Гарбовский Н.К. Теория перевода (2007). Программа Культура России

• Название: Программа Культура России
• Анкор: Гарбовский Н.К. Теория перевода (2007).doc
• Дата: 02.02.2017
• Размер: 4.11 Mb.
• Имя файла: Гарбовский Н.К. Теория перевода (2007).doc
• Тип: Программа; #1865
• страница: 19 из 47

§ 2. Предмет теории перевода

Прежде чем попытаться определить предмет теории перевода, следует уточнить, что наука о переводе, какую бы направленность она ни имела, была и останется теоретической дисциплиной, так как вряд ли когда-нибудь сможет располагать достаточными экс­периментальными данными о психофизических процессах, проте­кающих в голове переводчика. Вряд ли она сможет в полной мере изучить и физическое состояние переводчика в процессе перевода. Можем ли мы представить себе переводчика, обеспечивающего переговоры на уровне глав государств, увешанного медицински­ми датчиками, регистрирующими изменения функционирования всех его жизненно важных органов, или синхрониста в кабине с аппаратом, измеряющим давление? Даже представить себе такое сложно, реальные же эксперименты подобного рода вовсе невоз­можны. Мы можем лишь сопоставить физическое состояние пе­реводчика до начала перевода и после. По результатам сравнения мы сможем зарегистрировать произошедшие в его физическом состоянии изменения. Эти изменения позволят, возможно, смо­делировать процессы, происходящие во время перевода в орга­низме переводчика. Повторим этот эксперимент множество раз и попытаемся вывести закономерности. Сделанные выводы станут основой дальнейших исследований.

Именно таким путем и развивается научное знание о перево­де. Непосредственному наблюдению поддаются лишь материаль­ные объекты и процессы, которые можно воспринять, проанали­зировать, измерить до начала процесса перевода и после его завер­шения, идет ли речь о психофизическом состоянии переводчика или о текстах — исходном тексте и тексте перевода. В этом осо­бенность перевода как объекта науки. Он позволяет оперировать лишь косвенными данными. Эта особенность объекта теории обус­ловливает и его предмет.

Тот факт, что реальному наблюдению и научному анализу поддаются лишь данные «на входе» и «на выходе», в то время как сам интеллектуальный процесс переводческого преобразования происходит скрытно, превращает теорию перевода в сопостави­тельную дисциплину. Все выводы о механизме перевода делаются на основе сопоставления исходных и результирующих данных. Материальным продуктом, результирующим интеллектуальный процесс переводческого преобразования, оказывается речевое произведение. Поэтому естественно, что в качестве данных для сравнения выступают речевые произведения — исходное, подверг­шееся переводу, и финальное, созданное переводчиком.

Речевая сущность сравниваемых объектов и предопределила то, что предмет теории перевода долгое время практически не

215

выходил за рамки предмета лингвистики. Это закономерно своди­ло теорию перевода к статусу прикладной отрасли языкознания. Теория перевода и называлась в этом случае лингвистической.

Л.С. Бархударов полагал, что «предметом лингвистической теории перевода является научное описание процесса перевода как межъязыковой трансформации, т.е. преобразования текста на одном языке в эквивалентный ему текст на другом языке»¹. Он подчеркивал, что под термином «процесс» не имел в виду психи­ческий процесс, протекающий в мозгу переводчика во время пе­ревода. О характере этого процесса имеются весьма смутные представления, хотя этот процесс и представляет несомненный интерес².

Такое определение предмета теории перевода, ограничиваю­щее его процессом межъязыковой трансформации, было вполне приемлемым для лингвистической теории перевода. Но оно пока­залось слишком узким, когда к изучению перевода начали подхо­дить с позиций общей теории коммуникации. Р.К. Миньяр-Бело-ручев подчеркивал, что межъязыковые преобразования «обязатель­но ограничены рамками двух конкретных языков... Тем самым задачи науки о переводе сводятся к сравнительному изучению двух языковых систем, к некоторому комплексу проблем частной теории перевода»³. Такой взгляд на предмет теории перевода ограничивается собственно лингвистическим аспектом перевода и не позволяет науке о переводе выйти за рамки лингвистики. По мнению этого исследователя, «процесс перевода включен в комму­никацию с использованием двух языков и составляет ее централь­ное место. Всякое же моделирование коммуникации с использовани­ем двух языков, накопленные о ней знания составляют предмет науки о переводе»⁴.

