Русский исторический журнал стр. 205273 К. ван Вольферен

• Название: Русский исторический журнал стр. 205273 К. ван Вольферен
• Дата: 06.07.2019
• Размер: 370 Kb.
• Имя файла: [Volferen_K.V.]_Zagadka_vlasti_v_YAponii__narod_i_(z-lib.org).doc
• Тип: Документы; #83711
• страница: 2 из 6

Неуловимое государство
На первый взгляд, современная Япония вполне отвечает критериям граж­данского общества. В ней существуют законы и законодательные органы, парламент, политические партии, профсоюзы, премьер-министр, объедине­ния по интересам и акционеры. "Однако премьер-министра не рассматри­вают как лидера; профсоюзы устраивают забастовки в обеденные пере­рывы; законодательная власть на самом деле не выполняет этой функ­ции; акционеры никогда не требуют дивидендов; общества потребителей выступают за протекционизм; законы принимаются только в том случае, если они не противоречат интересам властвующей элиты, а правя­щая Либерально-демократическая партия (ЛДП) - это на самом деле ни­какая не партия и вовсе не правящая" (с.25). Терминологическую путаницу вносят сами японские журналисты и ученые, которые в силу воспитания не имеют склонности обнаруживать противоречия и несоответствия в понятиях и суждениях. Они не ставят под сомнение те ярлыки, которыми обозначают­ся различные институты, каково бы ни было их подлинное содержание. Что­бы разобраться в японской структуре власти, нужно для начала заново пе­реписать весь политический словарь.
Одно из ключевых понятий в этом словаре - государство. Оно предпола­гает наличие верховного органа власти или правителя, принимающего окон­чательные решения. По японской конституции это двухпалатный парламент, но он не выполняет такой функции. Так бывает и в других странах, но в Япо­нии, в отличие от них, невозможно найти альтернативное учреждение, лицо или группу лиц, которым фактически принадлежит верховная власть. Отпа­дает и предположение, что государством руководят бюрократия и предста­вители крупного капитала: они не обладают необходимой полнотой власти. "Разобраться в реальном механизме любого государства бывает нелегко, но в Японии это неразрешимая головоломка. Кто кому подчиняется, где центр ответственности, как конкретно принимаются решения - над этими вопросами можно биться до умопомрачения, не получая ответа" (с.26).
Монархическая власть в Японии всегда была чисто номинальной, по крайней мере начиная с XII в. н. э. (что было отмечено тогдашними китайскими лето­писцами) и до наших дней. "Бывали слабые короли и в других странах, до того как становление конституционных монархий изменило характер царствования. Но в Японии безвластным был не монарх, а сам институт монархии" (с.27-28). На протяжении столетий власть над страной переходи­ла от одних влиятельных семей к другим, представители которых выступали в роли советников сначала монарха, а затем сёгунов. Никто из реальных властителей никогда не пытался захватить трон, хотя они имели перед со­бой пример Китая, где предводители успешных восстаний всегда создавали новые династии. Система делегированной власти не приносила славы, так как глава клана, добившегося власти, оставался в тени, но она имела оче­видное преимущество для сохранения господствующих позиций. Семья Фуд-зивара, установившая в X в. такую форму руководства, не была заинтересована в разрушении сложившейся системы, которая обеспечивала ее на про­тяжении поколений всеми привилегиями верховного правителя, кроме титу­ла. "Если источник реальной власти неясен, то неясно также, как с ним бороться" (с.28).
