к уроку русского языка. Гончаров И. А. - Обыкновенная история. Обыкновенная
 Скачать 1.26 Mb.
|
|
V Адуев достиг апогея своего счастия. Ему нечего было более желать. Служба, журнальные труды – все забыто, заброшено. Его уж обошли местом он едва приметил это, и то потому, что напомнил дядя. Петр Иваныч советовал бросить пустяки, но Александр при слове пустяки пожимал плечами, с сожалением улыбался и молчал. Дядя, увидя бесполезность своих представлений, тоже пожал плечами, улыбнулся с сожалением и замолчал, промолвив только Как хочешь, это твое дело, только смотри презренного металла не проси Не бойтесь, дядюшка, – говорил на это Александр худо, когда мало денег, много мне не нужно, а довольно – у меня есть Ну, и поздравляю тебя, – прибавил Петр Иваныч. Александр видимо избегал его. Он потерял всякую доверенность к его печальным предсказаниями боялся холодного взгляда на любовь вообще и оскорбительных намеков на отношения его к Наденьке в осо- бенности. Ему противно было слушать, как дядя, разбирая любовь его, просто, по общими одинаким будто бы для всех законам, профанировал это высокое, святое по его мнению, дело. Он таил свои радости, всю эту перспективу розового счастья, предчувствуя, что чуть коснется его анализ дяди, то, того и гляди, розы рассыплются в прах или превратятся в назем. А дядя сначала избегал его оттого, что вот, думал, малый зале- нится, замотается, придет к нему за деньгами, сядет на шею. В походке, взгляде, во всем обращении Александра было что-то торжественное, таинственное. Он вел себя с другими, как богатый капиталист на бирже смел- кими купцами, скромно и с достоинством, думая про себя Жалкие кто из вас обладает таким сокровищем, как я кто так умеет чувствовать чья могучая душа – и проч. Он был уверен, что он один на свете так любит и любим. Впрочем, он избегал не только дядино и толпы, как он говорил. Он или поклонялся своему божеству, или сидел дома, в кабинете, один, упиваясь блаженством, анализируя, разлагая его на бесконечно малые атомы. Он называл это творить особый мири, сидя в своем уединении, точно сотворил себе из ничего какой-то мири обретался больше в нема на службу ходил редко и неохотно, называя ее горькою необходимостью, необходимым злом или печальной прозой. Вообще у него много было вариантов на этот предмет К редактору и к знакомым вовсе не ходил. Беседовать с своим я было для него высшею отрадою. Наедине с собою только, – писал он в какой-то повести, – человек видит себя как в зеркале тогда только научается он верить в человеческое величие и достоинство. Как прекрасен он в этой беседе с своими душевными силами как вождь, он делает им строгий обзор, строит их по мудро обдуманному плану и стремится во главе их, и действует и зиждет! Как жалок, напротив, кто не умеет и боится быть с собою, кто бежит от самого себя и всюду ищет общества, чуждого ума и духа Подумаешь, мыслитель какой-нибудь открывает новые законы строения мира или бытия человеческого, а то просто влюбленный! Вот он сидит в вольтеровских креслах. Передним лист бумаги, на котором набросано несколько стихов. Он то наклонится над листом и сделает какую-нибудь поправку или прибавит два-три стиха, то опрокинется на спинку кресел и задумается. На губах блуждает улыбка видно, что он только лишь отвел их от полной чаши счастия. Глаза у него закроются томно, как у дремлющего кота, или вдруг сверкнут огнем внутреннего волнения. Кругом тихо. Только издали, с большой улицы, слышится гул от экипажей, да по временам Евсей, устав чистить сапог, заговорит вслух Как бы не забыть давеча в лавочке на грош уксусу взял дана гривну капусты, завтра надо отдать, а то лавочник, пожалуй, в другой разине поверит – такая собака Фунтами хлеб вешают, словно в голодный год, – срам Ух, господи, умаялся. Вот только дочищу этот сапоги спать. В Грачах, чай, давно спят не по-здешнему! Когда-то господь бог приведет увидеть…» Тут он громко вздохнул, подышал на сапоги опять начал шмыгать щеткой. Он считал это занятие главною и чуть лине единственною своею обязанностью и вообще способностью чистить сапоги измерял достоинство слуги и даже человека сам он чистил с ка- кою-то страстью Перестань, Евсей ты мне мешаешь дело делать своими пустяками – кричал Адуев. – Пустяки, – ворчал про себя Евсей, – как не пустяки у тебя так вот пустяки, а я дело делаю. Вишь ведь, как загрязнил сапоги, насилу отчистишь. – Он поставил сапог на стол и гляделся с любовью в зеркальный лоск кожи. – Поди-ка, вычисти кто этак, – примолвил он, – пустяки! Александр все глубже и глубже погружался в свои мечты о Наденьке, потом