Таким образом, предмет науки о переводе полностью покры­вает собой объект, становится своеобразной теоретической каль­кой объекта. Но, как мы пытались показать, перевод является чрезвычайно сложным объектом, предполагающим изучение раз­ными научными дисциплинами, имеющими разные предметы, т.е. междисциплинарный подход. Междисциплинарный подход вовсе не исключает того, что теория перевода, если, конечно, такая на­ука действительно существует как самостоятельная дисциплина, должна иметь собственный предмет. Представление о предмете науки о переводе как о совокупности всех знаний о нем, накоп­ленных разными научными дисциплинами, настолько широко раздвигает границы этой науки, что рискует лишить ее присущей

¹ Бархударов Л. С. Язык и перевод. С. 6.

² Там же. С. 5.

³ Миньяр-Белоручев Р.К. Теория и методы перевода. С. 6.

⁴ Там же (выделено мною. — Н.Г.). 216

каждой науке предметной определенности. Сравним перевод как объект науки с другим, чрезвычайно сложным, центральным объек-том научного знания в целом — человеком. Человека как живое существо изучает биология, его болезни изучает медицина, его речь — лингвистика, его поведение — психология, отношения человека с ему подобными — социология и т.п. Сложность и многосторонность объекта, бесчисленное множество вариантов его проявления делают абсурдной, по крайней мере сегодня, идею создания единой «науки о человеке», «человековедения», «гомологии» или еще чего-то подобного. Перевод, несомненно, представляет собой менее сложный объект, нежели человек. Но, являясь одновременно фактом и посредничества, и речевой ком­муникации, и билингвизма, и социального поведения, и психи­ческого состояния, и еще многого другого, перевод тем не менее имеет нечто специфическое, присущее только ему. Именно это специфическое и должно составить предмет теории перевода как самостоятельной научной дисциплины.

Поиск специфического вновь отправляет нас к реально суще­ствующим свидетельствам переводческой деятельности, а именно к речевым произведениям, текстам — оригинальным, подлежа­щим переводу, и переводным. Явное отличие того, что имеется до перевода, от того, что рождается в результате перевода, со всей очевидностью показывает, что процесс перевода есть сложное, многообразное и многоуровневое преобразование, которое затраги­вает самые различные аспекты речевой коммуникации. Преобразу­ется вся система смыслов исходного сообщения, что выражается в более или менее значительных изменениях семантики исходно­го сообщения и его прагматики, порядка взаимного расположе­ния элементов сообщения, в изменении формы речи, например письменной на устную при переводе с листа, художественной формы (поэтической на прозаическую и наоборот), литературно­го или речевого жанра и т.п. Все эти преобразования обусловле­ны самыми различными факторами самой различной природы, социальными, психическими, историческими и др., что далеко выходит за пределы межъязыковой асимметрии. Именно поэтому взгляд на науку о переводе только с точки зрения лингвистики (лингвистическая теория перевода) представляется слишком уз­ким и односторонним. В то же время попытка «объять необъят­ное» и представить предмет теории перевода как совокупность Предметов различных научных дисциплин делает его неоправданно расширенным, размытым, а следовательно, и операционно непри­годным. Попытка разрубить этот «гордиев узел» и совместить не­обходимую широту взгляда с точно обозначенной предметностью могла бы состоять в том, чтобы не прибавлять друг к другу, а синтезировать предметы разных наук, изучающих перевод, выде-

217

лив собственный предмет. Ведь именно таким путем возникают новые научные направления. Но синтез различных предметов с целью построения единой теории объекта, способный привести к созданию новой научной дисциплины, требует системного подхо­да. Иначе говоря, наука о переводе должна синтезировать различ­ные предметные стороны переводческой деятельности как некой системы.

В этом случае предметом теории перевода могла бы оказаться трансформирующая деятельность переводчика, создающего иное, тогда как целью его является создать нечто подобное. Именно это противоречие и порождающие его причины лингвистического, социального, психического, исторического, этнологического и дру­гого плана и составляют предмет теории перевода. Противоречи­вость перевода, возникающая из столкновения «своего» и «чужо­го», поиск подобия в различном и различия в подобном можно объяснить только синтезируя знания о переводе, накопленные раз­ными науками. A.B. Федоров, намечая пути развития науки о пе­реводе, справедливо отчечал, что «дальнейший путь работы над теорией должен предполагать постепенно реализуемые возможнос­ти синтеза, путь от частного синтеза к синтезу более общему»¹. В качестве примера такого синтеза Федоров называл «преодоление существовавшего антагонизма между литературоведческим и лин­гвистическим путями изучения художественного перевода»².

