Работа. Маленький незнакомец Моим родителям, Мэри и Рону, и сестре Деборе
Скачать 0.6 Mb.
|
— Кто там? Бетти! Миссис Бэйзли! Бетти, ты? Не знаю, кто там, но вы меня заперли! — Миссис Айрес подергала ручку. — Эй! Слышите? Странно, никто не ответил и не подошел к двери; шаги стихли. Миссис Айрес вновь приникла к скважине и безмерно обрадовалась, когда опять услышала приближающиеся шаги. — Бетти! — крикнула она, ибо для миссис Бэйзли поступь была слишком быстрая и легкая. — Выпусти меня, детка! Слышишь? Видишь ключ? Давай-ка, поверни его! К ее изумлению, что-то темное вновь промелькнуло, но уже в обратном направлении, и шаги, не остановившись перед дверью, проследовали к черной лестнице. — Бетти! — пронзительно крикнула миссис Айрес. На мгновенье пала тишина, потом шаги вернулись, и перед дверью заметалась темная размытая фигура, безликая, словно тень. Охваченной ужасом миссис Айрес пришла мысль: это Бетти, но девчонка вдруг обезумела и теперь как угорелая мечется по коридору. На очередном пробеге темный силуэт локтем или ладонью задел дверь, а в следующий раз к топоту добавился легкий скрежет… Миссис Айрес вдруг догадалась: чьи-то ногти проскребли по деревянной панели стены. Она отчетливо представила маленькую руку с заостренными пальчиками… детскую ручку… Видение ввергло ее в панику; она отползла от двери, порвав на коленях чулки, и только в центре комнаты встала на ноги. Ее бил озноб. Внезапно топот, набравший силу, оборвался. Миссис Айрес поняла, что фигура остановилась перед дверью, и увидела, как та чуть дрогнула в раме, будто под чьим-то напором. Казалось, вот-вот заскрежещет ключ и повернется ручка; миссис Айрес готовилась к тому, что сейчас увидит. Тянулись томительные секунды, однако дверь больше не шелохнулась. Миссис Айрес затаила дыхание, но слышала только удары своего сердца, что скакало, точно голыш, пущенный по глади тишины. И тут за ее спиной грянул пронзительный свист переговорной трубы. Миссис Айрес, изготовившаяся к потрясению совсем иного рода, вскрикнула и, едва не упав, шарахнулась от костяного рожка. Помолчав, труба вновь свистнула, а затем долгие пронзительные свистки пошли один за другим. Было невозможно отнести их на счет ветра или причудливой акустики: целенаправленные и требовательные, они чем-то напоминали вой сирены и плач голодного младенца. Преднамеренность сигнала была столь очевидна, что сквозь панику к миссис Айрес наконец-то прорвалась мысль с весьма простым объяснением: может быть, с ней пытается связаться встревоженная миссис Бэйзли, которая не желает взойти наверх? По крайней мере, труба — часть привычного человеческого мира, в отличие от необъяснимого коридорного топтуна. Соскребя остатки мужества, миссис Айрес подошла к верещавшей штуковине, дрожащими непослушными пальцами выдернула заглушку и… конечно, вновь окунулась в тишину. Впрочем, рожок был не совсем безмолвен. В нем едва слышался влажный шелест, словно через трубу медленно и неуверенно протягивали мокрый шелк или нечто столь же тонкое. И тут миссис Айрес как ударило — она поняла, что слышит затрудненное, булькающее дыхание, рвущееся из сдавленного горла, и мгновенно перенеслась на двадцать восемь лет назад, к постели своего умирающего первого ребенка. — Сьюзен? — шепнула она, и дыхание участилось, громче забулькав. Затем сквозь мешанину бульканья и хрипов стал прорываться тоненький жалобный голосок ребенка, изо всех сил пытавшегося что-то выговорить. Объятая ужасом, миссис Айрес выронила рожок и бросилась к двери, уже не думая о