Еще одна фикция, связанная с институтами государственной власти, -свободное волеизъявление народа, определяющее состав законодательно­го органа. Отсутствие свободы выбора проявляется хотя бы в том, что на протяжении всего послевоенного периода у власти пребывала лишь одна партия - ЛДП, и по этому признаку японскую систему можно было бы на­звать однопартийной. Но и такое определение неверно, так как ЛДП факти­чески не является партией. Это в первую очередь и главным образом маши­на для сбора голосов избирателей. Деятели ЛДП обеспечивают себе боль­шинство в парламенте не политическими лозунгами и программой действий в национальном масштабе, а с помощью махинаций и подчеркивая свои свя­зи с правительственными кругами, от которых зависит значительная часть поступлений в местные бюджеты. Наибольшую зависимость от финансовой поддержки центра, представляемого высшей бюрократией, чувствуют жите­ли сельских районов, и именно их голосами в первую очередь манипулирует ЛДП. Наряду с подкупом избирателей особую роль в фальсификации выбо­ров играет нарезка избирательных округов, благодаря которой число манда­тов от сельских округов оказывается непропорционально большим по срав­нению с численностью их населения: голос одного сельского жителя весит столько же, сколько голоса трех горожан, и потому особой заботой ЛДП на выборах является обеспечение явки к избирательным урнам как можно боль­шего числа сельских жителей. "Как указывал в 1960 г. один из наиболее известных политологов Японии, когда ЛДП завоевывает вдвое больше голосов, чем Японская социалистическая партия (ЯСП), это не значит, что ее идеи, касающиеся политики благосостояния, оцениваются вдвое выше. Это означает только то, что ее деньги вдвое более весомы, чем одни лишь мнения ЯСП" (с.30).
Фальсификации системы способствуют "оппозиционные" партии, которые вполне довольствуются своим местом вне системы реального управления. ЯСП, вторая по величине партия, легко позволяет ЛДП представлять себя в качестве единственной партии, способной управлять страной. "Ее пропаганда невооруженного нейтралитета и давнишняя антиамериканская позиция как будто специально рассчитаны на то, чтобы оттолкнуть рядового избирателя" (там же). Японская коммунистическая партия (ЯКП) отталкива­ет самим своим названием, напоминающим о ее прошлой роли ставленницы

Москвы, а небольшая Социал-демократическая партия (СДП) и партия Комейто готовы были бы участвовать в управлении страной, но только в коа­лиции с ЛДП. Эти партии никогда не пользовались возможностью вступить в коалицию с ЯСП, чтобы создать правительство без участия ЛДП.
Постоянная политическая "оппозиция" в Японии непохожа на оппозицию в западных парламентских демократиях. Она может создавать помехи для принятия законов, которые напоминают свободомыслящим японцам о дово­енных методах и ограничениях. Она может приводить в замешательство ЛДП в одной из постоянных комиссий парламента, устраивая обструкции, при­влекающие внимание газет. Но она не вступает в схватки с ЛДП при обсуж­дении важных политических вопросов.
Наличие "оппозиции" в парламенте позволяет ЛДП избежать обвинений в том, что она проводит законы диктаторскими методами. Обструкции, уст­раиваемые в парламенте, служат впечатляющей демонстрацией символи­ческого гнева. Партии меньшинства прибегают к ним в знак протеста против "своеволия" ЛДП, или чтобы привлечь внимание к "политической этике" (веж­ливый намек на коррупцию среди членов ЛДП), или, от случая к случаю, чтобы показать свое несогласие с национальным бюджетом. В случае бой­кота, который парализует работу парламента иногда на две - три недели, ЛДП обычно соглашается на символические уступки по мелким вопросам, практически не оказывающие влияния на проводимую политику. "Коротко говоря, японская парламентская оппозиция подобна хору в классической греческой трагедии. Ее однообразные комментарии о состоянии нации и сетования на грехи ЛДП ритуальны и безвредны" (с.31).
Обычно ЛДП называют правящей партией, но это еще одна терминоло­гическая ошибка. ЛДП очень мало участвует в разработке законов. В неко­торых случаях ее влиятельные группы выступают с политическими инициа­тивами, но в основном эта сторона их деятельности имеет второстепенное значение. Границы влияния этой партии лучше всего видны на примере тех политических решений, которые ей не удается принять. Это касается, в час­тности, необходимости смягчить напряженность в отношениях с другими стра­нами или улучшить внутреннюю инфраструктуру. Некоторые лица или группы внутри этой партии косвенным образом осуществляют власть, но не та­кую, которую обычно относят к управлению государством. "Все, что отли­чает парламентариев ЛДП от других японцев, - это личные привилегии и способность передавать государственным чиновникам просьбы о покро­вительстве от своих лоббирующих сторонников" (с.31).
