Главная страница
Навигация по странице:

  • — Тоска, — повторила Каролина, шевеля высунутыми пальцами. — Думаете, в этом все дело

  • — Вы думаете, нам стоит… держаться за имение Вопрос меня ошеломил.— Конечно! А вы так не думаете

  • — Да, писанина утомляет. Что тебе нужно

  • — Значит, безликая. Что плохого в нишах и закутках Кому они мешают

  • Работа. Маленький незнакомец Моим родителям, Мэри и Рону, и сестре Деборе


    Скачать 0.6 Mb.
    НазваниеМаленький незнакомец Моим родителям, Мэри и Рону, и сестре Деборе
    АнкорРабота
    Дата08.04.2022
    Размер0.6 Mb.
    Формат файлаdocx
    Имя файла“®â¥àá_‘ à _-_Œ «¥­́ª¨©_­¥§­ ª®¬¥æ.docx
    ТипДокументы
    #453453
    страница19 из 38
    1   ...   15   16   17   18   19   20   21   22   ...   38

    — Господи, зачем? Я в полном порядке. Я всегда в порядке. Это мой пунктик, вы не знали?

    — Хм. Вы бы меня убедили, если б при этом не выглядели такой усталой. Почему бы вам…

    — Что? — наклонила голову Каролина.

    Я уже давно хотел ей это предложить, да все не было подходящей минуты.

    — Почему бы вам опять не завести собаку? — выпалил я.

    Мгновенно лицо ее стало замкнутым, она отвернулась.

    — Не хочу.

    — В понедельник я был на ферме Гороховый Холм, — не унимался я. — Там ощенилась сука, красавица ретривер.

    Каролина набычилась, и тогда я мягко добавил:

    — Никто не скажет, что вы предаете Плута.

    — Не в том дело. — Она покачала головой. — Это… небезопасно.

    — Для кого? — вытаращился я. — Для вас? Или миссис Айрес? То, что случилось с девочкой, не должно…

    — Вы не поняли, — сказала Каролина и неохотно добавила: — Небезопасно для собаки.

    — Что?!

    — Наверное, я выгляжу глупо… — она смотрела в сторону, — но иногда меня одолевают мысли о том, что брат говорил про дом. Мы сплавили Родди в клинику, верно? Избавились от него, потому что это легче, чем прислушаться к его словам. Последнее время я его почти ненавидела. Что, если он так сильно заболел именно от нашей глухоты и ненависти? Что, если…

    Нервничая, Каролина натянула обшлага вязаного свитера на ладони, высунув большие пальцы в просвет между петлями.

    — Иногда мне кажется, что дом и впрямь изменился, — тихо сказала она. — Не знаю, то ли я его иначе воспринимаю, то ли он меня, или же… — Каролина взглянула на меня, и голос ее дрогнул: — Наверное, вы считаете меня чокнутой.

    — Я никогда не считал вас чокнутой, — помолчав, ответил я. — Вполне понятно, что дом и ферма в их нынешнем состоянии наводят тоску.


    — Тоска, — повторила Каролина, шевеля высунутыми пальцами. — Думаете, в этом все дело?

    — Уверен. Наступит весна, вернется Родерик, имение встанет на ноги, и настроение ваше изменится. Вот увидите.


    — Вы думаете, нам стоит… держаться за имение?

    Вопрос меня ошеломил.


    — Конечно! А вы так не думаете?

    Она не ответила, а через секунду в гостиную вошла ее мать, и разговор наш оборвался. Мы помогли миссис Айрес усесться в кресло. Покашливая, она взяла меня за руку:

    — Благодарю вас, мне хорошо. Правда-правда. С часик я полежала, а потом решила, что это глупо, если в груди хлюпает, как в утином садке.

    Она откашлялась в платок и отерла заслезившиеся глаза. Плечи ее были укрыты шалями, а голова — кружевной мантильей. Изящная и бледная, она походила на чахлый цветок в футляре; волнения последнего времени ее состарили, а слабые легкие, хлебнувшие дыма, не устояли перед бронхитом. Даже недолгое путешествие по выстуженному дому ее утомило. Кашель ее стих, но одышка осталась.