том, что ждет ее в коридоре. Она бешено забарабанила по филенкам, зовя миссис Бэйзли, но ответа не получила и тогда, пьяно качаясь, ринулась к зарешеченному окну. Слезы застили ее глаза, а паника лишила последних сил и способности соображать, и потому она никак не могла справиться с незамысловатым разболтанным шпингалетом. В эту минуту возле террасы появилась Каролина, и миссис Айрес, бросив шпингалет, заколотила по стеклу. Остановившись, Каролина стала озираться, а потом, к несказанной радости миссис Айрес, помахала рукой, словно уяснив, откуда исходит стук. Однако взгляд ее был направлен не к верхним окнам, а на террасу. Прижавшись к стеклу, миссис Айрес разглядела дородную женщину, выскочившую на гравийную дорожку, и узнала в ней миссис Бэйзли, которая, отчаянно жестикулируя, показывала на дом; через секунду с террасы скатилась взволнованная Бетти… Все это время из незакупоренного рожка доносился жалобный шепот. Миссис Айрес поняла, что в огромном доме остались лишь она и то, что настойчиво шелестело с другого конца переговорной трубы. Вот тогда-то паника ее сковырнулась в истерику. Миссис Айрес хватила кулаками по окну, вдребезги разнеся два стекла в переплетах. Каролина, миссис Бэйзли и Бетти изумленно вскинули головы и за прутьями решетки увидели миссис Айрес, которая заходилась криком (точно ребенок, рассказывала миссис Бэйзли), молотя руками по осколкам в раме. Никто не знает, что с ней происходило, пока испуганная троица добиралась к игровой. Дверь в комнату была приоткрыта, труба молчала, затычка со свистком покоилась в рожке. Забившаяся в угол миссис Айрес пребывала в отключке. Порезы на ее руках сильно кровоточили, и женщины кое-как их перевязали, располосовав ее же шелковый шарф. Затем ее подняли и чуть ли не волоком доставили в спальню, где дали выпить бренди и укутали в одеяла, ибо, несмотря на разожженный камин, ее сильно знобило. Когда часом позже приехал я, дрожь все еще не унялась. Каролина мне звонила, но я был на вызове; к счастью, у пациента имелся телефон, и телефонистка с коммутатора передала настоятельную просьбу на обратном пути заглянуть в Хандредс-Холл. Я приехал, как только освободился, еще не зная, что меня ждет. Ситуация просто ошеломила. Бледная как полотно Бетти проводила меня наверх; Каролина сидела подле съежившейся миссис Айрес, которая при каждом шорохе вздрагивала, точно испуганный зайчонок. Я обомлел: она выглядела совсем как Родерик в разгар помрачения. Рассыпавшиеся по плечам волосы и обмотанные обрывками шарфа руки производили жуткое впечатление. Кровь, засохшая на кольцах, все камни превратила в рубины. Каким-то чудом раны оказались неглубокими. Я их промыл и перевязал, а потом, сменив Каролину, просто сидел возле миссис Айрес, ласково держа ее за руки. Понемногу безумный блеск в ее глазах угас, и она, судорожно всхлипывая и закрывая лицо, рассказала о том, что с ней произошло. — Вы поняли, что случилось? — Миссис Айрес пытливо искала мой взгляд. — Понимаете, что это значит? Я предала ее, доктор! Она пришла, а я предала! Она так сильно вцепилась в мою руку, что на повязке выступила кровь. — Дорогая моя… — Я пытался ее успокоить, но она не слушала: — Я так хотела, чтобы она пришла! Девочка моя! Я чувствовала, что она здесь, в доме. В постели я чувствовала ее рядом с собой, совсем близко! Но мне было мало! Я хотела, чтобы она стала еще ближе! Своим желанием я притягивала ее. И вот она пришла… а я струсила. Испугалась и предала ее! Не знаю, что страшнее: больше никогда ее не увидеть или