Оскар Уайльд Портрет Дориана Грея сборник

• Название: Оскар Уайльд Портрет Дориана Грея сборник
• Дата: 24.03.2022
• Размер: 2.4 Mb.
• Имя файла: 404792.pdf
• Тип: Сборник; #413614
• страница: 26 из 37

III Через три недели я решил обратиться к Эрскину с самым настойчивым призывом отдать дань памяти Сирила Грэхэма и сообщить миру о его блестящем толковании сонетов – единственном толковании, всецело объясняющем их загадку. У меня не сохранилось, к сожалению, копии этого письма, не удалось вернуть и оригинал, но помню, что я подробнейшим образом проанализировал всю теорию и на многих страницах с пылом и страстью повторил все аргументы и доказательства,
подсказанные моими исследованиями. Мне казалось тогда, что я непросто возвращаю Сирилу Грэхэму принадлежащее ему по праву место в истории литературы, но спасаю честь самого Шекспира от докучных отголосков банальной интриги. В письмо это я вложил весь жар души, всю мою убежденность.
Однако не успел я его отослать, как мной овладело странное чувство.
Словно, написав это письмо, я отдал ему всю свою веру в Уилли Гьюза,
героя шекспировских сонетов, словно вместе с несколькими листками бумаги ушла частица меня самого, без которой я был совершенно равнодушен к некогда волновавшей меня идее. Но что же произошло?
Ответить трудно. Быть может, дав полное выражение страсти, я исчерпали самою страсть Ведь духовные силы, как и силы физические, небеспредельны. Быть может, пытаясь убедить другого, каким-то образом жертвуешь собственной способностью верить Быть может, наконец, я просто устал от всего этого, и, когда угас душевный порыв, в свои права вступил бесстрастный рассудок Как бы там ни было – а найти объяснение случившемуся я не смог, – несомненно одно Уилли Гьюз вдруг превратился для меня просто в миф, в бесплодную мечту, в мальчишескую фантазию юнца, который, подобно очень многим пылким натурам, больше стремился доказать свою правоту другим, нежели себе самому.
Поскольку в своем письме я наговорил
Эрскину много несправедливого и обидного, я решил немедленно с ним повидаться и принести извинения за свое поведение. На другое же утро я отправился на
Бердкейдж-Уок, где нашел Эрскина в библиотеке. Он сидел, глядя настоявший передним поддельный портрет Уилли Гьюза.
– Дражайший Эрскин, – воскликнул я, – я приехал, чтобы перед тобой извиниться Извиниться – повторил он. – Помилуй, за что

– За мое письмо, – ответил я Тебе вовсе незачем жалеть о своем письме, – сказал он. – Напротив,
ты оказал мне величайшую услугу, какую только мог. Ты показал мне, что теория Сирила Грэхэма абсолютно разумна Уж не хочешь литы сказать, что веришь в Уилли Гьюза? – вскричал я Почему бы и нет – отозвался он. – Ты вполне меня убедил.
Неужели, по-твоему, я не в состоянии оценить силу доказательств Но ведь нет же никаких доказательств, – простонал я, падая в кресло. – Когда я писал тебе, мной владел какой-то глупейший энтузиазм. Я
был тронут рассказом о смерти Сирила Грэхэма, очарован его романтической теорией, пленен прелестью и новизной всей этой идеи.
Однако теперь я вижу, что его теория возникла из заблуждения.
Единственное доказательство существования Уилли Гьюза – картина, на которую ты смотришь, и картина эта – подделка. Тыне должен поддаваться эмоциям. Чтобы ни нашептывали об Уилли Гьюзе романтические чувства,
разум совершенно этого не приемлет Я отказываюсь тебя понимать, – сказал Эрскин, с удивлением глядя на меня. – Не ты лисам уверил меня своим письмом в том, что Уилли Гьюз
– неопровержимая реальность Что же заставило тебя переменить мнение?
Или все, что ты говорил, только шутка Это трудно объяснить, – ответил я, – но сейчас я вижу ясно, что толкование Сирила Грэхэма лишено смысла. Сонеты действительно посвящены лорду Пемброку. И ради Всевышнего, не трать попусту времени на безумные попытки отыскать в веках юного актера, которого никогда не было, и возложить наголову призрачной марионетки венок великих шекспировских сонетов Ты, видно, просто не понимаешь теории, – возразил он Ну, полно, милый Эрскин, – воскликнул я. – Не понимаю Да мне уже кажется, что я сам ее сочинил. Из моего письма ты наверняка понял,
что я не только тщательно ее изучил, но и предложил множество всякого рода доказательств. Так вот, единственный изъян теории в том, что она исходит из уверенности в существовании человека, реальность которого и есть главный предмет спора. Если допустить, что в труппе Шекспира и вправду был юноша-актер по имени Уилли Гьюз, то совсем нетрудно сделать его героем сонетов. Но поскольку мы знаем, что актер с таким именем в театре Глобус никогда не играл, продолжать поиски бессмысленно Но этого-то мы как разине знаем, – не уступал Эрскин. –