в творческие мечты. На столе было пусто. Все, что напоминало о прежних его занятиях, о службе, о журнальной работе, лежало под столом, или на шкафе, или под кроватью Один вид этой грязи говорил он, – пугает творческую думу, иона улетает, как соловей из рощи, при внезапном скрипе немазаных колес, раздавшемся с дороги». Часто заря заставала его над какой-нибудь элегией. Все часы, проводимые не у Любецких, посвящались творчеству. Он напишет стихотворение и прочтет его Наденьке та перепишет на хорошенькой бумажке и выучит, ион познал высшее блаженство поэта слышать свое произведение из милых уст». «Ты моя муза, – говорил он ей, – будь Вестою этого священного огня, который горит в моей груди ты оставишь его – ион заглохнет навсегда». Потом он посылал стихи под чужим именем в журнал. Их печатали, потому что они были недурны, местами не без энергии и все проникнуты пылким чувством написаны гладко. Наденька гордилась его любовью и звала его мой поэт». «Да, твой, вечно твой, – прибавлял он. Впереди улыбалась слава, и венок, думал он, сплетет ему Наденька и перевьет лавр миртами, а там «Жизнь, жизнь, как ты прекрасна – восклицал он. – А дядя? Зачем смущает он мир души моей Не демон ли это, посланный мне судьбою Зачем отравляет он желчью все мое благо не из зависти ли, что сердце его чуждо этим чистым радостям, или, может быть, из мрачного желания вредить о, дальше, дальше от него!.. Он убьет, заразит своею ненавистью мою любящую душу, развратит ее…» И он бежал от дяди, не видался с ним по целым неделям, по месяцам. А если, при встрече, разговор заходило чувстве, он насмешливо молчал или слушал, как человек, которого убеждения нельзя поколебать никакими доводами. Он свои суждения считал непогрешительными, мнения и чувства непреложными и решился вперед руководствоваться только ими, говоря, что он уже не мальчики что зачем же мнения чужие только святы и проч. А дядя был все тот же он ни о чем не расспрашивал племянника, не замечал или не хотел заметить его проделок. Видя, что положение Александра не изменяется, что он ведет прежний образ жизни, не просит у него денег, он стал с ним ласков по-прежнему и слегка упрекал, что редко бывает у него Жена сердится на тебя, – говорил он, – она привыкла считать тебя родным мы обедаем каждый день дома заходи. И только. Но Александр редко заходил, да и некогда было утро на службе, после обеда до ночи у Любец- 11 Зачем же мнения чужие только святы – слова Чацкого из Горя от ума АС. Грибоедова (действие третье, явление 3) ких; оставалась ночь, а ночью он уходил в свой особенный, сотворенный им мири продолжал творить. Да притом не мешает же ведь соснуть немножко. В изящной прозе он был менее счастлив. Он написал комедию, две повести, какой-то очерки путешествие куда-то. Деятельность его была изумительна, бумага таки горела под пером. Комедию и одну повесть сначала показал дяде и просил сказать, годится ли Дядя прочитал на выдержку несколько страниц и отослал назад, написав сверху Годится для пере- городки!» Александр взбесился и отослал в журнал, но ему возвратили и то и другое. В двух местах на полях комедии отмечено было карандашом Недурно – и только. В повести часто встречались следующие отметки Слабо, неверно, незрело, вяло, неразвито» и проч, а в конце сказано было Вообще заметно незнание сердца, излишняя пылкость, неестественность, все на ходулях, нигде невидно человека герой уродлив таких людей не бывает к напечатанию неудобно Впрочем, автор, кажется, не без дарования, надо трудиться!..» «Таких людей не бывает – подумал огорченный и изумленный Александр, – как не бывает да ведь ге- рой-то я сам. Неужели мне изображать этих пошлых героев, которые встречаются на каждом шагу, мыслят и чувствуют, как толпа, делают, что все делают, – эти жалкие лица вседневных мелких трагедий и комедий, не отмеченные особой печатью унизится ли искусство до того?..» Он, в подтверждение чистоты исповедуемого им учения об изящном, призывал тень Байрона, ссылался на Гете и на Шиллера. Героем, возможным в драме или в повести, он воображал не иначе как какого-ни- будь корсара или великого поэта, артиста и заставлял их действовать и чувствовать по-своему. В одной повести местом действия избрал он Америку обстановка была роскошная американская природа, горы, и среди всего этого изгнанник, похитивший свою возлюбленную. Целый мир забыл их они любовались собой да природой, и когда пришла весть опрощении и возможность возвратиться на родину, они отказались. Потом, лет через двадцать, какой-то европеец приехал туда, пошел в сопровождении индейцев на охоту