Русский исторический журнал стр. 205273 К. ван Вольферен

• Название: Русский исторический журнал стр. 205273 К. ван Вольферен
• Дата: 06.07.2019
• Размер: 370 Kb.
• Имя файла: [Volferen_K.V.]_Zagadka_vlasti_v_YAponii__narod_i_(z-lib.org).doc
• Тип: Документы; #83711
• страница: 6 из 6

Власть под маской культуры
Если учесть, что в Японии нет центра власти, естественно возникает вопрос, каким же образом достигаются целостность и согласованное действие ме­ханизмов Системы, вовлекающей в свою сеть население и нейтрализующей потенциально опасные оппозиционные группы. "Невозможно представить себе, чтобы страна, не имеющая политического ядра, могла заставить всех своих граждан маршировать под звуки барабана единственного ба­рабанщика. Конечно, такой барабанщик не один. Но тем не менее оста­ется вопрос, каким образом все многочисленные барабанщики, под звуки которых маршируют японцы, воспроизводят один и тот же ритм" (с.245). Отчасти это объясняется активным подавлением личных склонностей япон­цев во всех социальных ситуациях и на всех уровнях с помощью программы формирования личности по единому образцу, позволяющей обеспечить пред­сказуемое и дисциплинированное поведение. Даже на отдыхе большинство японцев повинуются беззвучному, но властному голосу, говорящему им, куда пойти и что делать.
Сами японцы в большинстве своем полагают, что определяющее значе­ние в таком поведении имеет специфическая "японская культура". Однако ссылка на культуру ("мы поступаем так, потому что такова наша культу­ра") есть не более чем тавтология ("мы поступаем так, потому что мы так поступаем"), хотя сами японцы этого не замечают, как не замечают и того, что такое объяснение служит прикрытием и оправданием системати­ческой эксплуатации, судебных злоупотреблений, организованной преступ­ности, находящейся под покровительством властей, и других форм осуществления бесконтрольной власти. На международной арене ссылки на куль­туру стали оправданием невыполнения соглашений и взятых на себя обяза­тельств, игнорирования требований торговых партнеров. Множество аспек­тов политической жизни Японии никогда не подвергалось критическому рас­смотрению, ибо с самого начала они объяснялись как "культурно предопределенные".
Японские руководители и бизнесмены всегда ссылаются на культурную специфику своей страны, чтобы оправдать торговую дискриминацию. Они отказываются признать принцип взаимности в торговле под тем предлогом, что это означало бы принятие Японией иностранных систем, несовмести­мых с ее культурой. Давление Запада, осуществляемое в этой связи, япон­цы приравнивают к культурному империализму. Западные страны, особенно США, очень чувствительны к таким аргументам, так как опасаются обвине­ний в этноцентризме, от которого, по мнению многих, остается всего один шаг до расизма. Японские руководители, со своей стороны, в случае усиле­ния критики их действий извне никогда не пытаются анализировать или ос­паривать точку зрения оппонентов. Их реакция, как и реакция японской прессы, всегда бывает одна и та же: усиление работы по разъяснению японской по­зиции. Такая массированная разъяснительная работа потребовала созда­ния множества государственных и частных "просветительных" агентств и институтов, становления целого направления в японской журналистике и большой индустрии пропагандистских печатных изданий, ориентированных на зарубежного читателя.
Все стороны японской жизни насквозь идеологизированы, чтобы обеспе­чить устойчивость и непререкаемость существующей власти, но эта важ­нейшая ее особенность маскируется ссылками на культуру, "японский наци­ональный характер" и "японскость". При этом пропагандистская машина друж­ными усилиями внушает японцам мысль не только об уникальности, но и превосходстве японской культуры над всеми остальными.
Институированная и "культурно" санкционированная система многооб­разных мер, обеспечивающих повиновение и покорность населения, позво­лила правителям создать и насадить в умах такой образ реальности, кото­рый обеспечивает идеальные условия для осуществления авторитарной власти. Понятие бюрократического авторитаризма, пожалуй, более других подходит для определения японского государства. Единственная проблема, которая возникает при этом, состоит в том, что авторитаризм предполагает существование источника сил, которые держат общество под контролем. "В японском случае эти силы исходят отовсюду, причем постоянно воспроизводятся, начиная от самых низов, внутри самого общества. Структура государ­ственной власти и общество (последнее в глазах саларимена - это преж­де всего его компания) в общественном сознании свалены в одну кучу и образуют сущность "японской культуры". Государство, общество и куль­тура, сплавленные воедино, воспринимаются большинством японцев как природное явление, обладающее неотвратимой силой. Японцев застави­ли считать эту силу благотворной" (с.272).