Казалось бы, при таких условиях особо большой властью должен обла­дать премьер-министр, который имеет дело со слабым парламентом и к тому же, согласно принятому порядку, занимает пост председателя ЛДП. Однако на деле от премьера мало что зависит. Все, что он может сделать сам, - это роспуск нижней палаты парламента. Если бы он попытался сделать что-то существенно большее, его соперники в ЛДП, объединившись с "оппозицион­ными" партиями, почти наверняка свалили бы его.
По конституции исполнительная власть возложена на кабинет, но мини­стры кабинета в большинстве своем не руководят теми подразделениями, во главе которых они стоят. Почти ежегодные перестановки в кабинете не дают им времени как следует распорядиться огромными аккумулированны­ми и дотационными финансовыми ресурсами, разобраться в деталях, чтобы взять под контроль работу чиновников своих ведомств. Если член кабинета пытается воспользоваться теми полномочиями, которыми формально наде­лен, он почти во всех случаях наталкивается на непреодолимый чиновничий саботаж. Заседания кабинета, за крайне редкими исключениями, представ­ляют собой всего лишь церемониальное мероприятие, продолжающееся от 10 до 15 минут и проводимое с единственной целью утвердить проект реше­ния, согласованный накануне вице-министрами (высшими чиновниками в каждом министерстве) на их собственном совместном заседании. В отличие от того, что принято в европейских странах, кабинет не обсуждает никаких новых мероприятий, о которых не осведомлены чиновники, или мероприя­тий, не проработанных чиновниками во всех деталях.
Можно ли в таком случае сказать, что власть в японском государстве принадлежит бюрократии? Очень многие наблюдатели поддались искуше­нию сделать именно такой вывод. И в самом деле, в повседневных делах по управлению Японией группы чиновников, особенно из министерств финан­сов, международной торговли и промышленности, строительства, почты и телекоммуникаций, обладают гораздо большей властью, чем та, которой они формально наделены. "Они сдерживают, контролируют и обеспечивают

стимулы для экономики. Они создают почти все законы, что уже немало как показатель власти. Эти законы почти всегда проштамповываются парламентом, и затем бюрократы используют их, как правило, в каче­стве средства для достижения собственных целей. Более того, их не­формальные полномочия позволяют им осуществлять даже еще больший контроль над теми сферами общественной жизни, за которые они несут ответственность... Таким образом, можно было бы разгадать тайну вла­сти в Японии, определив эту страну как авторитарное бюрократическое государство. Однако стоит лишь попытаться точно указать, кто же из бюрократов фактически находится у власти, как вы снова оказываетесь в дебрях" (с.33). Собираясь для согласования проектов постановлений ка­бинета, вице-министры не идут на уступки друг другу, если представляемые ими министерства имеют возражения. Обсуждение вопросов, по которым стал­киваются разные мнения, всегда заводит в тупик, так как нет способа пре­одоления разногласий между министерствами.
Острое соперничество внутри чиновничества с давних пор мешает ему добиться ведущей роли в определении политики Японии. Взаимная ревность и отсутствие четкого разграничения полномочий между министерствами и ведомствами, часто приводящие к громким скандалам, мешают выработке столь нужной единой национальной политики. "Но даже независимо от внут­реннего соперничества, юрисдикция бюрократии явно урезана, хотя ник­то не может точно указать ее границы" (с.35-36).
Остается лишь одна важная группа, отождествляемая с государствен­ной властью и привлекающая особое внимание тех исследователей японс­кой политики, которые придерживаются версии закулисного сговора. Это зайкаи, широкий круг функционеров бизнеса, а особенно те, кто представляет могу­щественные корпорации. Поскольку Японию знают в окружающем мире главным образом по изделиям ее промышленности и по тому влиянию, которое их экспорт оказывает на экономику других стран, у иностранцев возникает впе­чатление, что именно капитаны японской индустрии оказывают решающее влияние на принятие политических решений. При таком подходе естествен­но предположить, что ЛДП и чиновники выступают как доверенные лица зай­каи. Однако это не так. "Верно, что японские корпорации действуют в чрез­вычайно благоприятной политической среде, но лишь постольку, поскольку промышленная экспансия остается целью национального развития в глазах чиновников экономических ведомств и ЛДП, и многие из применяемых методов рассматриваются как сами собой разумеющиеся. Но это не пре­вращает президентов и председателей промышленных корпораций в тайных правителей Японии" (с.34).