    — Как поживаете, доктор? — спросила миссис Айрес. — Каролина сказала вам о письме доктора Уоррена? — Поджав губы, она покачала головой. — К сожалению, новости неутешительные.

    — Сочувствую вам.

    Немного поговорив о Родерике, мы вернулись к другой животрепещущей, но безрадостной теме — строительству. Вскоре миссис Айрес охрипла и замолчала; мы с Каролиной пытались поддерживать разговор, а она, огорченная собственной немотой, беспокойно перебирала руками в кольцах. Потом, не дослушав, миссис Айрес подобрала свои шали и прошла к письменному столу, где стала рыться в бумагах.

    — Что ты ищешь, мама? — взглянула на нее Каролина.

    Будто не слыша, миссис Айрес рассматривала конверт.

    — Совет шлет горы всякой чепухи! — Голос ее был непрочен, как паутина. — А правительство разглагольствует о нехватке бумаги!


    — Да, писанина утомляет. Что тебе нужно?

    — Ищу последнее письмо твоей тетушки Сисси. Хочу показать его доктору.

    — Там письма нет. — Каролина встала. — Я его убрала. Садись, я принесу.

    Из конторки она достала письмо и передала его матери. Та направилась к креслу, следом за ней волочилась соскользнувшая с плеча шаль с узловатой бахромой. Прежде чем развернуть письмо, миссис Айрес долго устраивалась в кресле. Потом обнаружила, что куда-то запропастились ее очки.

    — О господи! — прошептала миссис Айрес, закрыв глаза. — Только этого не хватало!

    Она шарила взглядом вокруг себя, к поискам присоединились и мы с Каролиной.

    — Где последний раз ты их видела? — Каролина заглянула под диванную подушку.

    — Здесь, это совершенно точно. Я держала очки в руке, когда утром Бетти принесла письмо от доктора Уоррена. Может, ты куда-нибудь их переложила?

    — Я их не видела, — нахмурилась Каролина.

    — Значит, кто-нибудь другой переложил. Простите, доктор, я понимаю, как мы вам надоели.

    Добрых пять минут мы безуспешно перетряхивали бумаги, открывали ящики и заглядывали под стулья. Наконец Каролина вызвала Бетти и велела ей посмотреть в спальне, хотя миссис Айрес говорила, что не надо зря гонять девочку, ибо она прекрасно помнит, что последний раз надевала очки именно здесь, в малой гостиной.

    Бетти почти сразу вернулась и виновато подала хозяйке очки, которые нашла в спальне на подушке. Секунду миссис Айрес на них смотрела, а затем брезгливо покачала головой.

    — Вот что значит старость, Бетти, — сказала она, забирая очки.

    Каролина засмеялась, но смех ее казался слегка наигранным.

    — Глупости, мама!

    — Да что уж там. Не удивлюсь, если кончу, как моя двоюродная бабка Додо. Она так часто теряла вещи, что сын преподнес ей индийскую мартышку, к спине которой приторочил корзинку; тетка складывала туда ножницы, наперстки и прочее и водила обезьяну на ленточке.

    — Что ж, если пожелаешь, раздобудем тебе мартышку.

    — Нет, нынче это невозможно. — Миссис Айрес надела очки. — Какое-нибудь общество выступит с запретом, либо мистер Ганди выразит протест. Может, в Индии обезьяны имеют право голоса… Спасибо, Бетти.

    Одышка ее прошла, голос окреп. Она тряхнула листком, разворачивая письмо, отыскала и вслух прочла один абзац. Речь в нем шла о совете, который ее сестра получила от парламентария-консерватора, весьма обеспокоенного разбазариванием старых имений. Вообще-то ничего нового мы не узнали: нынешнее правительство грозило землевладельцам штрафами и ограничениями, а потому до следующих выборов им лучше «не дергаться и затянуть пояса».