Присутствие в мире, но не принадлежность к нему
Широко распространено мнение, что в конце 80-х годов японская обще­ственность начала большую общенациональную дискуссию о новой полити­ке ввиду растущих трудностей в отношениях Японии с другими странами. Газеты были полны сообщений о том, что японцы вот-вот приступят к прове­дению необходимых реформ. Однако это не имеет ничего общего с действи­тельностью. За время своей 15-летней работы в Японии в качестве коррес­пондента автор не заметил ни "большой", ни малой дискуссии о проблемах импорта и о повышении ответственности Японии в международных делах. Ошибка проистекает из уверенности, что японцы должны провести рефор­мы, ибо реальность требует этого от них. Такое представление охотно под­держивают японские администраторы, которым приходится вести дела с внешним миром и которые обещали исправить положение, но сами понятия не имеют, что для этого нужно предпринять. Уверенность в том, что все на­ладится и что перемены не за горами, внушает и японская пресса, привычно исполняющая свою пропагандистскую роль. "Однако постоянное повторе­ние плоской мысли о неких переменах не означает готовности или спо­собности к их осуществлению" (с.408).
Ложное представление о том, что японская общественность или народ­ные избранники обсуждают насущные реформы, вредно не только потому, что создает неоправданные ожидания: оно порождает иллюзию, будто у японцев есть возможность выбора, хотя рядовые японцы не имеют ни малейшего представления о том, что означает выбор между путями развития. В Японии нет места публичным дискуссиям наподобие тех, какие проводятся R стра­нах Европы и Северной Америки между интеллектуалами и политическими деятелями, где сталкиваются вполне определенные и противоположные мне­ния, результатом чего становятся компромиссы, просвещение населения и, что особенно важно, изменение политики. "Ничего существенного в точ­ном значении этого слова в Японии не обсуждают" (с.409).
"Промышленный рост, в жертву которому были принесены среда оби­тания, политика жилищного строительства и социальной поддержки на­селения и который привел к самым высоким в мире ценам на землю (при­чем без всякого благоустройства, принимаемого как само собой разумею­щееся в значительной части Европы и Северной Америки), не был плодом какого-либо соглашения о том, что именно послужит благу народа. Судь­боносный политический маневр, установивший его в качестве националь­ного приоритета, не комментировался в прессе. Никто не предлагал об­щественности принять участие в выработке политического курса - она вообще так никогда и не узнала, что существовал какой-то выбор" (с.410).
Постоянное лишение людей выбора практически во всех областях жизни составляет один из важнейших элементов устойчивости Системы. У япон­цев нет выбора в отношении политического представительства: им навязы­вают ЛДП. У них почти нет выбора в образовании: его главная функция - отбор будущих служащих для учреждений и компаний, и единственный путь наверх проходит через юридический факультет Токийского университета. Представители среднего класса фактически не имеют иной возможности, как до конца оставаться в нанявшей их компании. Японцы не имеют выбора в отношении японских источников новостей и информации. В качестве по­требителей на рынке они вынуждены довольствоваться тем, что сочтет нуж­ным поставить сбытовая сеть кэйрэцу, и соглашаться на те цены, которые устанавливает эта сеть.