Действительно, такого актера нет в списке труппы, но, как заметил Сирил,
это скорее свидетельствует в пользу существования Уилли Гьюза, а не наоборот, если помнить о его предательском бегстве к другому антрепренеру и драматургу.
Мы проспорили несколько часов, но никакие мои аргументы не могли заставить Эрскина отказаться от веры в толкование Сирила Грэхэма. Он заявил, что намерен посвятить всю жизнь доказательству теории и полон решимости воздать должное памяти Сирила Грэхэма. Я увещевал его,
смеялся над ним, умолял – но все было напрасно. Наконец мы расстались не то чтобы поссорившись, нос явным отчуждением. Он думал, что я поверхностен, я – что он безрассуден. Когда я пришел к нему в следующий раз, слуга сказал мне, что он уехал в Германию.
Прошло два года. И вот однажды, когда я приехал в свой клуб,
привратник вручил мне письмо с иностранным штемпелем. Оно было от
Эрскина и отправлено из гостиницы «Англетер» в Каннах. Прочитав его, я содрогнулся от ужаса, хотя до конца и не поверил, что у Эрскина хватит безрассудства привести в исполнение свое намерение, – ибо, испробовав все средства доказать теорию об Уилли Гьюзе и потерпев неудачу, он,
помня о том, что Сирил Грэхэм отдал за нее жизнь, решил принести и свою жизнь в жертву той же идее. Письмо заканчивалось словами Я по- прежнему верю в Уилли Гьюза, и к тому времени, когда ты получишь это письмо, меня уже не будет на свете я лишу себя жизни собственной рукой во имя Уилли Гьюза – во имя него и во имя Сирила Грэхэма, которого довел до смерти своим бездумным скептицизмом и слепым неверием. Однажды истина открылась и тебе, ноты отверг ее. Ныне она возвращается к тебе,
омытая кровью двух людей. Не отворачивайся от нее!»
То было страшное мгновение. Я испытывал мучительную боль и все жене мог в это поверить. Умереть за веру – самое худшее, что можно сделать со своей жизнью, но отдать ее за литературную теорию Нет, это просто немыслимо.
Я взглянул на дату. Письмо было отправлено неделю назад. По несчастливой случайности я не заходил в клуб несколько дней – получи я письмо раньше, возможно, успел бы спасти Эрскина. Но, может быть, еще не поздно Я бросился домой, поспешно уложил вещи ив тот же вечер выехал почтовым поездом с Чаринг-Кросс
[91]
. Путешествие показалось мне нестерпимо долгим. Я думал, что оно никогда не кончится. Прямо с вокзала я поспешил в «Англетер». Там мне сказали, что Эрскина похоронили двумя днями раньше на английском кладбище. В происшедшей трагедии было что-то чудовищно нелепое. Не помня себя, я нес невесть что, и люди в

