Сборник диктантов повышенной трудности по русскому языку. Сборник диктантов повышенной трудности по русскому языку Сост. Т. В. Ратько. Мн. Бгпу, 2003. 103 с
 Скачать 3.06 Mb.
|
|
— по-настоящемуживотворныйисточник детского мышления, поистине благородных чувств и стремлений». Многолетний опыт убеждает, что эстетические, нравственные и интеллектуальные чувства, понемногу зарождающиеся в душе ребенка под впечатлением сказочных образов, тотчас же активизируют поток мысли, который мало-помалу побуждает к активной деятельности мозг, связывает полнокровными нитями живые островки мышления. Через сказочные образы в сознание детей входит слово с его тончайшими, зачастую невидимыми глазу оттенками; оно становится сферой духовной жизни ребенка, единственно возможным средством выражения мыслей и чувств. Без сказки – живой, яркой, овладевшей сознанием и чувствами ребенка, невозможно представить детское мышление и детскую речь. Парадоксально, но дети находит глубокое удовлетворение в том, что их мысль живет в мире сказочных образов. Десять, одиннадцать раз ребенок может пересказывать одну и ту же сказку и беспрерывно открывает в ней что- то новое. Девчонкам и мальчишкам хорошо известно, что в мире нет ни Бабы Яги, ни Царевны-лягушки, ни Кащея Бессмертного, однако в этих образах воплощаются добро и зло, и каждый раз, рассказывая одну и ту же сказку, маленький человечек выражает свое отношение к плохому и хорошему. Сказка неотделима от красоты, способствует развитию эстетических чувств, без которых немыслимы благородстводуши, сердечная чуткость к человеческому несчастью, горю, страданию. Благодаря сказке ребенок познает мир не только умом, но и сердцем. Причем не только познает, но откликается на события и явления окружающего мира, выражает свое отношение к добру и злу. 299 слов По А.В. Дановскому 61. Грустные размышления РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 61 Почему все так вдруг вмиг изменилось? Самые светлые имена враз потускнели, стали как будто никому не известными, незыблемые ранее самые великие слова тотчас же сделались необъяснимо пошлыми и отчасти смешными, вследствие чего кажется, что мир перевернулся с ног на голову. Ввиду того, что на смену вчерашнему поколению явилось новое, какое-то чересчур поверхностное, не верится, что такие грандиозные изменения могли произойти столь стремительно, так некстати оказаться поистине непредсказуемыми. В литературе медленно, как-то исподволь, однако непрерывно, не останавливаясь ни на секунду, шло общее заворачивание фронта, и шло вовсе не во имя каких-либо новых начал! Я спристальным вниманием следил за всеми этими переменами; для меня все это было отнюдь не приемлемым, и обидно становилось за беспомощного человека, так покорно и бессознательно идущего туда, куда его гонит время. Однако даже представить было трудно, что этому беспощадному времени можно как-то сопротивляться. Казалось, попробуй только – и ты вмиг окажешься между гигантскими жерновами, незаметными на первый взгляд, но очень ощутимыми впоследствии. К сожалению, при этом я не мог не видеть и всей чудовищной уродливости моего собственного положения: отчаянно стараясь стать выше времени(как будто это возможно!), недоверчиво встречая всякое новое веяние, я мало-помалу обрекал себя на абсолютную неподвижность; мне грозила опасность обратиться в совершенно «обессмысленную щепку» когда-то «победоносного корабля». Путаясь все больше в этом безысходном противоречии, заглушая в душе горькое презрение к себе, я пришел наконец к результату, о котором говорил так: «Уничтожиться, уничтожиться совершенно — единственное для меня спасение». Я не бичую себя, оттого что тогда непременно начнешь лгать и преувеличивать; но в одном нужно сознаться: такое настроение мало способствует уважению к себе. Заглянешь в душу — так там холодно, неуютно и темно, так жалок этот бессильный страх перед окружающим! И кажется тебе, что никто никогда не переживал ничего подобного, что ты — какое-то сверхъестественное существо, брошенное на произвол судьбы теперешним странным, отчасти неопределенным временем... Тяжело жить так. Меня спасала только работа, причем работа тяжелая и ответственная, которую необходимо было выполнять скрупулезно и весьма аккуратно. 319 слов По В.В. Вересаеву 62. Прогулка верхом Устав сидеть в нестерпимо душной гостиной с тяжелыми багрово- красными парчовыми портьерами, сплошь увешанной миниатюрами в РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 62 овальных золоченых рамах, я пошел в конюшню и оседлал Бесенка. Ему тоже было жарко, он застоялся и стремился навстречу ветру, вследствие чего мне с трудом удалось сесть на него. Бесенок сердито ржал и, весь дрожа от нетерпения, рвался подо мною вперед. Я же нарочно, чтоб побороться с ним, проехал тихим шагом деревенскую улицу и весь луг, благоухающий смешанным ароматом самых разных цветов: трогательных васильков, напоминающих клочки неба, веселых ромашек наподобие солнышка, светло- сиреневых колокольчиков, послушно приклонивших свои головки к земле. От кожаного седла исходил специфический запах и мешался с ароматом влажных от недавно выпавшей росы дикорастущих трав. Проехав плотину, я свернул на немощеную песчаную дорогу и пустил Бесенка вскачь. Он словно сорвался и понесся вперед совсем как бешеный. Безумное веселье овладевает при такой езде; трава по краям дороги сливается в одноцветные полосы, дух захватывает так, будто мчишься наперегонки с чем-то сверхъестественным в даль, неясную и туманную, навстречу неизведанному. Я все подгонял Бесенка, и он мчался точь-в-точь как ветер. Слева над рожью затемнели верхушки рощ, я придержал Бесенка и вскоре остановился совсем. Рожь без конца тянулась во все стороны, по этой беспредельной равнине медленно бежали золотисто-серебряные волны. Кругом была абсолютная тишина, и лишь в бездонном ярко-синем небе звенели жаворонки. Бесенок, подняв голову и насторожив уши, стоял и внимательно вглядывался в даль. Теплый южный ветер ровно дул мне в лицо, я не мог им надышаться. Ласточка быстро пронеслась неподалеку и вдруг, как будто что-то вспомнив, взмахнула крылышками, издала мелодический звук и крутым полукругом вильнула обратно. Бесенок опустил голову и нетерпеливо переступил ногами. Я повернул на дорогу, вившуюся среди ржи по направлению к близлежащему лесу, и поехал межой вдоль поля. Рожь кончилась, дорога вилась среди ореховых и дубовых кустов опушки и терялась в тенистой чащобе леса. Меня отовсюду охватило свежим запахом дуба и лесной травы; высоко вверх взбегали темно-серые стволы осин, и сквозь их жидкую листву отчетливо просматривалось небо. Исподволь зараставшая дорога была заброшена и уже наполовину заросла можжевельником, ветви липовых и кленовых кустов низко наклонялись над нею; в траве виднелись красновато-оранжевые шляпки подосиновиков, пахло папоротником, своими узорными листьями напоминавшим аккуратно сплетенное мастерицей кружево. Угомонившийся Бесенок шел, как щеголь, изогнув красивую черную шею. Утомленный, но бодрый и радостный, я повернул домой. 374 слова По В.