Изменение социальной структуры стран Запада. 19.5 Социальная структура западного общества (Пономарев). Пономарев М. В. Эволюция социальной структуры западного общества в хх в. Классовая структура индустриального общества. Западная цивилизация вступила в хх столетие в роли триумфатора, увлекаемая иллюзией окончательной
 Скачать 253.5 Kb.
|
|
Собственность, труд и творчество в информационном обществе. Концепции «постиндустриального», «постисторического», «постэкономического», «посткапиталистического» общества активно разрабатывались в мировой науке еще с 1950-х гг. ХХ в. В 1959 г. профессор Гарвардского университета Дениэл Белл, выступая на социологическом семинаре в Зальцбурге, впервые употребил понятие постиндустриального общества в широко признанном теперь значении – для обозначения особой стадии общественного развития, на которой индустриальный сектор теряет ведущую роль вследствие возрастающей технологизации, а основной производительной силой становится наука. Впоследствии в трудах У.Ростоу, Р.Арона, Д.Гэлбрейта, З.Бжезинского, Р.Дарендорфа и других исследователей предлагались и иные трактовки «пост-современной» эпохи. Весьма разнообразные по методологии и основным постулатам, они были едины в исходной позиции – восприятии современного состояния общества как преодоления индустриальной модели взаимодействия человека, общества и природы. Настойчивое использование префикса «пост-» было вызвано стремлением не только дистанцироваться от уходящей эпохи, но и подчеркнуть преемственность исторического пути Запада. В целом речь шла об анализе не столько новой общественной системы, сколько некоего «постиндустриального барьера», за которым открывалось еще совершенно малопонятное и даже пугающее социокультурное пространство. Лишь на рубеже XX-XXI вв. постиндустриальная модель общественного развития приобрела вполне оформившиеся черты. Первоначально ее сердцевиной стал переход от ресурсозатратных к ресурсосберегающим технологиям, затем – компьютерная революция и информатизация экономики. В этих условиях рынок труда претерпел глубокую структурную перестройку. Доля занятых в промышленности в ведущих странах Запада снизилась примерно с 36 до 31%. Во многих отраслях индустрии уменьшились и абсолютные показатели занятости. В отраслях нематериального производства, напротив, наблюдался значительный прирост рабочей силы. В США в 1970-1996 гг. число занятых в сфере услуг возросло с 49 млн. до 95,6 млн.чел., т.е. на 102%. Это составило 74% совокупной численности всех занятых в стране. Характерно, что наибольшее количество новых рабочих мест создавалось на предприятиях и фирмах малого и среднего бизнеса. Выросла доля различных гибких форм занятости, в том числе с неполным рабочим днем, надомной работой. В 1990-х гг. реструктуризация рынка труда практически завершилась. Перераспределение рабочей силы между отраслями значительно уменьшилось. Ее воспроизводство сконцентрировалось преимущественно внутри основных секторов экономики и системы профессионального образования. Во многих индустриально развитых странах сократился и импорт рабочей силы. Это стало следствием как общего уменьшения спроса на неквалифицированный труд, так и интеграции рынков труда, международной кооперации производства, переноса большой части конвейерных производственных операций на «дочерние» предприятия в развивающихся странах. На фоне стабилизации рынка труда стала очевидной его принципиально новая сегментация. Она не совпадает с традиционным отраслевым распределением занятости, а также разделением на «синие» и «белые воротнички». В основе новой структуры рынка труда лежит сосуществование двух принципиально разных моделей экономического поведения и социальной мотивации человека. Один из полюсов современного рынка труда образует так называемая «сложная рабочая сила». К этой категории относятся не только менеджеры и программисты, но и обладающие достаточной квалификацией рабочие, служащие, техники, персонал из сферы услуг. Это работники, которые способны самостоятельно использовать свои профессиональные знания, гибко менять виды производственной деятельности и переучиваться, обладающие территориальной и социальной мобильностью. Среди них в качестве элитарной группы выделяются работники высшей квалификации с ярко выраженными креативными способностями, ориентированные на творческий, инновационный режим производственной деятельности, индивидуальную ответственность за ее результаты. Противоположный сектор рынка труда образуют работники, чья профессиональная деятельность основана на шаблонных операциях, т.