Невозможно отрицать успехи в подъеме экономики страны, достигнутые за последние десятилетия. Однако эти успехи оплачены очень дорогой для большинства японцев ценой. Помимо подавления индивидуальности и труд­ности самореализации личности, уровень жизни рядовой семьи остается самым низким среди индустриальных стран, несмотря на то что ВНП Японии на душу населения после ревальвации ее валюты оказался самым высоким в мире. В денежном выражении средний японец зарабатывает примерно столько же, сколько американец, но его реальный доход намного ниже из-за необычайно высоких цен на потребительские товары и услуги (одни лишь продо­вольственные товары в зависимости от вида здесь в 3-9 раз дороже, чем в США), что обусловлено блокированием импорта, отсутствием конкуренции и неразвитостью социальной инфраструктуры. "К этому можно добавить, помимо прочего, что право пользования перегруженными автострадами обходится в целое состояние, что тарифы за пользование телефоном и коммунальными услугами самые высокие в мире, что непомерно дорогие квартиры необычайно малы и что городская инфраструктура остается в столь же плачевном состоянии, что и в 1960-х годах. Жизнь для рядово­го японца в 1988 г. была заполнена большим количеством технических новинок сомнительной нужности и значительно больше следовала моде, чем в 1968 г., но ни в коей мере не стала более обеспеченной". В целом условия жизни рядового японца в 1988 г. были ничуть не лучше, чем в 1966 г., а в некоторых отношениях (например, в том, что касается жилья) - даже хуже. Единственное исключение - возможность дешевого отдыха за грани­цей, появившаяся у многих японцев после того, как была проведена реваль­вация иены. "И это всего лишь материальные результаты того, как осуществляется власть в Японии" (с.411).
Нет сомнения, что Система обеспечивает устойчивость и надежность существования большинства японцев, однако как форма правления она ни­коим образом не может соперничать с современным конституционным госу­дарством, обладающим центром ответственности и механизмами согласо­вания интересов без помощи насилия и запугивания. Западные государства ориентированы на достижение консенсуса, т.е. компромисса между сталки­вающимися группами, в отличие от Японии, где постоянно говорят о консен­сусе, но понимают под ним не соглашение спорящих сторон, а безмолвие народа, лишенного возможности определять свою позицию и принимающего любые действия властей как проявление их "благожелательности". "Систе­ма не терпит независимых граждан с развитым чувством политической ответственности (и это еще одна причина, по которой в стране не бы­вает подлинных дискуссий), которые были бы способны влиять на поли­тическую жизнь таким образом, чтобы в ней могли участвовать мысля­щие и талантливые японцы. И это неизбежно, пусть и неявно, оказывается общей проблемой японских правителей, а также представителей внешнего мира" (там же).
Отсутствие общенациональных дискуссий имеет прямые последствия для других стран. Представление о постоянно возникающем консенсусе предпо­лагает, что система управляема и может существенно изменять политику, если это необходимо. "Однако большой парадокс современной Японии со­стоит в том, что ее правители, подталкиваемые страхом перед беспо­рядками, вырастили бесчисленными формами действенного контроля такой политико-экономический организм, который, по существу, вышел из-под контроля: Система в целом движется без руля" (с.411-412).
Ненормальность отношений, существующих между Японией и другими странами, в значительной мере вуалируется теми специфическими отноше­ниями, которые сложились у нее с США. Обе стороны признают особый ха­рактер этих отношений, но недостаточно осознают те последствия, которые из них вытекают. История не знает примера того, чтобы одна большая и эко­номически мощная страна в такой мере зависела от другой страны, не утра­чивая своей идентичности. Япония может позволить себе оставаться вне мировой политики благодаря тому щиту, которым ее прикрывают США. "Этот щит обеспечивает нечто гораздо большее, чем военную безопасность и дипломатическую защиту. Япония никогда не смогла бы стать неомер­кантилистской экономической державой, если бы не терпимость и покро­вительство США" (с.415). Как уже было показано, одна из важных особен­ностей Системы состоит в том, что она не обеспечивает никаких правовых гарантий ни своим гражданам, ни тем более иностранцам. При независимой внешней политике страна должна быть в состоянии выполнять те обязатель­ства, которые берет на себя ее правительство, но Япония не может это сделать и вынуждена полагаться на снисхождение и покровительство США. "Неуклюжесть на международной арене Японской Системы, отгорожен­ной от других стран исключительной связью с США, до сих пор не осмыс­лена в должной мере. Но события, происходившие в этом столетии, бе­зусловно внушают пессимизм относительно ее способности участвовать в поддержании международных отношений вне этого контекста. Нападе­ние на Пирл-Харбор было самоубийственным. В 1930-х годах, когда воен­ные правители Японии всерьез обдумывали возможности ведения войны одновременно и против США, и против Советского Союза, и против Великобритании, а дипломаты направо и налево разрывали "сердечные отно­шения", никто из представителей власти не встал и не сказал, что это безумная политика. Даже когда поражение стало очевидным, Япония не смогла собрать воедино свое руководство, чтобы обеспечить хоть ка­кое-то влияние на условия капитуляции. Рассуждения о готовности Япо­нии прекратить военные действия до Хиросимы не подкрепляются убе­дительными свидетельствами и обнаруживают непонимание японской политической системы того времени. В них не учитывается тот факт, что в 1945 г. в Японии не было аппарата, который мог бы принять реше­ние о прекращении войны и вступить в мирные переговоры от имени го­сударства. Ни один человек или группа не имела полномочий подготовить приемлемые для всех компонентов политической системы, безголовой даже во время войны, условия капитуляции, которые они могли бы согласовать" (с.416).