В. Вересаеву 63. Рискованное путешествие РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 63 Солнце, уже не раскаленное, как в полдень, а утомленное и вследствие этого нежаркое, понемногу садилось за темно-зеленую кайму рощ. Тележка, мелодично позвякивая блестящими, похожими на серебряные, миниатюрными колокольчиками, медленно двигалась по глинистому гребню. Я сидел и по временам сомнительно поглядывал на моего возницу. Направо, прямо из-под колес тележки, бежал вниз обрыв, а под ним весело струилась неширокая, но бурная речонка; налево, также от самых колес, располагался овраг, на дне его тянулась наподобие змеи размытая весенними дождями глинистая дорога. Тележка переваливалась с боку на бок, наклонялась то над рекою, то над оврагом. В какую сторону предстояло нам свалиться? Мой возница — молчаливый невысокий дед-старожил — втягивал голову в плечи, дергал локтями и осторожно придерживал лошадей. «Как, старик, не боишься? Ведь мы вот-вот свалимся!» — не выдержал я, готовясь услышать в ответ классическое «не бойся!». Но старик неожиданно ответил: «Свалимся, барин. Как же не бояться? Уж то-то боюсь!» Он снял видавшую виды шапчонку и утер рукою лоб. Поразмыслив, я сошел с тележки. Возница оживился, задергал вожжами и второпях покатил по откосу в овраг. Бубенчики зазвенели испуганным прерывистым звоном; затем тележка, увязая в глине, мало-помалу потащилась в гору. Я перебрался через овраг и пошел перелеском. По ту сторону реки, над бором, стлались по небу ярко-золотые тучки, а сам бор под ними казался мрачным и молчаливым. Казалось, что, если войдешь туда, с тобой обязательно произойдет что-то необычное, сверхъестественное. А кругом стоял тот смутный, непрерывный и веселый шум, которым днем и ночью преисполнен воздух в начале лета. Среди орешника и березняка все пело, стрекотало, жужжало. Вдали, неподалеку от речки, щелкал соловей, внизу вовсю стрекотали кузнечики, которые с отчетливым шорохом бросались врассыпную, лишь только пошевелится трава; по стволам деревьев, не останавливаясь ни на секунду, двигались муравьи-непоседы, а вверху стояли веселые комариные тучи. Казалось, попадешь внутрь – пострадаешь от этих туч. С серьезным видом неподалеку от беломраморных берез кружились майские жуки, сплошь наполняя окрестности своим беспрестанным гулом; птички вперегонки проносились через поляны. Ввиду того, что праздновали троицу, вдали повсюду звучали девичьи голоса, поющие под аккомпанемент свирели, по деревням водили хороводы. На душе становилось легко и радостно – то ли за счет безыскусственного очарования природы, то ли оттого, что был праздник. 350 слов По В.В. Вересаеву 64. Неожиданная встреча РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 64 Я остановился на опушке, невдалеке от межи. Когда стоишь так один, не шевелясь, лицом к лицу с природой, то тобой исподволь овладевает странное чувство: кажется, что она не замечает тебя, и ты, пользуясь этим, вот-вот сейчас увидишь и узнаешь какую-то самую ее сокровенную тайну. И тогда все окружающее представляется необычным и преисполненным этой тайны. Под дубами, сплошь усыпанными молоденькими ярко-зелеными листочками, земля была устлана темно-бурыми прошлогодними листьями наподобие красновато-коричневого ковра; каждый лист потихоньку шуршал и шевелился, какая-то скрытая, никому не видимая жизнь таилась под ними. Что могло быть там? Может быть, это суетились лесные муравьи-труженики, не прекращающие своей работы ни на секунду, или это прорастающая трава неизменно стремилась вверх, к лучам животворящего солнца? И все кругом тоже слабо, но беспрестанно шумело и шуршало точь-в-точь как живое, доверху наполненное счастьем и радостью жизни, — трава, цветы, кусты. Не замечая человека, все как будто ожило и зажило свободно, не скрываясь. Несильный ветерок мягко пронесся по матово-зеленой ржи, вследствие чего еще не сжатое поле стало напоминать слегка волнующееся серебряно- стальное море с волнами, вперегонки стремящимися к песчаной косе, чтобы выплеснуть там свою силу, досыта напоить горячий песок бело-розовым прибоем. Затем ветер-проказник переместился поближе к осиннику. Осины враз зашептались, как-то беспричинно заволновались, с коротким шумом вздрагивая листьями. Вследствие этого шепота облако белоснежных пушинок сорвалось с их сережек и, словно сговорившись с ветром, весело понеслось в темнеющую чащобу. Я стоял где-то в течение получаса, наслаждаясь безыскусственными звуками природы, и вдруг мне показалось, что справа на меня кто-то смотрит. Я оглянулся. Действительно, послышался легкий шорох, и неподалеку, шагах в одиннадцати от меня, выскочили из волнующейся равнины ржи два зайчонка. Не видя ничего вокруг и не предчувствуя никакой опасности, они сидели спокойно, с каким-то юмористически-глупым видом. Казалось, пройдет минута-другая, и они начнут резвиться и играть, как и все малыши. Однако ничего подобного не произошло. Под ногой у меня случайно треснул сучок, и звук этот, конечно же, перепугал зайчат. 311 слов По В.В. Вересаеву 65. О силе искусства Да, сила искусства поистине велика, но сила его, что отчасти парадоксально, вовсе не в способности пробуждать «добрые чувства». По- настоящему действенная сила искусства, по-видимому, заключается в том, что оно самым невероятным образом способно вмиг перерождать и преобразовывать всякое чувство, всякое душевное движение, вызываемое РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 65 действительностью. Художник замахивается на жизнь бичом, но в момент удара бич его враз превращается в роскошную гирлянду душистых ландышей, способных достучаться до каждой души серебряным звоном своих белоснежных колокольчиков. Не кто иной, как художник, подносит к людским сердцам обжигающий огонь, способный зажечь никем не освещенный тоннель и в течение минуты сдвинуть гигантский валун, а людские сердца в ответ зачастую начинают лишь тлеть чуть теплым огоньком чересчур мягкой и бездеятельной душевной потрясенности. Не что иное, как искусство, подобно буферу вагона, дает человеку возможность в продолжение короткого времени легко и приятно переживать все самые тяжелые душевные толчки. И вот за это-то буферное действие искусства люди в действительности так горячо благодарны литературе. Будем говорить начистоту! Литература дает возможность переживать чувства посильнее и поприятнее чисто эстетических, вследствие чего мы можем сполна пережить вместе с литературными героями два самых высших счастья, какие только знает жизнь, — счастье борьбы и счастье всеохватывающей любви к человеку. И как дешево можно получить это счастье: для этого не нужно ни бороться, ни любить! Притом счастье это, скрупулезно обработанное аккуратными руками мастера, так гладко, тепло и комфортабельно! В жизни оно гораздо более шероховато и более жгуче. Раненый боец, уверяю вас, совершенно не замечает своей красивой позы, а только ощущает ужасно неприятную боль в ране; когда человек гибнет в истинной борьбе, он вовсе не окружен тем всеобщим сочувствием, которое возбуждается к нему в читателях художественным изображением этой борьбы. О, счастье их велико — счастье побежденных и измученных, но горячо верящих в грядущую победу. Однако это счастье отличается от реального счастья несоизмеримо больше, чем неукротимый лесной пожар от тлеющего мало-помалу в камине мирного огонька. Художники — начиная с Толстого, Гюго, Достоевского и кончая никому не известными людьми, — дают нам уникальную возможность легко и приятно пережить все самые тяжелые душевные катастрофы. И мы ими, наверное, пресытились. Однако полное пресыщение здесь совершенно невозможно, оттого что искусство как бы аккумулирует все наши достоинства и недостатки, превращая все это в шедевр. Ничто иное не может обладать такой сверхъестественной силой. 365 слов По В.