Младший символизм
 Скачать 128.88 Kb.
|
|
Композиционный перелом: “И каждый вечер друг единственный”. Переход к аутичному образу. Индивидуальное пьянство, которое отрезает от мира, хотя находишься в кабаке. Старинный мотив алкоголя, как то, что раскрепощает сознание, способ переправки в другой мир. Высокое эстетическое звучание. Алкоголь прокладывает дорогу к фантазии. Герой пытается отключиться, создать некую среду, в которой страшному миру не так легко проникнуть. Основное событие текста: “И каждый вечер, в час назначенный…” (1 том, свидание верное с вечной женственностью. нет уверенного онтологического статуса. Двусмысленность. Явь или иллюзия? Это явление страшного мира — проститутка. Для героя это неважно. В сниженном образе реализуется реальное. От этого страшного мира он пытается себя сохранить в этом гибельном прекрасном мифе. Мода — декаданс (вызывающий вид: шляпа, кольца, перья. Женщина-вамп). Образ губительной красоты. Образный догмат. Нет однозначного толкования. Начинается трансформация, победа личного и мифа над миром. (“И странной близостью закованный”). Нет разницы между внешним и внутренним. Сумасшедшее ментальное состояние. Перья страуса — сюрреализм, хаотический мир, все разрушено. Между субъектом и объектом границы лишены. “Очи..” — катахреза. Резкие смещения внутри художественного тропа, который становится способом организации поэтического мира. Творение мира через катахрезу. Качественная перемена метафоры. Строфа образно ключевая. Финал. “В моей душе лежит сокровище” “Истина в вине” — неверная формула. На минуты дает уверенность в своем существовании. Пока я пьян, я могу удержать иллюзию. Потом все рассеется. Гипноз. Хочется поверить, что у мира есть другой план, но мир в сознании обрушивается. Все схлопывается на этом сознании. Индивидуально-исключительно. НЕ ШК: Не образ ПД. Имеет отношение, есть сходное. Отчасти связана. Подоплека у образа иная, она — страшный мир, его представительница. Лейтмотив первого тома. Лейтмотив — вариация (Борис Гаспаров “Лейтмотивность поэмы “12”). Минц. 2 том. “Снежная маска” (любовь к актрисе) “Снежное вино” (1906) Зима вместо лета, снег вместо света. Гибельность. Раньше была увлеченность, ведущая к идеалу и надежде. Это именно то, что фатально и смертельно. Декадентский мотив. Демоничность, вампирическое начало: “Твои не вспомнить поцелуи На запрокинутом лице?” Символ бессилия, пассивности, жертвы. Распалась связь с прежним идеалом — отчаянность. “Когда вы стоите на моем пути” 1908 Ритм: верлибр. Силлабо-тоника, стопы, которые надо расшатать — дольник (½). Тактовик, акцентный стих (интервал любой) Строчки по слоговому составу начинают различаться резко. Верлибр — принцип контраста (одна строка 2 слога, другая - 22), графичен. Нет подсказок, похож на прозу. Сигналов нет — не системны, а произвольны. Движение от принципа акустического к визуальному. Редкий пример блоковской иронии. Текст обманывает. Образ героини: гимназистка-декадентка. “Такая живая, такая красивая, Но такая измученная,” Презирает свою красоту. Мода на декаданс, а она свежа. Поэт использует слова, а это мертвенно. Слова дает иллюзию. Столкновение поэта с поклонницей. Эта встреча через тройную иронию проходит. Сама сцена иронична: Блок с конфликтами и шатаниями и наивная девушка, которая им восхищается. “Я сочинитель” — низкое, называет все по имени, механический человек. Составляет слова по отношению друг к дургу. Сочинитель лучше простого человека (финал ироничен). Если влюбленный, то именно простой человек. Зачем любить поэта, если он думает о себе. Отодвигает поклонницу, потому что не хочет быть связанным с внешним миром. Ему страшно. Поэт выше человека. Ироническая дидактика. У героини и ее возлюбленного все будет ок, поэт живет гибелью. (Выберите себе простого мужа и все будет ок). Травестия, сарказм. Обращение к собеседнику, не к другому символисту (Блок размыкает коммуникативные стратегии прошлые. Символизм стал модой. Аккуратно отстранять от себя). 