Немногочисленные самостоятельные шаги Японии в отношениях с дру­гими странами в послевоенное время представляли собой вынужденную реакцию на внезапное резкое изменение международной обстановки и отра­жали явную неспособность принимать стратегически осмысленные реше­ния. Примером может служить нефтяной кризис 70-х годов, когда Япония позволила арабскому миру запугать себя, но в ответ на унизительные уступ­ки не получила никаких гарантий в отношении поставок нефти.. "Паутина отношений власти в Японии настолько плотно сплетена, что в ней не остается места для учета иностранных интересов... Иностранные фак­торы обычно игнорируются, даже когда они входят в сферу долгосрочных национальных интересов... Единственное обстоятельство, при котором международные факторы принимаются во внимание, - это faitaccompli (свершившийся факт), т.е. событие, всегда застающее страну врасплох. Система может живо реагировать только тогда, когда происходит все­общее осознание новой реальности, насквозь пронизывающее ее острым ощущением кризиса. ОПЕК создал такую реальность действиями, при­ведшими к нефтяному кризису, и Япония тут же энергично отреагирова­ла на нее"(с.418).
Ведущие страны Запада ныне остро осознают, что их отношения с Япо­нией не могут оставаться в прежнем состоянии, и требуют от японских руко­водителей вести себя так, как полагается государственным деятелям. Однако "это та роль, которую они не способны выполнять в силу своего воспи­тания и образования и, что еще важнее, для которой они не могут со­брать необходимую поддержку внутри страны. Иными словами, несмотря на свое высочайшее умение обеспечивать быстрый экономический рост и поддерживать эффективный социальный контроль, они по меркам конца 1980-х годов некомпетентны. Но когда общественность начнет задаваться вопросом, почему другие страны так критично относятся к Японии и по­чему они так упорны в своих требованиях, японские руководители вряд ли признаются в этой некомпетентности. У них есть в запасе два объясне­ния. Одно из них состоит в том, что иностранцы не понимают Японии, но оно уже затаскано от чрезмерного употребления в течение десятиле­тий. Единственное оставшееся объяснение - это то, что мир теперь враждебно настроен к Японии. И в 1980-е годы эта мысль стала все более отчетливо проглядывать между строк заявлений, делаемых руководите­лями, и часто в неприкрытом виде выражаться в редакционных коммен­тариях СМИ и серьезных статьях журналов, рассчитанных на интеллек­туалов" (с.426). Представление о враждебном мире находит в Японии бла­годатную почву. Оно питается исторически укоренившимся чувством уязвимости страны перед непредсказуемыми внешними силами. Оно в значительной мере отвечает также психологии многих японцев, которые в силу воспитания и под влиянием среды предпочитают не преодолевать социальные трудно­сти, а пассивно принимать их. У японцев есть для этого даже особое выра­жение: хигайса исику (жертвенное сознание).
Даже минувшая война, развязанная японскими милитаристами, воспри­нимается в сознании рядового японца как стихийное бедствие, за которое никто не несет ответственности: просто Япония стала жертвой обстоятельств и враждебных сил. Почти все фильмы о тихоокеанской войне показывают страдания, которые выпали на долю японского народа, и многие молодые японцы выражают изумление, когда им говорят, что соседние народы пост­радали не меньше, а может быть и больше, от рук японцев. О зверствах, которые японцы творили в оккупированных азиатских странах, всегда умал­чивают, и все больше укореняется мысль, что Япония была главной жертвой войны. С конца 60-х годов стали появляться кинофильмы, изображающие американскую оккупацию как самое ужасное испытание. В конце 70-х и на­чале 80-х годов на экранах стали впервые демонстрироваться фильмы, полностью пересматривающие характер войны: японские солдаты в них представлены дружелюбными, отзывчивыми, доброжелательными к местному населению (например, на Филиппинах), а американские - зверьем, играю­щим в футбол человеческими черепами.
