Главная страница
Навигация по странице:

  • Текст 7. Провинциальный эпос.

  • Текст 8. Конец истории

  • Занятие 6. Патрик Зюскинд. Парфюмер. Задания и вопросы будут предложены позднее.Занятие 7. Антония С. Байетт. Джинн в бутылке из стекла соловьиный глаз

  • Женская литература.

  • Fairy tales

  • Женские судьбы. Феминизм.

  • Женское начало. Камилла Палья.

  • Женское письмо и мужское письмо.

  • Прокомментируйте следующий фрагмент (окончание повести).

  • Практикум по зарубежной литературе для студентов IV курса филологического факультета Уральского университета


    Скачать 161 Kb.
    НазваниеПрактикум по зарубежной литературе для студентов IV курса филологического факультета Уральского университета
    Дата20.03.2019
    Размер161 Kb.
    Формат файлаdocx
    Имя файлаPraktikum_FF-IV_Zh-III_KhKh-2_2018.docx
    ТипПрактикум
    #71078
    страница6 из 6
    1   2   3   4   5   6

    Текст 6. Забытый расстрел.

    Прокомментируйте фрагмент из ненумерованной главы XV (События, которым предстояло нанести смертельный удар всему Макондо, уже замаячили на горизонте, когда в дом принесли сына Меме Буэндиа).

    Когда Хосе Аркадио Второй пришел в себя, он лежал на спине и вокруг было темно. Он понял, что едет в каком-то бесконечно длинном и бесшумном поезде, голова его сжата коркой запекшейся крови и все кости болят. Невыносимо хотелось спать. Собираясь проспать много часов подряд, здесь, где он в безопасности от всех ужасов и гнусностей, Хосе Аркадио Второй повернулся на тот бок, который болел меньше, и только тут заметил, что лежит на трупах. Ими был набит весь вагон, лишь посредине оставался свободный проход. После бойни прошло, должно быть, несколько часов, потому что трупы были такой температуры, как гипс осенью, и, так же как гипс, напоминали на ощупь окаменевшую пену, и те, кто принес их сюда, имели время уложить их рядами, как укладывают обычно грозди бананов. Пытаясь спастись от этого кошмара, Хосе Аркадио Второй переползал из вагона в вагон к голове поезда и при вспышках света, мелькавшего в щелях между планками обшивки, когда состав проносился мимо спящих поселков, видел мертвых мужчин, мертвых женщин, мертвых детей, которых везли, чтобы сбросить в море, как бракованные бананы. Он узнал только двоих: женщину, торговавшую прохладительными напитками на площади, и полковника Гавилана — на руке полковника все еще был намотан пояс с пряжкой из мексиканского серебра, с его помощью он пытался расчистить себе дорогу в охваченной паникой толпе. Добравшись до первого вагона, Хосе Аркадио Второй прыгнул в темноту и лежал в канаве, пока весь поезд не прошел мимо. Это был самый длинный состав из всех виденных им — почти двести товарных вагонов, по паровозу с каждого конца и третий паровоз в центре. На поезде не было никаких огней, даже красных и зеленых сигнальных фонарей, он бесшумно и стремительно скользил по рельсам. На крышах вагонов виднелись темные фигуры солдат возле пулеметов.

    Около полуночи хлынул проливной дождь. Хосе Аркадио Второй не знал, где он выпрыгнул, но понимал, что если будет идти в направлении, противоположном тому, куда ушел поезд, то придет в Макондо. После более чем трех часов пути, промокнув до костей и испытывая страшную головную боль, он увидел в рассветной полумгле первые дома города. Привлеченный запахом кофе, он вошел в кухню, где какая-то женщина с ребенком на руках стояла, склонившись над очагом.

    — Здравствуйте, — сказал он, совершенно обессиленный. — Я Хосе Аркадио Второй Буэндиа.

    Он произнес свое имя полностью, буква за буквой, чтобы убедиться в том, что он жив. И хорошо сделал, так как женщина, увидев в дверях мрачного, истощенного человека, запачканного кровью и отмеченного печатью смерти, решила, что перед ней привидение. Она узнала Хосе Аркадио Второго. Принесла одеяло, чтобы он завернулся, пока она высушит у очага его одежду, согрела воду, чтобы он мог промыть свою рану — у него была только содрана кожа, — и дала ему чистую пеленку перевязать голову. Потом поставила перед ним небольшую чашку кофе без сахара, которую, как ей рассказывали, пьют Буэндиа, и развесила одежду у огня.