17/03 3 том — синтез к тезису первого и второго тома. Второй том — блоковский декаданс, отказ от идеала, который в 3 томе переживается через само осознание потери и логичному приходу к новому идеалу, который выражает выход из индивидуального мира. 1 том замкнут на лг. Связка того, как жил Блок остается неизменной. В последние годы Блок молчит — поменялась система жизни. Недвусмысленный сигнал по направлению к смерти. 2 том понимается через драматургию: через то, что Блок называет возмездием, и приход к тому идеалу, который ищется не в личной мифологии, а в объективности. Блок вышел к истории. Идеалом становится Россия (в модернистской интерпретации). Отношение к России сложное, амбивалентное. Принцип символизма в ключевой неоднозначности. Блок хочет соединить себя с этой неоднозначностью. Андрей Белый ее боится. А Блок проходит через искушение во втором томе и выкручивается из этой ситуации. “О чем поет ветер” Цикл “На поле Куликовом”: история, личный миф, национальное начало сошлись. У Блока нет памятника. У него есть монументальный образ Командора. Ему не свойственно обращаться к той образности, которая расположена за пределами его лирического мышления. Подобных текстов у символистов нет. Есть у тех, кто с символистским движем расходится. Блок кристалличен. Нет единства, которое сведено к своему Я. Обилие “лирических героев”. Стремление к персонажности тут есть. 1 раздел тома — страшный мир буржуазный и души. Блок пишет о себе, но и не о себе. Важен этот иронический момент. Не смешно, а горько. Перед нами человек, который потерял себя. Чем ближе Блок к лирическому Я, то это Я начинает обрастать подробностями. Вариативная система, разнообразная. Стихи о ПД — монолит. Основной набор символов в первом томе невелик. “Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.” = логике пьесы “Балаганчик”. Все, что кажется реальностью — фикция. Петербург, “ледяная рябь канала”. Мир — фикция: внешне — СПБ, внутри (пустота, декорации в театре, вне времени — бессмыслица, мир ложных подобий). “Умрешь..” — экзистенциальный провал. На сцене жизнь и смерть становятся образами. Можно отнять смысл жизни и смерти. Отсылка к античной реке, Аиду. Ощущение тупика. У подобного “существования” нет измерения. Входит в цикл “Пляски смерти”. Смерть гротескна — антитеза жизни. Пляшущая смерть — оксюморон. Нет такого действия, как у жизни. Бессмыслица 4 первые образа “голые” без определения. Вторая строчка “Бессмысленный и тусклый свет” (инверсия: должен быть первым “тусклый свет”.) Пейзажная экспозиция (пейзаж городской, постклассичен, конфликтен с природой). Включает в себя то, чем раньше все начиналось и чем потом заканчивалось. Жизнь и смерть элегические. Вывод: “Живи еще хоть четверть века” Не маленькая модель элегии, есть архитектонический каркас. Сумеречное модернистское состояние. Мир не существует: нет ни ценности, ни жизни, ни смерти — все пустое. Образ замкнутый. Зеркальность, фикция, реальность, искаженная в разбитом зеркале. Иллюзия: текст себя замыкает. нет. Инверсивность и зеркальность. Отраженное — нет ничего сотворенного. Даже порядок слов показывает, что случилось. В сравнение “Пустая улица..”. Не декаданс. Неоднозначность (аптекарь то ли умер, то ли уснул). “Двум женщинам безносым” — продолжение образа смерти. Буквальное соседство жизни и смерти. Конвульсирующая смерть. Ментальный театр, зарисовка, которая напоминает пластическую сценку. Пантомима со скелетами, безносыми женщинами. Схожесть со сценическим эффектом. Возмездие + отчаяние. Возмездие совести, начало возмездия. Человек проходит через утарту. Лишь время демонстрирует, что может быть этой утратой. Важен интервал. Теряя, человек находится в фальшивом веселье. Ему кажется, что быстро спускаться вниз — веселье. Когда проходит упоение этим падением, то возникает иная душевная симптоматика: “Пристал ко мне нищий дурак” — пример общения с неким двойником. Двойник ложный. Это беседа с самим с собой, со своим виртуальным подобием. Расщепление не декадентское, не безумие, а распад самого сознания. Подобный ментальный двойник нужен для другой операции, связанной с постепенным восстановлением. Принцип возмездия. Отсылка к классике русской поэзии. “О доблестях, о подвигах, о славе…” = 2ум Пушкинским текстам. Ино у Пушкина: элегическая поэзия. Частная тематика отступает перед гражданской тематикой. У Блока же “доблести, подвиги, слава” — внешний круг ценностей. Жизнетворчество (“синий плащ”, “ты отдала свою судьбу другому и т.