, все окутав затхлой дымкой. Вдобавок было нестерпимо холодно. Древние радиаторы урчали и постукивали, но их тепло мгновенно растворялось в воздухе. По мраморным плитам коридора я прошел к малой гостиной, где в креслах у камина сидело все семейство. Наряд его был весьма эксцентричен: плечи Каролины украшала короткая облезлая накидка из котика, миссис Айрес, в платье плотного шелка и черной мантилье, куталась в две разномастные цветастые шали, не сочетавшиеся с изумрудным ожерельем и кольцами; из-под смокинга Родерика выглядывала нездорового цвета вязаная жилетка, а руки его прятались в перчатках с обрезанными пальцами.

    — Вы уж простите нас, доктор, — встретила меня миссис Айрес. — Мне стыдно за наш кошмарный вид.

    Но сказано это было беспечно, из чего я заключил, что никто из них не понимает, как нелепо они выглядят. Видимо, их чудной наряд, как и ветхость дома, мог отметить лишь сторонний взгляд.

    Особенно внимательно я пригляделся к Роду, чей вид весьма обескураживал. Его мать и сестра поднялись мне навстречу, он же подчеркнуто откинулся в кресле. Руку он все-таки подал, но вяло, ничего не сказал и не взглянул на меня, давая понять, что лишь ради матери уступает правилам хорошего тона. К этому я был готов. Меня встревожило другое. В корне изменилось его поведение. Если раньше он держался собранно и напряженно, как человек, готовый противостоять несчастью, то теперь он размяк, словно ему было наплевать, произойдет оно или нет. Пока мы трое обсуждали местные новости и сплетни, пытаясь поддержать светский разговор, он молчал и только исподлобья за нами наблюдал. Встал он лишь затем, чтобы наполнить свой стакан джином и вермутом. Судя по тому, как он привычно управлялся с бутылками, смешивая крепкий коктейль, пил он постоянно.

    Смотреть на него было тяжело. Вскоре Бетти известила, что «кушать подано», все зашевелились, и я успел шепнуть Каролине:


    — Все в порядке?

    Глянув на мать и брата, она помотала головой. В коридоре Каролина подтянула воротник накидки, зябко ежась от холода, исходившего от мраморного пола.

    Накрыто было в столовой, где во исполнение обещанного миссис Айрес «настоящего старомодного обеда» Бетти старательно сервировала стол китайским фарфором, под стать восточным обоям, и старинным серебром. Из окон тянуло сквозняком, от которого тревожно металось пламя свечей в золоченых канделябрах. Мы с Каролиной сели напротив друг друга, миссис Айрес в торце стола. Родерик занял хозяйское место — вероятно, на этом старинном стуле некогда сидел его отец — и тотчас налил себе вина; когда Бетти, переставив бутылку на другой край стола, подошла к нему с супницей, он закрыл рукой тарелку и дурашливо произнес:


    — «Не желаю есть бульон! Уберите! К черту! Вон!»[12] Бетти, ты знаешь, что произошло с этим капризулей из стишка?

    — Нет, сэр, — растерялась служанка.

    — «Нет, зэр», — передразнил ее Родерик. — Он сгорел в пожаре.

    — Вовсе нет! — Каролина пыталась улыбнуться. — Упрямец истаял. Что грозит и тебе, если не побережешься. Впрочем, нам-то что за дело?.. Поешь суп.

    — Я же сказал, «не желаю есть бульон!» — тем же дурашливым голосом ответил Родерик. — А вот бутылку верни, Бетти. Спасибо.

    Дрожащей рукой он вновь налил себе доверху. Горлышко бутылки звякало о край старинного бокала, который вместе с фарфором и серебром достали из запасников. Улыбка Каролины угасла; она смотрела на брата с нескрываемым раздражением, и меня слегка испугала искра отвращения, мелькнувшая в ее глазах. Всю трапезу Каролина оставалась мрачной, что было досадно, поскольку при свечах она выглядела недурно: ее грубоватое лицо казалось мягче, пелерина скрыла острые ключицы и плечи.

    В неярком освещении похорошела и миссис Айрес, которая поддерживала наш незатейливый разговор, начатый в гостиной. Родерику она ничего не сказала, и поначалу я отнес это на счет ее хороших манер — мол, она сконфужена поведением сына и пытается его завуалировать. Но потом, различив в ее голосе легкую злинку, я вспомнил слова Каролины о том, что между матерью и сыном «случаются стычки». Впервые за все время я пожалел о своем визите и с нетерпением ждал окончания обеда. Мы с домом ничем не заслужили такого отношения, думал я.