вестибюле гостиницы стали с любопытством поглядывать в мою сторону.
Неожиданно среди них появилась одетая в глубокий траур леди
Эрскин. Заметив меня, она подошла и, пробормотав что-то о своем несчастном сыне, разрыдалась. Я проводил ее в номер. Там ее дожидался какой-то пожилой джентльмен. Это был местный английский врач.
Мы много говорили об Эрскине, однако я ни словом не обмолвился о мотивах его самоубийства. Было очевидно, что он ничего не сказал матери о причине, толкнувшей его на столь роковой, столь безумный поступок.
Наконец леди Эрскин поднялась и сказала Джордж оставил кое-что для вас. Вещь, которой он очень дорожил.
Сейчас я ее принесу.
Как только она вышла, я обернулся к доктору и сказал Какой ужасный удар для леди Эрскин! Поистине удивительно, как стойко она его переносит О, она уже несколько месяцев знала, что это произойдет Знала, что это произойдет – вскричал я. – Но почему же она его не остановила Почему не послала следить за ним Ведь он, должно быть,
просто сошел с ума!
Доктор посмотрел на меня изумленным взглядом Я вас не понимаю, – пробормотал он Но если мать знает, что сын ее хочет покончить с собой Покончить с собой – воскликнул он. – Но бедняга Эрскин вовсе не покончил с собой. Он умер от чахотки. Они приехал сюда, чтобы умереть.
Я понял, что он обречен, как только его увидел. От одного легкого почти ничего не осталось, другое было очень серьезно поражено. Затри дня до смерти он спросил меня, есть ли какая-нибудь надежда. Яне стал скрывать правды и сказал, что ему осталось жить считанные дни. Он написал несколько писем и совершенно смирился со своей участью, сохранив ясность ума до последнего мгновения.
В этот момент вошла леди Эрскин с роковым портретом Уилли Гьюза в руках Умирая, Джордж просил передать вам это, – промолвила она.
Когда я брал портрет, на руку мне упала ее слеза.
Теперь картина висит у меня в библиотеке, вызывая восторги моих знающих толк в искусстве друзей. Они пришли к выводу, что это не Клуэ, а
Уврие
[92]
. У меня никогда не являлось желания рассказать им подлинную историю портрета. Но временами, глядя на него, я думаю, что в теории об
Уилли Гьюзе и сонетах Шекспира определенно что-то есть

Натурщик-миллионер Если тыне богат, тебе совершенно ник чему быть милым человеком.
Романы – привилегия богатых, но никак не профессия безработных.
Бедняки должны быть практичны и прозаичны. Лучше иметь постоянный годовой доход, чем быть очаровательным юношей.
Вот великие истины современной жизни, которые никак не мог постичь Хьюи Эрскин. Бедный Хьюи!
Впрочем, надо сознаться, с духовной стороны он решительно ничем не выделялся. За всю свою жизнь ничего остроумного или просто злого он не сказал. Но зато его каштановые локоны, его правильный профиль и серые глаза делали его прямо красавцем.
Он пользовался таким же успехом среди мужчин, как и среди женщин,
и обладал всевозможными талантами, кроме таланта зарабатывать деньги.
Отец завещал ему свою кавалерийскую шпагу и Историю похода в
Испанию» в пятнадцати томах. Хьюи повесил первую над зеркалом, а вторую поставил на полку рядом со Справочником Раффа и «Бейлиз
Мэгэзин», и сам стал жить на двести фунтов в год, которые ему отпускала старая тетка.
Он перепробовал все. Шесть месяцев он играл на бирже, но куда было ему, легкой бабочке, тягаться с быками и медведями. Приблизительно столько же времени он торговал чаем, но и это скоро ему надоело. Затем он попробовал продавать сухой херес. Но и это у него не пошло херес оказался слишком сухим. Наконец он сделался просто ничем – милым,
пустым молодым человеком с прекрасным профилем, но без определенных занятий.
Но что еще ухудшало положение – он был влюблен. Он любил Лауру
Мертон, дочь отставного полковника, безвозвратно утратившего в Индии правильное пищеварение и хорошее настроение. Лаура обожала Хьюи, а он был готов целовать шнурки ее туфель. Они были бы самой красивой парой во всем Лондоне, ноне имели за душой ни гроша. Полковник, хотя и очень любил Хьюи, о помолвке и слышать не хотел Приходите ко мне, мой милый, когда у вас будет собственных десять тысяч фунтов, и мы тогда посмотрим, – говорил он всегда.
В такие дни Хьюи выглядел очень мрачно и должен был искать утешения у Лауры.
Однажды утром, направляясь к Холланд-парку, где жили Мертоны, он