    Хосе Аркадио Второй не произнес ни слова, пока не допил кофе.

    — Там было, наверное, тысячи три, — прошептал он.

    — Чего?

    — Мертвых, — объяснил он. — Наверное, все, кто собрался на станции.

    Женщина посмотрела на него с жалостью. «Здесь не было мертвых, — возразила она. — Со времен твоего родича, полковника Аурелиано Буэндиа, в Макондо ничего не случалось».

    Изложите историю банановой компании в Макондо.

    С какими событиями реальной истории может быть сопоставлен эпизод? Уточните свои представления о роли США в политической и экономической истории Латинской Америки.

    Как подобные события обычно интерпретируются в левой историографии? Посмотрите фильм 1967 года «Час огней» - один из главных текстов левой пропаганды в ХХ веке.

    Возможны ли другие интерпретации таких историй?

    Подумайте о причудах исторической памяти. Что она хранит, а что и почему забывает? Можете обратиться к примерам из российской истории.
    Текст 7. Провинциальный эпос.

    Прокомментируйте фрагмент из ненумерованной главы ХХ (Пилар Тернера умерла ночью под праздник в качалке из лиан, охраняя вход в свой рай).
    Альваро первым выполнил совет покинуть Макондо. Он продал все, даже ягуара, который сидел на цепи во дворе его дома, пугая прохожих, и купил себе вечный билет на поезд, не имевший станции назначения. В почтовых открытках, усеянных восклицательными знаками и отправленных с промежуточных остановок, Альваро описывал мелькавшие за окном вагона мгновенные картины — это выглядело так, словно он разрывает на клочки длинную поэму мимолетности и тут же выбрасывает эти клочья в пустоту забвения: призрачные негры на хлопковых плантациях Луизианы, крылатые кони на синей траве Кентукки, греческие любовники, озаренные закатным солнцем Аризоны, девушка в красном свитере, которая писала акварелью окрестности озера Мичиган и помахала Альваро кисточками — в этом приветствии было не прощание, а надежда, ведь девушка не знала, что перед ней поезд, который не возвратится. Потом уехали Альфонсо и Герман, уехали в субботу с намерением вернуться в понедельник, и больше о них никто ничего не слышал. Через год после отъезда ученого каталонца в Макондо оставался только Габриэль; пребывая в нерешительности, он продолжал пользоваться опасной благотворительностью Колдуньи и отвечал на вопросы организованного одним французским журналом конкурса, первой премией которого была поездка в Париж; Аурелиано, выписывавший этот журнал, помогал Габриэлю заполнять бланки с вопросами, иногда он делал это у себя дома, а чаще всего среди фаянсовых банок, в пропитанном запахами валерианы воздухе единственной еще уцелевшей в Макондо аптеки, где жила Мерседес, тайная невеста Габриэля. Только одна эта аптека и осталась в городе от прошлого, разрушение которого все никак не приходило к концу, ибо прошлое разрушалось бесконечно, поглощая само себя, готовое каждое мгновение кончиться совсем, но так никогда и не кончая кончаться. Город дошел до таких пределов запустения, что, когда Габриэль одержал победу на конкурсе и собрался ехать в Париж с двумя сменами белья, парой ботинок и полным изданием Рабле, ему пришлось помахать машинисту, чтобы тот остановил поезд возле станции Макондо. Старая улица Турков к этому времени превратилась в заброшенный угол, где последние арабы спокойно ожидали смерти, продолжая по тысячелетнему обычаю сидеть в дверях своих лавок, хотя последний ярд диагонали был продан уже много лет тому назад и на мрачных витринах остались только обезглавленные манекены. Городок банановой компании, о котором, возможно, пыталась вечерами рассказывать своим внукам Патриция Браун в краю расовой нетерпимости и маринованных огурцов — в городе Пратвилле, штат Алабама, — теперь представлял собой поросшую травой равнину. Сменивший падре Анхеля старик священник — имени его никто даже не пытался выяснить — ждал милосердия Божьего, валяясь в гамаке, мучимый подагрой и бессонницей, порожденной сомнением, а тем временем по соседству с ним ящерицы и крысы оспаривали друг у друга право владения храмом. В этом даже птицами брошенном Макондо, в котором от постоянной жары и пыли было трудно дышать, Аурелиано и Амаранта Урсула, заточенные одиночеством и любовью и одиночеством любви в доме, где шум, подымаемый термитами, не давал сомкнуть глаз, были единственными счастливыми человеческими существами и самыми счастливыми существами на земле.