Синтез предметных сторон, имеющий целью построение еди­ной теории перевода, требует системного подхода. Тогда сама про­тиворечивая переводческая реальность будет представлена как системное явление, т.е. как некая совокупность элементов, между которыми устанавливаются определенные типы связей и отношений, благодаря чему эта совокупность приобретает целостность и един­ство со всеми присущими системе свойствами и отношениями.

Глава 3

СИСТЕМНЫЙ ПОДХОД К ИЗУЧЕНИЮ ПЕРЕВОДА. ПЕРЕВОД КАК СИСТЕМА

§ 1. О системе и системном подходе

Методологическая ценность системного подхода к переводу состоит в том, что он позволяет ориентировать исследование изу­чаемого объекта на раскрытие его целостности и на анализ тех

¹ Федоров A.B. Основы общей теории перевода. С. 130.

² Там же.

218

механизмов, которые эту целостность обеспечивают. Особое вни­мание уделяется выявлению многообразных типов связей как внутри самого сложного объекта, так и с окружающим миром, Яго позволяет свести разносторонние знания об объекте в единую теоретическую картину.

Системный подход, занимающий в современном научном дознании одно из центральных мест, дает возможность охватить более широкую познавательную реальность по сравнению с теми подходами, когда исследования сосредоточивались лишь на ка­кой-либо одной предметной стороне объекта. Системный подход к переводу способен дать более полную и подробную теоретичес­кую картину этого объекта по сравнению с отдельно взятым линг­вистическим, литературоведческим, деятельностным или иным подходом.

В русле системного подхода не только предлагается новая схема объяснения механизмов, обеспечивающих целостность пе­реводческой деятельности, но и разрабатываются такие типоло­гии связей и отношений, которые представляют их как логически однородные. Это позволяет непосредственно сравнивать и сопо­ставлять между собой все многообразные типы связей и отноше­ний, выявляемых в переводческой деятельности, на единых логи­ческих основаниях. Многообразие типов связей как внутри самой переводческой деятельности, так и по отношению к другим объек­там реальной действительности предполагает не одно, а несколь­ко теоретических «расчленений». Критерием же обоснованности того или иного расчленения является то, насколько удается в ко­нечном итоге построить «единицу анализа». Для теории перевода такой единицей оказывается так называемая «единица перевода».

Понятие системы имеет очень широкую область применения: практически всякий объект может быть представлен в теорети­ческом описании в виде системы. Однако, описывая какой-либо объект как систему, следует определить, каким образом проявля­ются в нем основные системные признаки. Соответственно, если мы хотим представить в виде системы перевод, то должны будем проследить, как проявляются в нем основные признаки системы, а именно: целостность, структурность, взаимозависимость системы и среды, иерархичность, множественность описания.

Иерархичность, многоуровневость, структурность — это свой­ства не только строения системы, но и ее поведения. Отдельные уровни системы обусловливают определенные аспекты поведения, а целостное функционирование оказывается результатом взаимо­действия всех сторон и уровней. Важной особенностью большин­ства систем, живых, технических и социальных, является передача в них информации и наличие процессов управления. К наиболее

219

сложным видам систем относятся целенаправленные системы, по­ведение которых подчинено достижению определенных целей. Перевод входит в круг систем именно такого типа. Перевод всегда подчинен определенной цели, развертывание всего процесса пе­ревода и свойства возникающего в результате этого процесса про­дукта обусловлены его целью.

Если попытаться представить себе процесс переводческого преобразования исходного речевого произведения как системное явление, то нужно определить, обладает ли оно всеми перечис­ленными свойствами системы. В пользу системного подхода к переводу говорит уже то, что переводчик имеет отношение с ре­чевыми произведениями, текстами. Тексты же сами по себе уже обладают определенной системностью.

§ 2. Целостность переводческого преобразования текста

Целостность всякой системы заключается в зависимости каж­дого элемента, свойства и отношения системы от их места и функ­ций внутри целого. Целостность предполагает принципиальную невозможность свести свойства системы к сумме свойств состав­ляющих элементов, а также вывести из свойств отдельных эле­ментов свойства системы в целом.