В. Вересаеву 66. Ночью Начало июля. По-летнему тихий безветренный вечер передает полномочия такой же тихой и сверхъестественно таинственной ночи. Полная луна занимает полнебосклона и распространяет свет своих серебряных лучей на всю окрестность. Черные тени от деревьев и близлежащих строений ложатся на травку двора и кажутся поистине гигантскими. В дали, неясной и РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 66 таинственной, стелется туман, располагаясь по равнине еще не кошенных полей какими-то клочьями, и каждый клочок, кажется, живет своею жизнью, никому не доступной и непонятной. Вследствие тумана даль приобретает беловато-серебристый оттенок. Неподалеку от запертого на ночь крыльца барского дома с беломраморными колоннами сидит черный пес Цыган и беспрерывно, не останавливаясь ни на минуту, воет. Перестанет на одно-единственное мгновение, прислушается, начнет лаять и кончает жалующимся воем. В окне дома зажегся огонек. Раскрылось настежь окно, высунулась седая голова Федора Федоровича. Он крикнул сердито: «Цыц, Цыган! Успокойся!». Наступила тишина, и окно медленно закрылось. И вдруг Цыган вновь завыл громко, во весь голос, как будто вспомнил что-то очень горькое. И выл, выл, звал и искал кого-то тоскующим воем. Дверь раскрылась. Во двор вышел Федор Федорович в халате, за ним мальчонка-гимназист Боря. Федор Федорович жалким, заискивающим тоном говорил сыну: «Отчего так собака воет? Может, заболела?» Цыган, виляя хвостом, подошел поближе. Определив, что нос у собаки холодный, Боря с уверенностью сказал, что пес здоров, и, расстроенный, что его так некстати разбудили, ушел спать. Однако Федору Федоровичу не спалось. Веря в разные приметы, он вспомнил, что собака воет не к добру, и попытался логически объяснить поведение животного. Старик начал вполголоса, почти шепотом разговаривать с собакой, как будто пытаясь пристыдить ее: «И что же ты, братец, воешь, спать людям не даешь?» Цыган сочувственно вилял хвостом, но никак не мог объяснить хозяину, что ему во что бы то ни стало надо выть, что луна такая полная и ясная, что не выть просто невозможно. Так и не найдя взаимопонимания, Федор Федорович ушел спать, а Цыган, усевшись невдалеке от крыльца, вновь завыл, наверное, находя в этом занятии какое-то свое, никому не ведомое удовольствие. 319 слов По В.В. Вересаеву 67. Пушок Вспомнился мне недавно один интересный, хотя на первый взгляд ничем не примечательный случай. В соседней квартире живет кот Пушок. Кот удивительно красивый, с роскошной пушистой шерстью и умными ярко- зелеными глазами. Надо заметить, что кошки – животные отнюдь не простые. Вряд ли можно ожидать от них собачьей преданности: кот ласков лишь тогда, когда он хочет есть, а вслед за тем, насытившись, как ни в чем не бывало требует, чтобы его оставили в покое, и, найдя местечко потеплее, РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 67 укладывается спать. Однако вместе с тем кот – на редкость умное, хотя и своенравное существо. Так, однажды Пушок, издалека увидев меня в коридоре, начинает мяукать. Ввиду того, что я его иногда прикармливаю, я и сейчас думаю, что кот просит поесть. Однако Пушок, беспрестанно мяукая, искоса поглядывает на меня и бежит вниз, затем на мгновение остановится, поглядит и бежит вниз дальше. Заинтересовавшись, иду вслед. Кот подбежал к двери, ведущей во двор, глядит мне прямо в глаза и мяукает. Я открыл настежь дверь, и Пушок тотчас же выскочил на улицу. Поразительно, но кот совершенно определенно просил меня выпустить его на улицу. Какой дикий зверь знает просьбу?Может взять — берет. Не может — мало-помалу смиряется и уходит прочь. Но обратиться к живому существу и ждать, что оно без всякой для себя пользы сделает что-то зверю нужное,— это ему не может прийти в голову. Откровенно говоря, человек среди зверей — все-таки существо совершен- но особенное. Общение с ним зверей (так называемых домашних животных) создает у них особенные, ни на что не похожие навыки, которые почти невозможны при общении ни с какими другими животными. На домашних животных можно ясно наблюдать пробуждение и исподволь растущее разви- тие такой умственной и душевной деятельности, которая роднит их с человеком и совершенно неприемлема для диких зверей. Стоит вспомнить о ничем не объяснимой любви и преданности собаки, кошки или лошади к своему хозяину, и становится даже немного жутко: а вдруг и животные наделены таким же тонким эмоциональным внутренним миром и чуткой, ранимой душой, как и люди? Может быть, стоит относиться к братьям нашим меньшим по-человечески, и тогда мы в ответ получим ту огромную, ни с чем не сравнимую благодарность и преданность, каких не выразишь словами. 346 слов По В.В. Вересаеву 68. Умница кошка Когда мы жили в Туле, у нас была кошка. Дымчато-серая, с роскошной холеной шерсткой, с острою мордочкой точь-в-точь как у куницы. Надо сказать, что старожилы, разбирающиеся в приметах, утверждают, что острая мордочка у кошки — вернейший признак того, что она хорошо ловит мышей; кошки же с круглой мордочкой как будто созданы для того, чтоб ласкаться к людям и мурлыкать. Наша кошка действительно ловила мышей с удивительным искусством, причем можно было подумать, что занятие это поистине доставляет ей ни с чем не сравнимое удовольствие. И, что самое РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 68 интересное и отчасти парадоксальное, — никогда их не ела, вследствие чего можно было предположить, что делала это кошка абсолютно бескорыстно. Однако это было не так. Кошка совершенно по-человечески знала, что, поймав мышь, сделала нечто заслуживающее похвалы. Она появлялась с мышью в зубах и, как-то особенно, призывно мурлыкая, потихоньку терлась о ноги мамы. Уже по этому торгующему, громкому мурлыканью все мы узнавали, что она поймала мышь. Мама одобрительно гладила всеобщую любимицу по голове, и кошка тотчас же пихала голову под мамину руку, чтоб еще раз погладили. Вслед за тем обходила всех, и каждый должен был ее погладить и похвалить. Впоследствии она душила мышь, бросала ее и равнодушно уходила прочь Больше всего в моей детской памяти запечатлелись тихие семейные вечера, когда мы все собирались в большой гостиной с темно-зелеными шелковыми шторами, которые мама сшила сама. Посередине комнаты стоял большой деревянный стол, а в углу – расстроенное фортепьяно, на котором сестры разучивали гаммы и распевали песни, неумело аккомпанируя себе. По праздникам за столом собиралась вся наша семья, приходили гости и приносили дорогие детскому сердцу подарки: шоколадные конфеты в блестящих, казавшихся издали золотыми обертках, маленький игрушечный грузовичок для меня, плюшевых медвежонка и зайчонка для сестер. Когда все усаживались за стол, уставленный различными яствами, из другой комнаты появлялась кошка, исподтишка поглядывая на нас и мало- помалу приближаясь к столу, где ее все наперерыв старались покормить и погладить. Кошка начинала удовлетворенно мурлыкать и, пресытившись нашим вниманием, вперевалку уходила спать поближе к печке. 320 слов По В.В. Вересаеву 69. Модница Случилось нам как-то раз неожиданно уехать в город. Отправились мы с приятелем-шофером на его автомобиле. Пробыв в городе часа три и в течение этого времени завершив все свои дела, мы возвращались обратно. Проехав полпути, наблюдаем такую картину: навстречу нам мчится грузовик, а рядом с ним, высунув язык, бежит вперегонки с машиной неутомимый наш доберман – непохожая на других потешнейшая собачонка из породы малорослых косматых пинчеров. Оказывается, не став терпеть нашего отсутствия и соскучившись, наш питомец бросился встречать нас, может РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 69 быть, испугавшись, что мы уже не вернемся и оставим его на произвол судьбы. Безобразна собака была до крайности. Длинная, косматая шерсть, спутанная точь-в-точь как войлок, от глаз волосы расходятся лучеобразно, глаза как будто совиные. Несмотря на свою далеко не привлекательную внешность, собака великолепно ловила крыс. Мне даже неловко писать, до чего она была умна. Наверно, никто не поверит. Сама безобразная, очень любила все красивое. Когда молодая девушка в семье надевала белоснежное платье с пунцовым поясом, собачонка садилась на задние лапы и в продолжение получаса любовалась ею. Сидит и смотрит. Любила и сама покрасоваться. И это было самое потешное. На косматую шерсть ее лба привязывали ярко-красный бантик. Она опрометью мчалась к трюмо, чтобы поглядеться в зеркало, оглядывала себя, вслед за тем располагалась на подоконнике открытого настежь окна (жили мы на первом этаже) и гордо сидела, выставляя себя напоказ. Прохожие оглядывались на эту рожицу, многие останавливались и хохотали без удержу. А она величественно сидела, преисполненная гордости и самодовольства. Мы часто говорили, что нашей любимице следовало бы родиться не собакой, а обезьяной – настолько смешны были ее ужимки и самолюбование. 