Работа. Маленький незнакомец Моим родителям, Мэри и Рону, и сестре Деборе
 Скачать 0.6 Mb.
|
|
— Значит, напроказил ребенок, — вздохнула Каролина. — Очень скверно с его стороны. Вы уж постарайтесь оттереть, ладно? — Я и так стараюсь! — вознегодовала миссис Бэйзли. — Только вот что я вам скажу: если это карандаш, то я китайский император. Не отдерешь. — Может, тушь или пастель? — Не знаю. Прям кажется, буквы проступили изнутри. — Изнутри? — испуганно повторила Каролина. Удивленная ее тоном, миссис Бэйзли задержала на ней взгляд, затем посмотрела на часы и прицокнула языком: — Через десять минут мне шабашить. Бетти, я пойду, а ты попробуй содой. Только смотри не шибко, а то пузыри вздуются… Миссис Айрес отвернулась. О каракулях она ничего не сказала, но как-то сникла, будто неожиданное напоминание о злосчастном приеме бесповоротно заклеймило день печалью. Сославшись на усталость, она пахоруко собрала свои вещицы и ушла к себе наверх. Каролина тоже решила покинуть зал, окончательно утративший свою прелесть. С коробкой предназначенных на выброс пластинок она последовала за матерью, только раз оглянувшись на панель под окном, где неизгладимые каракули извивались, точно маленькие угри. Все это происходило в субботу — наверное, как раз в то время, когда я делал доклад на лондонской конференции, гоня мысли о Каролине, осевшие на задворках сознания. К концу дня морока с уборкой закончилась, комнату благополучно закрыли, накрепко замкнув ставни и дверь; в широком спектре семейных бед каракули на панели представляли собой лишь досадную неприятность, и о них почти забыли. Воскресенье и понедельник прошли бессобытийно. Дни выдались холодные, но сухие. И потому Каролина удивилась, когда во вторник за дверью зала услышала тихий размеренный перестук, похожий на дождевую капель. Испуганная мыслью, что потолок непостижимо протек в новом месте, она открыла дверь и заглянула в комнату. Перестук тотчас прекратился. Затаив дыхание, Каролина вглядывалась в темную комнату, различая вислые полотнища обоев и причудливые контуры задрапированной мебели, но ничего не слышала. Она закрыла дверь и пошла по своим делам. На другой день, проходя мимо зала, Каролина вновь услышала странный звук. Уже не сомневаясь, что слышит дробный стук капель, она вошла в комнату и отворила ставень. Как и прежде, шум смолк, едва она открыла дверь; Каролина проверила расставленные в комнате тазы и ведра, мельком глянула на половики, укрывавшие ковер, но все было сухо. Сбитая с толку, она уже хотела плюнуть на все и уйти, но стук возобновился. Однако теперь казалось, что он исходит не из зала, а из соседней комнаты. Словно какой-то мальчишка-оболтус, рассказывала Каролина, негромко, но нахально палочкой отбивал «тра-та-та». Совершенно озадаченная, она вышла в коридор и прислушалась. Звук привел ее в столовую и там резко смолк, а через пару секунд опять возник, но уже за стенкой, в малой гостиной. Миссис Айрес, которая в гостиной читала недельной давности газету, ничего не слышала. — Как же так? Ты уверена? — спросила Каролина и тотчас воскликнула, подняв палец: — Ну вот же! Слышишь? Прислушавшись, миссис Айрес согласилась: да, что-то есть, но только не «дробь», как выразилась Каролина, а скорее стук; видимо, в трубах центрального отопления образовалась воздушная или водяная пробка. Каролина недоверчиво подошла к чуть теплой древней батарее, не подававшей признаков жизни. Едва она убрала руку с радиатора, как стук, уже громче и отчетливей, раздался над ее головой. Он был так явен, что можно было следить за его перемещением по стенам и потолку. Казалось, по полу верхней комнаты прыгает твердый мячик. Была вторая половина дня, миссис Бэйзли уже ушла, но, естественно, возникло предположение, что в верхних комнатах убирается Бетти. Однако вызванная звонком служанка явилась из подвала, откуда, по ее словам, последние полчаса не отлучалась, ибо готовила чай. Бетти оставили в гостиной, и все десять минут, что