Переводческая деятельность, безусловно, обладает свойством целостности. Переводческое преобразование как целостный еди­ный процесс состоит из ряда взаимосвязанных и взаимообусловлен­ных более частных трансформационных операций, обладающих специфическими свойствами. Было бы ошибочным представить переводческое преобразование исходного сообщения в перевод­ное в виде суммы составляющих ее отдельных трансформацион­ных операций. Прежде всего элементарные трансформационные операции затрагивают такие области структуры текста, как поверх­ностные, так и глубинные, которые никак не могут быть пред­ставлены в виде суммы. Передавая смыслы, заключенные в зна­ках одной системы, знаками другой и частично трансформируя их, переводчик осуществляет операции, затрагивающие все типы семиотических отношений: семантические, синтаксические, праг­матические. Семантические перераспределения, антонимические, синонимические и гипо-гиперонимические транспозиции, пере­водческие тропы, синтаксические преобразования, грамматичес­кие транспозиции и многие другие трансформационные операции затрагивают самые различные области взаимодействия знаков как между собой, так и с внешней средой. Свойства переводче­ского преобразования текста исходного сообщения не могут быть выведены в силу тех же причин из свойств какой-либо одной трансформационной операции.

220

В истории перевода проблема целостности процесса перевод­ческого перевыражения обычно рассматривалась в терминах об­щего и частного, целого и части и т.п. Одним из аргументов в пользу целостности процесса переводческого преобразования мо­жет служить не раз высказывавшееся мнение о том, что «идеаль­ным переводом» был бы тот, который переводчик сделал бы, если бы смог, прочитав текст оригинала, закрыть его и только тогда приступить к его воссозданию на другом языке. Такой идеальный перевод предполагает полное абстрагирование переводчика от частностей, отход от форм оригинала. В сознании переводчика в этом случае остается только представление об оригинале как о целостном речевом произведении. Вторым реальным аргументом в пользу целостности переводческой преобразовательной стратегии служит практика перевода названий художественных произведе­ний, предполагающих разное прочтение. Названия, естественно, относящиеся ко всему тексту в целом, обычно переводятся после того как переводчик воспринял весь текст оригинала в целом. Даже незначительная многозначность отдельных слов, составляю­щих название художественного произведения, вынуждает пере­водчика переводить название после того как прочитан и понят весь текст. Так, в название серии рассказов Мопассана «La maison ТеШер> входит слово maison, которому в русском языке могут со­ответствовать слова дом, здание, учреждение, семья, фирма, место работы. Но переводчик в качестве эквивалента вполне справед­ливо выбирает слово заведение — «Заведение Телье» по аналогии с увеселительным или питейным заведением, так как речь идет о публичном доме. Название другого рассказа этой же серии «La femme de Paul» переведено как «Подружка Поля», хотя француз­ское слово la femme (женщина, жена, супруга) прямо на это значение не указывает. Перевод названия вытекает из содержания текста оригинала в целом. Приведу еще один, более сложный пример, когда переводчик не может перевести название оригинального произведения, не осмыслив содержания оригинала в целом. Один из романов известного французского писателя А. Моруа называ­ется «Climats». Переводчик сразу же оказывается в затруднитель­ном положении, так как французское слово climat соответствует русским климат (climat continental — континентальный климат), обстановка (climatpolitique — политическая обстановка), атмосфе­ра (un climat d'hostilité — враждебная атмосфера), а также может обозначать страну, край, район (dans nos climats — в наших мес­тах). Именно в последнем значении слово climat может употреб­ляться во множественном числе, которое мы видим в названии романа Моруа. Как же называется роман? «Края»? «Сторонки»? «Страны»? Совсем иначе — «Превратности любви». Моруа — автор известной метафорической фразы «Je demande à l'amour un climat

221

tiède, caressant» (букв.: я прошу у любви мягкого, ласкающего клима­та) — говорит о моральном внутреннем климате человека, его душевном состоянии, вызванном отношением к нему любимого человека. Этот «климат» изменчив. Он меняется в зависимости от того, как меняются отношения между любящими людьми. Пере­водческое решение оказывается совершенно справедливым.