255 слов По В.В. Вересаеву 70. Птичье путешествие Хочу поделиться с читателями своим наблюдениями. На сей раз заинтересовали меня птицы. У угла моей дачи стоял деревянный бочонок, полный воды. Рядом произрастал куст бузины, а неподалеку – заросли можжевельника. На бузине сидели бок о бок два молодых воробья, совсем еще молодых, с пушком, сквозящим из-под перьев, с ярко-желтыми пазухами по краям клювиков. Один бойко и уверенно перепорхнул на край бочонка и стал пить. Пил — и исподтишка поглядывал на другого, по временам перекликаясь с ним на звенящем своем языке. Другой, чуть поменьше, с серьезным видом сидел на ветке и опасливо косился на бочонок. А пить-то, по-видимому, хотелось — клюв был разинут от жары. И вдруг я ясно увидел: первый уж давно напился и просто собственным примером ободряет другого, поменьше, как будто говорит, что ничего тут нет страшного. Он непрерывно набирал клювом воду и тотчас же ронял ее из клюва, поглядывая при этом на брата, и звал его. Братишка на ветке в конце концов решился, подлетел к бочонку. Но лишь только коснулся лапками сырого, позеленевшего края — и тотчас же испуганно порхнул назад в бузину. А тот опять стал его звать идобился-таки наконец. Братишка перелетел на край бочонка, неуверенно сел, все время трепыхая крылышками, и напился. Оба улетели. РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 70 В марте 1911 года я ехал на пароходе из Египта в Грецию. Корма сплошь была завалена разнообразными товарами: ящиками с экзотическими фруктами и овощами, копченой и вяленной на солнце рыбой, медом в стеклянной таре, свежевыкрашенными и еще не крашенными скамейками, циновками из тростника и многим другим. Самое интересное заключалось в том, что поверх всего этого беспорядочно лежавшего товара сидела масса самых разнообразных перелетных птичек. Создавалось ощущение, что на пароход опустилась радуга: так неописуемо красиво и разнообразно было оперение птиц. Оливково-оранжевые, небесно-голубые, изумрудно-зеленые, блестящие под обжигающим солнечным лучом точь-в-точь как драгоценная парчовая ткань, самые разнообразные птицы вперегонки носились в воздухе, вразнобой порхали над волнами и вслед за тем вновь садились на корму, клевали сквозь камышовые решетки упаковочных ящиков пунцовые египетские помидоры. На ночь птички расположились спать на мачтах и реях нашего парохода. Матросы очень любят этих птичек и не позволяют пассажирам их обижать. Я расспрашивал матросов про птичек. Весною их можно видеть лишь на судах, идущих на север, осенью — на судах, идущих на юг. Вы догадываетесь? Какой здесь мог быть инстинкт? Птицы как-то почувствовали, каким-то немыслимым, никому не понятным образом поняли: зачем им тратить силы на трудный перелет через море, когда можно роскошно, с великолепнейшим комфортом переплыть море на пароходе? Когда-нибудь, может быть, мало-помалу выработается и инстинкт. 403 слова По В.В. Вересаеву 71. Щенок Бобка По временам я с интересом наблюдаю за бегущей неподалеку собакой. Она беспрестанно обнюхивает на ходу камни, клумбы с подрастающими цветами, аккуратно выровненные стариком садовником, белокаменные стены близлежащих домов с колоннами. Вдруг враз остановится у заинтересовавшей ее клумбы, обнюхивает подолгу и тщательно, затем снова бежит дальше. И все время нос ее находится вблизи камней мощенной булыжником мостовой, беспрерывно она что-то нюхает. Конечно, это естественно: для собаки обоняние — то же самое, что для нас зрение. Я гуляю — смотрю. Она гуляет — нюхает. А зрение у собак плохое и совершенно неприметливое. У меня на даче в Коктебеле щенок наш Бобка как-то раз в безветренный солнечный день, когда солнце, занимающее полнебосклона, обжигало землю каждым лучом своим, притащил в большой, но абсолютно неухоженный сад крыло дохлой птицы, как вы понимаете, далеко не привлекательное; вслед за тем с большим наслаждением грыз его и перетаскивал с места на место. Я сказал племяннице Алле, чтоб она понемногу отвлекла внимание Бобки, и тут же, шагах в одиннадцати от него, почти на его глазах, тотчас же закопал крыло в землю. Бобка воротился — крыла нет. Он ничего не заметил. Не заметил, как я РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 71 положил на лопату крыло, как закопал в землю, не обратил внимания на свеженасыпанную кучу земли. Крыло для него напрочь исчезло. Он бегал и понапрасну нюхал. Однако впоследствии, спустя полчаса, крыло вновь было в зубах Бобки: он таки вынюхал его сквозь землю и откопал. С этим щенком в Коктебеле был еще такой случай. У него ни с того ни с сего образовался гигантский нарыв на лапе, вследствие чего песик мог погибнуть. Алла, девчонка-гимназистка, попросила своего отца-доктора вскрыть нарыв. Она держала на коленях Бобку, положив руку ему на голову. Отец с бесстрастным лицом резал, а девочка, казалось, страдающая ничуть не меньше, чем щенок, по временам всхлипывала и сочувственно поглаживала песика по голове. Когда Бобке было чересчур больно и невтерпеж, он начинал потихоньку скулить, пытался выдернуть лапу и вопросительно взглядывал на Аллу. Девочка гладила его по голове и успокаивающе говорила: «Ну, Бобочка, потерпи еще чуть-чуть! Сейчас не будет больно!» И Бобка покорно терпел и уж не пытался вырвать лапу: настолько он доверял маленькой хозяйке и понимал, что все делается для его блага. И мало-помалу вытерпел всю операцию. 357 слов По В.В. Вересаеву 72. Удивительная легенда Эту легенду мне когда-то рассказал англичанин-путешественник. Однажды на сверкающую серебряным светом равнину морской поверхности опустился такой густой туман, что в двух шагах не видно было ничего; даже верхушки рощ, произрастающих на острове, отчетливо видимые прежде, куда-то исчезли точь-в-точь как по волшебству. Вследствие этого пароход, лишенный возможности продвигаться дальше, заночевал неподалеку от острова Самоа. Толпа веселых моряков съехала на песчаный берег. Вошли в лес, расположились поудобнее, насобирали веток и стали разводить костер. Ввиду того, что веток оказалось недостаточно, нарезали сучьев, срубили и свалили кокосовое дерево, чтобы сорвать орехи. Вдруг набежали стаи свинцово-черных туч, закрыв собой полнебосклона и словно проглотив раскаленное солнце. Вмиг стало темно, как будто внезапно на землю опустилась нежданная ночь. И почти тотчас же моряки услышали в темноте кругом тихие стоны и оханья. Стало нестерпимо жутко. Всю ночь моряки не спали и жались к костру. И в течение всей долгой ночи поодаль раздавался судорожный какой-то шорох, напоминавший приглушенный шепот, беспрестанные вздохи и стоны. А когда все-таки наступил рассвет, поистине ужасная картина представилась им: из ствола и из пня срубленной накануне пальмы, не останавливаясь ни на минуту, сочилась кровь, повсюду стояли темно-красные лужицы. Оборванные лианы корчились на земле точь-в-точь как РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 72 перерезанные наполовину змеи. Каждый сучок сочился алой кровью. Это был священный лес. В Самоа есть священные леса, деревья в них живые, у них есть души, а в волокнах бежит кровь. В таком лесу туземцы-старожилы не позволяют себе сорвать ни листочка. Веселые моряки, к счастью, не погибли. Они воротились на пароход и постарались поскорее покинуть заколдованное место. Однако всю остальную жизнь они никогда уже больше не улыбались. Мне по временам кажется, что вся наша жизнь — это такой же священный лес. Мы входим в него как ни в чем не бывало, чтобы развлечься, позабавиться. А кругом все живет, все чувствует глубоко и сильно. Мы ударим топором, ждем, что побежит бесцветный, напоминающий стеклянную струю, холодный сок, а начинает хлестать красная горячая кровь. Как все это сложно, глубоко, таинственно, а порой сверхъестественно и просто-напросто недоступно пониманию! Да, в жизнь нужно входить не веселым гулякою, как в приятную рощу, а с благоговейным трепетом, как в священный лес, полный жизни и тайн, которые необходимо сберечь для потомков. 