е. на воспроизводстве устоявшихся технологических схем. Значительная часть из них имеет вполне высокий уровень квалификации, но по своей мотивации и организации производственной деятельности они представляют собой классический индустриальный тип работника. К этому типу примыкают незначительные группы неквалифицированных работников, которые имеют небольшой, но устойчивый спрос на современном рынке труда. Каждому из двух основных секторов рынка труда присуща своя динамика роста занятости, уровня безработицы, условий труда, его оплаты. Что еще более важно, в каждом из них складывается особый тип производственной культуры. Для «индустриального типа» по-прежнему характерна линейная зависимость уровня материального вознаграждения от овладения тем или иным набором профессиональных навыков, их качественного применения на практике. Работники такого типа ориентированы на стабильную занятость, предпочитают по возможности не менять род занятий и место работы. Саму производственную деятельность они воспринимают лишь как обязанность, необходимую для обеспечения материальных условий жизни. «Постиндустриальный тип» работника формируется в принципиально иных координатах. Его профессиональная и социальная востребованность связана не только с владением определенным количеством специальных умений и навыков, но и с широким спектром личностных качеств, нравственных, психологических, интеллектуальных особенностей. Использование информационных технологий, новейших моделей маркетинговой деятельности, внедрение современных форм менеджмента предъявляют исключительно высокие требования к интеллекту, уровню абстрактно-логического и эмоционально-образного мышления, сенсорике и моторике работника. Самостоятельность мышления и инициативность, творческий подход к делу и ориентация на альтернативность решений производственных проблем, способность к оптимизации, планированию собственных действий и к сотрудничеству, конструктивному взаимодействию с коллегами, позитивное отношение к инновациям и готовность критически осмысливать достигнутое становятся обязательными критериями профессионализма. Как следствие, для такого человека труд из средства «иметь» превращается в способ «быть», т.е. в сферу самовыражения и реализации своих способностей. Инновационная профессиональная деятельность оказывает и обратное влияние на личность работника, способствует развитию его коммуникативной культуры, мотивации к самосовершенствованию, творческой самореализации. Усиливается способность к индивидуализированному решению задач, манипулированию различными типами информации, адаптации в нестандартных ситуациях и, как следствие, возрастает социальный оптимизм, уверенность в своих силах, личностная открытость. Характерно, что каждый из двух сосуществующих типов производственной культуры востребован в современной экономике. Оба сектора рынка труда на рубеже XX-XXI вв. показали тенденцию к стабилизации. Однако в системе трудовых отношений акцент решительно переносится на поощрение новых явлений в мотивации человека. Общераспространенной стала дифференцированная оплата труда, основанная на гибкой системе вознаграждений. «Нестабильные элементы» заработной платы (премии, бонусы, дополнительные услуги, различные виды страхования, образовательные программы) достигают уже 1/3 от общей суммы оплаты труда. Большую значимость приобретает так называемая аналитическая система оценки трудового вклада. Она основана на создании индивидуальных «стандартов исполнения», которые соотносятся с общими расчетными стандартами. Учету подлежит квалификация каждого работника, объем и качество его работы, вклад в конечный результат, инициативность и зона ответственности. Уровень вознаграждения в этом случае зависит не только от исполнения прямых функциональных обязанностей, но и от овладения работником смежными специальностями, прохождения им переподготовки, участия в креативных проектах. Изменение роли «человеческого фактора» в общественном производстве было осмыслено в новейших теориях менеджмента. Чикагский экономист Теодор Шульц для суммарной характеристики инновационного участия человека в современном производстве ввел термин «человеческий капитал». «Человеческий капитал» представляет собой не только производственный потенциал работника, но и всю сумму личностных мотиваций, стереотипов, интересов, переживаний, влияющих на те или иные аспекты экономической деятельности человека. Критерии профессионализма приобретают, таким образом, ярко выраженную личностную, субъективистскую направленность. Значимость коллективных субъектов трудовых отношений, напротив, быстро снижается. В первую очередь это касается отраслевых профсоюзных организаций. В Западной Европе к началу 1990-х гг. в их состав входили уже не более 40% наемных работников, в США – менее 20%. От политики коллективных договоров, т.е. монопольного определения условий найма, профсоюзы перешли к практике гибкого договорного сотрудничества с предпринимателями. При общем стремлении укрепить социальные гарантии работающих, основными целями их деятельности становится выработка оптимальных производственных условий, в том числе длительности и интенсивности работы, размеров оплаты и пособий и т.