и нашел на одной горе хижину ив ней скелет. Европеец был соперник героя. Как казалась ему хороша эта повесть с каким восторгом читал он ее в зимние вечера Наденьке как жадно она внимала ему – и не принять этой повести! Об этой неудаче он ни полслова Наденьке проглотил обиду молча – и концы вводу. Что же повесть, спрашивала она, – напечатали – Нет – говорил он, – нельзя там много такого, что у нас покажется дико и странно…» Если бон знал, какую правду сказал он, думая сказать ее совсем в другом смысле. Трудиться казалось ему тоже странным. Зачем же талант – говорил он. – Трудится бездарный труженик талант творит легко и свободно Но, вспомнив, что статьи его о сельском хозяйстве, да и стихи тоже, были сначала так, ни тони се, а потом постепенно совершенствовались и обратили на себя особенное внимание публики, он задумался, понял нелепость своего заключения и со вздохом отложил изящную прозу до другого времени когда сердце будет биться ровнее, мысли придут в порядок, тогда он дал себе слово заняться как следует. Дни шли за днями, дни беспрерывных наслаждений для Александра. Он счастлив был, когда поцелует кончик пальца Наденьки, просидит противнее в картинной позе часа два, не спуская с нее глаз, млея и вздыхая или декламируя приличные случаю стихи. Справедливость требует сказать, что она иногда на вздохи и стихи отвечала зевотой. И немудрено сердце ее было занято, но ум оставался празден. Александр не позаботился дать ему пищи. Год, назначенный Наденькою для испытания, проходил. Она жила с матерью опять на той же даче. Александр заговаривало ее обещании, просил позволения поговорить с матерью. Наденька отложила было до переезда в город, но Александр настаивал. Наконец, однажды вечером, при прощанье, она позволила Александру переговорить на другой день с матерью. Александр не уснул целую ночь, не ходил в должность. В голове у него вертелся завтрашний день он все придумывал, как говорить с Марьей Михайловной, сочинил было речь, приготовился, но едва вспомнил, что дело идет о Наденькиной руке, растерялся в мечтах и опять все забыл. Так он приехал вечером на дачу, не приготовившись нив чем да и ненужно было Наденька встретила его, по обыкновению, в саду, нос оттенком легкой задумчивости в глазах и без улыбки, а как-то рассеянно Нынче нельзя говорить с маменькой, – сказала она, – у нас этот гадкий граф сидит Граф какой граф Вот не знаете, какой граф граф Новинский, известно, наш сосед вот его дача сколько раз сами хвалили сад Граф Новинский! у вас – сказал изумленный Александр, – по какому случаю Я еще и самане знаю хорошенько, – отвечала Наденька, – я сидела здесь и читала вашу книжку, а маменьки дома не было она пошла к Марье Ивановне. Только стал накрапывать дождь, я иду в комнату, вдруг к крыльцу подъезжает коляска, голубая с белой обивкой, та самая, что все мимо нас ездила, – еще выхвалили. Смотрю, выходит маменька с каким-то мужчиной. Вошли маменька и говорит Вот, граф, это моя дочь прошу любить да жаловать. Он поклонился, и я тоже. Мне стыдно стало, я покраснела и убежала в свою комнату. А маменька – такая несносная слышу, говорит Извините, граф, она у меня такая дикарка Тут я и догадалась, что это должен быть наш сосед, граф Новинский. Верно, он завез маменьку в экипаже от Марьи Ивановны, от дождя Он старик – спросил Александр Какой старик, фи что вы молодой, хорошенький Уж вы успели рассмотреть, что хорошенький – с досадой сказал Александр Вот прекрасно долго ли рассмотреть Я с ним уж говорила. Ах он прелюбезный расспрашивал, что я делаю о музыке говорил просил спеть что-нибудь, да я не стала, я почти не умею. Нынешней зимой непременно попрошу maman взять мне хорошего учителя пения. Граф говорит, что это нынче очень в моде – петь. Все это было сказано с необыкновенною живостью – Я думал, Надежда Александровна, – заметил Адуев, – что нынешней зимой у вас, кроме пения, будет занятие Какое же Какое – с упреком сказал Александр Ах да что, вы на лодке сюда приехали? Он молча смотрел на нее. Она повернулась и пошла к дому. Адуев не совсем покойно вошел в залу. Что за граф Как с ним вести себя каков он в обращении горд небрежен Вошел. Граф первый встали вежливо поклонился. Александр отвечал принужденными неловким поклоном. Хозяйка представила их друг другу. Граф почему-то не нравился ему а он был прекрасный мужчина высокий, стройный блондин, с большими выразительными глазами, с приятной улыбкой. В манерах простота, изящество, ка- кая-то мягкость. Он, кажется, расположил бык себе всякого, но Адуева не расположил. Александр, несмотря на приглашение Марьи Михайловны