Считается, что крупнейшие федерации бизнеса, особенно Кэйданрэн, обладают исключительным могуществом. Они действительно очень влия­тельны, но эти объединения были созданы не предпринимателями, а пред­ставителями чиновничьего аппарата, и одна из главных причин успешного партнерства между бюрократией и людьми бизнеса заключается в том, что и в период формирования таких организаций, и много позже ими руководи­ли чиновники, отвечавшие за мобилизацию экономических ресурсов во время войны, и обюрократившиеся руководители картелей военной поры. В ны­нешнем мире японского бизнеса, еще более бюрократизированном, чем когда-либо прежде, руководители крупнейших корпораций и их объедине­ний остаются очень влиятельными людьми. "Они повышают репутацию своих фирм, разглагольствуя с важным видом о том, что желательно для общества, и занимаясь банальными рассуждениями о задачах и буду­щей роли Японии в мире. Но они не способны направить Японию к новым приоритетам, более согласующимся с этими задачами и с этой междуна­родной ролью" (с.35).
Конечно, различные группы бизнесменов и отдельные крупные корпора­ции занимаются систематическим подкупом членов ЛДП в парламенте, до­биваясь привилегий и влияния на прохождение законов. Но это не дает воз­можности существенно влиять на политику в целом, тем более что нефор­мальный бюрократический контроль над бизнесом простирается очень далеко. Даже в чисто экономической сфере зайкаи очень зависим от министерств, поскольку он нуждается в защите своих предприятий от иностранной конку­ренции на внутреннем рынке, а также в руководстве и координации при ос­воении новых видов производства.
Таким образом, каждая из трех групп (правительство, бюрократия, зай­каи) "может иногда проявлять удивительную силу, а временами - неожи­данную слабость. Невозможно создать стройное уравнение, точно указы­вающее, как они соотносятся друг с другом в дележе власти. Существен­но то, что ни одну из них нельзя воспринимать как вершину иерархии власти в Японии" (там же).
Но какое же место в таком случае занимает японское государство? Не идет ли речь о его угасании? На самом деле вопрос должен быть поставлен иначе: нуждаются ли японцы в государстве? По крайней мере сама японс­кая политическая элита на протяжении веков не видела необходимости в государственной власти, хотя так было не всегда. В середине VII в. правите­ли Ямато, навязывая свою власть вождям других кланов, пытались создать централизованное государство по китайскому образцу. Но это "государство" просуществовало недолго. Губернаторы провинций, присланные из столи­цы, через некоторое время стали оставаться на своих постах пожизненно и передавать власть по наследству. После разрыва связей с Китаем японские властители перестали ощущать потребность в государстве. Даже семья Фудзивара, добившаяся большой власти в более позднее время, никогда не держала под своим контролем всю страну.
Самая большая возможность для создания государства, оказавшаяся упущенной, представилась после решающей Секигахарской битвы в 1600 г., положившей конец гражданской войне, которая продолжалась с перерыва­ми около 300 лет. Заручившись лояльностью всех уцелевших военачальни­ков, участвовавших в сражениях, Токугава Иэясу стал сёгуном, и начался длительный период относительного мира, названный его именем. Но этот мир не был результатом достижения политического единства. Наоборот, по­литическое единство было принесено в жертву миру. И сёгуны, и вассалы были озабочены сохранением того, чем они владели, для своих наследни­ков. Идея централизованного государства, подразумевающая ограничение власти вассалов, создавала угрозу новой вспышки междоусобиц и граждан­ской войны.
