Русский исторический журнал стр. 205273 К. ван Вольферен

• Название: Русский исторический журнал стр. 205273 К. ван Вольферен
• Дата: 06.07.2019
• Размер: 370 Kb.
• Имя файла: [Volferen_K.V.]_Zagadka_vlasti_v_YAponii__narod_i_(z-lib.org).doc
• Тип: Документы; #83711
• страница: 3 из 6

Железные объятия
Отсутствие вершины во властных структурах, нейтрализующей действие центробежных сил, связанных с противоречивыми интересами ведомств и групп, не вызывает тем не менее анархии в обществе. Поддерживаемый в нем порядок и дисциплинированность японцев выражены настолько, что возникает мысль о существовании какой-то другой политической силы, под­держивающей единство нации. Эту силу, цементирующую общество и лиша­ющую его инициативы (оборотная сторона дисциплины), автор образно на­зывает "железными объятиями" (an inescapable embrace) Системы.
Японцев сызмала воспитывают в сознании, что их жизнь во многом уст­раивается другими. Почти всем совместным мероприятиям, будь то школь­ные вечера или осмотр цветущих вишен, предшествует такая кропотливая подготовка, и сценарий их проведения соблюдается столь неукоснительно, что внешний наблюдатель видит прежде всего их заорганизованность, уби­вающую всякое веселье. “То, что верно в отношении отдельно взятого японца, - что он ведет себя так, будто постоянно в точности знает, какое пространство ему предназначено, - в общем верно и в отношении японских организаций" (с.51). Стойкая оппозиция к существующему соци­ально-политическому устройству очень редка. Японские учреждения и орга­низации стремятся повысить свою значимость только в том случае, если это оказывается самым надежным средством сохранить свое место в иерархии. Но ни одна из организаций, за исключением отдельных очень мелких и мар­гинальных, радикально настроенных групп, не выказывает ни малейшей заинтересованности в нарушении сложившегося порядка.
Такая ситуация в значительной степени объясняется отсутствием поли­тического соперничества. В Японии нет институтов (вроде религиозных или клановых организаций, существующих в странах Азии и на Западе), которые могли бы быть альтернативными источниками влияния в противовес сло­жившейся элите. В результате такого исторического вакуума и рабочее дви­жение не имело перед собой примера, который вдохновлял бы на полити­ческие выступления. В стране имеются группы интересов, сельскохозяйствен­ные кооперативы и рабочие профсоюзы, но почти все они поглощены Системой и поставлены на службу ее целям.
Современные политические системы, к которым Япония формально при­числяет себя, основаны на представлении, что носителем суверенитета яв­ляется народ, и фундаментальным принципом этих систем является отделе­ние церкви от государства, ставшее результатом многовекового их противо­стояния в Европе и некоторых странах за ее пределами. Разумеется, Японская Система не может иметь такой фундамент, поскольку здесь не было и нет самостоятельного религиозного движения. Соперничество между светской властью и религиозными организациями не было характерным и для Китая, где оно в лучшем случае было очень слабым. Но здесь было противостоя­ние другого рода. Китай представлял собой высокоцентрализованное иерар­хически построенное государство, состоящее из многочисленной бюрокра­тии, руководимой мандаринами. Функции центрального руководства осуще­ствлял император. Но параллельно этой системе существовала совершенно иная социальная организация-семейные кланы и местная знать, представляв­шая вершину региональной структуры семейной власти. Напряжение меж­ду этими двумя системами всегда было потенциальным источником конф­ликта.
В Японии же социальная и политическая иерархия существовали не от­дельно одна от другой, а в тесном взаимопереплетении. В то время как в Китае именно кровное родство определяло место человека в семье, а сы­новняя почтительность была высшей нормой конфуцианской морали (более важной, чем даже политическая лояльность государству или императору), японская семья (иэ) имела политический характер. Главным критерием членства в ней было участие в исполнении обязанностей. Члены семьи не обязатель­но были связаны кровным родством, и права главы семьи в порядке насле­дования зачастую переходили к усыновленному лицу. Показательно, что режим Токугавы выделил иэ как основной строительный блок своей полигической системы. Фактически она стала корпорацией, члены которой не имели пра­ва собственности и были обязаны подчиняться формально признанной вла­сти своего главы. "Такими путями традиционная семья, которая в Китае могла существовать как противовес государству, в Японии была погло­щена государством" (с.52).
