Работа. Маленький незнакомец Моим родителям, Мэри и Рону, и сестре Деборе
Скачать 0.6 Mb.
|
— Наверное, мы все слегка обезумели… — выговорила Каролина. — Немного тронулись умом… Бетти, ты здесь? Исполосованная сажей, точно тигренок, бледная служанка вышла вперед. — С тобой все хорошо? Бетти кивнула, не сводя с Каролины распахнутых глаз. — Не обожглась, не поранилась? — Нет, мисс. Она ответила шепотом, но от ее голоса Каролина немного успокоилась. — Умничка. Ты очень хорошая и смелая. Не обращай внимания на мистера Родерика. Он… не в себе. Мы все немного ошалели. Есть горячая вода? Пожалуйста, согрей побольше — на чай и помыться. Прежде чем идти в ванную, самую грязь смоем тут. Мама, присядь. Миссис Айрес выглядела пришибленно. Укутав мать одеялом, Каролина посадила ее на стул. Она и сама вдруг ощутила жуткую слабость, будто перед тем ворочала неподъемный груз; подтянув к себе соседний стул, Каролина тяжело плюхнулась рядом с матерью. Некоторое время в кухне стояла тишина, нарушали которую лишь гул пламени в плите, вздохи закипавшей воды и звяканье посуды под руками Бетти. Потом служанка тихонько окликнула миссис Айрес и, подведя ее к раковине, вымыла ей руки, лицо и ступни. Затем она так же помогла Каролине и неуверенно взглянула на Рода. Тот уже несколько успокоился и, сообразив, чего от него хотят, сам подковылял к раковине. Двигался он как сомнамбула и тупо смотрел перед собой, пока Бетти отмывала его руки и лицо. Его затвердевшая шевелюра упорно сопротивлялась воде, и тогда служанка прошлась по ней гребнем, вычесав на подстеленную газету крошки спекшегося с копотью бриллиантина. Закончив процедуру, Бетти положила скомканную газету на подставку для посуды, а грязную воду слила в раковину. Родерик взглядом отыскал сестру, и в глазах его Каролина прочла смесь невыносимого страха и смятения. Она отвернулась и подошла к матери. Вот тогда-то и произошло нечто весьма странное. Краем глаза она уловила какое-то легкое движение — Родерик поднес руку к лицу, словно хотел откусить заусенец или почесать щеку, а Бетти шагнула к ведру, чтобы бросить в него мокрое полотенце. Вдруг служанка ахнула, и Каролина, оглянувшись, за плечом брата увидела огонь. — Родди! — испуганно крикнула она. Глянув назад, Родерик метнулся в сторону. На деревянной подставке горела газета, в которую Бетти вычесала спекшиеся в его волосах крошки. И вот теперь бумажный комок необъяснимо воспламенился. Разумеется, костерок этот был сущий пустяк по сравнению с тем маленьким адом, который обуздали в комнате. Каролина мгновенно сбила его в раковину. Огонь взвился, но тотчас сник; черный комок, истончившийся как паутина, еще секунду сохранял свою форму, а затем рассыпался в прах. Но с чего он вдруг загорелся? Миссис Айрес и Каролина беспомощно переглянулись. — Ты что-нибудь видела? — спросили они Бетти. — Нет, мисс! — испуганно вытаращилась служанка. — Ничегошеньки! За мистером Родериком вдруг как вспыхнет! Казалось, она ошеломлена не меньше других. После обсуждения был сделан неуверенный вывод: какая-то золинка в волосах Родерика еще не вполне остыла, вот она-то и подожгла сухую газету. Естественно, все обеспокоились и стали нервно оглядываться — нет ли еще где подобного сюрприза. Больше всех перепугался Родерик. Когда миссис Айрес предложила еще раз переворошить золу в комнате, он закричал, чтобы его не оставляли одного. Ему страшно! Он «не смог это удержать»! Опасаясь нового приступа паники, женщины взяли его с собой. В комнате его усадили на уцелевший стул; подтянув ноги, Родерик зажал рукой рот и испуганно озирался, а