    — Хорошо, если есть пояса, но как быть тем, у кого нет пряжки? — сказала Каролина, когда миссис Айрес закончила. — Было бы славно превратить имение в сонное царство и ждать прихода к власти доблестных консерваторов. Но если мы будем сидеть сложа руки еще хотя бы год, нам крышка. Я почти жалею, что совет не купил больше земли. Еще бы с полсотни коттеджей, и мы бы почти расплатились с долгами…

    Унылая беседа продолжалась до появления Бетти с чаем, после чего мы погрузились в молчание и собственные мысли. Миссис Айрес тяжело вздыхала, временами откашливаясь в платок. Каролина поглядывала на письменный стол — вероятно, раздумывала о гибнущем имении. Согревая пальцы о тонкий фарфор чашки, я бродил взглядом по комнате и вдруг поймал себя на том, что почему-то вспоминаю свой первый визит в Хандредс-Холл. Бедняга Плут лежит на полу, точно беспомощный старик, а Каролина ногой почесывает ему мохнатое брюхо. Родерик лениво нагибается за упавшим шарфом миссис Айрес. Наша мама как мальчик-с-пальчик. Куда ни пойдет, повсюду оставляет за собой метки… Теперь нет ни его, ни Плута. Французское окно было распахнуто, а сейчас закрыто от непогоды и понизу заколочено щитом — не так дует, но и света меньше. Чувствовался кисловатый запах гари, лепнину на стенах изгваздал налет сажи. Еще пахло мокрой шерстью — на древней раме Каролина развесила промокшую под дождем одежду, которая теперь сохла перед камином. Невозможно представить, чтобы полгода назад миссис Айрес позволила превратить гостиную в прачечную. Но тогда из сада вошла красивая смуглая женщина в вычурных туфлях, а сейчас я видел старуху, которая кашляла и вздыхала, кутаясь в разномастные шали.

    Каролина озабоченно смотрела на мать и, похоже, думала о том же. Заметив мой взгляд, она смущенно мигнула.

    — Какие мы все нынче угрюмые! — Каролина отставила пустую чашку и подошла к окну. Зябко обхватив себя, она посмотрела на низкое серое небо. — Слава богу, дождь кончается. Уже что-то. Пока не стемнело, загляну на стройку… Я почти каждый день туда хожу, — добавила она, поймав мой удивленный взгляд. — Сверяю ход работ с графиком, который дал Бабб. Теперь мы с ним большие друзья.

    — По-моему, вы хотели, чтобы стройку огородили, — сказал я.

    — Да, сначала хотели, но она чем-то завораживает. Что-то вроде гадкой раны — не можешь удержаться, чтобы не заглянуть под бинт. — С сушилки Каролина сняла свое пальто, берет и шарф; одеваясь, она мимоходом предложила: — Если угодно и есть время, идемте со мной.

    Время-то имелось, поскольку в тот день вызовов было мало, однако накануне я лег поздно, а встал рано, и теперь возраст давал о себе знать. Мысль о том, чтобы в холоде шлепать по грязи, отнюдь не прельщала. К тому же было бы невежливо бросить миссис Айрес. Но та, заметив мою неуверенность, сказала:

    — Идите-идите, доктор. Мне интересно мужское мнение о работах.

    После этого я уже не мог отказаться. Каролина позвонила Бетти, и служанка принесла мою верхнюю одежду. Мы подбросили поленьев в камин и удостоверились, что у миссис Айрес есть все необходимое. Чтобы сэкономить время, на улицу мы вышли прямо из гостиной, перебравшись через щит у французского окна, спустились по каменным ступеням и зашагали через южную лужайку. Сырая трава, цеплявшаяся за ботинки, тотчас вымочила манжеты моих брюк и притемнила чулки Каролины. Потом началась самая мокредь; неуклюже взявшись за руки, мы пошли на цыпочках и разъединились уже на сухой гравийной тропке, что бежала вдоль садовой ограды.