Любой противник политического status quo в Японии оказывается в зат­руднении, какие именно институты власти и как надо менять, поскольку власть эта рассеяна и неуловима. Несогласные с режимом быстро обезвреживают­ся и предаются забвению, а если они слишком шумливы и не позволяют не замечать себя, то они ассимилируются естественным путем как действую­щая часть Системы. Автор на примере различных групп давления, возникав­ших в разное время по инициативе граждан (Ассоциация японских домохозяек, 1948; Японская медицинская ассоциация, 1950; движение против заг­рязнения среды и пр.), показывает, как действуют эти механизмы. Один из испытанных приемов, используемых Системой для обезвреживания оппози­ционных организаций (до того, как они превратятся во влиятельную силу),- создание собственных альтернативных "оппозиционных" групп. Успех такой стратегии показан на примере создания японским менеджментом в 50-60-х годах новых рабочих союзов, чтобы перетянуть в них членов прокоммунистических национальных союзов.
Другой пример поглощения Системой потенциально опасной группы - деятельность гигантской организации, именуемой нокио, представляющей собой центральную федерацию сельскохозяйственных кооперативов, кото­рая включает в себя и дочерние, и сестринские организации и специализи­рованные федерации, а также правления местных кооперативов. Эта орга­низация, призванная оказывать всестороннюю помощь японским крестья­нам, включая сбыт их продукции и снабжение всеми видами товаров, страхование и защиту их интересов в высших эшелонах власти, концентри­рует огромные финансовые ресурсы (активы одного лишь фонда сельской взаимопомощи значительно превышают все активы одной из крупнейших в мире страховых компаний - "Ninon seimei" и впятеро - самой крупной в Япо­нии компании по страхованию имущества "Tokyo marine fire insurance"). Мо­нополизировав по существу все связи крестьян с потребителями их продук­ции и полностью контролируя доступ к источникам финансирования крестьянских хозяйств, нокио стал мощнейшим механизмом, используемым ЛДП для сбора голосов сельских избирателей.
На первый взгляд, японские крестьяне действительно получают ощути­мые выгоды от нокио и имеют все основания считать эту организацию выра­зительницей своих интересов. Вследствие ее лоббистской деятельности цены на рис в Японии поддерживаются на немыслимо высоком уровне (впятеро выше среднемировых), ложась тяжелым бременем на плечи остального на­селения страны. Однако на деле такой протекционизм обеспечивает субси­дирование не столько крестьянских хозяйств, сколько самого нокио, фор­мально некоммерческой организации, манипулирующей ценами, хозяйством, крестьянами. Доказательством этого служит в первую очередь то, что япон­ское сельское хозяйство остается одним из самых отсталых в мире. Архаич­ные формы его ведения не вызывают беспокойства властей и спонсоров, а его нерентабельность (несмотря на, казалось бы, крупные вливания дотаци­онных средств) вынуждает крестьян искать побочные заработки вне сельс­кого хозяйства, причем эти заработки оказываются на деле их главным до­ходом, так как существенно превышают доход от основного занятия.
Японская Система не является вопреки существующим на Западе пред­ставлениям ни плюралистической, ни корпоратистской (наподобие нидер­ландской, шведской или австрийской). Главное ее отличие от каждой из этих моделей состоит в конечном счете в том, что в ней нет механизмов и инст­рументов для коренного изменения проводимой политики. "Наиболее впе­чатляющая особенность японской политической системы состоит в том, что она не пытается решать самые актуальные проблемы в областях, где необходимость в координирующей роли правительства считается в других странах самоочевидной" (с.81).
Слуги Системы
"Объятия Системы воистину железные: они простираются до таких институтов - рабочего движения, органов просвещения, прессы, - кото­рые в других недиктаторских обществах зачастую находятся в натянутых, если не открыто враждебных, отношениях с общественно-полити­ческим строем. Мы уже взглянули на прирученные рабочие союзы Японии. Столь же критически важны для выживания Системы японские школы и газеты. Об исключительной широте ее объятий особенно красноречиво говорит включение в нее даже таких элементов, которые в других стра­нах обычно считаются антиобщественными: речь идет о преступных элементах. Может показаться неприличным сваливать в одну кучу школь­ников, журналистов и гангстеров. Но между японскими школами, газета­ми и организованной преступностью есть то общее, что они в высшей степени политизированы в качестве слуг Системы. Система настолько нетерпима к настоящей оппозиции, что не может оставить в покое ни одного сколько-нибудь важного общественного института. Институты, достаточно сильные, чтобы время от времени запугивать основные группы администраторов, включаются в иерархию власти в качестве вспомога­тельных компонентов, находящихся на нижнем уровне. Примером этого служат пресса и, своеобразным образом, преступные синдикаты. А такой относительно слабый институт, как японские школы, может быть пол­ностью подчинен интересам Системы, что и произошло в действитель­ности" (с.82).