352 слова По В.В. Вересаеву 73. Великий художник древности Когда я читаю Гомера, вокруг меня сначала потихоньку, как-то исподволь, а вслед за тем бурно и неукротимо начинает волноваться сверкающая сотнями тысяч солнц стихия жизни, я заново чувствую молодую бодрость в каждом мускуле, мне, кажется, все нипочем: все беды и ужасы, витающие неподалеку, вмиг отлетают прочь; передо мною в чудесной красоте встают «легко живущие» боги — символы окружающих нас сил. И я поневоле чувствую, что Гомер поет, оттого что не может не петь, потому что горит душа и пламенными языками рвется наружу. Лев Толстой писал о нем Фету: «Гомер поет и кричит во всю грудь, и никогда ему в голову не приходило, что кто-нибудь его будет слушать». Стоит лишь представить хоть на один-единственный миг неприступный, никем непобедимый Олимп и жизнь древнегреческих богов, героев и обычных людей, как тотчас же окунаешься с головой в ту полную непредсказуемых событий и опасностей атмосферу, что царила, наверное, в Древней Греции. Величественные статуи, светлые и просторные храмы, и посреди всей этой сумасшедшей роскоши – свободные красивые люди, исстари ценящие, как никто другой, красоту и искусство во всех проявлениях. Об эллинах (так назывались жители Древней Греции) можно писать бесконечно. Ведь именно они подарили миру величайшую цивилизацию, ведь именно оттуда, из тех далеких времен, пришло к нам понимание прекрасного; идеал гармонически развитой личности – также наследие древних греков. РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 73 Когда читаю «Энеиду» Вергилия, чувствую перед собою с огромным мастерством рассказанную сказку о приключениях выдуманных героев, о действиях богов, вкоторых, к сожалению, ни сам Вергилий не верит, ни мы с вами. Даже смешно и как-то неловко в душе: на что тратят люди время — на сказочки! А у Гомера просто забываешь, что рассказывает он сказки, – настолько важно в нем совсем не это, а то, чего нет ни у какого другого художника. Это, бесспорно, не притворство и не подделка; это, по-видимому, вершина творчества: описывать вымышленные приключения придуманных героев так, что читатель мало-помалу сам становится как будто непосредственным участником фантастических событий, сам сражается со сверхъестественными существами и общается с богами-олимпийцами. 319 слов По В.В. Вересаеву 74. Музыкант Невдалеке от буфета на маленькой эстраде играл оркестр. Это был ничем не примечательный ресторанный оркестр. Две скрипки, флейта, виолончель, контрабас и отчасти расстроенное фортепьяно. Посетители громко разговаривали за столиками, смеялись, шептались – никто музыки не слушал. А оркестр поочередно играл сладкие вальсы и задорные попурри, и от звуков его люди, не замечая этого, весело пьянели точь-в-точь как от вина. Я сидел в раздумье, невольно прислушиваясь. И вдруг слышу, что-то радостно поет в душе, как-то вмиг стало хорошо. Откуда это? Старик виолончелист играл соло с аккомпанементом фортепьяно, и невольно чувствовалась импровизация. Сквозь ветви пальмы неподалеку от ресторана по-вечернему тихо плескалось море, на темно-свинцовой поверхности которого отчетливо виднелась серебряная полоса лунной дорожки. Вечер был на редкость тихий, безветренный, где-то поодаль завел свою песню сверчок, и лишь искусственные звуки ресторана грубо врывались в умиротворенный мир природы. Пожалуй, только виолончелист не нарушал удивительной гармонии природы. Играл он, казалось, вполсилы, но именно от его музыки так светло и радостно становилось у меня на душе. Вслед за тем звуки полились из-под смычка как-то по-новому, не сдерживаясь, ни о чем не тревожась. Казалось, музыкант искал какие-то новые оттенки мелодии, которые вот-вот разольются ничем не сдерживаемой торжественной песней наподобие свободного птичьего полета. РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 74 В течение получаса я наслаждался музыкой, льющейся, казалось, напрямую из сердца виолончелиста. Мне странно стало: как же это в продолжение всего этого вечера его никто не слушает? За столиками смеялись, громко разговаривали, беспрестанно слышался то шорох, то приглушенный шепот, заканчивающийся взрывом смеха. Я по-прежнему вглядывался в музыканта. Для кого он играет? Когда он видит, что его никто не слушает,— как можно так играть? А он повернул голову к аккомпаниатору и что-то нетерпеливо ему сказал, очевидно, что тот не так ему аккомпанирует, как нужно. Неужели ему не все равно? Ведь никто все равно не слушает. Мало-помалу затихли последние аккорды: музыкант кончил играть и даже взгляда не бросил на незнакомую ему, ко всему безразличную публику. Даже краешком глаза не подсмотрел исподтишка, не слушал ли его кто- нибудь. Снял ноты с пюпитра, спокойно стал разговаривать с пианистом, и мне вдруг стало совершенно ясно, что музыкант играл для себя, что именно собственные чувства передавал он при помощи инструмента, что шум моря, потихоньку сбрасывающего свои волны на песчаный берег, тоже был для него своеобразным аккомпанементом. 363 слова По В.В. Вересаеву 75. О труде писателя У по-настоящему гениального художника никогда не найдешь никакого нравоучения, зачастую неприятного для читателя. «Нравоучение» у него безыскусственно вытекает из самого описания жизни, проявляется незаметно, исподволь. Ему не требуется писать: «Как это возмутительно!» Он так опи- шет, что читатель возмутится как будто сам, помимо автора. Трудное это и отчасти запутанное дело — писательство. Не кто иной, как писатель, должен не наблюдать жизнь, а жить в жизни, наблюдать ее не снаружи, а изнутри. Между тем обычная история жизни писателя выглядит так: удалась ему вещь, обратил на себя внимание — и бросает прежнюю работу, считая себя профессионалом, вследствие чего человек садится писать не тогда, когда ему что-то нужно сказать, а тогда, когда нужно платить за квартиру, сшить жене пальто. И впоследствии свежий росточек таланта понемногу желтеет и вслед за тем мало-помалу напрочь засыхает. И нет уж писателя. Начинающий писатель, если он уважает свой талант и дорожит им, не должен «жить» литературой. Чем угодно добывай средства к жизни, только не писательством. Придет время, и то же писательство во что бы то ни стало начнет кормить тебя произведениями, написанными раньше. Писатель, становясь профессионалом, сам насильно вырывает себя из жизни. Когда в загорающемся сиянье славы, посреди гула восторженных приветствий в литературу вступает молодой талант, мне всегда бывает за него страшно и больно. Как будто на большой высоте человек пошел по слабо РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 75 натянутому канату. Знает ли он, насколько опасен этот незнакомый ему путь, знает ли, что из многих десятков людей до конца дойдет далеко не каждый? Знает ли, что с каждым шагом понемногу должна расти его строгость к себе, что отнюдь не желательно прислушиваться к доносящимся снизу рукоплесканиям и аккомпанементу восторженных криков? Можно все это знать, и все-таки голова начинает сладко кружиться, потихоньку исчезает подобранность тела, ноги чересчур бойко и развязно ступают по канату — и летит человек вниз, зачастую разбиваясь насмерть. И люди лишь равнодушно поглядят и скажут: «Еще одна несбывшаяся надежда!» Я замечал на себе в начале литературной работы: каждый успех мало- помалу снижает требовательность к себе, с каждым успехом начинает писаться «легче». И своеобразным парадоксом является ситуация, когда в это время невероятно полезен жесткий щелчок — отказ редакции, суровая встреча критики, непринятие твоих произведений публикой. Просите, юные литераторы, судьбу, чтоб она была к вам построже и позлее. 