    Разговор свернул на моего гриппозного пациента — давнего арендатора Айресов, жившего в четверти мили от западных ворот Хандредс-Холла. Как удобно, что к нему можно проехать через парк, сказал я, для меня это большое облегчение.

    Миссис Айрес согласилась, но загадочно добавила:

    — Надеюсь, так оно будет и впредь.

    — А что может помешать? — удивился я.

    Миссис Айрес выразительно посмотрела на сына, призывая его к разговору, но тот молча пялился в бокал, и она, промокнув губы льняной салфеткой, ответила:

    — К сожалению, сегодня Родерик сообщил неприятную новость. Похоже, вскоре нам придется продать еще часть земли.


    — Вот как? — Я взглянул на Рода. — Я думал, все уже продано. Кто нынешний покупатель?

    — Опять совет графства, — сказала миссис Айрес, поскольку Родерик молчал. — Застройщик Морис Бабб, как и прежде. Они хотят построить еще двадцать четыре дома. Представляете? Я думала, это запрещено правилами, которые запрещают все на свете. Но выходит, правительство только радо выдать разрешение тем, кто намерен уродовать имения и парки, чтобы на три акра впихнуть двадцать четыре семьи. Значит, разломают ограду, чтобы проложить трубы, и все такое…

    — Почему разломают? — не понял я.

    — Род предложил пахотную землю, но совет ее не захотел, — негромко сказала Каролина. — Они согласны лишь на Ужовый луг, что в западной части имения. Наконец-то они определились насчет электричества и водопровода: специально для Хандредс-Холла проводить не будут, а вот для новостройки — пожалуйста. Возможно, мы наберем денег, чтобы сделать отводы к ферме.

    На мгновенье я онемел. Ужовый луг, прозванный так маленькими Каролиной и Родериком, лежал в трех четвертях мили от дома, он был частью парка. Летом его скрывала листва, но сейчас сквозь оголившиеся деревья он просматривался из всех юго-западных окон, мерцая зеленовато-серебряным отблеском, точно взъерошенный бархат. Меня очень встревожило, что Родерик всерьез намерен с ним расстаться.

    — Это невозможно, — сказал я. — Нельзя разрушать парк. Наверняка есть другой вариант.

    Вновь ответила миссис Айрес:

    — Разве что продать дом и парк целиком, но даже Родерик считает это немыслимым, и так уже много отдано, чтобы здесь удержаться. Мы поставим условием огородить стройку — по крайней мере, она не будет мозолить глаза.

    Наконец заговорил Родерик.

    — Да, ограда нужна, чтобы всякая шваль не лезла. — Язык его заплетался. — Хотя вряд ли ее это сдержит. Ночами чернь будет карабкаться по стенам дома, зажав в зубах сабли. Каролина, держи пистолет под подушкой!

    — Это же не пираты, олух, — пробурчала Каролина, не отрывая глаз от тарелки.

    — Не знаю, не знаю. Может, они только и мечтают о том, чтобы вздернуть нас на рее, и ждут лишь отмашки Эттли.[13] Полагаю, он даст сигнал. Неужели не понимаешь, что простолюдины ненавидят таких, как мы?

    — Перестань, Родерик, — встревожилась миссис Айрес. — Никто не питает к нам дурных чувств. Тем более в Уорикшире.

    — Именно что в Уорикшире! Вот в Глостершире в душе все феодалы и вассалы. А здешний народец всегда был смекалист. Вспомни Гражданскую войну: тут стояли за Кромвеля. И сейчас держат нос по ветру. Я бы их понял, если б они надумали отсечь нам головы! Ведь для собственного спасения мы палец о палец не ударили. Взгляни на Каролину и меня: призовые телка и бычок. — Он неуклюже взмахнул рукой. — Но ни черта не делаем, чтобы умножить поголовье. Всякий решит, что мы изо всех сил стараемся себя извести.

    — Род!

    Я видел, как исказилось лицо Каролины.

    — Что? — Он повернулся ко мне. — Вам-то надо радоваться. Вы же из пиратской кодлы. Иначе вас бы сюда не пригласили. В нашем нынешнем виде матушка стесняется предстать перед подлинными друзьями. Дотумкали?

    Я покраснел, но больше от злости; чтобы не доставлять ему радости, я не выказал уязвленности, но вперил в него взгляд, желая его «пересмотреть». Тактика сработала: Родерик моргнул, в лице его промелькнуло смущение и что-то похожее на отчаяние, как у мальчишки-хвастуна, который в глубине души обескуражен собственной бравадой.