    Вспомните произведения или циклы произведений, в которых действие, так же, как в романе Гарсия Маркеса, разворачивается в провинции («Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Ревизор» Гоголя, произведения Д. Н. Мамина-Сибиряка и сказы Бажова, роман Джойса «Улисс», «Тихий Дон» Шолохова, произведения Уильяма Фолкнера и Фазиля Искандера, фильм Федерико Феллини «Амаркорд»). Какие общие черты есть в произведениях, изображающих жизнь провинции? В чем состоят различия видения провинции ее уроженцем и столичным жителем?

    Чем провинция отличается от столицы, чем провинциал отличается от столичного жителя?

    При подготовке воспользуйтесь материалами лекции по творчеству Уильяма Фолкнера.

    Маркес высказывался в том духе, что по-настоящему понять его прозу может только тот, кто сам живет в магической реальности Латинской Америки. Насколько серьезно можно воспринимать такие высказывания?

    С какой позиции ведется повествование в романе Маркеса? Кто мог выступить в роли повествователя?
    Текст 8. Конец истории

    Прокомментируйте конец романа (фрагмент из ненумерованной главы ХХ. Пилар Тернера умерла ночью под праздник в качалке из лиан, охраняя вход в свой рай).

    Тут, горя желанием узнать свое собственное происхождение, Аурелиано пропустил несколько страниц. В этот миг начал дуть ветер, слабый, еще только поднимающийся ветер, наполненный голосами прошлого — шепотом старых гераней и вздохами разочарования, предшествовавшими упорной тоске. Аурелиано его не заметил, потому что как раз в ту минуту обнаружил первые признаки собственного существа в своем похотливом деде, позволившем легкомысленно увлечь себя в пустыню миражей на поиски красивой женщины, которой он не даст счастья. Аурелиано узнал его, пошел дальше тайными тропками своего рода и наткнулся на то мгновение, когда был зачат среди скорпионов и желтых бабочек в полумраке купальни, где некий мастеровой удовлетворял свое сладострастие с женщиной, отдавшейся ему из чувства протеста. Аурелиано был так поглощен своим занятием, что не заметил и второго порыва ветра — мощный, как циклон, этот порыв сорвал с петель двери и окна, снес крышу с восточной части галереи и разворотил фундамент. К этому времени Аурелиано узнал, что Амаранта Урсула была ему не сестрой, а теткой и что Фрэнсис Дрейк осадил Риоачу только для того, чтобы они смогли искать друг друга в запутанных лабиринтах крови до тех пор, пока не произведут на свет мифологическое чудовище, которому суждено положить конец их роду. Макондо уже превратилось в могучий смерч из пыли и мусора, вращаемый яростью библейского урагана, когда Аурелиано пропустил одиннадцать страниц, чтобы не терять времени на слишком хорошо ему известные события, и начал расшифровывать стихи, относящиеся к нему самому, предсказывая себе свою судьбу, так, словно глядел в говорящее зеркало. Он опять перескочил через несколько страниц, стараясь забежать вперед и выяснить дату и обстоятельства своей смерти. Но, еще не дойдя до последнего стиха, понял, что ему уже не выйти из этой комнаты, ибо, согласно пророчеству пергаментов, прозрачный (или призрачный) город будет сметен с лица земли ураганом и стерт из памяти людей в то самое мгновение, когда Аурелиано Бабилонья кончит расшифровывать пергаменты, и что все в них записанное никогда и ни за что больше не повторится, ибо тем родам человеческим, которые обречены на сто лет одиночества, не суждено появиться на земле дважды.

    Почему Макондо разрушается в тот момент, когда Аурелиано дочитывает рукопись Мелькиадеса?

    Какие черты, в целом характерные для стиля романа Маркеса, имеются в этом фрагменте?

    Подумайте о смысле названия романа.
    Литература:

    Зарубежная литература XX века: Учеб. пособие / Под ред. В. М. Толмачева. М., 2003.

    Зарубежная литература ХХ века: Учеб. / Под ред. Л. Г. Андреева. М., 1996, 2001.

    Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001.

    Руднев В. П. Словарь культуры ХХ века. М., 1997.

    Сурова О.Ю. Человек в модернистской культуре // Зарубежная литература второго тысячелетия. 1000 – 2000: Учеб. пособие / Под ред. Л.Г. Андреева. М., 2001.