Сёгунат Токугавы контролировал лишь около 1/4 японской территории, опираясь на вассалов, находившихся в разных формах зависимости от него (включая родственные связи), и стараясь воспрепятствовать сплочению по­тенциально опасных автономных и полуавтономных властителей, именуе­мых тозама ("внешние вассалы"), которых насчитывалось около 80. Неко­торые из наиболее крупных владений тозама были фактически независи­мыми государствами, если не считать ограничений в их отношениях с другими вассалами сёгуна. В конечном счете нескольким из них удалось вступить в коалицию и свергнуть Токугаву, но к этому времени Япония уже преврати­лась в очень сложное политическое образование, не являющееся государством с институтом центральной власти. Задача создания государства не была актуальной для японцев, которые, в отличие от китайцев, на протяже­нии столетий не опасались вторжений чужеземцев: за всю историю Японии отмечены лишь две попытки вторжения, предпринятые монголами в 1274 и 1281 гг.
Длительная изоляция Японии от внешнего мира, столь сильно повлияв­шая на ее политическую систему, была нарушена во второй половине XIX в. В 1853-1854 гг. США, пользуясь неспособностью сёгуна оказать военное со­противление, заставили его путем ультиматума вступить с ними в торговые и дипломатические отношения. В дальнейшем такого же признания в каче­стве торговых и политических партнеров добились Великобритания, Россия и Нидерланды, и это знаменовало конец японской политики самоизоляции. "Наконец-то Японию заставили столкнуться с беспокойным сообществом мировых держав, а тем самым и с необходимостью проведения внешней политики" (с. 37).
Олигархия Мэйдзи, вставшая у власти в 1868 г. (прежде всего вследствие унизительного краха политики самоизоляции страны), была одержима иде­ей создать сильное государство. В течение трех лет после свержения сёгуната Токугавы она упразднила феодальные владения, объяснив это тем, что, как говорилось в имперском указе, "для поддержания равенства в отноше­ниях с иностранными государствами слова должны иметь на деле тот смысл, который они обозначают, и правительство страны должно стать единственным носителем власти". Важность указа определялась тем, что некоторые из наиболее влиятельных феодалов сами устанавливали отно­шения с иностранными державами и даже объявляли войны по собственно­му усмотрению.
Первые попытки создать государство выглядели чрезвычайно успешны­ми, что наглядно продемонстрировала русско-японская война. Но система централизованного правления оказалась недостаточно устойчивой, чтобы пережить своих создателей. Уже следующее поколение лидеров оказалось неспособным вырабатывать единую линию поведения. Руководители таких важнейших ведомств, как наимусё?"³ , армия, военно-морской флот, мини­стерство иностранных дел, министерство финансов, Тайный совет и др., отстаивали не столько интересы государства, которое они, казалось бы, должны были представлять, сколько интересы собственных ведомств, и не могли достигнуть согласия между собой. Зачастую они даже не разговаривали друг с другом. "Сегодня всякий, кто крепок задним умом, может обнаружить, что реформаторы Мэйдзи при всех своих достижениях виноваты в созда­нии проблемы руководства, которая не решена в Японии до сих пор. При внимательном взгляде складывается впечатление, что государство, ко­торое они создали, чуть ли не специально было задумано так, чтобы не пережить своих создателей. Чтобы поддерживать его как единое целое, требовались их постоянные личные усилия, так как выработанные ими правила не уточняли, кто за что должен отвечать. Олигархическое прав­ление с самого начала подразумевало лишь временное устройство, на смену которому должна была прийти хорошо скоординированная система, соче­тающая японские и европейские институты. Но вполне объяснимая бо­язнь ослабления собственной власти побудила политических архитекто­ров современной Японии пренебречь вопросом политической подотчетно­сти, необходимой для такой координации" (с.38).
С течением времени различные органы государства, путая узковедом­ственные интересы с национальными, стали проявлять чувство автономии наподобие той, которой обладали упраздненные феоды периода Токугавы. В первые два десятилетия XX в. первоначальные олигархи еще оставались цементирующей силой в качестве genro, "старших государственных мужей", но к тому времени, когда они сошли со сцены, японские руководители, каж­дый из которых ссылался на полномочия от императора, "энергично тянули страну в разных направлениях".