Столь же очевидной в рамках целостного преобразования текста, происходящего в переводе, оказывается и зависимость каждой элементарной операции, обладающей специфическим свойством, от ее места и функций внутри целого. В качестве ил­люстрации этого характера взаимоотношений между целым и частью приведем пример действий переводчика при так называе­мой повторной номинации в переводе, когда переводчику прихо­дится выбирать те или иные формы для обозначения некоего фраг­мента действительности, уже упоминавшегося в тексте. Француз­ский, английский, испанский и многие другие языки отличаются от русского более полной грамматической выраженностью. Это проявляется, например, в том, что в этих языках в письменной речи субъект действия, обозначенный грамматическим подлежа­щим, обязательно называется в ряде следующих друг за другом предложений личными местоимениями. Приведу в качестве при­мера фрагмент французского нехудожественного текста и его воз­можный перевод на русский язык:

Le chef de groupe prépare et conduit l'action de ses équipes avec le souci d'accomplir intégralement, coûte que coûte, la mission reçue.

Il est un guide et un exemple. Doué d'excellentes qualités d'endu­rance physique et morale, il maintient l'agressivité de ses hommes. Il se décide vite, il fait preuve d'initiative.

Il est aussi le premier sur le plan technique: il connaît le fonctionnement de toutes les armes et de tous les maté­riels du groupe. Il sait mettre en oeuvre les moyens mis à sa disposition ou récupérés sur le terrain. Il est capable de s'orienter, quelles que soient les conditions de visibilité.

(Règlement sur le combat de l'in­fanterie, p. 63).

Командир отделения готовит полуотделения и руководит ими, стремясь к тому, чтобы полученная задача была выполнена во что бы то ни стало.

Он — руководитель и пример для подражания. Наделенный в высшей степени душевной и физи­ческой выносливостью, он поддер­живает боевой дух солдат, быстро принимает решения и проявляет инициативу.

Командир также первый в тех­нической подготовленности. Он знает принцип действия всех видов вооружения и технических средств отделения, умеет применять при­данные отделению и подобранные на местности средства. Он спосо­бен ориентироваться в любых усло­виях видимости.

222

Как видно из приведенного примера, в оригинальном фран­цузском тексте одно и то же местоимение ilвосемь раз подряд называет субъекта действия. В русском тексте, даже таком «неху­дожественном», как боевой устав, подобная норма повторной но-минации невозможна, в переводе соответствующее местоимение ониспользовано только четыре раза, причем в каждой последова-тельности высказываний не более двух раз подряд. Переводчик, разумеется, вполне мог перевести каждое французское местоиме­ние il русским местоимением он, так как этому нет семантических Я грамматических препятствий. Но именно целостное восприятие всего сообщения вынуждает его преобразовывать формы, каждая да которых в отдельности легко поддается переводу. Переводчик либо устраняет лишние, на его взгляд, местоимения, либо заме­няет их другими формами.

Рассмотрим еще один часто встречающийся случай перевод­ческих преобразований, продиктованный именно целостностью процесса перевода. В русском, английском, французском и дру­гих языках существует множество различных глаголов, способных сопровождать прямую речь и некоторым образом комментиро­вать реплики персонажей.

Если мы обратимся к реальным литературным текстам на рус­ском языке, то обнаружим в них большое разнообразие глаголов речи, сопровождающих прямую речь персонажей. Во француз­ских же оригинальных текстах картина часто иная. В них преиму­щество отдается глаголу речи с наиболее общим значением, нейт­ральному, базовому глаголу речи, лишенному каких бы то ни было коннотаций, — dire. В этом проявляется известная абстракт­ность французской речи. Ш. Балли отмечал это свойство фран­цузского языка по сравнению с немецким: «Французские глаголы представляют действие в отвлеченной форме. Немецкий же гла­гол более конкретен: он делает упор на различные формы и дета­ли. Известно, с какой тщательностью он проводит различие меж­ду legen класть, stellen ставить, setzen сажать, hängen вешать, где французский язык довольствуется бесцветным глаголом mettre»¹. Французский язык оказывается более абстрактным и по сравне­нию с английским. Вине и Дарбельне отмечали, что очень часто французское слово служит общим термином для серии английских синонимов, в которой отсутствует обобщающее слово. Так, фран­цузскому слову promenade, заключающему в себе понятие прогул­ки, в английском языке будут соответствовать слова walk пешая прогулка, ride прогулка верхом, drive, ride прогулка на машине, sailпрогулка по воде². Канадские лингвисты приводят интересное

¹ Баллы Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955.
С 378.