зашел проведать своего большого приятеля Алена Тревора. Тревор был художником. Правда, в наши дни почти никто не избегает этой участи. Но
Тревор был художником в настоящем смысле этого слова, а таких не так ужи много. Он был странный, грубоватый малый, лицо его покрывали веснушки, борода всклокоченная, рыжая. Но стоило ему взять кисть в руки ион становился настоящим мастером, и картины его охотно раскупались.
Хьюи ему очень нравился – сначала, правда, за очаровательную внешность.
«Единственные люди, с которыми должен водить знакомство художник, всегда говорил он, – это люди красивые и глупые смотреть на них художественное наслаждение, и сними беседовать – отдых для ума. Лишь денди и очаровательные женщины правят миром, по крайней мере, должны править миром».
Но, когда он ближе познакомился с Хьюи, он полюбил его не меньше за его живой, веселый нрав и за благородную, бесшабашную душу и открыл ему неограниченный доступ к себе в мастерскую.
Когда Хьюи вошел, Тревор накладывал последние мазки на прекрасный, во весь рост, портрет нищего. Сам нищий стоял на возвышении в углу мастерской. Это был сгорбленный старик, самого жалкого вида. На плечи его был накинут грубый коричневый плащ, весь в дырах и лохмотьях сапоги его были заплатаны истоптаны одной рукой он опирался на суковатую палку, а другой протягивал истрепанную шляпу за милостыней Что за поразительный натурщик – шепнул Хьюи, здороваясь со своим приятелем Поразительный натурщик – крикнул Тревор во весь голос. – Еще бы Таких нищих не каждый день встретишь. Une trouvaille, mon Живой Веласкес! Господи Какой офорт сделал бы с него Рембрандт!
– Бедняга, – сказал Хьюи, – какой у него несчастный вид Ноя думаю,
для вас, художников, лицо его – достояние его Конечно – ответил Тревор. – Не станете же вытребовать от нищего,
чтобы он выглядел счастливым, неправда ли Сколько получает натурщик за позирование – спросил Хьюи,
усаживаясь поудобнее на диване Шиллинг в час А сколько вы получаете за ваши картины, Ален О За эту я получу две тысячи Фунтов Нет, гиней. Художникам, поэтами докторам всегда платят гинеями Ну, тогда, мне кажется, натурщики должны получать определенный