Грибовидное облако атомного взрыва стало обязательной принадлежно­стью фильмов о войне, выпускаемых государственными студиями. "Здесь жертвоприношение имеет завершенный вид: атомная бомбардировка Хи­росимы и Нагасаки. Вера в уникальность японцев получила в этих собы­тиях очень своеобразное подтверждение: японцы не просто пострадали, они пострадали уникально; можно даже говорить о национальном мучени­честве¹⁵ . В Японии стало вполне обычным рассматривать сбрасывание атомной бомбы как худший акт войны. Некоторые даже считают это преступлением века. Японцы старшего поколения все еще имеют опреде­ленное чувство перспективы по поводу тех событий. Кто-то из них мо­жет вспомнить, что еще до того, как была разрушена Хиросима, генера­лы сформировали гражданскую милицию из 28 млн. мужчин и женщин в воз­расте от 15 до 60 лет, которых обучали приемам владения бамбуковыми копьями для отражения высадки американцев на японские берега. Но японский интеллектуал или политик уже не может безнаказанно заявить, что сбро­шенные бомбы, возможно, спасли сотни тысяч жизней. И каждый год в августе нация, побуждаемая СМИ, в течение недели предается жалости к самой себе. "Парк мира" и музей в Хиросиме - центр паломничества для многочисленных иностранных антиядерных активистов и пацифистских групп, не дают множеству японских посетителей ни малейшего намека на то, что история началась до ядерной бомбы" (с.427).
Изображая свой народ как жертву всех невзгод, обрушиваемых на него враждебным внешним миром, японские руководители и пресса представля­ют требования стран Запада как проявление их недоброжелательности и неспособности заставить собственные народы трудиться так же упорно, как это делает японский народ.
Показывая на протяжении всего исследования, как японские руководи­тели следят за исправной работой гигантского контрольного механизма -Системы - по поддержанию порядка среди рядовых японцев, автор отмеча­ет, что в конечном счете сами руководители - тоже жертвы. Это особенно наглядно проявляется, когда им приходится вести переговоры с руководителями других государств. "Они порождены той средой, которую создали их предшественники, и любое обсуждение их положения, отклоняющееся от привычного русла, вызывает раздражение; именно они, стесненные от­сутствием воображения, являются подлинными слугами Системы. Они оказываются жертвами самообмана, унаследованного от своих предше­ственников из сёгуната Токугавы и олигархии Мэйдзи, когда притворя­ются, будто у них нет власти, и попутно отрицают какую бы то ни было надобность в общепринятых правилах, регулирующих власть, а отсюда и те трудности, с которыми они сталкиваются, становясь официальными руководителями. Администраторы взлелеяли сложные личные связи, ос­нованные на взаимных услугах и одолжениях, и их главной задачей всегда было не допустить, чтобы законы и суды стали высшими регуляторами общества, и сохранять неформальный характер своих связей и тех пра­вил, которыми они руководствуются. Они защищаются изощренным спо­собом, отрицая наличие сил, которые на самом деле управляют Систе­мой, и объясняя все происходящее как результат японской "культуры". Диапазон их действий ограничен теми представлениями, которые они унаследовали от прежних администраторов, - прусским видением обще­ства, построенного на всеобщей муштре, и неодолимым страхом перед возможным социальным хаосом, предотвратить который и призвана эта муштра. У них нет того преимущества, которым пользуются политики, бюрократы и интеллектуалы в большинстве западных стран, где поли­тическая система весьма отзывчива к рациональным доводам, интеллек­туальным предостережениям и настоящим политическим дискуссиям. Некоторые из них, с кем я лично знаком,- добавляет ван Вольферен, - при­ходят в ужас, осознав, что Система фактически неуправляема" (с.430).
В современном мире Япония оказывается во все большей изоляции. Это определяется совокупностью факторов, включающих нежелание и неспособ­ность разобраться в подлинных механизмах существующей в ней власти, распространенное в стране чувство, что к японцам относятся предвзято и несправедливо, чувство своей уникальности и одновременно непонятости со стороны остального мира и фактическое отсутствие руководства. Эта изоляция еще более усиливается непреодолимой трудностью вхождения Японии в систему единых правовых норм, определяющих отношения между странами мирового сообщества. Эти отношения, особенно в области торговли, строятся по иным правилам, чем те, которые заложены в механизм Японской Системы. Здесь не поощряются и в конечном счете наказываются обман и сокрытие истинных намерений, которые японцы считают нормаль­ным средством общения. Критику такого поведения японцы всегда воспри­нимают одинаково - как еще одно подтверждение недоброжелательности иностранцев.