миссис Айрес, Каролина и Бетти устало бродили по пожарищу. Все было холодно, мертво и грязно. Уже перед рассветом они разошлись по своим комнатам. Пару часов спустя очнулся и я, истомленный кошмарами, но в благодатном неведении о ночной катастрофе, едва не поглотившей Хандредс-Холл. Лишь вечером я узнал о пожаре от своего пациента, которого, в свою очередь, известил лавочник, утром побывавший в особняке. Вначале я просто не поверил: казалось невероятным, что Айресы пережили такое несчастье и не послали мне весточку. Но потом другой человек упомянул происшествие как нечто уже всем известное. Все еще сомневаясь, я телефонировал миссис Айрес, и она, к моему изумлению, все подтвердила. Голос ее был измученный и хриплый, а я проклинал себя, что не позвонил раньше, когда еще мог к ним поехать, — с недавних пор раз в неделю по вечерам я дежурил в окружной больнице, и вот именно нынче было мое дежурство. Миссис Айрес заверила меня, что с ними все хорошо, но они очень устали. Пожар их «немного испугал» — так она выразилась, и, возможно, поэтому инцидент представлялся мне как относительно несущественный. Я очень хорошо помнил, в каком состоянии оставил Рода: он расплескивал джин, не заметил, что уронил на ковер горящую газету. Наверное, потом не загасил сигарету… Однако я знал, что даже от маленького пожара бывает много дыма, а последствия угара ярче всего проявляются на второй-третий день. Я переживал за семейство и оттого провел еще одну беспокойную ночь. Назавтра, закончив утренний обход, я приехал в Хандредс-Холл, и мои опасения подтвердились. В физическом плане меньше всего пострадали Бетти и Родерик. В разгар пожара девушка то и дело выбегала за водой, а распластавшийся на кровати Родерик дышал неглубоко, тогда как вся гуща дыма собралась под потолком. А вот миссис Айрес угара хлебнула изрядно — теперь она задыхалась и так ослабела, что почти не покидала своей комнаты. Каролина, у которой опухло горло, тоже выглядела скверно: опаленные волосы, лицо и руки в красных точках от искр. Она открыла мне парадную дверь, и я, опешив от ее вида, тотчас поставил саквояж на крыльцо и взял ее за плечи, чтобы хорошенько осмотреть ее лицо. — Боже мой! — ахнул я. Каролина смущенно мигнула и улыбнулась, но в глазах ее блеснули слезы: — Я похожа на беднягу Гая Фокса,[14] у которого в последнюю минуту все сорвалось… Она закашлялась, и я поспешно сказал: — Идемте в дом, не стойте на холоде. Вскоре кашель унялся, Каролина отерла рот и глаза. Следом за ней я вошел в дом и оторопело прикрыл дверь, пораженный сильным запахом гари и видом вестибюля, настолько густо испещренного следами копоти и сажи, что, казалось, стены его затянуты траурными покровами. — Гадко, да? — хрипло спросила Каролина, проследив за моим взглядом. — Боюсь, дальше только хуже. Идемте, сами увидите. — Она повела меня правым коридором. — Не знаю почему, но дом насквозь пропах до самого чердака. Не вытирайте ноги, это бессмысленно. Осторожнее, не запачкайтесь о стены, сажа такая липучая. На пути к комнате Рода я увидел достаточно, чтобы подготовиться к царившему в ней разору, но все равно ошеломленно застыл на пороге. Увидев меня, миссис Бэйзли, которая вместе с Бетти отмывала стены, мрачно кивнула: — Вот и я так же обомлела, доктор, когда вчерась сюда заглянула. Сейчас-то еще ничего, а то ить грязи было по щиколотку, да, Бетти? Почти всю мебель вынесли и беспорядочной кучей свалили на террасе; ковер скатали и убрали, а пол застелили старыми газетами, однако от пропитавшихся водой досок бумага размякла, превратившись в приправленную сажей