"Образование в Японии почти полностью подчинено задаче поддержания иерархии предполагаемых качеств. Школы работают как сортировочная машина и агент по вербовке для заполнения мест в различных взаимопересекающихся иерархиях. Эта функция, преобладающая в школах, вторые считаются лучшими в Японии, вытесняет почти все другие задачи и сильно вредит умственному развитию молодежи" (с.82-83).
Японская Система образования завоевала репутацию одной из лучших или даже самой лучшей в мире. Отчасти это объясняется успехами и победами японских школьников на международных математических тестах и предполагаемой связью между качеством образования и экономическими успе­хами страны. Это мнение подкрепляется также замечаниями специалистов, на которых сильное впечатление производит дисциплина в японских шко­лах, исполнительность матерей и способность учеников усваивать массу фактов. Успехи японских детей на международных письменных тестах не удивительны: именно к таким тестам их готовят все годы от начальной до высшей школы. Но если бы задачей тестов была оценка способности делать заключения, абстрагироваться от фактов, связывать отвлеченные по­нятия, организовывать свои мысли в виде сочинения или просто способности задавать вопросы, то стало бы сразу ясно, чего не хватает японской сис­теме образования.
Цели японской школы не имеют ничего общего с задачами образования в английском понимании этого слова (развивать способность мыслить, а не просто передавать фактическую информацию). Японская Система образо­вания в целом не только не стремится оттачивать мыслительную способ­ность своих подопечных, но и враждебна этой цели. Любые проявления нео­рдинарной мысли, яркой индивидуальности осуждаются и всячески подав­ляются практически во всех школах: своеобразие ума и характера считается нетерпимым. Детей не обучают логически мыслить и правильно ставить воп­росы; их вообще отучают задавать вопросы. Вместо этого упор делается на зубрежке. Детей, которые так успешно решают математические задачи на письменных международных тестах (как и на экзаменах при поступлении в престижные школы), годами натаскивают учителя и частные репетиторы на материалах прошлых тестов. Детей буквально изнуряют ежедневной и мно­гомесячной зубрежкой текстов и правильных ответов, и в этом огромную роль играют их матери, которые чувствуют себя ответственными за будущее де­тей и считают своей главной заботой их поступление в престижные учебные заведения (хотя в других заведениях качество преподавания зачастую ни­чуть не хуже). Характерно, что такая гонка начинается еще в дошкольном возрасте, когда мать вступает в борьбу за помещение своего ребенка в пре­стижный детский сад, где будущих воспитанников отбирают также по итогам экзаменов.
Система экзаменов в том виде, как она существует в Японии (автор на­зывает ее "экзаменационным адом"), не способствует умственному разви­тию детей, а скорее подавляет и губительно действует на их здоровье и пси­хику. Многие родители вполне отдают себе в этом отчет, тем более что они хорошо осведомлены о том, какими средствами учителя поддерживают дис­циплину в школах (в большинстве школ учителя почти ежедневно бьют и пинают своих учеников, что подтверждается данными специальных обсле­дований ). Но они также понимают, что будущая карьера их ребенка зависит не от умственных способностей и профессиональных знаний как таковых, а от того, удастся ли ему попасть в тот узкий коридор, образуемый престиж­ными школами и университетами, который только и может привести к вер­шинам успеха. "Относительно гладкий путь наверх от начальной школы до университета обеспечивается определенными дорогими частными за­ведениями, которые состоят из университетов и "приданных" к ним сред­них, неполных средних и начальных школ, а иногда и детских садов. Сто­ит только попасть на эту колею, и экзамены на каждом уровне становят­ся по большей части облегченными. Это получило название "эскалаторной" системы, и наилучший способ попасть на эскалатор - посещать детс­кий сад, ведущий к школам более высоких ступеней. Вследствие этого существуют знаменитые, чрезвычайно дорогие детские сады, устраи­вающие собственные приемные экзамены" (с.87).