п. Острый антагонизм отношений труда и капитала окончательно ушел в прошлое. Резкое снижение уровня социальной конфликтности в сфере трудовых отношений связано с тем, что «человеческий капитал» принципиально меняет структуру капиталоотдачи, в том числе преодолевает прежнюю линейную зависимость капитальных затрат и конечной прибыли. Активность человека, его мотивация, субъективные реакции становятся ключевым фактором инновационного развития производства. Следовательно экономический рост оказывается напрямую зависим не только от совершенствования технико-технологической базы и наращивания капиталовооруженности труда, но и от развития креативных способностей самого человека, занятого в производстве. В этих условиях выбор между «ресурсозатратной» и «ресурсосберегающей» моделями экономического роста утрачивает смысл. «Человеческий капитал» – это принципиально «нелимитированный» ресурс. Его образование и обновление, т.е. «инвестиции в человека», имеют совершенно иную логику, нежели обычные капиталовложения. Необходимы расходы не только на профессиональную подготовку работника, но и на его общее образование, здравоохранение, различные формы рекреации, воспитание детей и т.п. По сути, вся базовая подготовка будущего работника ведется вне зависимости от контрактных условий труда, вне прямого влияния будущих работодателей и без принятия четких обязательств со стороны работника. Ключевую роль в «инвестициях в человека» играет не бизнес, а само общество, берущее ответственность за социализацию личности, развитие ее образовательного и культурного уровня. Усиление роли «человеческого фактора» в трудовых отношениях, постепенное стирание грани между рабочим местом и рекреационным пространством приводит к размыванию границ между производительным и непроизводительным трудом, между трудовой деятельностью и досугом и, в конечном счете, между производством и потреблением. Происходит переход от «чистого» производства к процессу, в котором трудовые отношения воспринимаются как способ самоудовлетворения, т.е. элемент потребления. Потребление, в свою очередь, становится важнейшим фактором формирования и функционирования рабочей силы. Складывается принципиально новая модель потребительского поведения, направленная не только на рекреацию рабочей силы, но и на повышение ее инновационного потенциала. На потребительском рынке доминирующей фигурой становится «гибкий потребитель», все меньше связанный со статусными стандартами престижности. Потребитель, выбирающий качественный и престижный товар из массы стандартизированной продукции, сменяется потребителем, ценящим нестандартизированные товары и услуги, отвечающие его индивидуальным предпочтениям. В структуре спроса это приводит к постепенному замещению материальных благ на духовные и интеллектуальные ценности, информационную продукцию, образовательные услуги, здравоохранение, различные формы досуга. В целом, удовлетворение личных потребностей все чаще выражается не в максимизации потребления, а в поиске новых форм самореализации, где грань между трудовой деятельностью и потреблением не столь важна. Для обозначения новой модели социальной мотивации в западной науке используется понятие «экспрессивизм», характеризующее такие ценности, как творчество, автономность, отсутствие контроля, приоритет самовыражения перед социальным статусом, поиск внутреннего удовлетворения, стремление к новому опыту, тяготение к общности, принятие участия в процессе выработки решений, жажда поиска, близость к природе, совершенствование самого себя и внутренний рост. О.Тоффлер предложил называть подобную мотивацию «постэкономической системой ценностей», поскольку в ее рамках традиционные критерии успешности, сопряженные с денежным эквивалентом вознаграждения за совершенный труд, сменяются комплексными характеристиками «качества жизни». Развивая эту идею, Р.Инглегарт создал концепцию постматериалистической мотивации. «Постматериалисты исповедуют ценности, которые не благоприятствуют их экономическому успеху, – утверждает Инглегарт. – Они направляют значительную часть своей энергии на обеспечение иных благ, нежели доход, – в первую очередь таких как качество жизни. В своей личной жизни они делают акцент не столько на обязательную занятость и высокий доход, сколько на работу интересную, осмысленную, осуществляющуюся в контексте с близкими по духу людьми». Согласно данным Стэнфордского исследовательского института, «постматериалистическую» жизненную позицию уже в середине 1970-х гг. занимали примерно 5-6 млн. взрослых американцев, а в конце 1990-х гг. – около 45 млн., т.