она там была, в доме стояла абсолютная тишина; но едва служанка вышла, как стук возобновился. Теперь он доносился из коридора. Каролина распахнула дверь и увидела Бетти, которая застыла на мраморном полу, тогда как тихое четкое постукиванье раздавалось за верхними панелями стены. Никто из них не испугался, даже Бетти, рассказывала Каролина. Казалось, странный, но не зловещий стук с ними играет, гоняя из одного места в другое, все это выглядело каким-то озорством. Наконец они добрались до вестибюля, который всегда был самым зябким местом в доме, а нынче походил на ледник. Каролина потерла руки и глянула на продуваемую сквозняком лестницу. — Если оно собралось наверх, пусть идет само, — сказала она. — Идиотские игры мне даром не нужны. В ответ прозвучало громкое и как бы негодующее «тра-та-та», после чего стук с явной неохотой «обосновался» в одном месте — создалось странное впечатление, что он исходит из плетеного шкапика под лестницей. Впечатление было настолько четким, что Каролина к шкапику подошла опасливо. Взявшись за ручки, она чуть отстранилась, словно боясь, что стуколка выскочит, как чертик из коробочки. Но дверцы распахнулись безобидно, явив лишь кучку непонятных безделушек; перестук возобновился, и стало ясно, что его источник находится не в самом шкапике, а позади него. Закрыв дверцы, Каролина заглянула в темную узкую щель между шкапиком и стеной. Затем весьма неохотно сунула туда руку. Затаив дыхание, она распластала пальцы на сухой деревянной панели. Стук повторился, уже громче. Отпрянув, Каролина рассмеялась и затрясла рукой, словно избавляясь от мурашек. — Оно там! Я его почувствовала! Будто ручонка барабанит по стене. Наверное, жучки, или мыши, или что-нибудь этакое. — Она ухватилась за край шкапика. — Ну-ка, помоги, Бетти. Теперь служанка испугалась: — Я не хочу, мисс. — Ну же! Оно тебя не укусит. Бетти подчинилась. С легким, но громоздким шкапиком пришлось немного повозиться; когда стена за ним открылась, стук прекратился, но зато ахнула миссис Айрес. Из-за края шкапика Каролина видела, что мать потянулась к стене, но затем отдернула руку, испуганно прижав ее к груди. — Что там, мама? Каролина опустила шкапик. Миссис Айрес не ответила. Утвердив плетеное сооружение на полу, Каролина подошла к матери и увидела причину ее испуга. На стене виднелись детские каракули: — Невероятно! — вытаращилась Каролина. — Это уж ни в какие ворота! Как же ребенок… ведь ей не под силу… Да? — Она взглянула на мать, но та молчала. Каролина повернулась к Бетти: — Когда последний раз двигали шкапик? Было видно, что служанка крепко струхнула. — Не знаю, мисс. — Подумай! После пожара его трогали? — Наверное, да. — Я тоже так думаю. Вы же мыли все стены, верно? Никакой надписи не было, так? — Не помню, мисс. Кажется, нет. — Иначе ты бы ее заметила, правда? Каролина подошла к стене. Разглядывая буквы, она потерла их рукавом кофты, затем послюнявленным пальцем. Надпись не исчезла. Каролина растерянно покачала головой: — Неужели это сделал ребенок? Но как? Кажется, она выходила в туалет. А затем шмыгнула сюда? Может, ее позабавило, что надпись обнаружат очень не скоро… — Закрой, — резко сказала миссис Айрес. — Надо бы смыть, — обернулась к ней Каролина. — Незачем. Не видишь, что ли? Буквы точно такие же. Зря мы их отыскали. Я не хочу на них смотреть. Закрой. — Хорошо, хорошо. Каролина взглядом позвала Бетти, и вдвоем они перекантовали шкапик на прежнее место. Лишь теперь, рассказывала она, до нее стала доходить вся странность происходящего. До сих пор она не боялась, но все эти стуки, надписи, слова матери и наступившая тишина поубавили в ней храбрости. — Видимо, дом хочет с нами поиграть, — с напускной бравадой сказала Каролина. — Не станем обращать внимание, если он опять что-нибудь затеет. Слышишь, дом? — возвысила она голос, обращаясь к лестнице. — Дразнись сколько хочешь! Мы с тобой не играем! На сей раз ответных стуков не было. Тишина поглотила ее слова. Каролина