    Приходилось сражаться с плотным, словно бархатный занавес, ветром, но шли мы резво, в заданном Каролиной темпе. Явно радуясь тому, что вырвалась из дома, она по-мужски размашисто вышагивала на своих длинных толстоватых ногах. Руки она глубоко засунула в карманы пальто, отчего борта его натянулись, подчеркивая выпуклости бедер и груди. От колючего ветра щеки ее порозовели, а волосы, неумело спрятанные под весьма уродливый вязаный берет, развевались спутанными прядями. В отличие от матери Каролина быстро оправилась от последствий угара, а потому ничуть не задыхалась. Сейчас на лице ее не осталось и следа недавней усталости, оно лучилось энергией и здоровьем, и я с долей восхищения подумал о том, что она не может быть нездоровой, как красивая женщина не может быть непривлекательной.

    Ее радость от ходьбы оказалась заразительной. Я разогрелся и стал получать удовольствие от бодрящих шлепков холодного ветра. Из окна машины парк казался единообразной мешаниной зелени, но пешая прогулка одарила открытиями: кое-где сквозь спутанную траву храбро проглядывали подснежники, на земляных проплешинах пробивались тугие бутончики крокусов, изголодавшихся по воздуху и солнцу. Вдалеке маячили пролом в ограде и слякотная полоса, где копошились шесть-семь фигур с тачками и лопатами. Мы подошли ближе, и тогда я понял истинный размах стройки. Чудесный Ужовый луг погиб безвозвратно. Лишенный дерна и выровненный, участок в сотню ярдов длиной уже был разделен столбами, канавами и начатой кладкой на строительные секции.

    Мы подступили к траншее, в которую рабочие заливали раствор, и я увидел, что фундамент новостройки бутят кусками бурых камней из разломанной ограды.

    — Какая жалость! — огорченно вздохнул я.

    — Да, это ужасно, — тихо ответила Каролина. — Я понимаю, людям нужно жилье и все такое. Но у меня ощущение, будто Хандредс-Холл пережевывают, а потом отхаркнут.

    Голос ее дрогнул. В дальнем конце стройки мы увидели Мориса Бабба, который через открытое окно своей машины разговаривал с прорабом. Заметив нас, он неспешно выбрался из автомобиля и направился к нам. Морису Баббу, хвастливому, но смекалистому коротышке с бочкообразной грудью, перевалило за пятьдесят, он был хороший делец. Как и я, родом из трудового сословия, он сам выбился в люди и не упускал случая отметить, что сделал это без всяких покровителей. Здороваясь с Каролиной, Бабб приподнял шляпу, а мне протянул руку. Несмотря на холод, его толстые кургузые пальцы были теплы и упруги, как недоваренные сардельки.

    — Я знал, что вы объявитесь, мисс Айрес, — приветливо сказал он. — Рабочие сомневались — мол, да куда в такой-то дождь, а я говорю: мисс Айрес не из тех, кого испугаешь непогодой. И вот она вы. Держите нас под присмотром, да? Знаете, доктор, мисс Айрес распекает моего прораба.

    — Охотно верю, — улыбнулся я.

    Каролина чуть зарделась. Отбросив с лица выбившиеся пряди, она слегка приврала:

    — Доктор Фарадей интересовался, как идут работы, вот я и повела его глянуть.

    — Что ж, буду рад показать! — ответил Бабб. — Особенно медику. На прошлой неделе к нам заглядывал санитарный инспектор мистер Уилсон. Сказал, отличное место в смысле воздуха и для отвода стоков; думаю, вы с ним согласитесь. Видите, как у нас все распланировано? Тут шесть домов и за поворотом дороги еще шесть. — Пухлой ручонкой он ткнул в сторону проселка. — Дом на две семьи, с общей стеной. Обратите внимание, кладка из красного кирпича, под стать особняку. — Бабб показал на грубо штампованные малиновые кирпичи. — Будет этакое именьице! Пожалуйте за мной, я проведу вас по площадке. Осторожнее, мисс Айрес, не споткнитесь о веревки.