Японская Система и международная торговая система (а вернее - "то, что осталось от международной системы свободной торговли") несовме­стимы прежде всего потому, что последняя требует соблюдения установлен­ных формальных правил, а это неприемлемо для японских администрато­ров, поскольку подрывает их собственные неформальные отношения. При­менение единых правил для всех участников японского рынка, включая иностранцев, неизбежно приведет к ослаблению и в конечном счете к разру­шению Системы, подорвав сложные сети дзиммяку и неформальные проце­дуры. "Можно заключать сделки с Системой, но введение всеобщих пра­вил внутри Системы не может быть предметом соглашения" (с.431).
Изоляция Системы накладывает свой отпечаток на массовое сознание, и это еще более усиливает изоляцию и вызывает все большее отчуждение японцев от мирового сообщества. Многие иностранные наблюдатели заме­тили стойкий психологический изоляционизм японцев, представляющий одну из главных проблем в отношениях Японии с другими странами, и объясняют его культурными особенностями. Здесь упускается из виду, что изоляция страны, как и психология изоляционизма, непрерывно стимулируется теми метода­ми, какие используются для поддержания порядка в стране. "Изоляция есть следствие того способа, каким было задержано появление буржуазии; того способа, каким средний класс был включен в иерархию деловых компаний; того способа, каким школьная система не столько готовит для Японии образованных граждан, сколько производит администраторов и саларименов для уготованных им ступеней иерархии, образующей Систему" (там же).
Все это наиболее наглядно иллюстрируется феноменом так называемых вернувшихся юношей (кикоку сидзо) - японских детей, которые некоторое время учились за границей, пока их отцы работали в заморских офисах сво­их компаний. Образование, полученное за границей (кроме приобретения знаний по техническим и естественнонаучным дисциплинам), обычно служит препятствием для работы в Системе. Поэтому подростки, вернувшиеся на родину и продолжающие здесь свое образование, воспринимаются как неблагополучные дети. Мало того, что их не ценят за объем и новизну тех знаний и опыта, которые они по возвращении привносят в японские средние школы и университеты, они еще и сталкиваются с явной неприязнью окру­жающих, а в классе их часто изводят насмешками и разными выходками. В результате "в них неизменно поселяется чувство своей испорченности. Проблема настолько серьезна, что пришлось создать особые школы для перековки их в нормальных японцев. Их учителя жалуются, что они зада­ют слишком много вопросов. За явное нежелание бесконечно и везде со­блюдать школьные правила их клеймят как потенциальных нарушителей общественного порядка. Их заставляют следить за своей походкой и ма­нерой смеяться, так как по этим признакам их могут тотчас же принять за изгоев в собственной стране. Компании стараются не принимать тех, кто жил за границей, опасаясь, что их поведение может расстроить ра­боту коллектива" (с.432).
Если в каком-либо иностранном городе живет лишь небольшое число японских представителей, то в их психологическом складе невозможно об­наружить хоть что-то, мешающее полностью включиться в нормальные со­циальные отношения других народов. И только тогда, когда японская общи­на за рубежом разрастается и в ней создается японская школа, ее члены оказываются в острой изоляции и образуют японские клубы. Степень изоля­ции японцев в этом случае бывает несравнимо больше, чем в общинах аме­риканцев или европейцев, поселившихся за границей. Из доверительных бесед с японскими бизнесменами в Юго-Восточной Азии и Европе автор понял, что "многие из них не в состоянии заставить себя испытать сожаление, что усваивают иностранные манеры, или беспокойство, что им больше по душе общение с иностранцами, чем с японцами. Таким образом, пове­дение японцев за границей определяется давлением на них со стороны их компаний, а не расплывчатыми культурными нормами" (там же).