    Аннинский Л. Феномен Гарсиа Маркеса // Лат. Америка. 1987. № 8.

    Гирин Ю. «Сто лет одиночества» 35 лет спустя // Вопр. лит. 2004. № 1.

    Гугнин А. А. Магический реализм в контексте литературы и искусства ХХ века: Феномен и некоторые пути его осмысления. М., 1998.

    Дубин Б. На полях письма. Заметки о стратегиях мысли и слова в ХХ веке. М., 2005.

    Земсков В. Б. Габриэль Гарсия Маркес. М., 1986.

    История зарубежной литературы ХХ века / Под ред. Л. Г. Михайловой, Я. Н. Засурского. М., 2003.

    Карпентьер А. Мы искали и нашли себя / Сост. и предисл. В. Земскова. М., 1984.

    Кофман А. Ф. Проблема магического реализма в латиноамериканском романе // Современный роман. Опыт исследования. М., 1990.

    Кутейщикова В. Н., Осповат Л. С. Новый латиноамериканский роман. 1950–1960-е годы. М., 1983.

    Мамонтов С. П. Испаноязычная литература стран Латинской Америки: ХХ век. М., 1983.

    Петровский И. М. Проблемы поэтики Габриэля Гарсия Маркеса // Актуальные проблемы зарубежной литературы ХХ века. М.,1989.

    Писатели Латинской Америки о литературе. М., 1982.

    Тертерян И. А. Человек мифотворящий. М., 1988.

    Художественное своеобразие литератур Латинской Америки. М., 1976.

    Эпштейн М. Н. Между мифом и реальностью: Об уроках латиноамериканской литературы // Эпштейн М. Н. Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX–ХХ веков. М., 1988.


    Занятие 6. Патрик Зюскинд. Парфюмер.

    Задания и вопросы будут предложены позднее.
    Занятие 7. Антония С. Байетт. Джинн в бутылке из стекла соловьиный глаз
    Женская литература.

    На Западе, вероятно, нет ни одного университета, в котором не читался бы курс женской литературы. Что вы думаете о женской литературе? Знаете ли вы современных зарубежных писательниц? Как вы определили бы статус женской литературы в современной культурной ситуации? Отличается ли положение писательницы в России от положения писательницы за рубежом? Считаете ли вы, что женская литература должна изучаться как особый объект? Обоснуйте свою позицию.

    Fairy tales

    Произведение принадлежит к жанру, который в англоязычной традиции называется Fairy tales. Вспомните другие произведения этого жанра. В чем отличие современной Fairy tale от фольклорных и классических? Есть ли в классической и современной русской литературе подобные явления?

    Женские судьбы. Феминизм.

    Читатель знакомится с Джиллиан Перхольт, когда она летит в Анкару на конференцию «Истории о женских судьбах». Что составляет содержание понятия «женская судьба»? В каких образах повести воплощено представление о женской судьбе? Как с этим представлением соотносится история Джиллиан?

    Судьба женщины в мире мужских стандартов – центральная тема рефлексии феминизма. Попытайтесь в общих чертах изложить основные идеи феминистского движения. Вспомните основные аргументы сторонников и противников движения. Как с идеями феминизма соотносится повесть Антонии Байетт?

    Женское начало. Камилла Палья.

    Ознакомьтесь с работами американской исследовательницы Камиллы Пальи. Есть ли в повести Байетт точки пересечения с содержанием идей Пальи? Подумайте о значении эпизода в Музее анатолийских цивилизаций, образов его экспонатов и подобных им.

    Женское письмо и мужское письмо.

    Джилиан вспоминает строчки Мильтона; повествователь комментирует: The phrase was, of course not her own; she was, as I have said, a being of a secondary order. В переводе Ирины Тогоевой: «Эти слова она, конечно, придумала не сама; она относилась, как я уже сказала, к существам вторичного порядка». Как видим, женский род появляется только в русском переводе. Тем не менее у читателя, даже если бы он не знал имени автора, скорее всего бы возникло ощущение, что перед ним женский текст, что повествование ведется от лица женщины. Как вы думаете, что в этой книге создает образ женского текста?

    Сравните мужские и женские рассказы в повести. Можно ли сделать вывод о том, что мужчины и женщины рассказывают по-разному? Сравните логику и характер аргументации в докладах Джиллиан и в докладе Орхана Рифата.