сознавать, что поселила в ней ненависть к себе. Она возненавидит меня, доктор? Скажите «нет»! — Успокойтесь. Никто не питает к вам ненависти. — Но я же предала ее! Предала! — Вы никого не предали. Ваша дочь вас любит. Она заглянула в мое лицо: — Думаете, любит? — Конечно. — Правда? — Чистая правда. В ту минуту я бы сказал что угодно, лишь бы ее успокоить. Вскоре я попросил миссис Айрес больше не разговаривать и, дав снотворное, уложил ее в постель. Она еще была беспокойна и не выпускала мою ладонь из своих забинтованных рук, но потом сильнодействующее лекарство ее сморило, и я, осторожно высвободив пальцы, отправился вниз, чтобы с Каролиной, миссис Бэйзли и Бетти обсудить происшествие. Они собрались в малой гостиной, все трое были бледны; казалось, событие потрясло их не меньше, чем саму миссис Айрес. Каролина подала нам стаканы с бренди; от алкоголя вкупе с пережитым миссис Бэйзли стала плаксивой. Я дотошно расспросил ее и Бетти, но они могли подтвердить рассказ миссис Айрес лишь в том, что она одна поднялась на третий этаж и пробыла там долго, минут пятнадцать — двадцать. Служанки встревожились и решили позвать Каролину, а потом все они увидели хозяйку, которая душераздирающе кричала из разбитого окна. Соединив в целое оба рассказа, я отправился в игровую, чтобы самому осмотреть место происшествия. Взбаламученный царившим в доме настроением, я осторожно поднялся на третий этаж, где раньше не бывал. Пустая комната с разбитым окном и темными пятнами крови на полу выглядела жутковато. Но дверь открывалась легко, ключ в замке ходил безотказно. Я запер комнату, потом открыл и вновь поработал ключом, а затем хлопнул дверью, чтобы посмотреть, не выскочит ли язычок замка, однако все было в порядке. Затем я приложился к злосчастному рожку, но, как и прежде, ничего не услышал. Повторяя путь миссис Айрес, я прошел в спальню и замер в ожидании, думая об умершей маленькой Сьюзен, своей матери и прочих печальных материях; мне даже хотелось, чтобы что-нибудь произошло, чтобы кто-то или что-то появилось. Ничего. В выстуженном доме стояла мертвая тишина, комната была промозгла, уныла и абсолютно безжизненна. Я допускал, что ради гадкой шутки или просто по злобе кто-то устроил спектакль, чтобы помучить миссис Айрес. Каролина была вне подозрений, миссис Бэйзли, служившая в доме с довоенной поры, тоже отпадала; оставалась Бетти. Вполне возможно, что переговорная труба свистела с ее помощью, да и шаги, которые за дверью слышала миссис Айрес, были по-детски легки. Во время инцидента Бетти была в вестибюле, но осталась внизу, когда встревоженная миссис Бэйзли поднялась на второй этаж. Однако могла ли девчонка смотаться к черной лестнице, взлететь на третий этаж, запереть игровую и взад-вперед пошастать по коридору без того, чтобы старая служанка не заметила ее отсутствия? Вряд ли. Кроме того, я уже побывал на черной лестнице и при свете зажигалки внимательно ее осмотрел. Мои ботинки тотчас оставили отпечатки на ступенях, покрытых тонким слоем пыли, но других следов, больших или маленьких, там определенно не было. К тому же Бетти любила хозяйку и, похоже, искренне переживала произошедшее; в ее пользу говорило и то, что миссис Айрес видела ее на улице вместе с миссис Бэйзли, когда из переговорной трубы еще лился шелест… Обо всем этом я думал, оглядывая промозглую комнату, гнетущий вид которой уже был невыносим. Смочив в рукомойнике платок, я замыл самые большие пятна крови, а потом кусками линолеума кое-как заделал брешь в окне и угрюмо направился к