заметила испуганный взгляд служанки. — Ладно, Бетти, иди на кухню, — уже спокойнее сказала она. Девушка нерешительно потопталась на месте: — С мадам все хорошо? — Все прекрасно. — Каролина взяла мать за руку. — Мама, пойдем в тепло. Однако миссис Айрес опять сказала, что хочет побыть одна в своей комнате. Подтянув шаль, она стала тихо взбираться по лестнице, Каролина и Бетти проводили ее взглядом. Миссис Айрес пробыла в своей комнате до самого ужина и, похоже, успокоилась. Каролина тоже вновь обрела душевное равновесие. О каракулях никто не говорил. Вечер и следующий день прошли спокойно. Однако в конце недели миссис Айрес провела беспокойную ночь, оказавшуюся первой в череде подобных. Как многих женщин, переживших войну, ее легко будил всякий посторонний шум, и в ту ночь она встрепенулась от сна с четким ощущением, что кто-то ее позвал. Замерев в глубокой зимней темноте, минуту-другую миссис Айрес напряженно прислушивалась, но потом, ничего не услышав, расслабленно откинулась в кровати. Она уже устраивала голову на подушке, когда вдруг за шорохом наволочки под ухом ей почудился еще какой-то звук. Миссис Айрес вновь села. Через секунду звук повторился. Не голос. Не дробь или стук. За потайной дверью в бывшую гардеробную, которая теперь служила чуланом для хранения всяких баулов и корзин, безошибочно слышалось тихое, но отчетливое трепетанье. Столь странный звук породил в воображении миссис Айрес невероятную картину, всерьез ее испугавшую: казалось, некто, проникший в гардеробную, выкидывает одежду из корзин. Но звук не смолкал, и она угадала в нем стук крыльев. Видимо, в камин залетела птица. Новость угомонила буйную фантазию, однако тоже стала помехой сну, ибо теперь возникло видение несчастного существа, в панике рвущегося на свободу. Мысль зайти в гардеробную и поймать птицу отнюдь не грела. Миссис Айрес не питала симпатии к пернатым и другим порхающим созданиям, поскольку в ней жил детский страх перед шансом столкнуться с крылатой тварью, которая запутается в ее волосах. В конце концов терпение иссякло. Запалив свечу, миссис Айрес вылезла из постели, облачилась в халат, который застегнула до горла, плотно повязала голову шарфом, надела туфли и замшевые перчатки. Экипировавшись, по ее словам, «совершенным чучелом», она опасливо потянула дверь гардеробной. В повторение зальных опытов Каролины, трепетанье стихло, едва дверь шевельнулась в петлях, и в комнате воцарился полный покой. На полу не было ни помета, ни перьев, а закрытая вьюшка, как выяснилось, приржавела к трубе дымохода. Растревоженная миссис Айрес до рассвета бдела, но дом был тих. Следующим вечером она легла пораньше и спала без происшествий. Однако третья ночь в точности повторила первую. На сей раз миссис Айрес вышла на площадку, разбудила Бетти и, приведя ее в спальню, велела ей слушать под дверью гардеробной. Все это происходило примерно без четверти три. «Что-то слышу, а что — непонятно», — сказала Бетти, но когда они отважились заглянуть в чулан, там ничто не шелохнулось… Миссис Айрес решила, что первое впечатление ее не обмануло. Невозможно, чтобы шум ей почудился, трепетанье было слишком отчетливым, а стало быть, плененная птица находится в самом дымоходе. Мысль эта крепко засела в ее голове, а поздний час, безмолвие и тьма, думаю, лишь усугубили наваждение. Миссис Айрес отправила Бетти спать, а сама, растревоженная, лежала без сна. Утром Каролина, пришедшая поздороваться, нашла мать в гардеробной: стоя на коленях перед камином, та пыталась кочергой поддеть заржавевшую вьюшку. На секунду Каролина подумала, что матушка спятила. Но потом, выяснив, в чем дело, помогла миссис Айрес подняться и сама занялась взломом, а после его успешного завершения тыкала рукояткой швабры в дымоход, пока не заныло плечо. Вызванный ею поток сажи превратил ее в исполнительницу негритянских песен. В этом гриме не оказалось ни пушинки, ни перышка, но миссис Айрес была так уверена в своей правоте и