д.) Биографический пласт легко выбрать из строчек. Это сумма опыта, не актуальная ситуация . Здесь подбиваются итоги. Блок здесь намечает объективное течение времени (“но час настал…”). “Крутясь проклятым роем” = 2 том, декаданс. если сравнивать с Пушкиным, с матричным текстом, то сразу понятна разница. “Лицо в простой оправе” — не икона, которая может стать образом-посредником в стихах о даме. Это именно портрет, лишенный всякого сакрального. Блок не определяет женский идеал, как идеал — супруга. “Своей рукой убрал я со стола” — волевой порыв. Нужно отказаться от прошлого следа. Если жить прошлым, то это быть в замкнутом пространстве, возвращение к нему. =Хирургическое восприятие — вырезать из себя. “Шаги командора” (1910) — балладный текст. Фантастика, эстетика ужаса, психологизм. Соединение персонажно-игрового с глубоко-личным. Текст держится на невидимом. То, что кажется здесь существенным, — ничего этого нет. Достигает апогея в изображении иллюзии, которая совершенно реальна. Блок — “мастер общих мест”. Поэтические штампы претворяет так, что они не являются штампами. Блок эрудирован. Нашел чисто блоковский поворот. Вызов рока. Момент выхода на бой, но страх совершенно уничтожает дуэльность ситуации. Дуэль мнимая. Если один соперник находится в абсолютном ужасе (предсмертный ДЖ, агония, умирание, метафизический ужас), то дуэль невозможна. Один из соперников уже проиграл командору. Определяет лейтмотив — бой часов. Мотив: по ком звонит колокол. Травестия без снижения. Кажется бытовой бой часов в традиции есть. Ночные часы — элемент философического размышления на тему бессмысленности. Бой часов — не то, что слышит ДЖ. Слух сверхчуткий. Бой часов — колокол, который звенит на всю вселенную. Проиграл схватку с собой. ДЖ — тот, кто все утратил. Командора нет. Это акустический образ. Пример блоковского персонажа, который психологичен. Блок заимствует готовую образную систему и принцип конфликта для своих целей. Вот в чем возмездие. Возмездие — это когда обращаешься к своей душе и озвучиваешь приговор. Характерный мотив всей русской прозы: Тот, кто понял, что все потерял, идет дальше. В нем остался человек, он может быть другим. Восхождение, связанное с падением. (замысел “МД”, Достоевского “Житие грешника..”). Возродиться через другие контексты (Достоевский: пространство — каторга). У Блока — культурное время. Его Россия — модернистская — миф о Родине. Ретроспективно-элегический мотив, фольклорный. Куликовская битва — мистическая Россия, становление русской нации. “Опять как в годы золотые..” Отсылки культурные (Пушкин, Гоголь): цитирует Пушкина. Фольклор: Россия как женщина (ее лицо) природное+женское. Россия Блока есть у Есенина. Подход Блока к России канонический. Блок принимает ее со всеми парадоксами. “Грешить бесстыдно” Писатель-сатирик. Эстетика купчины безобразна. Купец - -человек, который живет в цифрах. Все подвержено счету, а счет — смерть. Купчина — образ страшного мира. Желание как-то опроститься, отвлечься от себя и в образе тупой бессмысленной силы себя представить. Блок сатиричен: не радуется. =Антиох (тот же сатирический модус). Трудно Блока обнаружить напрямую. Он антитерапевтичен — трудно переносим. Мир, который создает Блок, интереснее, чем стихи об идеале. Здесь фреска (весь 3 том) настоящей России. Не только ментальный театр. Купчина запоминается. Как не странно, Блок себя не отодвигает. Он не эстет, как ранние символисты. Блок как Толстой. Толстой пишет об ужасе, чтобы его подчеркнуть и принять. Россия крайне странная и противоречивая. Ее не свести к штампам. Именно авторский миф, лишенный примет декадентского аутизма. Символисткое размыкание в некую объективность. “Вспомнил я старую сказку…” После цикла “На поле Куликовом”. Любовь старика безобразна. Любить молодость должна, а не дряхлость. Интерпретация. Блок не хочет античную сказку повторить. Это о нем. Несмотря на найденный идеал, жизнь прошла. Поэма “Двенадцать” — точка для Блока. Она не за/против революции. Это итог Блока за пределами его собственной чувствительности. Он сделал то, чего не понимает. Совершенно владеет техникой. Блок — мастер общих мест. Затасканный образ Амура со стрелами оживает, но в безнадегу. Ломается ритм стихотворения ужасно. Можно найти идеал, но тогда, когда у жизни нет перспективы. Остается себе верен. Блок не мастер пафоса. Акмеизм Акмеизм придумал в шутку Вячеслав Иванов. Сразу Городецкий и Гумилев этот термин присвоили. ВИ говорит в шутку, потому что кроме символизма не может быть ничего. Пришли к сути. Есть те, кто хотят оказаться выше — акмэ (греч. вершина). ВИ знал греческий и античность. По сравнению с символистами акмеисты “троечники”. Им нужна культура. Тоска по культуре. Культуроцентризм: аллюзии, реминисценции, цитаты. Он проявляется в самом слове. Символисты отвлекаются от слова: уходят в музыку, знаки… Искусство для акмеистов — “прогулка”. Акмеисты начинают представлять иначе время, пространство, которые начинают приобретать смысл. Акмеисты хронотопичны. Призывают вернуться к прошлом искусству. Акмеисты — выходцы из символизма (Гумилев, Мандельштам — периферийный символист, ..) Они опирались на круг, который был близок к символистам, но не звучал (И.Анненский, М.Кузмин). Символизм победил, но ему пришел конец, когда он стал каноном. Происходит остановка живого развития. В самом конце первого десятилетия он начинает мутировать. Начинается полемика. Есть сюжеты внутри символизма, но молодые поэты не хотят воспринимать доктрину старую. Несколько лет. 20 век состоит из тенденций, ему не свойственен один “изм”.Искусство ушло от тенденциозности к тенденциям. (ех. Пикассо) Страшно застрять в одной модели (Дали и сюрреализм). Кузмин требует кларизма, ясности. Площадкой для спора был журнал “Весы”. Полемика в нем формирует потом акмеизм. “Поэт как Адам”. Символисты лишили слова реальности. Нужно вернуть слова “на родину”, пространство смыслов. Слова ничего не значат. Они теперь начинают приобретать свои значения, укоренены в реальности, но настоящая реальность — типичная модернистская поэзия, которую надо понимать культурологически. Вместо толкования слова мы получаем двойственную развертку: то, что есть в реальности, и то, что есть в культурной традиции”. Акмеисты реалистичны и при этом занимают метапозицию. Слово указывает на реальность, на некий предмет. Слово есть часть традиции. (сонет Гумилева “Роза” — предмет и связь с культурой). Мандельштам назвал это эллинизмом. Он пишет о посуде — утварь, но слова теологично, слово об утвари делает слово нечто большим, что связано с человеческим теплом. Мандельштам пишет о теплоте античности, где вещь не была предметом без души. Человек может вдохнуть жизнь в предмет. Тепло человеческой культуры. “Мы с тобой на кухне посидим…” Кухня М — центр культурного мира. Предметность и культурные отсылки. Акмеистическое держится в этой смычке: материальность пластичная и пластичность культурная. Индивидуальная связь автора с автором (М связан с Данте). Модернистская интерпретация: от автора к автору. Не компанейская, а частное отношение. Это связано с традицией 20 века: “Мои поэты” (“Мой Пушкин”). Автор обязан создать эти взаимодействия поверх официальных историй. История искусства в начале 20 века — привычка. 17-19 в — укрепление курса истории. Круг частных историй, которые прямо совершаются в жизни автора, пока он живет. Акмеизм как движение к искусству вопреки всем религиям, магиям (конец первого десятилетия). Иннокентий Анненский — директор царскосельского лицея. Важнейший поэт для преодолевших символизм поэтов. Реалист. Модернистский поэт. Можно называть символистом, но ближе к импрессионизму. Скрещивание традиций новой лирики с психологизмом. Контекст лирики определить сложно. Традиционно-лирический ключ. Комплекс новой чувствительности не надо дешифровывать. Принцип скрытой информации. Символистский знак доступен своими частностями, но в целом — загадка. Получение очевидной и неоспоримой инфы. Получение готовых формул “Я знаю — истина в вине”. Эффект интерсубъективности (Бахтин). большая часть символистской