    Выслушав рассказ Джиллиан, джинн говорит: «Это что, конец всей истории? … Твои истории какие-то странные, мимолетные, что ли. Они как бы иссякают сами собой, у них нет формы». Джиллиан отвечает: «Так принято в моей культуре или, точнее, было принято». Прокомментируйте ее ответ.
    Прокомментируйте следующий фрагмент (окончание повести).

    – Теперь я готова высказать свое третье желание, – объявила Джиллиан.

    – Я весь внимание, держу ушки на макушке, – откликнулся джинн, мгновенно увеличивая свои органы слуха до размеров слоновьих. – Не смотри так скорбно, Джиль-ян, еще, может, ничего и не случится.

    – А где это ты подхватил такое выражение? Впрочем, не важно. Пожалуй, можно подумать, что ты пытаешься помешать мне высказать желание.

    – Нет, нет. Я твой раб.

    – Я бы хотела, – сказала Джиллиан, – чтобы ты получил все, чего сам пожелаешь… чтобы это мое последнее желание, может быть, стало и твоим тоже.

    И она стала ждать, не прогремит ли гром или, что было бы куда хуже, не окутает ли ее тишина одиночества. Но услышала только звук бьющегося стекла. И увидела, как ее драгоценная бутылка из стекла «соловьиный глаз», что стояла на прикроватном столике, словно растворяется и стекает, как слезы,- не разбивается на острые осколки, но превращается в маленькую пирамидку из крошечных кобальтово-синих детских стеклянных шариков, в каждом из которых колечком свилась белая спираль.

    – Благодарю тебя, – сказал джинн.

    – Ты теперь уйдешь? – спросила фольклористка.

    – Скоро, – ответил джинн. – Но не сейчас, не сразу. Ты же еще выражала желание, – помнишь? – чтобы я тебя полюбил, и я люблю тебя. Я подарю тебе кое-что, чтобы ты меня вспоминала, пока… пока я не вернусь, а я время от времени обязательно буду возвращаться к тебе…

    – Если не забудешь вернуться до конца моей жизни, – сказала Джиллиан Перхольт.

    – Если не забуду, – сказал джинн, казавшийся теперь облаченным в одежды из жидкого голубоватого огня.

    В ту ночь он любил ее, и это было так прекрасно, что она одновременно думала о том, как ей могло прийти в голову отпустить его и как она вообще осмелилась держать подобное существо в своей квартирке на Примроуз-хилл или в номерах отелей Стамбула и Торонто.

    А на следующее утро он предстал перед нею в джинсах и куртке из овчины и заявил, что сейчас они вместе пойдут в город за подарком. На сей раз его волосы – по-прежнему чрезвычайно неестественного вида – представляли собой какие-то ужасные спутанные кудрявые патлы, а кожа была светло-коричневой, как у эфиопа.

    В магазинчике на одной из боковых улочек он показал ей самую красивую коллекцию пресс-папье, какую она когда-либо видела. Это современное канадское искусство, объяснили ей; здесь есть художники, которые способны поймать в такую стеклянную ловушку бурное море с катящимися по нему валами и превратить его в геометрический рисунок, который снова превращается в море только под определенным углом зрения, но зато тогда прозрачные воды его сверкают, точно под солнцем, и в водяной золотистой пыли над волнами повисают радуги; здесь есть художники, которые могут навсегда заточить красное и голубое пламя в холодный стеклянный шар или матовую стеклянную пирамидку цвета кобальта или изумруда, в которой изображение как бы стремится в бесконечность, отражаясь в бесчисленных гранях. Стекло сделано из земли, из кремнезема, из песка пустыни, расплавленных в яростном жаре тиглей и, благодаря человеческому дыханию, обретших свою теперешнюю форму. Оно – огонь и лед, жидкое и твердое одновременно; оно то ли существует, то ли его нет.

    Джинн опустил в ладони доктора Перхольт большой, чуть вытянутый шар, внутри которого как бы плавали пестрые нити среди множества созданных дыханием пузырьков; нити бьши похожи на запятые, или на рыболовные крючки, или на спящих эмбрионов, или на завитки разноцветного дыма, или нй свернувшихся змеек. Они были всех цветов – золотистые и желтые, ярко-голубые и темно-синие, прелестного чистого розового цвета, и алого; и еще бархатисто-зеленого… застывшее броуновское движение.