360 слов По В.В. Вересаеву 76. Борьба с собой Помнится, когда-то я слышал рассказ о том, что молодой Гете исподволь приучил себя смотреть с крыши страсбургского собора вниз, чтобы мало- помалу отучить себя от головокружения при взгляде в бездну. Ввиду того, что он не выносил резких звуков, в продолжение полугода ходил к казарме во время вечерней зари и слушал беспрестанный грохот барабанов, от которого чуть не лопались барабанные перепонки. Испытывал невольный суеверный страх при ночном посещении кладбища — и нарочно проводил там часы, подобно военным, которые, чтоб приучиться «не склоняться перед пулями», без нужды подставляют себя под артиллерийский обстрел. По-видимому, все это достаточно легко исполнимо. Но вот как отучить себя от нестерпимых страданий самолюбия? Какие для этого существуют способы? Нет ничего смешнее и противнее переполненного самолюбием человека. Для меня поведение таких людей совершенно неприемлемо. Как же от этого избавиться? Удовлетворение самолюбия, как правило, приводит лишь к возрастающим требованиям. От поругания оно также только растет. Самолюбив и нетерпим всеми признанный мастер. Еще, может быть, самолюбивее и нетерпимее мастер непризнанный, никому не известный, но преисполненный неоправданного величия и вследствие этого собственным преклонением перед собою замещающий отсутствие преклонения других. Когда жизнь одергивает зарвавшегося молодого человека, очень часто это оказывается для него полезным, отчасти даже необходимым. Но как же РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 76 самому научиться одергивать себя? По мнению многих, самовоспитание – вещь невероятно сложная. Уметь видеть себя со стороны, когда ты пребываешь в плену иллюзий и поистине становишься смешон, – это, пожалуй, не под силу многим из нас. Человек, напрочь лишенный комплексов и предрассудков, зачастую бывает поистине жалок, хотя, конечно же, не осознает этого. Зато достоин уважения и даже преклонения тот талантливый человек, кто велик в своей скромности. 261 слово По В.В. Вересаеву 77. Законы природы В начале мая сидел я на дощатой террасе своей недавно отстроенной и свежевыкрашенной дачи, пил свежезаваренный чай и читал газету. Вдруг неподалеку от меня, в зарослях можжевельника, расположенных поблизости, раздался рассерженный птичий голосок; раздался очень близко, под самым ухом, вследствие чего я невольно обернулся. На ветке растущего невдалеке клена сидела крошечная серенькая птичка. Острый клюв, горлышко под клювом белоснежное, а щеки под глазами черные. Мухоловка. Мне было совершенно непонятно, отчего так возмущалась птичка. Может быть, кто-то ее обидел? И тогда я невольно задумался о том, что даже такие миниатюрные существа, не говоря уже о насекомых, наверное, способны пусть по-своему, но все же мыслить. В связи с этим мне вспомнился еще один случай. В своей гостиной, где я любил проводить время за стареньким расстроенным фортепиано и любоваться на портреты в позолоченных рамках, я впервые выпустил из клетки щегла. На улице был ясный безветренный день, и солнышко каждым лучом своим освещало близлежащую рощу. Птица тотчас же устремилась к окну, по-видимому, привлеченная роскошным пейзажем, и, с размаху ударившись о невидимую стеклянную поверхность, заскользила вниз. Сидит на подоконнике и ошалело хлопает глазами. Вслед за тем щегол взвился, снова ударился о стекло. Как он ни напрягай крохотный кусочек своего мозга, вряд ли он сможет понять, что это за невидимая для него преграда стала на пути? Единственным приемлемым для него объяснением было бы чудо. Вот так и мы зачастую ведем себя, когда сталкиваемся с чем-то для нас непонятным. А появись существо с новым мозгом, в десятки тысяч раз больше воспринимающим, чем человек, способным вмиг улавливать соотношения, которых мы даже представить себе не можем,— и мы, с нашими построениями космических систем, будем этому существу казаться такими же смешными, как нам — щегол, ошалело сидящий перед оконным стеклом. А сравнительно со шмелем, например, и щегол способен к гениальнейшим выводам. Раза два-три ударившись о стекло, он уже вовсю РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 77 летает по комнате, не соблазняясь простором, который он видит за стеклом: он знает, что между ним и зеленеющей вдали равниной — невидимая, но непреодолимая преграда. А вот шмель ничего этого не понимает. И он, не переставая ни на минуту, будет биться о стекло день, другой, третий, пока не изнеможет от голода и усталости. Вывод напрашивается простой: все в природе подчинено никому не ведомым законам, и сложно сказать, сможет ли человеческий мозг хоть когда- нибудь до конца постичь ее секреты, сможет ли объяснить то, что сейчас нам представляется сверхъестественным. 386 слов По В.В. Вересаеву 78. По пути в Египет Однажды пришлось мне путешествовать по морю на громадном белоснежном пароходе. Путь наш лежал на юг, к Египту. Погода была на редкость удачной: в сухом безветренном воздухе напропалую резвились чайки, море ласкало глаз огромной зеленовато-бирюзовой равниной, гладкую тишь которой лишь изредка нарушали словно вперевалку перекатывающиеся волны. Вдали отчетливо виднелись красавцы дельфины, по временам взлетавшие из глубины на поверхность, чтобы поиграть да порезвиться. Казалось, что раскаленное добела солнце – единственный хозяин здесь, и его неотъемлемые права никем не могут быть нарушены. Время приближалось к полудню, наступала нестерпимая жара, и даже море, ласкающее взгляд миллиардами бриллиантовых отблесков, не притягивало больше к себе. Солнце, занявшее уже полнебосклона, принуждало спуститься вниз и расположиться в каютах, снабженных вентиляторами. В тот момент мне подумалось, что если бы мы плыли по морю на корабле с великолепными непромокаемыми парусами лет сто назад, то мы, вероятно, долго простояли бы посреди моря: ведь парусник летит по морю точь-в-точь как птица лишь в ветреную погоду. Прибыв в Египет, мы расположились в комфортабельной гостинице, а вслед за тем направились в зоологический сад Каира. Перед нами величественно проплывают огромные гостеприимные эвкалипты с матово- серебряными стволами, стремительно возносящиеся в высь небесную. Затем нас радушно встречают высокие стройные пальмы – непременный атрибут здешних мест. В искусственной речонке, окруженной зарослями тростника и папируса, устрашающе плавают гигантские крокодилы, по временам исподтишка поглядывая на посетителей, и черепахи, которых издали можно принять за миниатюрные летающие тарелки. Огромные пятнистые жирафы бродят в огороженном дощатым забором дворе, наперерыв перегибают длинные шеи через забор и пощипывают травку за забором. В воздухе РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 78 беспрерывно слышится резкий крик попугаев, поражающих наш неискушенный взор бешеным буйством красок своего оперения; по временам откуда-то издали слышится рев львов и тигров. Высоко в ярко-синем небе на распластанных крыльях чертят геометрически правильной формы круги и верещат вольные ястребы. 