    Он протянул куцепалую руку Каролине, которая в помощи не нуждалась, ибо на полголовы была выше его, однако вежливо позволила перевести себя через траншею. Бабб подвел нас к участку с уже готовым фундаментом и еще раз поведал, как расположатся дома, а затем, увлекшись, пригласил нас внутрь бетонного квадрата и стал рассказывать о будущих помещениях: вот тут будет «зала», там современная электрифицированная кухня с газовой плитой, а здесь туалет с ванной… Размером площадка не превышала боксерский ринг, но оказалось, что уже отбоя нет от желающих попасть в список новоселов. Предлагают деньги, сообщил Бабб, а также «сигареты и мясо в неограниченном количестве», если он «замолвит словечко».

    — Это не ко мне, говорю я. Обращайтесь, говорю, в муниципалитет. Между нами, — зашептал Бабб, — обращаться туда можно до посинения. Список составлен еще полгода назад. В него попал мой племянник Дуги с женой, надеюсь, дело не сорвется. Видели бы вы, мисс Айрес, как сейчас они ютятся в Саутгеме: в двух комнатушках вместе с жениной мамашей. Мочи нет. А вот такой домик им в самый раз. Позади разобьют садик, проложат дорожку, обнесут оградкой. Из Лидкота сюда пустят автобус, вы слыхали, доктор? Тот, что ходит по Барн-Бридж-роуд. Кажется, с июня откроют маршрут.

    Он бы так и балаболил, но его окликнул прораб; извинившись, Бабб вновь сунул мне свои сардельки и отбыл. Каролина отправилась понаблюдать за рабочими, а я, оставшись в бетонном квадрате, подошел к воображаемому кухонному окну, которое выходило на парк и особняк. Сквозь голые деревья дом хорошо просматривался; я прикинул, что еще лучше он будет виден со второго этажа. Ясно, что хлипкие сетчатые изгороди на задах домиков не сдержат ребятню двадцати четырех семей от визитов в парк…

    На краю стройки я отыскал Каролину, и мы немного поболтали с бетонщиком, за работой которого она наблюдала. Вообще-то я его хорошо знал — сын маминых дальних родственников, он доводился мне кем-то вроде кузена. В окружной школе, где имелось всего два класса, мы сидели за одной партой и были очень дружны. Затем я поступил в лемингтонский колледж, и дружба наша увяла; одно время бывший приятель и его старший брат Годди сильно мне досаждали — с горстями камушков караулили меня, когда вечером на велике я возвращался с учебы. Но это было давно. Кузен дважды был женат. Первая жена и ребенок умерли, а два его взрослых сына от второго брака недавно перебрались в Ковентри. Каролина спросила, как у них дела, и на смачном уорикширском наречии (невероятно, что когда-то и я так изъяснялся) знакомец поведал, что оба устроились на фабрику, где, кстати говоря, получают больше двадцати фунтов в неделю. Я бы сам не отказался от такого жалованья; думаю, Айресы эту сумму растягивали на месяц. Однако, разговаривая с Каролиной, кузен снял шапку, а на меня поглядывал смущенно и попрощался неловким кивком. Я понимал, что даже сейчас ему чудно называть меня «доктор», а уж обратиться ко мне по имени или «сэр» язык и вовсе не повернется.

    — Пока, Том. — Я старался быть непринужденным.

    — Увидимся, Притчетт, — с искренней теплотой сказала Каролина. — Было приятно с вами поболтать. Я рада, что у ваших мальчиков все так хорошо.

    Сам не знаю почему, я вдруг пожалел, что на ней этот нелепый берет. Мы пошли обратно к дому; я чувствовал, что Притчетт смотрит нам вслед и, наверное, переглядывается с напарником.

    В задумчивом молчании мы возвращались по собственным темным следам, оставленным в мокрой траве. Наконец Каролина заговорила:

    — Бабб тот еще тип, правда? — В голосе ее была напускная веселость, но взгляда моего она избегала. — Как славно, что построят эти дома. Вот уж радость для ваших неимущих пациентов.

    — Да, радость — ответил я. — Никаких сырых полов и низких потолков. Хороший туалет. Раздельные комнаты для мальчиков и девочек.