    – Как хлынувшее семя, – сказал джинн мечтательно, – несущее в себе возможности любые… Ну и невозможности, разумеется. Это настоящее произведение искусства, плод истинного мастерства и просто веселая, прелестная вещица. Она тебе нравится?

    – О да! – сказала доктор Перхольт. – Я никогда не видела так много разных цветов вместе.

    – Это называется «Танец стихий», – сообщил джинн. – По-моему, название не совсем в твоем стиле, однако этой вещи оно подходит, как мне кажется. Или нет?

    – Да, – сказала доктор Перхольт; она была исполнена печали и в то же время сознания того, что все идет как надо.

    Джинн внимательно следил, как пресс-папье упаковывают в светло-малиновую ткань, а потом расплатился радужной кредитной карточкой с голографической Венерой Милосской, что вызвало тревожное жужжание в компьютере кассы и чуть его не испортило. Когда они вышли на улицу, джинн сказал:

    – Ну что ж. Пока. До свиданья.

    – Да, возвращайся в свою родную стихию, – сказала доктор Перхольт. – Будь там свободен и счастлив, прощай и всего тебе наилучшего.

    Она думала о том, что рано или поздно ей придется это сказать, с того самого дня, когда впервые увидела его чудовищную ступню под дверью своей ванной комнаты. И сейчас так и стояла, прижимая к себе подаренное пресс-папье. А джинн поцеловал ей руку и исчез куда-то в направлении озера Верхнего, подобно огромному пчелиному рою, бросив на тротуаре свою куртку из овчины, которая медленно съежилась – сперва до детского размера, потом до кукольного, потом до размеров спичечного коробка, потом до нескольких шипящих в воздухе атомов – и исчезла. Он также оставил на тротуаре шевелящуюся груду своих спутанных кудрей, похожих на какого-то странного ежа, который подергался, потоптался на месте, пробежал несколько футов по тротуару и исчез в канализационном люке.

    Но вы, конечно, спросите: виделась ли она с ним еще хоть раз? Впрочем, может быть, это и не самый главный из вопросов, что родились в вашей душе, но единственный, на который вы ответ получите.

    Два года назад Джиллиан, по-прежнему выглядевшая на тридцать два и вполне довольная собой, шла по Мэдисон-авеню в Нью-Йорке; она летела на очередную фольклористическую конференцию в Британскую Колумбию, и здесь у нее была остановка и пересадка. Внезапно она увидела перед собой витрину, полную разных пресс-папье. Эти пресс-папье не были произведениями искусства, подобно изделиям художников из Торонто, которые играли с цветом и фактурой стекла, с нитями и пятнами, создавая иллюзию движения. Нет, это были самые обычные старомодные, однако весьма искусно выполненные вещицы: millefiori, решетчатые, в виде корон, плетенные из тростника, с розами и фиалками, с ящерицами и бабочками внутри. Доктор Перхольт вошла в магазин с сияющими глазами и встретила там в полутьме двух очаровательных старичков, двух счастливцев в пещере, украшенной самоцветами; и они, по крайней мере, полчаса, с изысканной вежливостью терпеливо вытаскивали для доктора Перхольт одно стеклянное пресс-папье за другим, снимая их со стеклянных полок, в которых они отражались. Вместе с ней они восхищались наивными плетеными «корзиночками» с букетиками васильков; разноцветными кружевными «подушечками» с геометрически правильным цветочным рисунком и прелестными, как райский сад, красками – должно быть, именно в Раю, в самом начале его неземного цветения, все сверкало такой свежестью и чистотой, теперь спрятанной внутри блестящего стекла и не подверженной губительному воздействию земного воздуха.

    – Ах, стекло! – сказала доктор Перхольт двум пожилым джентльменам. – Это совершенно невозможная вещь, словно некая овеществленная метафора, словно волшебное средство для того, чтобы видеть суть предмета и сам этот предмет одновременно. Это и называется искусством, – сказала доктор Перхольт, а ее собеседники передвигали светящиеся, наполненные светом шары, красные, синие, зеленые, на своих видимых и не видимых глазу полках. – Больше всего мне нравятся вот эти цветы в геометрическом стиле, – сказала доктор Перхольт. – Они значительно интереснее. Чем те, что претендуют на некий реализм и пытаются выглядеть как настоящие. Вы со мной не согласны?

    – Целиком и полностью, – сказал один из старичков. – Целиком и полностью. Да и все впечатление гораздо выигрышнее при использовании четкого рисунка, геометрии стекла, геометрии граней. А вот эти вы уже разве видели? Это американские.