серую кашу. Стены были в мокрых разводах, деревянные панели обуглились, а печально известный решетчатый потолок стал идеально черным, навеки скрыв таинственные пятна. — Невероятно, — выговорил я. — Если б знать… но я даже представить не мог… Я не договорил, поскольку от моего знания или незнания ничего не менялось, помочь я бы ничем не смог. Однако мне было крайне тревожно оттого, что столь серьезная беда случилась в мое отсутствие. — Весь дом мог сгореть. Подумать страшно! Род был здесь, в самом пекле? Как он? Каролина странно посмотрела на меня и оглянулась на миссис Бэйзли. — Все хорошо, но тоже надышался дымом. Почти все его вещи погибли — вон, видите: кресло совсем обгорело, и конторка, и стол… Я посмотрел в окно: ящики и ножки стола не пострадали, но столешница почернела и покоробилась, будто на ней разводили костер. Теперь я понял, отчего в комнате так много пепла. — Бумаги сгорели? — Наверное, в секунду, — устало кивнула Каролина. — Они ж сухие… — Что-нибудь уцелело? — Почти ничего. Я даже не знаю, что за бумаги там были. Думаю, планы имения и дома, всякие чертежи, копии сделок и договоров, письма, счета, отцовские записи… — Она осипла и закашлялась. — Ужасно, ужасно жаль. — Взгляд мой натыкался на все новые приметы катастрофы: обуглившийся холст в раме, почерневшие абажуры и подвески светильников. — Такая славная комната. Что вы собираетесь с ней делать? Восстановите? Если заменить обгоревшие панели и побелить потолок… Каролина пожала плечами: — Мама считает, ее надо вычистить и закрыть. На ремонт нет денег. — А страховка? Каролина опять посмотрела на миссис Бэйзли и Бетти — служанки щетками шумно драили стены. — Род не платил взносы. Мы только сейчас узнали. — Не платил? — Уже давно. Вроде как экономил. — Каролина прикрыла глаза и покачала головой. Потом кивнула на французское окно: — Давайте выйдем на минутку. Мы вышли на крыльцо, и я оглядел изуродованную мебель: кожаная обивка кресла сгорела, его пружины и прокладка из конского волоса, торчавшие наружу, казались нездоровым нутром невероятного анатомического муляжа. Зрелище угнетало. Дождь перестал, но было зябко, Каролину знобило. Я предложил вернуться в тепло, где я мог бы осмотреть ее и всех других пострадавших. Чуть помешкав, она отвела меня подальше от окна и хотела что-то сказать, но закашлялась, морщась от боли в опухшем горле. — Вчера вы звонили… — Каролина посмотрела мне в глаза. — Мать что-нибудь говорила о причине пожара? — Нет, лишь сказала, что он возник в комнате Рода, когда все уже легли. Потом вы его обнаружили и погасили. Я подумал, пьяный Род куролесил и не затушил сигарету. — Сначала мы тоже так решили. Меня удивило это «сначала». — Род что-нибудь помнит? — осторожно спросил я. — Совсем ничего. — Наверное, он отключился… и что потом? Проснулся, подошел к камину и поджег газету, чтобы прикурить? Болезненно сглотнув, Каролина с усилием проговорила: — Не знаю, что и думать. Вы обратили внимание на камин? Я взглянул через окно: очаг был закрыт сетчатой шторкой. — Вот так все и было, когда я ушла, уложив Рода, — сказала Каролина. — Но когда я прибежала ночью, в камине огня не было. Зато горело в других местах. Не в одном, понимаете? Полыхало в пяти-шести точках. — Неужели? — Я был потрясен. — Просто чудо, что никто из вас серьезно не обгорел! — Я не об этом… На службе у нас была пожарная подготовка. Нам рассказывали, как распространяется огонь. Понимаете, он ползет, но не скачет. А в комнате были разрозненные возгорания, как от зажигалок или чего-то в этом роде. Гляньте на кресло: похоже, пламя возникло прямо