    — Нормальный жизненный старт для детей и все такое. Как здорово, что Дуги Бабб избавится от ужасной тещи… Ох, доктор… — Наконец Каролина взглянула на меня, а потом печально посмотрела на стройку. — Уж лучше переехать в такую кирпичную коробку с залой и современной кухней, чем жить в нашем старом хлеву. — Она подняла прутик и принялась стегать им по траве. — А что такое современная кухня?

    — Без ниш и закутков.


    — Значит, безликая. Что плохого в нишах и закутках? Кому они мешают?

    — Иногда их слишком много. — Я вспомнил убогие жилища моих пациентов и, помолчав, задумчиво добавил: — Моя мать порадовалась бы такому домику. Если б я был другим, может, они бы с отцом и сейчас в нем жили.

    — То есть? — взглянула на меня Каролина.

    Я вкратце поведал, как родители надрывались, чтобы я закончил колледж и мединститут: по уши влезли в долги, на всем экономили, отец работал сверхурочно, а мать бралась за шитье и стирку, хотя еле могла переложить мокрое белье из чана в бадью.

    Я полнился горечью, но остановиться не мог:

    — Родители отдали все, чтобы я стал врачом, а я так и не понял, что мать больна. На мое обучение они угрохали целое состояние, а я узнал лишь то, что у меня неправильный выговор, плохая одежда и застольные манеры — все не так. Я начал стыдиться родителей. Друзей никогда к себе не приводил. Однажды отец с матерью приехали на окончание учебного года, когда мне вручали премию за научную работу. Помню физиономии однокурсников, мне этого хватило. Больше я родителей не приглашал. Лет в семнадцать при клиентах я назвал отца дураком…

    Я недоговорил. Мягко, насколько позволил бушевавший ветер, Каролина сказала:

    — Наверное, они вами очень гордились.

    Я пожал плечами:

    — Может быть. Но гордость не возмещает счастья. Им бы жилось лучше, если б я был таким, как мои кузены, вон как Том Притчетт. Наверное, и мне бы лучше жилось.

    Нахмурившись, Каролина стегнула траву.

    — Все это время мне казалось, что вы нас чуть-чуть ненавидите, — глядя в сторону, сказала она.

    — Ненавижу? — изумился я.

    — Да, из-за ваших родителей. Но теперь мне кажется… вы ненавидите себя.

    Я не ответил, повисло неловкое молчание. Смеркалось, и мы прибавили шагу. Выбирая места посуше, мы вышли к зарослям, где садовую ограду сменял древний покосившийся заборчик. Не забор, а какой-то подзаборник, сострил я. Сравнение Каролину насмешило, развеяв нашу угрюмость. Перебравшись через заросшую канаву, мы оказались на заболоченном пятачке, который вновь одолели на цыпочках. Мои ботинки на гладкой подошве были не приспособлены для подобных трюков, и раз я так оскользнулся, что чуть не сел на шпагат. От смеха Каролина зарделась, теперь ее щеки просто полыхали румянцем.

    Чтобы не наследить на крыльце, мы направились к черному ходу. День был пасмурный, но, приближаясь к темному дому, мы словно входили в тень — казалось, вздыбившиеся стены со слепыми окнами вбирают в себя последние крохи вечернего света. Каролина вытерла ноги о коврик, и я с огорчением отметил, что на лице ее вновь проступает усталость — кожа под глазами чуть сморщилась, будто кипяченое молоко, подернутое пенкой.

    — Дни еще такие короткие, — вздохнула она, оглядывая дом. — Не люблю эту пору, а вы? Все тяготы кажутся еще тяжелее. Как жаль, что нет Родерика. Вдвоем с матерью… — Она потупилась. — Нет, мама милая, она не виновата, что хворает. Но иногда кажется, что день ото дня она глупеет, а мне не всегда хватает терпения. С Родом было весело. Смеялись над всякой чепухой. В смысле, пока он не заболел.

    — Ничего, скоро он вернется, — тихо сказал я.

    — Вы вправду так думаете? Хорошо бы с ним повидаться. Ну что же это, он больной и совсем один! Мы ничего не знаем, как он там. Думаете, не надо к нему ехать?

    1   ...   15   16   17   18   19   20   21   22   ...   38


    написать администратору сайта