В 30-х годах власть стала постепенно переходить к военным. Но даже когда это произошло, никто не знал, кто же стоял во главе всех вооруженных сил. Командующие армией и флотом формально подчинялись императору, а между собой даже не советовались. В самой армии и флоте, не имевших между собой никаких контактов, происходили внутренние раздоры. Распад центральной политической власти, начавшийся в первые годы XX в. и за­вершившийся в 30-х годах полной утратой чьей-либо персональной ответ­ственности за страну, позволил фанатичной части среднего офицерского звена "захватить" нацию. В сентябре 1931 г. подразделения Квантунской армии напали на китайский гарнизон в Мукдене, начав тем самым завоевание Маньчжу­рии. Правительство в Токио никак не прореагировало на этот акт грубого неповиновения, и армия поняла, что она вполне может действовать как ей заблагорассудится. В результате она по собственной инициативе образова­ла марионеточное государство Маньчжоуго. "Акции устрашения, к которым затем обратились фанатичные офицеры, направили Японию на путь, ко­торый должен был привести к Пирл-Харбору, а оттуда к Хиросиме" (с.39).
Напасть на страну, обладающую десятикратно превосходящей индуст­риальной мощью, было заведомо самоубийственным шагом, и такое реше­ние не могло быть принято, если бы у страны было единое высшее руковод­ство. Неожиданное нападение на США, вовлекшее эту страну во Вторую мировую войну, было прямым следствием соперничества между армией и флотом. Армия, толкнув страну на путь войны, считала само собой разуме­ющимся, что военно-морской флот не допустит американского вторжения на Японские острова. Флотское же руководство, со своей стороны, не верило в возможность победы, однако держало свое мнение при себе, опасаясь об­винений в непатриотизме.
Сама по себе война мало способствовала сплочению политических сил. Она, несомненно, усилила власть бюрократов, но эта власть не сосредото­чилась в руках одного человека или учреждения. Кабинет оставался собра­нием автономных министерств и ведомств, каждое из которых ревностно защищало свои права и привилегии. Премьер-министр никогда не был глав­ным руководителем: он был главным координатором, задача которого со­стояла в том, чтобы обеспечить единую политическую линию кабинета. Он не мог ни приказывать министрам, ни заменять их по своему усмотрению. Сместить министра было непростым делом: для этого требовалось одно­временно и уговаривать его, и оказывать на него давление.
После военного разгрома Японии американские оккупационные власти, взявшие на себя управление страной, поставили своей главной задачей де­монтировать остатки того, что, по всеобщему убеждению, было диктаторс­ким режимом, наподобие режимов Гитлера и Муссолини. Никому не прихо­дило в голову, что Япония напала на западных союзников именно потому, что у нее не было сильного центрального руководства. Что касается самих японцев, то их внутренние проблемы никак не поощряли их возобновить экс­перименты по созданию централизованного государства в духе Мэйдзи. Бо­лее того, в отличие от эпохи Мэйдзи, когда главной проблемой страны были контакты с другими странами и обеспечение ее безопасности, теперь такую заботу взяли на себя США. Япония стала полностью зависимой от США не только в отношении своей безопасности, но также в конечном счете и в об­ласти дипломатии. "В сущности, США обеспечили дипломатический щит, прикрываясь которым Япония с помощью неомеркантилистской торго­вой практики построила свою огромную послевоенную экономическую ма­шину... Особые отношения Японии с США обеспечили нечто большее, чем дипломатическую помощь, взаимную торговлю и гарантированную воен­ную защиту. Они позволили Японии иметь дело с другими странами на основе чисто экономических приоритетов, не задумываясь о политичес­ких последствиях".
В самой Японии сложившийся порядок вещей, при котором нет единой направляющей силы, спаянной политической волей, не порождает особых проблем. Все те, кто имеет какое-то отношение к дележу власти (чиновники, парламентарии, бизнесмены и промышленные магнаты), несмотря на боль­шое соперничество, имеют тесно переплетающиеся интересы и зависят друг от друга. "Никто не является главным, но каждый так или иначе может воздействовать на кого-то еще, что позволяет обеспечить надлежащее состояние дел" (с.41).