288 слов По В.В. Вересаеву 79. Хамелеон В одном из павильонов зоологического сада я впервые увидел хамелеона. Ввиду того, что прежде мне его никогда не приходилось видеть, это животное было для меня небезынтересным. В стеклянном ящике, сплошь устланном изнутри каким-то неизвестным мне растением, неподвижно сидел на голом сучке безобразный уродец с громадной головой, крепко обвив хвостом сучок. Кожа его была серовато-желтого цвета — того цвета, который здесь имеют все жители песчаной пустыни: и грозный лев, и «корабль пустыни» – верблюд, и увертливая ящерица, и змея, и дальнозоркий ястреб. Хамелеон сидел совершенно неподвижно, причем настолько неподвижно, что можно бы было подумать, что это — чучело, аккуратно сделанное никому не известным мастером, если бы не глаза. Эти необычные, непохожие на другие глаза все время непрерывно двигались. Они представляли собой два выпуклых шара, и на их верхушках наподобие черных булавочных головок располагались маленькие зрачки. Глаза двигались вяло, мало-помалу оглядывая все вокруг, и совершенно необычно было то, что двигались они вразнобой, как будто каждый глаз жил самостоятельной жизнью: один глаз поднимается вверх, а другой в это время опускается вниз, один глаз неподвижен, а другой ворочается и, беспрерывно вращаясь, внимательно все оглядывает. Меня поразили также лапы этого необычного существа: чересчур тощие, совершенно без мускулов; кончались они двумя неуклюжими пластинками, отдаленно напоминающими клещи; клещами этими он и держался за сук. Каждое движение, по-видимому, стоило хамелеону неподъемного труда. Поначалу было абсолютно непонятно: чем может питаться этот едва-едва двигающийся, расслабленный зверек, как он может поймать хоть какую- нибудь добычу? Кроме того, меня чрезвычайно занимал еще один вопрос: ведь если хамелеон умеет менять свою окраску, то в каких случаях это происходит? 252 слова По В.В. Вересаеву РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 79 80. В зоологическом саду Я заново осмотрел зоологический сад, гуляя по нему в течение всего обеда. Часа через полтора снова подошел к павильону, где располагался хамелеон. Он сидел в той же неподвижной позе в продолжение вот уже двух с половиной часов, что и прежде, абсолютно безучастный ко всему. Служитель- араб, должно быть, заметил, что я уже повторно подхожу к клетке, что всерьез заинтересовался ее обитателем. Блеснув улыбкой, юный смотритель поймал на стекле окна двух мух и пустил их в стеклянный ящик к хамелеону. Вслед за тем мне представилось очень интересное зрелище. Когда в ящике наперебой заметались мухи, хамелеон не шевельнулся,— напротив, стал как будто еще неподвижнее. И лишь шары глаз заворочались вдвое быстрее, беспрестанно следя за каждым изгибом полета мухи. Когда мухи подлетали поближе, во рту хамелеона как будто что-то набухало, но затем он снова становился неподвижным точь-в-точь как изваяние. Вдруг произошло что-то такое быстрое, что я ничего почти не успел рассмотреть. В воздухе молниеносно мелькнуло что-то тонкое и длинное, и одна из мух исчезла. Хамелеон сидел все так же неподвижно, как и прежде, а по его горлу под кожей медленно двигался к желудку крохотный комочек. Хамелеон за десять-одиннадцать сантиметров стрельнул в муху длинным и клейким языком, попал прямо в нее и вмиг спрятал язык обратно. Все было сделано настолько быстро, что другая муха даже не испугалась, не заметалась, а спокойно продолжала летать по ящику. И вновь молнией мелькнул в воздухе длинный язык, и опять без промаху попал в муху, и она тоже продвигалась уже в глотке хамелеона. А он сидел, по-прежнему вялый, ленивый, абсолютно неподвижный, мало-помалу ворочая выпуклыми глазами. Парадоксально, но как будто это совсем не он был способен на такие ловкие, быстрые, незаметные на первый взгляд движения. Мне стало отчетливо ясно, что сила этого неуклюжего и вялого зверька заключается именно в его неподвижности, в его умении быть таким незаметным, по временам сливающимся с сучочком, что летающие насекомые даже не подозревают опасной близости врага. У хамелеона есть еще одна удивительная способность — менять цвет своей кожи. Когда он сидит среди зелени, он зеленого цвета, когда на камне или сухом суке — желтовато- РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 80 серого. И вот так-то сидит он, незаметный даже вблизи, и без промаху бьет в добычу своим быстрым и метким языком. 359 слов По В.В. Вересаеву 81. В Крыму Я был с экскурсией в Крыму. Как-то раз я ушел втихомолку подальше от всех, над морем посреди скал нашел себе местечко, устроился поудобнее и задумался. Надо мной гигантским шаром висело раскаленное солнце, каждым лучом своим касаясь безбрежной равнины моря. Сотнями тысяч серебряных отблесков море слепило мне глаза, и лишь темно-серые скалы слегка приглушали этот безудержный сверкающий мир. Раскинув руки, я улегся под тенистым деревом, растущим неподалеку, и с удовольствием предался полному покою. Небо надо мной было ярко-синее, а справа оно потихоньку приобретало бледно-голубой оттенок: там стали появляться по-летнему полувоздушные кружевные облачка. Безветренный день, казалось, сплошь заполнил собой пространство, и лишь беспрестанно слышался равномерный гул моря, которое непрерывно заполняло песчаный берег беловато-розоватой пеной прибоя. И постепенно я перестал чувствовать себя как что-то отдельное, причем странно было подумать, что я сюда откуда-то сейчас пришел. Казалось, я давно уже, с незапамятных времен, лежу здесь совсем как эти серые камни, размышляя, прислушиваясь к равномерному, ни на минуту не прекращающемуся гулу моря. Где море, где камни, где я? Мне казалось, я даже не могу шевельнуться по своей воле, и если меня невзначай подхватят волны или ветер, то я тотчас же сладко закачаюсь и поплыву куда-то вдаль. И вдруг из-за скалы вылетела чайка. Белоснежные крылья с серенькими пестринками делали ее похожей на миниатюрный самолетик. Птица как-то враз нарушила установившуюся было гармонию моего внутреннего мироощущения и природы. Что-то странное случилось, и мне трудно передать это ощущение. Теперь это? Миллионы лет назад? Но я вдруг почувствовал, что чайка эта вот сейчас только за скалою родилась из всего мертвого, что было кругом, — из влаги моря, из прибрежного ила, из нестерпимого солнечного блеска. Родилась живая, свободная, сбросила с себя косность — и полетела, как хочет, куда хочет, вкось, вверх, вниз, наперерез ветру и волнам. Как будто миллионы лет эволюции мало-помалу слились в один миг. Я вскочил, взмахнул руками, почувствовал тоже, что и я не камень, не волна, что я свободен точь-в-точь как эта чайка, — свободен, ничем не связан, с живым, своим, ни на что не похожим полетом! РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 81 Удивительное было состояние, как будто бы только что я совсем по- особенному родился на свет. 342 слова По В.В. Вересаеву 82. «Одни только люди, а кругом них молчание» Предрассветный туман, неприглядные слякоть, сырость, исподволь въедающиеся в сознание. Из угрюмого, враждебного неба, сплошь затянутого темно-серым пологом туч, в продолжение целого дня как из ведра льет дождь, перемешанный с мокрым снегом. Ветер воет в темноте точь-в-точь как заблудившаяся собака. Летом, бывает, светит и солнце,— тогда нестерпимо жаркая духота висит над землею, пахнет известняком, пылью, и прелестные ароматы природы перекрываются летней вонью города... Вот мир, в котором живут герои Достоевского. Описывает он этот мир удивительно. «Любите вы уличное пение? — спрашивает Раскольников.