² См.: Vmay J.P., Darbelnet J. Op. cit. P. 59.

223

сравнение, принадлежащее французскому философу и литера­турному критику XIX в. И. Тэну: «Переводить на французский английскую фразу — это то же, что воспроизводить простым ка­рандашом цветную фигуру. Устраняя таким образом аспекты и признаки вещей, французский разум приходит к общим, т.е. про­стым, идеям, которые выстраивает в упрощенном порядке, в по­рядке логики»¹. Но дело здесь, видимо, не столько во француз­ском менталитете, сколько в сложившихся нормах словесности. В.Г. Гак справедливо полагает, что нормы французского литера­турного языка сложились в период господства «эстетики класси­цизма с ее стремлениями к общему, отвлеченному»².

Литературная норма языков Западной Европы испытала на себе значительное влияние французской словесности. Возможно, поэтому в литературной речи эти языки часто отдают предпочте­ние глаголам говорения, сопровождающим реплики персонажей, с наиболее общим значением даже тогда, когда в системе языков имеются синонимы с более конкретными значениями, способные передавать нюансы речевого поведения. В английских текстах — это прежде всего глагол tosay, в испанских — decir, в итальян­ских — dire. В русской же литературной речи сохраняется иная норма — употреблять в подобных случаях глаголы, обозначающие оттенки общего значения акта речи. Кроме наиболее общих гла­голов сказал, произнес, спросил, ответил в русских текстах встре­чаются пробормотал, проворчал, пробурчал, прошептшх, процедил, прохрипел, пролепетал, вставил, перебил, отрезал, оборвал, подхва­тил, добавил и многие другие. Использование разных глаголов для комментирования особенностей протекания того или иного речевого действия позволяет также избежать монотонности, воз­никающей при многократном повторении одних и тех же широ-козначных глаголов речи.

Если переводчик поставит перед собой задачу сделать пере­водной текст соответствующим нормам и литературным традици­ям переводящего языка, то при переводе с русского на один из названных языков возможна межъязыковая семантическая транс­позиция: более конкретный и семантически более содержательный русский глагол может быть заменен в тексте семантически более бедным широкозначным глаголом речи переводящего языка. Та­кая трансформационная операция будет оправдана позицией дан­ного глагола в тексте, обусловленной его взаимосвязью с другими, предшествующими и следующими за ним глаголами речи.

Напротив, перевод с одного из указанных европейских языков на русский потребует противоположного переводческого решения,

¹ VtnayJ.-R, Darbelnet J. Op. cit. P. 59 (перевод мой. — HJ.).

² Гак В.Г. Сопоставительная лексикология. М., 1977. С. 77.

224

если, разумеется, стратегия перевода будет аналогичной — сделать текст соответствующим нормам и литературным традициям пере­водящего языка. Переводчик будет заменять там, где это возмож­но, скупые tosay, dire, decir семантически более нагруженными русскими глаголами речи, представляя себе переводной текст в целом, т.е. как цельное произведение, элементы которого взаимо­связаны. Болгарская переводчица и исследователь теоретических проблем перевода А. Лилова отмечала, что умение переводчика «уловить и сохранить сущность и целенаправленность общего на­чала, которым руководствовался автор, идейно-образную структуру художественного оригинала и на этой основе определить функции отдельных элементов содержания и формы, их роль в контексте всего произведения»¹ является важным аспектом его таланта.

Свойство перевода как целостной системы лежит в основе эквивалентности — основной, но также далеко не однозначной по своей сущности категории теории перевода. Швейцер спра­ведливо полагал, что, «говоря об эквивалентности, следует не за­бывать важнейшего для теории перевода положения о примате эквивалентности текста над эквивалентностью его сегментов. Эта закономерность выступает наиболее рельефно в тех случаях, ког­да коммуникативная установка отправителя вьщвигает на первый план не референтную функцию текста, а другую, скажем, мета­лингвистическую или "поэтическую". Именно поэтому на уровне эквивалентности словесных знаков невозможен перевод каламбу­ра»². Этим примером конкретной переводческой задачи по уста­новлению эквивалентности между исходным речевым произведе­нием и его переводом, задачи преодоления непереводимости на уровне отдельного фрагмента текста исследователь иллюстрирует целостность переводческого процесса, подчинение конкретного переводческого решения общей, целостной стратегии перевода.