так «переживала за птичку», что Каролина, почистившись, с театральным биноклем вышла в сад, чтобы осмотреть дымовые трубы. Выяснилось, что все трубы на этой стороне дома снабжены сетчатыми щитками; кое-где сетка, густо облепленная мокрыми листьями, прохудилась, но все равно никакая птица не смогла бы ее одолеть и угодить в дымоход. По дороге в дом обдумав ситуацию, Каролина сказала матери, что, похоже, на одной трубе недавно было гнездо. Дескать, она видела, как птица «свободно залетала в дымоход и обратно». Известие приободрило миссис Айрес, она оделась и позавтракала. Но всего лишь час спустя Каролину, в своей комнате доедавшую завтрак, всполошил ее пронзительный крик. Влетев в комнату матери, Каролина увидела миссис Айрес, которая, выставив вперед руки, будто пятилась от открытой двери гардеробной. Лишь гораздо позже она сообразила, что мать вовсе не отступала, а тогда просто метнулась к ней, предположив внезапный приступ дурноты. Но обморока не было — по крайней мере, в обычном понимании слова. Каролина усадила мать в кресло, подала стакан воды и присела перед ней на корточки, держа ее руку в своих ладонях. — Со мной все хорошо, не волнуйся. — Миссис Айрес отерла слезы, которые еще больше встревожили Каролину. — Глупо, ведь столько времени прошло. То и дело она поглядывала на гардеробную, и лицо ее было очень странным: в нем читались испуг и какое-то жадное желание. — Что случилось, мама? — всерьез перепугалась Каролина. — Почему ты все время туда смотришь? Что ты видишь? Не ответив, миссис Айрес покачала головой. Каролина опасливо подошла к гардеробной. Она сама не знала, чего больше страшится: увидеть нечто ужасное или понять, что в чулане нет ничего необычного (матушкино поведение сулило именно второй вариант). Сначала она разглядела лишь груду картонок, которые миссис Айрес собралась оттереть от сажи, налетевшей из неогороженного камина. Каролина подвинула коробки, и взгляд ее зацепился за темное пятно над плинтусом. Когда глаза обвыклись с тусклым светом, пятно предстало уже знакомыми детскими каракулями: Прежде всего поразило то, что надпись старая. Было совершенно ясно, что буквы накорябаны не злосчастной Джиллиан Бейкер-Хайд, но другим ребенком, и очень давно. Может, когда-то она сама их нацарапала? — задумалась Каролина. Или Родерик? А может, кто-то из кузин или подружек… Каролина еще раз взглянула на буквы, и сердце ее ухнуло, потому что она вдруг поняла причину материных слез. К своему изумлению, она почувствовала, что щеки ее запылали, и еще пару минут провела в чулане, давая лицу остыть. — По крайней мере, теперь мы знаем, что девочка Бейкер-Хайдов ни при чем, — сказала Каролина, вернувшись к матери. — Я на нее и не думала, — спокойно ответила миссис Айрес. — Прости, мама. — За что, дорогая? — Не знаю. — Не извиняйся, — вздохнула миссис Айрес. — Как же дому нравится нас подлавливать, правда? Будто знает все наши слабости и на каждой нас испытывает… Господи, до чего ж я устала! — Она прижала скомканный платок ко лбу и зажмурилась. — Хочешь чего-нибудь? — спросила Каролина. — Может, немного полежишь? — Я и лежать устала. — Тогда подремли в кресле. Я разожгу камин. — Вот опять я точно старуха, — пробурчала миссис Айрес, бессильно откидываясь в кресле. Когда в камине заплясали языки пламени, она уже дремала. Каролину поразили старческие черты, проступившие на ее печальном лице; так бывает, что молодой человек глянет на родителя и его словно ошпарит: ведь это неповторимая живая личность, у которой свои, никому не ведомые страсти и переживания, свое скорбное прошлое, о коем никто никогда не узнает. Бесшумно ступая по комнате, она задернула шторы на окнах, притворила дверь в гардеробную и накинула одеяло поверх шали, укрывавшей матушкины колени. Что еще я могу сейчас для нее сделать? — думала Каролина, отправляясь на кухню. Ей требовалось общество, и потому, ничего не рассказав Бетти и миссис Бэйзли, она придумала себе какое-то дело, чтобы