Японский студент считается вполне успевающим, если ему удается удер­жать в голове массу фактов, причем никто не требует от него понимания их смысла и значения для правильного восприятия действительности. Если и встречаются студенты, сумевшие подняться на такой уровень, то лишь те, кто дошел до этого исключительно собственным умом. Как отмечает Томас Ролен⁵, главная задача японской системы образования - "формирование поколений дисциплинированных работников в техномеритократической системе, которая нуждается в высокосоциализированных индивидах, спо­собных действовать надежно в жестком, иерархичном и тонко настроен­ном организационном окружении" (с.83).
Путь к вершине будущей карьеры государственного чиновника лежит через Токийский университет - Тодаи, а точнее, через его юридический факультет, выпускники которого имеют наилучший шанс поступить в министерство фи­нансов, представляющее стартовую площадку для попытки добиться поста премьер-министра или сделать иную карьеру в ЛДП. Этот университет по­ставляет также будущих претендентов на высшие управленческие должнос­ти в конгломератах японского бизнеса.
Качество университетского образования никогда не было критерием для продвижения на высшие должности в административном аппарате. Знания, которые приобретают студенты на юридическом факультете Тодаи, обеспе­чивающем доступ к вершинам административной иерархии, чрезвычайно скудны по сравнению с той подготовкой, которую получают выпускники мно­гих европейских и лучших американских университетов. Дипломы об оконча­нии университета выдаются практически всем прошедшим курс обучения⁶. Студенты, сумевшие показать, что они проявили наибольшее упорство в учебе, имеют больше шансов на устройство в чиновничий аппарат и ведущие деловые фирмы. Но выпускники, которые пробездельничали четыре года в пре­стижном учебном заведении, всегда принимаются на более высокие долж­ности, чем обладатели менее престижных дипломов, какие бы способности они ни проявили. "Для большинства студентов университет означает простую передышку, короткий период веселой жизни, перед тем как вой­ти в регламентированный мир деловых организаций" (с.85).
Японская пресса более независима, чем сфера образования, и на пер­вый взгляд выступает в роли противника Системы. Однако ее демонстра­тивно "антиистеблишментская" позиция выражается лишь в крайне поверх­ностной критике отдельных явлений. Газеты никогда по-настоящему не вою­ют с Системой. Изредка они с гневом обрушиваются на некоторые ее элементы, но их запала хватает от силы на несколько недель. Причем во многих случа­ях такой натиск против одной стороны бывает выгоден другой, конкурирую­щей стороне. Но важнее всего то, что они не стремятся анализировать Сис­тему, затрагивать такие проблемы, которые позволили бы читателям задаться вопросом о ее характере и о том, куда она их толкает. В этом отношении современные журналисты выглядят менее смелыми, чем их предшествен­ники, работавшие в первых газетах 20-х годов.
В конце XIX в. властителям страны не потребовалось больших усилий, чтобы добиться лояльности газет. Журналистам отводилась важная роль в распространении нового мифа о божественном императоре и националис­тической идеологии "семейного государства". В первые три десятилетия XX в. контроль над прессой осуществлялся в значительной мере путем самоцен­зуры, которая была формой перестраховки редакторов ввиду чрезвычайной непоследовательности и капризности официальной цензуры. Зачастую не­возможно было предугадать, что именно будет вычеркнуто цензором, так как официальные инструкции были туманными, отвлеченными и двусмыс­ленными. Многие политические события и просто неприятные факты остав­лялись без внимания или вообще не упоминались из "патриотических сооб­ражений" или под давлением сверху. Это давление осуществлялось не столько с помощью законов или инструкций, сколько путем личных устных предосте­режений, что до сих пор является излюбленным методом у японской бюрок­ратии в целом: невидимый со стороны контроль, при котором никого нельзя привлечь к ответственности.