процент с гонорара художника, – воскликнул, смеясь, Хьюи. – Они работают не меньше вашего Вздор Вы только подумайте, сколько требует труда одно накладывание красок и торчание около мольберта целыми днями Вам,
конечно, Хьюи, легко говорить, но, уверяю вас, бывают минуты, когда искусство почти достигает достоинства физического труда. Новы не должны болтать – я очень занят. Закурите папиросу и сидите смирно.
Вскоре вошел слуга и доложил Тревору, что пришел рамочник и желает с ним поговорить Не удирайте, Хьюи, – сказал Тревор, выходя из комнаты, – я скоро вернусь.
Старик нищий воспользовался уходом Тревора и присел отдохнуть на деревянную скамью, стоявшую позади него. Он выглядел таким забитыми несчастным, что Хьюи не мог не почувствовать к нему жалости и стал искать у себя в карманах деньги. Он нашел лишь золотой и несколько медяков. Бедный старикашка, – подумал он про себя, – он нуждается в этом золоте больше, чем я, но мне придется две недели обходиться без извозчиков. Он встали сунул монету в руку нищему.
Старик вздрогнули еле заметная улыбка мелькнула на его поблекших губах Благодарю вас, сэр, – сказал он, – благодарю.
Тут вошел Тревор, и Хьюи простился, слегка краснея за свой поступок. Он провел день с Лаурой, получил премилую головомойку за свою расточительность и вынужден был пешком вернуться домой.
В тот же вечер, около одиннадцати часов, он забрел в «Palette и застал в курительной Тревора, одиноко пьющего рейнвейн с сельтерской Ну что, Ален, вы благополучно закончили свою картину – спросил он, закуривая папиросу Закончили вставил в раму, мой милый – ответил Тревор. – Кстати,
поздравляю вас с победой. Этот старый натурщик совсем очарован вами.
Мне пришлось ему все подробно о вас рассказать – кто вы такой, где живете, какой у вас доход, какие виды на будущее Дорогой Ален – воскликнул Хьюи. – Вероятно, он теперь поджидает меня у моего дома. Ну, конечно, вы только шутите. Бедный старикашка!
Как мне хотелось бы что-нибудь сделать для него Мне кажется ужасным,
что люди могут быть такими несчастными. У меня дома целая куча старого платья. Как выдумаете, не подойдет ли ему что-нибудь? А то его лохмотья совсем разлезаются.
– Но он в них выглядит великолепно, – сказал Тревор. – Я низа чтобы не согласился писать с него портрет во фраке. То, что для вас кажется нищетой, то для меня – вдохновение. Но все же я ему передам ваше предложение Ален, – сказал Хьюи серьезным тоном, – вы, художники, бессердечные люди Сердце художника – это его голова, – ответил Тревор. – Да и, кроме того, наше дело – изображать мир таким, каким мы его видима не преображать его в такой, каким мы его знаем. A chacun son е. А
теперь расскажите мне, как поживает Лаура. Старый натурщик был прямо- таки заинтересован ею Неужели вы хотите сказать, что вы ему и о ней рассказали спросил Хьюи.
– Конечно, рассказал. Он знает и об упрямом полковнике, и о прекрасной Лауре, и о десяти тысячах фунтов Как Вы посвятили этого старого нищего вовсе мои дела воскликнул Хьюи, начиная краснеть и сердиться Мой милый, – сказал Тревор, улыбаясь, – этот старый нищий, как вы его назвали, один из самых богатых в Европе людей. Он смело мог бы завтра скупить весь Лондон. У него имеется по банкирской конторе в каждой столице мира, он ест на золоте и может, если угодно, помешать
России объявить войну Что вы хотите этим сказать Да то, – ответил Тревор, – что старик, которого вы видели сегодня у меня в мастерской, некто иной, как барон Хаусберг. Он мой хороший приятель, скупает все мои картины месяц тому назад он заказал мне свой портрет в облике нищего. Que voulez-vous? La fantaisie d’un И я должен признаться, он великолепно выглядел в лохмотьях или, вернее,
в моих лохмотьях, так как этот костюм был куплен мною в Испании Барон Хаусберг! – воскликнул Хьюи. – Боже мой А я дал ему золотой – Ион опустился в кресло с видом величайшего смущения Выдали ему золотой – И Тревор разразился громким хохотом. – Ну,
мой милый. Ваших денег вы больше не увидите. Son affaire c’est l’argent des autres
[96]
– Мне кажется, вы могли, по крайней мере, меня предупредить,
Аллен, – сказал Хьюи, насупившись, – и не дать мне разыграть из себя дурака Во-первых, Хьюи, – ответил Тревор, – мне никогда не приходило в голову, что вы так безрассудно раздаете милостыню. Я понимаю, что вы

могли бы поцеловать хорошенькую натурщицу, но давать золотой безобразному старику – ей-богу, я этого не понимаю Да и к тому же я,
собственно, сегодня никого не принимаю, и, когда вы вошли, я не знал,
пожелает ли барон Хаусберг, чтобы я открыл его имя. Вы же понимаете, он не был в сюртуке Каким болваном он меня, наверное, считает – сказал Хьюи.
– Ничего подобного, он был в самом веселом настроении после того,
как вы ушли он, не переставая, хихикал про себя и потирал свои старческие сморщенные руки. Яне мог понять, почему он так заинтересовался вами, но теперь мне все ясно. Он пустит ваш фунт в оборот, станет вам выплачивать каждые шесть месяцев проценты, и у него будет прекрасный анекдот для приятелей Как мне не везет – проворчал Хьюи. – Мне ничего не остается делать, как пойти домой спать и, дорогой Аллен, никому об этом не рассказывайте, прошу вас. А то мне нельзя будет показаться в парке Вздор Это только делает честь вашей отзывчивой натуре, Хьюи. Да не убегайте так рано, выкурите еще папиросу и рассказывайте, сколько хотите, о Лауре.