    И он протянул ей пресс-папье, внутри которого на влажной зеленой ряске лежала, свернувшись, маленькая змейка со стеклянной ниткой ищущего язычка и почти микроскопическим красно-коричневым глазом на чуткой, но в данный момент спокойно-расслабленной мордочке оливкового цвета. И еще старичок дал ей пресс-папье, внутри которого, в толще стекла плавал, точно в воде глубокого колодца, цветок с розовым отогнутым лепестком под белым колпачком, с зеленым стеблем, с длинными листьями, вольно шевелящимися в воде, и с корнями, коричневыми от собственных соков и той земли, в которой они росли, – большой корень и маленькие корешки-ниточки, отходившие от него прямо в стеклянную «воду». Это было восхитительно – иллюзия живого, неумирающего цветка казалась абсолютно полной, а искусственное прелестное растение притягивало к себе внимание, как его естественный прототип. И Джиллиан подумала о Гильгамеше, и об утраченном цветке, и о той змее. И вот сейчас они оба – и цветок, и змея – были рядом, подвешенные в толще стекла.

    Она перевернула пресс-папье и поставила обратно на прилавок: цена была совершенно немыслимой

    И тут она заметила – почти равнодушно, – что на тыльной стороне руки, взявшей пресс-папье, вроде бы появилось новое темное старческое пятно. И оно было приятного цвета опавших листьев.

    – Я бы хотела… – сказала она, обращаясь к старичку, скрывавшемуся за стеклянными пересечениями полок.

    – Тебе приятно будет иметь этот цветок, – произнес голос у нее за спиной. – И змейку в придачу, верно? Я их тебе подарю.

    И он оказался совсем рядом, на сей раз в темном пальто и белом шарфе, в велюровой шляпе с довольно-таки широкими полями и в темных очках с сапфировыми стеклами.

    – Какой приятный сюрприз! – вскричал владелец магазина, протягивая руку за кредитной карточкой с изображением Венеры Милосской. – Рады снова видеть вас, сэр. Вы, как всегда, неожиданно, но, как всегда, кстати. И мы действительно искренне рады видеть вас!

    И доктор Перхольт вышла из магазина на Мэдисон-авеню вместе с золотисто-смуглым мужчиной, прижимая к себе два пресс-папье – со змейкой и с цветком. На земле есть такие рукотворные вещи и нерукотворные существа, которые живут жизнью, отличной от нашей, которые живут значительно дольше, чем мы, которые пересекают наши жизни в сказках и в снах, а порой – когда мы просто плывем вольготно. И Джиллиан Перхольт была счастлива, ибо она снова вернулась в мир этих вещей и этих существ или, по крайней мере, приблизилась к нему, как когда-то в детстве. И она сказала джинну:

    – Останешься?

    И он ответил:

    – Нет. Но я, возможно, вернусь снова.

    И она сказала:

    – Если не забудешь вернуться до конца моей жизни.

    – Если не забуду, – откликнулся джинн.
    В этом фрагменте о стекле говорится: «Оно – огонь и лед, жидкое и твердое одновременно; оно то ли существует, то ли его нет». Огонь и вода – ключевые символы повести. Найдите еще примеры их сопоставления и объясните их смысл. Какие еще смысловые оппозиции посредством каких образных мотивов выражены в повести?

    Филология

    Джиллиан – филолог, фольклорист. Антония Байетт тоже филолог, много лет преподававшая в различных учебных заведениях. Самое знаменитое произведение Байетт – «Обладание», филологический роман. Произведений, героями которых являются филологи, не так уж мало. Как вы думаете, определяет ли выбор филолога в качестве героя какие-то существенные черты смысла или формы произведения?

    Англия

    Несколько раз в книге отмечается, что Джиллиан чувствует себя англичанкой. Действительно ли в ее характере, поведении, речи, юморе, отношении к иностранцам есть что-то специфически британское?

    Турция

    Значительная часть действия повести разворачивается в Турции. Турецкий и, более широко, восточный колорит, несомненно, значим для повести. Вы, возможно, тоже бывали в Турции. Сравните свои впечатления и представления об этой стране с тем бразом, который создан в повести. Попробуйте обобщить свои размышления в категориях «восточное - западное», «традиционное общество – общество модерна».
    1   2   3   4   5   6


    написать администратору сайта