е. до 24% взрослого населения страны. Радикально меняя мотивацию социальной деятельности человека, постматериалистическая система ценностей по своей значимости выходит далеко за рамки культурного феномена. Она способствует активизации творческого потенциала человека, формированию готовности и способности к креативным действиям практически в любой сфере. Это превращает «постматериалистов» в наиболее ценную часть «человеческого капитала» современной экономики. Складывается уникальный парадокс – люди, отдающие предпочтение нематериальным ценностям, все чаще становятся лидерами в сфере бизнеса и производства, политики и культуры. Что особенно важно, люди, ориентированные на приоритеты духовного роста и самореализации в творческой деятельности, оказываются внутренне защищены от давления социальной системы. И эта доля свободы и независимости превращает их в инициативную силу, способную не только противостоять внешнему диктату, но и предъявлять обществу собственные требования, приводить социальную действительность в соответствие со своим видением. Залогом этого права на лидерство становится не контроль над вещным богатством, а прежде всего специфика личностных качеств «постматериалистов», их мироощущение, психологические характеристики, формируемые благодаря высокому образовательному уровню и интеллектуальному потенциалу. Утверждение «постматериалистической» модели социальной мотивации является наиболее важным фактором становления информационного общества. Характерно, что повод говорить о наступлении «информационной эры» дал прежде всего революционный прорыв в развитии компьютерных технологий в конце ХХ в. Понятие «информационное общество», введенное Ф.Махлупом и Т.Умесао, акцентировало роль информации как уникального производственного ресурса, распространение которого тождественно самовозрастанию, а потребление приводит не к исчерпаемости, а к кумулятивному накоплению. Но к концу 1990-х гг. стало очевидно, что «информационная революция» создала не только новый технологический уклад, но и новую социальную реальность. В условиях информационной экономики знание становится и основным ресурсом, и наиболее востребованным товаром, и основой социализации человека. Ориентиры материального богатства, определявшие систему стратификации в индустриальном обществе, перестают играть решающую роль в формировании социальной структуры. Прежняя иерархия статусных групп постепенно теряет стройность, распадается ее прежняя пирамидальная форма. Страты окончательно превращаются в социокультурные общности, образуемые не в силу общественно признанных статусных отличий, а на основе социальной, психологической, культурной самоорганизации. Эта эволюция связана уже не только с возрастанием общего уровня доходов населения и дифференциацией потребления, но и с ростом психологической мобильности в обществе, разнообразием стилей жизни, быстрой сменяемостью ориентиров социального успеха. Кризис идентичности в условиях глобализации и становления информационного общества. Проблема идентичности оказалась одной из наиболее актуальных в начале XXI в. Самые различные процессы и явления современной жизни рассматриваются сквозь призму понятий «кризис идентичности» и «поиск идентичности». В последние годы обсуждение проблем идентичности стало магистральным направлением глобалистики – междисциплинарного научного направления, ориентированного на анализ современного мирового порядка. Термин «глобализация» начал использоваться еще в начале 1980-х гг. Т.Левитом, Дж.Маклином, Р.Робертсоном и другими американскими исследователями, изучавшими транснациональный характер экономических процессов. После опубликования в 1990 г. книги японского экономиста Кеничи Омае «Мир без границ» термин «глобализация» приобрел более широкое звучание и вскоре превратился в один из наиболее употребляемых при обсуждении «постсовременной эпохи». При существенных разночтениях в трактовке природы и последствий глобализации практически все аналитики делают акцент на проблеме целостности современного миропорядка, перспективах общепланетарной универсализации знаний, культурных ценностей, производственных и политико-правовых форм. Фундаментальной основой глобализации считается революция в средствах коммуникации, связи и информатики, радикально изменившая характер интеллектуального, культурного и технологического взаимодействия, породившая беспрецедентную социокультурную взаимозависимость отдельных стран и народов. Многие специалисты делают вывод о том, что развитие глобальных экономических, политико-правовых и информационных систем ведет к ослаблению национальных государств и нарастающему кризису национальной и конфессиональной идентичности. Но столь же очевидным становится и нарастающее противодействие мировой «периферии». Пропасть между богатыми и бедными странами становится особенно зримой на фоне закрепления единых стандартов производства и потребления. Экспансия западного образа жизни, «лавина американских артефактов», как Джеймс Дэвидсон назвал массу современных бытовых явлений от фастфуда и джинсов до рэпа и кредитных карточек, воспринимается в качестве культурной и даже политической агрессии. Нескрываемые притязания США на роль единственной «сверхдержавы» и упорные попытки формирования мировой системы «Pax Americana» лишь усиливают это впечатление. |