    Опустив голову, Каролина ковырялась в своей тарелке. Миссис Айрес помолчала, а затем, сложив нож и вилку, что-то спросила о моем пациенте, словно разговор наш не прерывался. Голос ее был ровен, она держалась спокойно и на сына не смотрела. Казалось, она отсекла его от нашего общества и погрузила во тьму, одну за другой задув стоявшие перед ним свечи.

    Обед был окончательно испорчен. На десерт подали пирог из консервированной подкисшей ежевики и порошковые сливки. Промозглая зябкая комната, вой ветра в камине, скудное угощение, не сравнимое с довоенным, и наше скверное настроение не располагали к долгому застолью. Миссис Айрес велела подать кофе в малую гостиную, и мы, отложив салфетки, встали из-за стола.

    У дверей Родерик пробурчал:

    — Уверен, вы не станете возражать, если я вас покину. Надо посмотреть одну бумагу.

    — Полагаю, курительную? — Каролина вышла в коридор и открыла дверь гостиной, пропуская мать.

    Родерик сморгнул, и мне вновь показалось, что он сам бы рад вырваться из силков дурного расположения духа. Он угрюмо захромал к своей комнате, а меня окатило волной сердитой жалости — казалось жестоким бросать его одного. Но я вошел в гостиную, где миссис Айрес и Каролина подкладывали дрова в камин.

    — Я должна извиниться за своего сына, доктор. — Миссис Айрес села в кресло и приложила руку к виску, будто унимая боль. — Он вел себя возмутительно. Неужели он не понимает, как огорчает нас? Если вдобавок ко всему он начнет пить, я велю Бетти прятать вино. За столом его отец никогда не напивался… Надеюсь, вы знаете, что очень желанны в нашем доме. Пожалуйста, сядьте вот сюда, напротив меня.

    Я присел. Бетти подала кофе, и мы еще поговорили о продаже земли. Я вновь предложил подумать о другом варианте, подчеркнув, что стройка губительно скажется на жизни в Хандредс-Холле. Но все уже было оговорено, и мои собеседницы явно смирились с неизбежным. Даже Каролина была странно безучастна. Тогда я решил еще раз поговорить с Родериком. К тому же мне не давало покоя, что он, одинокий и несчастный, сидит в своей комнате. Допив кофе, я сказал, что загляну к нему — узнаю, не нужна ли какая помощь.

    Как я и предполагал, никаких дел у него не было, он сидел в темноте, разбавленной огнем камина. Я не постучался, чтобы лишить его возможности спровадить меня.

    — Я знал, что вы придете, — угрюмо сказал Родерик, обернувшись к двери.


    — Не помешаю?

    — Разве не видите, я чертовски занят… Нет, свет не зажигайте! Голова болит… — Он поставил стакан. — Лучше я подброшу дровишек. Жуткая холодрыга.

    Достав из ящика пару поленьев, он неловко закинул их в камин; взметнулись искры, на пол просыпались уголья. Сырые дрова пригасили пламя, на пару минут в комнате стало еще темнее. Я ощупью пробрался к камину и сел в кресло. Огонь уже приплясывал на новых трескучих поленьях, и теперь я хорошо видел Родерика, который развалился в кресле, вытянув ноги. Он по-прежнему был в смокинге, вязаной жилетке и обрезанных перчатках, но распустил галстук и отстегнул запонку воротничка, отчего тот скособочился, точно у пьяного в комической пьесе.

    С тех пор как Родерик поведал свою фантастическую историю, я не бывал у него и теперь поймал себя на том, что беспокойно озираюсь. За границей огненного света комнату скрывала густая, почти непроглядная шевелящаяся тень, но все же я рассмотрел кровать со сбитым одеялом, туалетный столик и мраморный умывальник. Зеркала, подле которого прежде лежали бритва, мыло и помазок, не было.

    Родерик завозился с бумагой и табаком, свертывая сигарету. Даже в неверном свете очага было видно, как побурело и опухло его испитое лицо. Я заговорил о продаже земли, искренне стараясь его переубедить, но он отвернулся и даже не слушал. В конце концов я оставил эту тему.

    — Скверно выглядите, Род, — сказал я, откинувшись в кресле.

    — Надеюсь, это не медицинское заключение, — усмехнулся он. — Нам его не осилить.

    — Что вы с собой делаете! Посмотрите на себя. Имение разваливается, а вы хлещете джин, вермут, вино и… — Я кивнул на стакан среди вороха бумаг. — Что там? Опять джин?

    Родерик тихо выругался.

    1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   38


    написать администратору сайта