сесть поближе, сел в угол и стал смотреть в книгу, что было очень не светски, неловко, неуместно. Наденька стала за креслом матери, с любопытством смотрела на графа и слушала, что и как он говорит он был для нее новостью. Адуев неумел скрыть, что граф не нравился ему Граф, казалось, не замечал его грубости он был внимателен и обращался к Адуеву, стараясь сделать разговор общим. Все напрасно тот молчал или отвечал: да и нет. Когда Любецкая случайно повторила его фамилию, граф спросил, не родня ли ему Петр Иваныч. – Дядя – отвечал отрывисто Александр Я с ним часто встречаюсь в свете, – сказал граф Может быть. Что ж тут мудреного – отвечал Аду- ев и пожал плечами. Граф скрыл улыбку, закусив немного нижнюю губу. Наденька переглянулась с матерью, покраснела и потупила глаза Ваш дядюшка умный и приятный человек – заметил граф тоном легкой иронии. Адуев молчал. Наденька не вытерпела, подошла к Александру и, пока граф говорил с ее матерью, шепнула ему Как вам не стыдно граф так ласков с вами, а вы Ласков – с досадой, почти вслух отвечал Александр я не нуждаюсь в его ласках, не повторяйте этого слова… Наденька отскочила от него прочь и издали долго глядела на него неподвижно, сделав большие глаза, потом стала опять за стулом материи не обращала уже внимания на Александра А Адуев все ждал вот граф уйдет, ион наконец успеет переговорить с матерью. Но пробило десять, одиннадцать часов, граф не уходит и все говорит. Все предметы, около которых обыкновенно вертится разговор вначале знакомства, истощились. Граф начал шутить. Он шутил умно в его шутках – ни малейшей принужденности, ни претензии на остроумие, а так что-то занимательное, какая-то особенная способность забавно рассказать даже не анекдота просто новость, случай, или одним неожиданным словом серьезную вещь превратить в смешную. И мать и дочь совершенно поддались влиянию его шуток, и сам Александр не раз прикрывал книгой невольную улыбку. Но он бесился в душе. Граф говорил обо всем одинаково хорошо, с тактом, и о музыке, и о людях, и о чужих краях. Зашел разговор о мужчинах, о женщинах он побранил мужчин, в том числе и себя, ловко похвалил женщин вообще и сделал несколько комплиментов хозяйкам в особенности. Адуев подумало своих литературных занятиях, о стихах. Вот тут бы я его срезал, – подумал он. Заговорили и о литературе мать и дочь рекомендовали Александра как писателя. «Вот сконфузится-то!» – подумал Адуев. Вовсе нет. Граф говорило литературе, как будто никогда ничем другим не занимался сделал несколько беглых и верных замечаний о современных русских и французских знаменитостях. Вдобавок ко всему оказалось, что он находился в дружеских сношениях с первоклассными русскими литераторами, а в Париже познакомился с некоторыми и из французских. О немногих отозвался он с уважением, других слегка очертил в карикатуре. О стихах Александра он сказал, что не знает их и не слыхал… Наденька как-то странно посмотрела на Адуева, как будто спрашивая Что ж, брат, ты недалеко уехал…» Александр оробел. Дерзкая и грубая мина уступила место унынию. Он походил на петуха с мокрым хвостом, прячущегося от непогоды под навес. Вот в буфете зазвенели стаканами, ложками, накрывают стола граф не уходит. Исчезла всякая надежда. Он даже согласился на приглашение Любец- кой остаться и поужинать простокваши. «Граф, а ест простоквашу – шептал Адуев, с ненавистью глядя на графа. Граф ужинал с аппетитом, продолжая шутить, как будто он был у себя В первый разв доме, бессовестный, а ест за троих шепнул Александр Наденьке – Что ж он кушать хочет – отвечала она просто- душно. Граф наконец ушел, но говорить о деле было поздно. Адуев взял шляпу и побежал вон. Наденька нагнала его и успела успокоить Так завтра – спросил Александр Завтра нас дома не будет Ну, послезавтра. Они расстались. Послезавтра Александр приехал пораньше. Еще в саду до него из комнаты доносились незнакомые звуки виолончель не виолончель Он ближе поет мужской голос, и какой голос звучный, свежий, который так, кажется, и просится в сердце женщины. Он дошел до сердца и Адуева, но иначе оно замерло, заныло от тоски, зависти, ненависти, от неясного и тяжелого предчувствия. Александр вошел в переднюю со двора Кто у вас – спросил он у человека Граф Новинский. – Давно С шести часов Скажи тихонько барышне, что я были зайду опять Слушаю-с. Александр вышел вони пошел бродить подачам едва замечая, куда идет. Часа через два он воротился Что, все еще у вас – спросил он У нас да, кажется, кушать останутся. Барыня приказала жарить рябчиков к ужину А ты говорил барышне обо мне Говорил-с. |