лестнице. На площадке второго этажа я встретил Каролину, которая вышла из спальни миссис Айрес; она приложила палец к губам и мы молча проследовали в малую гостиную. — Как она? — спросил я, закрыв дверь. — Спит. Показалось, она вскрикнула. — Каролина поежилась. — Плохо, если вдруг проснется и испугается. — Веронал надолго ее усыпил. Идите к огню, вы продрогли. Видит бог, я тоже. Мы сели в кресла, которые я придвинул к камину. Уперев локти в колени, я закрыл руками лицо и устало потер глаза. — Ходили наверх? — спросила Каролина. Я кивнул, таращась перед собой: — Ужасная комната! Словно палата в сумасшедшем доме. Дверь я запер. Не ходите туда, пусть стоит закрытой. — Еще одна запертая комната, — сказала Каролина, глядя в огонь. Я опять потер воспаленные глаза. — Да бог-то с ней, сейчас нужно думать о вашей матери. Просто не верится, да? Ведь утром она была в полном порядке? — Такой же, как вчера, если вы об этом, — ответила Каролина, не отрывая взгляда от пламени. — Спала хорошо? — Вроде бы… Зачем я пошла на эту стройку? Нельзя было ее бросать. Я отнял руки от лица: — Перестаньте. Если кто и виноват, так только я! Вы уже давно говорили, что она не в себе. Если б я был внимательнее… Простите, Каролина. Я представить не мог, что ее рассудок так помутнен. Если б порезы оказались глубже, если б она задела артерию… Вздрогнув, Каролина посмотрела на меня. — Извините. — Я взял ее за руку. — Ужасно видеть мать в таком состоянии. Эти… фантазии… — слова выговаривались с трудом, — будто к ней приходит ваша сестра. Вы об этом знали? Взгляд Каролины вернулся к огню. — Нет. Однако теперь многое понятно. Она все время уединялась. Я думала, дело в усталости. Но она сидела в своей комнате и ждала, что Сьюзен… О, это нелепо и… гадко! — Ее бледные щеки пошли пятнами. — Виновата я, что бы вы там ни говорили. Я знала, что-то случится, это лишь вопрос времени. — Значит, мне тоже следовало это предвидеть и быть к ней внимательнее, — печально сказал я. — Тут не уследишь. Мы же стерегли Родерика, помните? Надо было сразу увезти ее отсюда. Тон ее казался странным, она прятала глаза. — Что вы хотите сказать? — спросил я. — Разве не ясно? В доме что-то есть! Оно всегда было здесь и недавно… пробудилось. Или пришло сюда, чтобы выместить свою злость и наказать нас. Вы же видели, в каком состоянии мать. Знаете, что с ней произошло. Слышали, что говорят миссис Бэйзли и Бетти. Я оторопел. — Неужели вы всерьез верите… Послушайте, Каролина. — Я крепко сжал в ладонях обе ее руки. — Вы все — ваша мать, миссис Бэйзли, Бетти и вы сами — уже на пределе! Понимаю, вы грешите на дом. Чему удивляться, когда одна беда за другой: сначала Плут, потом Родерик, а теперь еще это. Ведь так? Но вы-то не миссис Айрес! Вы сильнее! Помню, как она плакала, сидя вот в этом кресле… Видимо, те злосчастные каракули разбередили в ней память о вашей сестре. Сказались нездоровье, бессонница, возраст. Да тут еще эта дурь с переговорной трубой… — А как же запертая дверь? А шаги? — Никто дверь не запирал. Ведь она была открыта, когда вы поднялись? И заглушка торчала в рожке. Что до шагов… ей и раньше всякое мерещилось. Помните, она слышала стук когтей Плута? Рассудок ее ослабел, и ей просто помстилось. — У вас на все готов ответ, — сокрушенно покачала головой Каролина. — Да, разумный ответ! Неужели вы всерьез думаете, что ваша сестра… — Нет, этого я не думаю, — твердо сказала она. — Тогда — что? Вашу матушку преследует другой призрак? Видимо, тот самый, что оставил отметины в комнате Родерика… — Но