Взгляд на перевод как на целостную систему позволяет, та­ким образом, дать решение одной из наиболее важных и дискус­сионных проблем теории перевода, а именно проблеме принци­пиальной переводимости. A.B. Федоров, основываясь на подобном взгляде на перевод, справедливо утверждал, что полноценный пе­ревод возможен. «То, что невозможно в отношении отдельного элемента, — писал он, — возможно в отношении сложного цело­го—на основе выявления и передачи смысловых и художественных функций отдельных единиц, не поддающихся узкоформальному воспроизведению; уловить же и передать эти функции возможно на основе тех смысловых связей, какие существуют между отдель­ными элементами в системе целого»³.

¹ Лилова А. Введение в общую теорию перевода. М., 1985. С. 76.

² Швейцер А.Д. Теория перевода. С. 94.

³ Федоров A.B. Основы обшей теории перевода. М, 1983. С. 122 (выделено
мною. — Н.Г.).

8-18593 225

Положение о системной целостности переводческого преобра­зования позволяет объяснить некоторые переводческие приемы, в частности опущения, некоторые виды замен, а также прием компенсации. Утрата отдельного «непереводимого» элемента, не выполняющего в тексте организующей функции, «может не ощу­щаться на фоне обширного целого, он как бы растворяется в це­лом или заменяется другими элементами, иногда и не заданными оригиналом»¹.

Понятие целостности перевода и связанные с ним теоретиче­ские положения оказываются чрезвычайно важными для решения еще одной важной проблемы перевода — проблемы выделения единицы перевода. В самом деле, перевод как целостный систем­ный процесс противопоставлен отдельным составляющим его операциям, процедурам, элементам и т.п. Эти элементы в рамках целого должны быть сведены к каким-то первичным, которые, видимо, и составляют единицу перевода. Более подробно проблема выделения единицы перевода будет рассмотрена в отдельной главе.

Положению о целостности перевода, которое предполагает зависимость каждой конкретной переводческой операции от це­лостного представления о сообщении, на первый взгляд проти­воречит практика устного, прежде всего синхронного, перевода. Устный переводчик не всегда может получить исходный текст за­ранее, чтобы ознакомиться с ним и создать себе целостное пред­ставление о нем. Но в данном случае целостность процесса пе­ревода определяется иным фактором, а именно представлением переводчика об этом тексте, о его жанре, тематике и пр. Пере­водчик прогнозирует исходный текст как целостное явление и на этом основании строит свою целостную стратегию перевода. Зная, что ему предстоит переводить на научной конференции, он выберет одну стратегию, основываясь на своем общем, целостном представлении о научной речи. Готовясь к переводу дипломати­ческих переговоров, он будет строить свою стратегию, исходя из целостных представлений о политической речи, он будет вводить в свою речь многие устоявшиеся формулировки и другие клише, свойственные общению в политической сфере. Целостный подход к переводу, основанный только на представлении о подлежащем переводу сообщении (или сообщениях), поможет ему изначально, еще до перевода сделать определенный выбор необходимых значе­ний у многозначных слов, т.е. актуализировать их значения. Начи­ная переводить сообщения о духовом оркестре и имея целостное представление о том, что может быть в этих сообщениях, он, встретив, например, французское слово bois, не будет задумываться

¹ Федоров A.B. Указ. соч. С. 124. 226

над тем, идет ли речь о лесе, дереве или деревянных духовых ин-струментах, а встретив слово trombone, переведет его именно как тромбон, а не как канцелярская скрепка.

По мере развития текста перевода целостность перевода бу­дет обусловливаться также и тем, что уже было переведено. Пере-водчик будет ориентироваться не только на то, что слышит, т.е. на то, что ему предстоит перевести, но и на то, что он уже пере­вел. Выбрав в начале перевода какой-либо термин для обозначе­ния какого-либо объекта, в дальнейшем по ходу перевода он бу­дет стараться постоянно использовать именно эту форму, даже тогда, когда иной эквивалент ему вдруг покажется предпочти­тельней. Если по ходу перевода он осознает, что где-то ранее до­пустил ошибку или неточность именно в силу того, что разверты­вание исходного текста обернулось неожиданным образом, он внесет поправку и обратит внимание на тот фрагмент, в котором допущена неточность или ошибка.

Таким образом, принцип целостности вполне характеризует перевод как системное явление независимо от того, в какой фор­ме и в каких условиях он протекает.