Свобода печати все более ограничивалась после 1920 г, но вопреки расхожему мнению нынешних японских интеллектуалов меньше всего это было вызвано ростом милитаризма. Основными причинами были чиновничий кон­троль и "самоконтроль" средств массовой информации. И по сей день само­цензура остается очень заметной особенностью японской прессы. Журнали­стов не поощряют проводить собственные расследования и осуждают за попытки освещать какую-либо тему не так, как это делают их коллеги. Одна­ко всегда, когда наружу прорывается и становится достоянием всех СМИ какой-нибудь политический или финансовый скандал, на рядового японца обрушивается лавина информации об этом, так как многие журналисты уже давно знали обо всех подробностях дела и лишь ждали момента, когда мож­но будет рассказать о нем. Постоянно и по каждому поводу подчеркивая право общественности знать о том, что происходит, редакторы и журналисты со­знательно помогают скрывать подробности того, как администраторы на деле управляют Японией, но многие из них сами имеют искаженное представле­ние о Системе, так как специализируются на частностях и отдельных сторо­нах политической или экономической жизни.
Главный источник силы японской прессы заключается в ее монолитной сплоченности. В первых утренних выпусках пяти крупнейших ежедневных газет (их общий дневной тираж - 39 млн. экз.) выбор новостей и тональ­ность редакционных комментариев могут в чем-то разниться. Но в после­днем утреннем выпуске, который расходится в крупных городах, уже нет ни­каких различий в подходе, если не считать некоторых постоянных разногла­сий (например, о расходах на оборону). "Редакторы неистово сличают материалы своих и чужих первых утренних выпусков и препарируют их так, чтобы устранить различия. Редкая сенсация обычно приберегается для последнего утреннего выпуска, так как, если сообщить о ней раньше, никто не будет знать, что это сенсация. Передовые статьи газет, появ­ляющихся после важных событий, уклончивы, туманны и двусмысленны и, как правило, не отличимы одна от другой... Все японцы ежедневно чита­ют примерно одно и то же и имеют мнение, формируемое фактически из единственного источника" (с.96).
Одна из главных причин того, что пресса избегает критики пороков Сис­темы, а вместо этого выискивает "козлов отпущения", на которых набрасы­вается всегда дружно и яростно, состоит в том, что она видит свою главную функцию в поддержании общественного порядка и охране морали, причем эта ее позиция полностью соответствует ожиданиям общественности. "Как и во многих других случаях явно неразрешимых конфликтов в Японии, их стремятся хотя бы временно погасить путем ритуализованных форм поведения. И вот газеты, руководствуясь традиционной заповедью "нака­зать одного, чтобы предостеречь сто человек", периодически разверты­вают кампании, в ходе которых высвобождается значительная часть энер­гии возмущения". Чуть ли не каждый год газеты вдруг "обнаруживают" учите­ля, который опрометчиво продал амбициозным родителям экзаменационные вопросы. Директора знаменитого универмага облили грязью, когда стало известно, что старинные персидские изделия, продававшиеся в этом мага­зине, были изготовлены в Иокогаме. Такие специально отобранные "ново­сти" подаются на первых страницах газет неделями и даже месяцами, "и при этом негодующие редакторы втаптывают в грязь и дружно изничтожа­ют тех, кого они объявили виновными, часто еще до того, как будут про­изведены какие-либо аресты" (с. 98).
Наряду с институтами, которые на Западе принято считать демократи­ческими, Система включает и преступные группы. О них не принято распро­страняться, ибо их функциональная связь с системой политической власти никак не вписывается в западное понятие демократической системы. "Са­мый поразительный пример того, как Система использует группы аут­сайдеров для своих целей, - это связи между полицией и преступными бандами. В Японии имеется процветающий и весьма романтизированный преступный мир, включающий примерно 100 тысяч гангстеров, именуе­мых якудза" (с. 100). В отличие от американских мафиози, основная часть современных якудза четко отделена от мира респектабельного бизнеса. Свои доходы они черпают преимущественно в нелегальной деятельности и при этом не пытаются скрыть, кто они есть на самом деле, будучи легко отличи­мыми по темносиним двубортным пиджакам, белым галстукам и темным све­тозащитным очкам. Их преступный бизнес, основу которого составляет вымогательство, приносит огромные доходы, о чем наглядно свидетельствует хотя бы то, что почти только одни якудза да еще дантисты покупают боль­шие американские автомобили, продаваемые японскими дилерами с очень большой наценкой.