на сиденье, ножки-то целы. Со столом и конторкой то же самое. А шторы? — Каролина потрогала обгоревшие парчовые занавеси, перекинутые через спинку погубленного кресла. — Видите, они загорелись с середины. Как это возможно? А стены по бокам окна всего лишь опалены. Все так, будто… — Она оглянулась на комнату, боясь, что ее услышат служанки. — Одно дело, если по неосторожности Род уронил сигарету или свечку. Но здесь все так, будто комнату подпалили. В смысле, нарочно. Я опешил. — Вы хотите сказать, что Род… — Не знаю, — перебила меня Каролина. — Просто не знаю. Но я думаю о том, что Род говорил в вашей амбулатории. И отметины, которые мы видели в его комнате… ведь это были прожоги. Верно? Тогда все это обретает ужасный смысл. И вот еще одно… Каролина поведала о странной неурядице в кухне, когда за спиной Рода вспыхнула скомканная газета. Тогда все списали на неостывшую золинку. Но потом Каролина еще раз осмотрела место происшествия и на кухонной полке обнаружила коробок спичек. Сомнительно, но все же вероятно, что Родерик, улучив момент, пытался себя поджечь. Я не вытерпел: — Не хочу сомневаться в ваших словах, но вы пережили сильное потрясение. Неудивительно, что вам всюду мерещится огонь. — Думаете, вспыхнувшая газета нам померещилась? Всем четверым? — Ну… — Уверяю, нам не привиделось. Огонь был настоящий. И если Родди не поджигал, тогда… кто? Вот что меня больше всего пугает. Вот почему лучше, чтобы это сделал Род. Я не вполне понимал, к чему она клонит, но Каролина явно была очень напугана. — Послушайте, давайте успокоимся, — сказал я. — Нет никаких оснований считать пожар чем-то иным, кроме как несчастным случаем, верно? — Точно не знаю. Посмотрим, что скажет полиция. Вчера к нам приходил мясник. Он учуял запах гари и поперся к окнам, прежде чем я успела его остановить. Знаете, в войну он был пожарным, служил в Ковентри. Я что-то наплела насчет масляного обогревателя, но дядька все высматривал и высматривал. По его лицу было видно, что он мне не поверил. — Ваше предположение чудовищно! — тихо сказал я. — Неужели Род мог хладнокровно… — Я знаю! Знаю, это ужасно! Я не говорю, что он это сделал умышленно. Невозможно, чтобы он хотел кому-то навредить. Все, что угодно, только не это. Но ведь так бывает… — она горестно сморщилась, — человек делает зло, не ведая, что творит. Я не ответил и вновь посмотрел на погибшую мебель: кресло, конторка и стол с обуглившейся столешницей, за которым я так часто видел Рода близким к отчаянию. Вспомнилось, как незадолго до пожара он проклинал отца, мать и само имение. «Нынче будут фокусы», — загадочно сказал он, и я, проследив за его взглядом, увидел — ведь так? — что вся комната испещрена — буквально кишит! — зловещими черными отметинами. — Ох, Каролина! — Я отер лицо. — Как же это скверно! Я чувствую себя виноватым. — Почему? — Нельзя было оставлять его одного! Я подвел его и вас всех… Где он сейчас? Что он говорит? Взгляд ее опять стал чудным. — Он наверху, в своей прежней комнате. Знаете, толку от него не добьешься… Он просто в жутком состоянии. На Бетти можно положиться, но мы не хотим, чтобы миссис Бэйзли его видела. Не надо, чтобы его вообще кто-нибудь видел. Вчера звонили Росситеры, но я их отвадила, а то вдруг он что-нибудь выкинет. Это не шок, но… что-то другое. Мать отобрала у него сигареты и прочее. Она… — веки ее дрогнули, щеки чуть покраснели, — его заперла. — Заперла? — Я подумал, что ослышался. — Она тоже размышляла над пожаром и поначалу решила, что это несчастный случай. Мы все так считали. Но Род так себя вел, что мать поняла: тут