В дополнение к триаде чиновник - ЛДП - бизнес имеются несколько дру­гих влиятельных групп, действующих в полуавтономном режиме. Пресса -одна из них. Крупнейшие ежедневные газеты, имеющие гигантские тиражи, воспроизводят одни и те же подходы и занимают очень сходные позиции по всем злободневным вопросам. Тем самым они оказывают большое влияние на формирование однородного общественного мнения. Другая влиятельная организация - Национальная федерация сельскохозяйственных кооперати­вов, руководящая множеством местных кооперативов, региональными фе­дерациями и специальными организациями бизнеса. Она очень тесно свя­зана с министерством сельского хозяйства. Министерство в сотрудничестве с ЛДП удерживает цену на рис, выращиваемый в стране, на уровне, который примерно впятеро выше, чем на мировом рынке. В обмен на эту услугу кан­дидаты ЛДП получают почти безоговорочную поддержку во многих сельских районах.
Есть и другие организации, контроль над которыми со стороны бюрокра­тии весьма ограничен. Гангстерские синдикаты практически безнаказанно занимаются масштабным рэкетом в зонах отдыха, причем полиция заинте­ресована в их существовании, чтобы держать преступность под организованным контролем. Сама же полиция представляет еще одну полуавтоном­ную организацию, имеющую очень широкие полномочия. Японские государ­ственные прокуроры самостоятельно решают, зачастую по произвольным основаниям, когда и кого не подвергать преследованию.
Таким образом, в Японии не удается обнаружить государство как вполне устойчивое образование с иерархически организованной властью. Само это понятие имеет для японцев иной смысл, чем для людей Запада. Поэтому во избежание путаницы лучше употреблять понятие "система", подразумеваю­щее "некий набор связей и отношений, обеспечивающих достаточно пред­сказуемые результаты, между участниками социополитических процес­сов". Этот термин обозначает "нечто, не являющееся ни государством, ни обществом, но тем не менее определяющее, как строится жизнь японцев и кто кому повинуется" (с.43-44).
Для внутренних целей Система, не имеющая ядра, работает достаточно успешно, несмотря даже на то, что социальные сбои, обнаруживаемые в некоторых ее зонах, остаются не устраненными из-за отсутствия решитель­ных целенаправленных действий. Послевоенная промышленная перестрой­ка была очевидной необходимостью и не нуждалась в сильном политичес­ком центре. В ходе этой перестройки естественно возникло убеждение, что неограниченный промышленный рост является приоритетом для всей на­ции. Бюрократия взяла на себя осуществление этой политики в ущерб дру­гим потенциально важным направлениям. Существовавшая de facto одно­партийная система гарантировала отсутствие помех со стороны парламен­та. В основном Япония продолжает и поныне проводить все ту же политику, которая была начата в 50-е годы. "Сильные соперники, каждый из которых считал себя проводником "имперской воли", больше не тянут Японию в разных направлениях, как они это делали в первые десятилетия нынеш­него столетия. Сегодня проблема состоит в том, что Японию слишком сильно тянут в одном направлении, и это происходит из-за отсутствия механизма установления новых приоритетов" (с.48).
Если говорить о влиянии Системы на положение страны в мировом со­обществе, то она стала явным анахронизмом. Она могла годиться для бед­ной и изолированной Японии, но не для страны, глубоко вовлеченной в меж­дународные связи, ибо не может дать ей "эффективные средства уста­новления modusvivendi с потенциально очень враждебным миром. В Системе обнаруживается ряд парадоксов. Она не имеет сильного руководства, но создает за рубежом впечатление, что это мощный гигант, целенаправ­ленно добивающийся мирового экономического господства. Она не имеет политического центра, однако внутри страны ей почти всегда удается наставить на путь истинный противодействующие группы. Система неуловима. Она ускользает от глаз западных людей, желающих иметь с ней дело. Японцы, участвующие в ней, не в состоянии постичь ее концеп­туальную суть, тем более изменить ее. Она существует, но большин­ство ее участников не замечают этого; она не имеет ни внешнего обли­ка, ни формы, не говоря уже о законодательном ее закреплении" (с.49).