В заключение ван Вольферен отвечает на вопрос, может ли положение измениться. Теоретически такая возможность есть. Характер Системы, как показано в книге, в конечном счете определяется политическими отношени­ями. А ничто относящееся к политике не бывает окончательно необрати­мым. В принципе нет оснований утверждать, что японцы обречены всегда оставаться под политической опекой. Но ближайшее будущее не внушает оптимизма. Отсутствие политических дискуссий о национальных приорите­тах, парламентских сдержек и противовесов и правовых рамок для разреше­ния конфликтов увеличивает постоянный риск усиления японского национа­лизма. Это, в свою очередь, может привести к возрождению экстремистских настроений, направленных на "спасение нации", что скорее всего вовлечет страну, как и в прошлом, в еще большие неприятности. Необходимо, однако, учитывать и возможность того, что "Японская Система подвергнется еще одной конвульсии, вызванной острым чувством противоборства с враж­дебным миром. Не исключено, что такой спазм побудит определенную группу захватить власть и замыслить проведение нового курса, последствия которого окажутся совершенно непредсказуемыми" (с.433). Но наиболее вероятно, что Система будет действовать без всякого плана после достиже­ния modus vivendi с западным миром и особенно с США. Это потребует тща­тельно обдуманной политики со стороны Запада.
Реферативное изложение Л.Ф.Блохина
Примечания
¹ Названия разделов реферата воспроизводят названия соответствующих глав кни­ги.-Прим. реф.
² Wall Street j., 1986.-1 April.

³ Название "министерство внутренних дел", как обычно переводят с японского тер­мин "наймусё", не отражает истинных полномочий этого ведомства, которое вре­менами становилось самым влиятельным компонентом довоенной Японской Сис­темы. - Прим, ван Вольферена.
⁴ Газета "Асахи Симбун" в редакционной статье рассказала о случае, как учитель неполной средней школы пришел в семью девочки, которую он застал за курени­ем, и потребовал, чтобы она совершила харакири кухонным ножом. Когда девочка простерлась перед ним на полу, умоляя простить ее, он ударил ее ногой по голове. Не считая этот случай из ряда вон выходящим, газета заключает, что телесные наказания в школах - повседневная практика, хотя печать редко затрагивает эту тему (с. 91).
⁵ Rohlen Th. Japan's high school // Univ. of California Press, 1983. - P.209. По мнению ван Вольферена, это одна из лучших книг по Японии, написанных за последние годы.
⁶ Автор ссылается, в частности, на собственный четырехлетний опыт преподавания в Университете Васеда на политологическом и экономическом факультетах. Студентам этих факультетов, котирующимся особенно высоко, не приходилось много заниматься. Они прочитывали несколько зачастую малопонятных книжек по свое­му предмету, из которых обычно мало что оставалось в их памяти. "Мне было дано указание ставить переводные баллы всем студентам, которые регулярно по­сещали занятия" (с.85).
⁷ Buruma I. A Japanese mirror: Heroes and villains in Japanese culture. - Cape, 1984. -P. 168.
⁸ Визит так и не состоялся из-за непрекращавшихся беспорядков.
⁹ "Дзин"- означает "личный", "мяку"- "жила" (по аналогии с рудной жилой), "так что "дзиммяку"означает жилу, или паутину, личных связей, внедрившихся в общественный строй" (с. 110).
¹⁰ Переход японских чиновников в большой бизнес после отставки.
¹¹ Clifford W. Crime control in Japan. - Lexington Books, 1976.
¹² Японцы четко различают понятия татэмаэ (показные мотивы, официальная трак­товка событий, порядок вещей, каким его надо изображать) и хоннэ (подлинные мотивы, наблюдаемая реальность, истина, которую вы знаете или чувствуете).
¹³ Benedict R. The chrisanthemum and the sward. - Houghton Mifflin, 1946. - P.41.
¹⁴ Wakatsuki Yasuo. Unpleasant, other side to Japaneese. -Japan Times, 1980,25 May.
¹⁵ Характерная деталь в подтверждение авторских слов: видимо, для "чистоты" кар­тины в общий список жертв атомной бомбардировки, ежегодно оглашаемый в День Хиросимы, никогда не включают 10 тыс. погибших при той же бомбежке корейцев, насильственно ввезенных в Японию для выполнения тяжелых работ. Это - чужес­транцы, и включение их в общий список хиросимских жертв лишило бы смысла утверждение, будто одним лишь японцам довелось испытать ужас атомной бом­бежки; к тому же это очень некстати напоминало бы о том, как сами японцы обра­щались с жителями оккупированных ими стран и каким образом несчастные ко­рейцы оказались на Японских островах. - Прим. реф.