Традиционно гангстеры, поддерживая собственными силами порядок внутри своих синдикатов, помогают полиции бороться с неорганизованной преступ­ностью. При сёгунате Токугавы чиновники, ведавшие поддержанием обще­ственного порядка, проявили себя мастерами прагматического правления: исходя из того, что с преступностью никогда не удастся полностью разде­латься, они решили свести к минимуму неорганизованную преступность, используя против нее организованные преступные группы. В те времена пре­ступность сосредоточивалась на Токайдо, знаменитой дороге между Киото и Эдо (ныне Токио), использовавшейся знатными людьми, которые постоян­но становились жертвами нападений разбойничьих шаек и прочего сброда. Самым простым решением для сёгунских чиновников было возложить под­держание порядка на этой дороге на группы темных элементов, занимав­шихся организацией подпольных азартных игр и проституции.
Якудза прославляются в кинофильмах, где они, подобно американским ковбоям, защищают жертв несправедливости, действуя на грани закона. Однако якудза никогда не изображается как индивидуалист и одиночка. Рядовые японцы по-прежнему верят, что якудза оберегают чтимые обычаи и добродетели (преж­де всего групповую солидарность и упрощенно понимаемую верность хозяи­ну), которым угрожают западные влияния. "Фильмы о якудза, подобно саму­райским фильмам, романтизируют традиционную мужественность вымыш­ленного военного прошлого. На самом же деле "самурайские герои в некоторых отношениях менее традиционны, меньше воплощают в себе японскую сущность, чем якудза”⁷. В реальной жизни якудза, особенно стар­шего поколения, считают, что они и в самом деле стоят на страже тра­диций. "Чисто" японское поведение на экране действительно отражает­ся на поведении представителей организованной преступности, которым нравятся эти фильмы" (с. 101).
Якудза привыкли к покровительству высокопоставленных лиц. До и пос­ле войны их использовали корпорации для подавления забастовок. Извест­ные крупные фирмы с незапятнанной репутацией не пренебрегают их услу­гами для шантажистских целей (например, в тех редких случаях, когда их привлекают в качестве ответчиков по судебным искам). Не секрет, что иног­да гангстеры выполняют грязную работу за политиков. Премьер-министр Сато Эйсаку имел якудза в качестве телохранителя по вызову, а многие другие политики из предосторожности вызывали якудза на свои собрания. Нет ничего необычного в том, что член кабинета министров присутствует на свадь­бе гангстера или посылает ему цветы.
Якудза, не гнушающиеся и убийством тех, кто не внемлет их угрозам, примыкают к крайне правым элементам в политике и представляют себя как единственных истинных патриотов. Широкая сеть сочувствующих крайне правым проникает в СМИ, университеты и ЛДП. Многие из них добиваются с помощью гангстеров влиятельных постов и удостаиваются правительствен­ных наград за заслуги перед страной. Якудза и крайне правые пополняют свои ряды за счет юных правонарушителей, создавая, в частности, пресло­вутые бозозоку - мотоциклетные банды.
На протяжении этого столетия полиция и корпорации использовали ганг­стеров для противодействия марксистскому влиянию. В 1960 г., в разгар ан­типравительственных выступлений левых студенческих и профсоюзных орга­низаций, Кодама Иосио от имени ЛДП договорился с главарями токийских банд об организации 30-тысячной армии якудза и правых в помощь полиции для поддержания порядка во время намеченного визита президента Эйзенхауэра⁸. К тому времени якудза пользовались безграничным доверием вла­стей, и в 1964 г. их численность достигла своего пика - около 200 тыс. чело­век.
Полиция иногда проводит операции против бандитских шаек, но лишь эпизодически и в тех случаях, когда влияние их становится по ее понятиям чрезмерным (как это было в середине 60-х годов). Обычно она предпочита­ет договариваться с главарями таких шаек, причем поддерживает с ними настолько тесные отношения, что время от времени даже устраивает встре­чи с руководством преступных синдикатов на высшем уровне для разграни­чения территории и установления неформальных правил игры. Но в основе этих отношений лежит не коррупция. Просто полиция убеждена, что статис­тика преступлений, по которой оценивается ее работа, резко возрастет, если она откажется от сотрудничества с верхушкой криминального мира. Поли­цейские инспекторы регулярно посещают бандитские штаб-квартиры, чтобы выяснить, кто из членов шаек изгнан из них, и затем приступить к их отлову. Такая практика идет на пользу обеим сторонам, так как позволяет убрать с улиц преступников-одиночек, жаждущих мести. Крупные синдикаты совер­шенно открыто держат в городах свои конторы, украшенные бандитскими эмблемами.