остаться с ними. Позже Каролина заглянула в спальню — в той же позе, миссис Айрес крепко спала. Видимо, она все-таки просыпалась, потому что одеяло лежало на полу, словно его отбросили, а дверь в гардеробную, которую Каролина плотно притворила, вновь была открыта. Все это время я был в Лондоне. Домой я вернулся в третью неделю февраля, пребывая в несколько взбаламученном состоянии. Поездка прошла очень успешно: я хорошо выступил на конференции, а затем почти целые дни проводил в больнице и подружился с персоналом. В мое последнее посещение один врач отвел меня в сторонку и сказал, что в недалеком будущем я могу рассчитывать на место в штате. Как и я, свой путь в медицину он начинал почти с нуля, но был полон решимости «растрясти болото» и предпочитал работать с теми, кто «не погряз в системе». Иными словами, он был тем человеком, каким некогда я наивно мечтал стать; вот только в тридцать три года он уже руководил отделением, а я в свои почти сорок остался никем. В поезде, что вез меня в Уорикшир, я раздумывал над словами врача, сомневаясь, соответствую ли я его оценке и хватит ли мне духу расстаться с Дэвидом Грэмом, а еще цинично спрашивал себя, что меня удерживает в Лидкоте и будет ли кто по мне скучать, если я его покину. По дороге с вокзала городишко казался невероятно маленьким и старомодным, а дома меня ждал список вызовов на обычные провинциальные хвори: подагра, бронхит, ревматизм, простуды; я вдруг почувствовал, что всю свою врачебную жизнь бессмысленно сражался с убожеством. Еще пара случаев тоже удручала, но по-иному. Работяга зверски избил забеременевшую тринадцатилетнюю дочь. Сын батрака подхватил пневмонию. Когда я приехал, он был в жутком состоянии. В семье восемь детей, все чем-нибудь больны; отец — безработный инвалид. Мать и бабка лечили парнишку «народными средствами» — привязывали ему на грудь шкурку освежеванного кролика, чтобы «вытянуть кашель». Я прописал и даром отдал микстуру, хоть сомневался, что ею воспользуются. Бабы недоверчиво косились на флакон: «Чего это оно желтое? Нашенский доктор Моррисон всегда потчует красненьким». В чрезвычайно скверном настроении я покинул их лачугу и отправился домой через парк Хандредс-Холла, намереваясь заглянуть к Айресам. Прошло уже три дня, но я еще не дал знать о своем возвращении. Когда завиднелся обветшалый фасад особняка, меня вдруг окатило волной раздражения, и я придавил педаль газа. Дел по горло, убеждал я себя, ни к чему заезжать лишь для того, чтобы принести извинения и сразу умчаться… Нечто подобное я говорил себе, проезжая через парк и в другой раз, и в следующий. Так что я ничего не знал о последних событиях в доме, пока однажды не позвонила Каролина, просившая к ним заглянуть, чтобы, как она выразилась, «проверить, все ли у них в порядке». Каролина редко общалась со мной по телефону, и потому звонок ее был неожиданным. От ее красивого низкого голоса меня пронзило радостным удивлением, которое тотчас сменилось тревогой. Что-то случилось? Нет, ничего страшного, уклончиво ответила она. «Досаждали протечки», но теперь «все починено». Как ее здоровье? Как матушка? Слава богу, все благополучны. Просто хотелось бы узнать мое мнение «кое о чем», если я сумею «выкроить времечко». Больше ничего не сказала. Чувствуя себя виноватым, я отложил визит к пациенту и тотчас поехал в Хандредс-Холл. Меня снедало беспокойство, воображение рисовало всякие крупные неприятности, о которых Каролина не рискнула говорить по телефону. В полутемной гостиной я застал ее за весьма прозаическим делом: сидя на корточках, она готовила растопку для камина — комкала газеты, превращая их в шарики, которые затем окунала в ведро с водой и обваливала в угольной крошке. По локоть закатанные рукава открывали ее перепачканные руки, растрепанные волосы падали на лицо. Она походила на служанку, этакую Золушку, и почему-то ее вид меня чрезвычайно разозлил. Каролина неуклюже встала, пытаясь отереть донельзя испачканные руки. |