что-то же их оставило! — воскликнула Каролина, выдернув руки из моих ладоней. — Я знаю, в доме что-то есть. Поняла это, когда заболел Родерик, но боялась себе признаться… Я все думаю о том, что сказала мать, обнаружив последние каракули. Мол, дом знает все наши слабости и поочередно их испытывает. Слабость Родерика — сам дом. Наверное, моя — Плут. А мамина слабость — Сьюзен. Мать будто дразнят этими надписями, шагами, голосом в трубе. Словно кто-то с ней забавляется. — Неужели вы вправду так думаете? — Вам-то хорошо! — огрызнулась Каролина. — Рассуждаете себе о помрачении, галлюцинациях и всяком таком! Но вы не видели нас настоящих. Вы знаете нас лишь теперешних. Еще год назад мы были совсем другими. Это уж точно. Все изменилось… пошло наперекосяк… так сильно и быстро… Что-то есть, неужто не понимаете? Побледневшее лицо ее исказилось. Я коснулся ее руки: — Послушайте, вы устали. Вы вся извелись. — Что вы заладили! — К сожалению, так оно и есть. — Почему вы не хотите понять, что дело не в одной усталости? — Я вижу факты и делаю разумные выводы. Так поступают врачи. Каролина простонала, и, похоже, этот стон, в котором слышались огорчение и досада, отнял ее последние силы; прикрыв глаза, она замерла, а потом как-то сникла. — Просто не знаю… Иногда мне все ясно, а потом кажется — нет, это уже чересчур. Я привлек ее к себе, поцеловал и погладил по голове. — Дорогая моя, я вам очень сочувствую. Понимаю, как вам тяжело. — Я говорил тихо и спокойно. — Но если мы закроем глаза на очевидное, пользы не будет никому, а уж вашей матушке и подавно… Ей явно не хватило сил. В этом ничего странного или сверхъестественного. Наверное, она пыталась уйти в то время, когда жизнь ее была легче. Вспомните, как часто она тосковала по прошлому. Ваша сестра стала для нее образом всех утрат. Ничего, она отдохнет, и рассудок ее прояснится. Я вправду так думаю. Если имение встанет на ноги, ее это поддержит. — Я помолчал. — Если б мы поженились… Каролина отстранилась: — Я не могу думать о замужестве, когда мать в таком состоянии! — Она взбодрится, когда увидит, что все налаживается, а вы устроены. — Нет. Это нехорошо. Я проглотил огорчение. — Ладно. — Голос мой был спокоен. — Ваша мать нуждается в заботливом уходе. Всеми силами мы должны ей помогать. Ни к чему, чтобы всякие фантазии ее тревожили и пугали. Вы меня понимаете? Помешкав, она прикрыла глаза и кивнула. Мы сидели в молчанье. Обхватив себя, Каролина задумчиво смотрела в огонь. Я побыл еще сколько мог, а потом стал собираться в больницу. Велев Каролине отдыхать, я обещал вернуться утром, но просил тотчас сообщить, если миссис Айрес разволнуется. Потом зашел на кухню и повторил свою просьбу Бетти и миссис Бэйзли, добавив, чтобы они приглядывали и за Каролиной, ибо та «слегка переутомилась». Перед уходом я заглянул к миссис Айрес. Разбросав забинтованные руки, она крепко спала, ее длинные волосы рассыпались по подушке. Вдруг она пошевелилась и что-то забормотала; я положил руку на ее лоб, погладил по бледной щеке, и она успокоилась. 11 Утром, возвращаясь в Хандредс-Холл, я был готов ко всему. Жизнь в доме стала такой, что в мое отсутствие могло произойти все, что угодно. Но когда около восьми часов я вошел в вестибюль, я увидел, что усталое лицо Каролины, спускавшейся меня встретить, обнадеживающе ожило и порозовело. Ночь прошла без всяких событий, сказала она. Мать крепко спала, сейчас уже проснулась и вполне спокойна. — Слава богу! — ответил я. — Как она выглядит? Не подавлена? — Вроде бы нет. |