лирики имеет исторические смыслы. “Свечку внесли” символистский мир, психологизм. Свечку вносят в само стихотворение. Мир света и тьмы. Уподобляется мир, происходит отстранение: не мы и не наша жизнь. Другой мир — иллюзия. Пока мы не знаем человека, мы думаем о нем что-то такое, что хотим подумать. Необратимость. Такой, а не какой-то другой. Тьма домашняя — идеальная среда, чтобы представить мир, который живет по-другому. Среда постижима психологически. А не может оказаться в реальности ментально. Такое прерывание вектора важно. Здесь нет настоящего символистское двоемирия. Возвращаемся к человеку: его печали и т.д. ИА прославился художественной тоской. Анненский метафизичен, но не трансцендентен. Вещи приобретают иное измерение. Культурологическое. Книга “Кипарисовый ларец” — будущим акмеистам пригодилась как бы реалистичность. Состоит из тройчаток (трилистники), микроциклов. Лейтмотив: тоска. Модернизм рефлексия времени (Мандельштам — тоска по мировой культуре). Если романтик может еще задействовать пространство как союзника, то у модерниста — катастрофическое время. Дискретность строго ощутима. Требуется общение от поэта к поэту (не от изма к изму). Акмеисты ценили восстановление психологического. Угроза модернизму новинка, которая переходит в стилизацию. То, что является открытием крайне быстро рефлексирует, что остальные это начинают использовать в прикладных целях. Психологизм Анненского: оставляет воздух, пространство, интерпретации некоего чувствования. Не тот романтический субъект. Личное в нем будет только неуловимой частью того, что имеет соотнесенность с новой модернистской. 1912 год — статьи Городецкого и Гумилева. Мандельштам написал работу, изданную позже “Утро акмеизма”. Акмеисты с символистами не разошлись как авангардисты. Они пытаются идти дальше. Акмеисты с одной стороны возвращаются к реальному, а с другой — делают индивидуальной культуру слова (здесь нет мистики: мир хронотопический.) Символистская невнятица, изолированность новой чувствительности. “И слились строки в мутные черные пятна” — невнятица структуры мира. У символистов мир то пустой, то слипшийся, недостаточной, переизбыточный, где элементы превращаются в хаос. “Слились строки” — есть ли у символистов привычка к чтению мира, книге? Нет. Они его чувствуют. Когда Анненский выходит на книгу, на строки — не символизм. Он в книге. Столкновение. “Я люблю когда в доме есть дети..” — начало психологизма. Не просто лирическое и бытовое. От недостачи — детей нет в доме (автопсихологизм). Тоскует по тому, чего нет в доме. Переживает, что он сам не ребенок? Образ детства=образ жизни оказывается принципиальным. (У Мандельштама инфантильная прививка детства к серьезным символистским конфликтам). Плач ребенка — никто не придет назад. “Мне всегда открывается книга”, “страница которой залита”. “От ночей мне куда схорониться” — пишет ночью, залил страницу — не получилось. Психологический обман над нами (не про детей). Человек реагирует на простейшее, которое всем ясно. Образ книги — самый важный образ. У Анненского нет потенциала. Мысль А описывается окружностью: возвращение бумеранга. Движение в обратную точку, но остается зазор (детство). Безнадежное творчество как поражение можно компенсировать семейной заботой, бытовым счатсьем, детским плачем. Анненский — директор лицея, но не поэт. Был в стороне. Гумилев начинает его канонизировать. “Тоска вокзала” Пункт намертво лишенный эффекта движения, хотя вокзал (суета). Дурная бесконечность. Вокзал представлен метонимически через набор элементов, плохо согласованных друг с другом, потому что они разного уровня. “Полумертвые мухи” — крупный план, чел сидит и ждет долго, взгляд залипает. “Флаг линяло-зеленый..” — зал ожидания. Но ждать нечего — дурная бесконечность. Руированное пространство модернизма — нельзя представить целостно. Метонимичность — пример модернистской руины пространства. Общий образ не склеивается. Модернисты не могут представить пространство гармонически. Дурное липкое ожидание смерти. Вокзал — ожидание смерти. Болезненность Анненского, смерть предстоит. А не рассчитывал жить долго и счастливо. |