что-то другое. Пришлось рассказать ей, как странно горела комната. Теперь мать боится, что он еще чего-нибудь натворит. Каролина закашлялась, кашель все не стихал; конечно, она разволновалась и слишком долго разговаривала на холоде. Вид у нее был совершенно разбитый и больной. Я отвел ее в малую гостиную и там осмотрел. Затем поднялся к ее матери и брату. Сначала я зашел к миссис Айрес. Укутанная в шали и блузы, она сидела в подушках; распущенные волосы превращали ее лицо в бледную сморщенную мордочку. Мой приход ее явно обрадовал. — Вот извольте, доктор Фарадей: новое несчастье, — просипела она. — Я начинаю думать, что над нашей семьей висит какое-то проклятье. Но за что? Не постигаю. Кого мы прогневили? Может, вы знаете? Она спросила почти всерьез. Присев на стул, я начал ее осматривать. — Да уж, вы с лихвой испили из чаши горестей, — сказал я. — Всей душой вам сочувствую. Закашлявшись, миссис Айрес согнулась пополам, а затем вновь откинулась в подушки, не спуская с меня взгляда. — Вы видели комнату Родерика? Я приложил стетоскоп к ее груди: — Секундочку… да, видел. — Обратили внимание на стол и кресло? — Помолчите минутку, пожалуйста. Я нагнул ее, чтобы прослушать спину. Потом убрал стетоскоп и, чувствуя на себе ее взгляд, ответил: — Да. — И что скажете? — Не знаю… — Полагаю, знаете. Ох, доктор, вот уж не думала дожить до того, что стану бояться собственного сына! Без конца представляю, что могло случиться. Только закрою глаза — вижу огонь. Голос ее осекся, она согнулась в новом, еще более злом приступе кашля, с которым все не могла справиться. Я придержал ее за плечи, затем подал воды и чистый носовой платок. Отерев глаза и рот, она откинулась в подушки, раскрасневшаяся и измученная. — Вам нельзя много говорить. — Я не могу молчать! — покачала она головой. — Кроме вас и Каролины, поговорить мне не с кем, а с ней мы это обсудили уже по десятому разу. То, что она рассказала, уму непостижимо! Я ушам своим не верила! Мол, Родерик почти обезумел, комната его и прежде горела, и вы видели отметины. Я поерзал. — Да, кое-что она показала. — И никто из вас не пришел ко мне? — Не хотели тревожить. По возможности, пытались вас уберечь. Конечно, если б я мог предположить, что его состояние приведет к чему-то подобному… — Вы говорите «состояние», — горестно сморщилась миссис Айрес. — Стало быть, вы знали, что он болен. — Я знал, что он нездоров. Честно говоря, очень нездоров. Но я дал ему слово. — Наверное, он поведал вам небылицу, что в доме обитает нечто, желающее ему зла? Верно? — Заметив, что я колеблюсь, она искательно добавила: — Прошу вас, доктор, будьте со мной откровенны. — Да, это правда. Извините меня. Я все рассказал: о приступе паники, за которой последовала невероятная страшная история, и о том, что с тех пор Род на меня ополчился, и об угрозе, проскальзывавшей в его речах… Миссис Айрес слушала, безотчетно ухватившись за мою руку. Волнистые ногти с грязной каемкой сажи выдавали ее возраст. Красные точки на ладонях, оставленные искрами, казались эхом рубцов ее сына. По мере моего рассказа пальцы ее все крепче впивались в мою руку, а взгляд выражал полное смятение. — Бедный мой мальчик! — воскликнула она, когда я закончил. — Я и подумать не могла! Я знала, что он не так силен, как его отец, но не могла предположить, что рассудок его не выдержит! Неужели… — Миссис Айрес схватилась за грудь. — Неужели он вправду так настроен против дома и меня? — Теперь вы понимаете, почему я не решался вам рассказать? Он не помнил себя и вряд ли сознавал, что говорит. Казалось, она меня не слышит: |