— Я люблю, как поют под шарманку в холодный, темный и сырой осенний вечер, непременно в сырой, когда у всех прохожих бледно-зеленые и больные лица; или, еще лучше, когда снег мокрый падает в безветренную погоду, знаете? А сквозь него фонари блистают...». И так везде у Достоевского. Живою тяжестью давят читателя его туманы, сумраки и моросящие дожди. Мрачная, отъединенная тоска сплошь заполняет душу. И вместе с Достоевским начинаешь любить эту тоску какою- то особенной, никем не объяснимой любовью. В душе художника словно навечно расположилась беспросветная осень. Он как будто только с большим напряжением в состоянии представить себе, что есть на свете радостный блеск солнца, способного одним лишь лучом согреть сердце, умиротворяющее ярко-синее небо, серебряный лунный свет, манящий куда-то вдаль. Он мучительно знает, что все это существует, но все это безнадежно отдалено от него. Воспоминания тусклы и на редкость безжизненны, как будто он смотрит на них сквозь стеклянный осколок. Только изредка вдруг ярко мелькнет в памяти обрывок образа— и сердце сожмется в тоске по далекому и недостижимому. Навсегда врезается в память картина холодного отчаяния одинокой человеческой души среди холодного равнодушия ветреной осенней ночи. Прямо удивительно, как неузнаваемо тускнеет Достоевский-волшебник, когда ему приходится описывать природу не угнетенную, оглушенную бешеными осенними ветрами, а по-весеннему радостную и прекрасную. Лексикон Достоевского поразительно богат. Однако при описании РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 82 радующейся природы он как будто мало-помалу теряет собственные слова. Глядя на радость и ликование природы, самые разнообразные герои Достоевского испытывают странное, самим им непонятное чувство какой-то отъединенности. Но лишь вступит Достоевский в область мрака, туманов и дождей, — и чуждый пришелец молниеносно превращается в самодержавного правителя. Каждое слово его звучит здесь властно и отчетливо; здесь ему не нужны ни «пейзажи» и «панорамы», ни цитаты. 358 слов По В.В. Вересаеву 83. Единство Перед нашим взором предстает солнце, яркое, обжигающее, раскаленное, занявшее своим гигантским золоченым шаром полнебосклона, величественно расположившееся над прекрасной землей, согревая нас каждым лучом своим, струящимся из поднебесья. Куда ни взглянешь, повсюду неожиданная, таинственно-значительная жизнь, всюду блеск, счастье, бодрость и вечная, на на минуту не тускнеющая красота. Как будто из мрачного подземелья вдруг вышел на беспредельную изумрудно-зеленую равнину, грудь дышит на редкость глубоко и свободно, и ты вовсю предаешься бешеному буйству по- весеннему разгулявшихся чувств. Поневоле вспоминается далекое, отчасти уже изжитое детство: тогда вот мир воспринимался в таком чудесном свете и кристальной чистоте, тогда исподволь ощущалась эта таинственная зна- чительность всего, что вдали и неподалеку. Посреди прекрасного мира — человек. Из души его никому не видимыми нитями тянутся живые корни в окружающую жизнь, потихоньку раскидыва- ются в ней и тесно сплетаются в ощущенье непрерывного, целостного единства. «И все я был один,— рассказывает Николенька в «Юности»,— и все казалось, что таинственно-величавая природа, понемногу притягивающая к себе светло-серебряный круг месяца, стоящий в поднебесье и как будто наполняющий собою все необъятное пространство, и я, ничтожный червячок,— мы были одно и то же». Князю Мышкину Достоевского мучительно чужд и совершенно недоступен беспредельный праздник природы. Незваным гостем тоскливо стоит он, исподтишка поглядывая и не в силах отозваться душою на ликование жизни. Для Толстого же этот праздник поистине свой, родной. Он рвется в самую его гущу точь-в-точь как ласточка, стремящаяся в высь небесную. «Ялюблю природу,— пишет Толстой,— когда она со всех сторон окружает меня и потом развивается бесконечно вдаль. Я люблю, когда со всех сторон окружает меня жаркий воздух, и этот же воздух, клубясь, тотчас же уходит в даль безоблачную, когда вы не одни ликуете и радуетесь природе, РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 83 когда около вас жужжат и вьются миллиарды насекомых, повсюду заливаются птицы». Вокруг человека — беспредельное море жизни: животные, незаметные на первый взгляд насекомые, растения. У них нет рассудка, они не умеют говорить, однако в них есть самое важное, что и в человеке важнее рассудка и порой ненужных слов. 316 слов По В.В. Вересаеву 84. В гармонии с природой Мне вспоминается рассказ одной моей знакомой, которая до семнадцати лет безвыездно жила в городе, вследствие чего животных, как и все горожане, видела чересчур мало и знала еще меньше. Когда она впервые стала читать Толстого и поняла, как можно чувствовать и понимать животных, ее охватил непередаваемый, странный, почти непонятный ей, просто-таки сверхъестественный ужас. Это жуткое чувство она пытается сравнить с ощущением человека, который бы увидел, что все неодушевленные предметы вокруг него враз зашевелились, перешептываясь вполголоса, и зажили неожиданною, никому не понятной жизнью. Однако не только в животных есть для Толстого эта тайная, но необъяснимо близкая человеку жизнь. Существует она и в растениях. Интересен такой случай: Толстой стал вырубать в еще не ухоженном саду молодую древесную поросль, шедшую от корней гигантского тополя, наполняющего окрестность шорохом своих серебряных листьев. Великий писатель вспоминает: «Мне иногда жалко становилось смотреть, как разрубали под землей сочные коренья, как потом вчетвером мы тянули и не могли вырвать надрубленный тополек. Он из всех сил держался и не хотел умирать. Я подумал: «Видно, нужно им жить, если они так крепко держатся за жизнь». Действительно, никто иной так глубоко не чувствовал природу, не сопереживал ей так, как Лев Николаевич. Вспомним, как описывает он собственные наблюдения. Как-то раз, отдыхая под роскошной темно-зеленой кроной старого дуба, писатель наблюдал за снующими беспрерывно взад и вперед тружениками-муравьями. Надо было видеть, как они, презирая опасность, преодолевали-таки препятствия, которые представляли собой оголенные корни старика дуба. Вслед за тем человеческое внимание было привлечено бабочкой с перламутровыми лимонно-желтыми крылышками, которая в течение полутора минут кружилась и порхала, а потом, увидев белый цветочек дикорастущего клевера, расположилась на его поверхности. Трудно сказать, по-летнему приветливое солнышко ли ее пригрело ласковым своим лучом, или она пила сок из цветка, только отчетливо видно было, что она вовсю наслаждается жизнью. Бабочка изредка взмахивала крылышками и РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 84 прислонялась к цветку, по временам качаясь на нем точь-в-точь как на качелях, а затем мало-помалу замерла на нем. Наблюдая за безыскусственными проявлениями маленьких чудес природы, человек, безусловно, становится чище душой и добрее сердцем. Как хорошо было бы, если бы все мы научились жить в гармонии с природой! 341 слово По В.В. Вересаеву 85. Способ познания К важнейшим вопросам жизни Достоевский издавна подходит с меркою разума и логики. Какое может быть для человека разумное основание любить людей, быть нравственным и благородным? Какая логика может заставить его жить и ценить неприглядную на первый взгляд жизнь, если впоследствии его ждет неизбежная смерть? Какой вообще может быть смысл в этой жизни, казалось бы, почти неприемлемой, полной ужасов и скорбей? Ни на один из вопросов разум, к сожалению, не может дать обоснованного ответа. Не кто иной, как Достоевский, знает, что разуму и не дано собственными силами разрешать подобные вопросы; разум может лишь передать сознанию ответы другого голоса, звучащего приглушенным шепотом из глубины души. Однако другой этот голос, отнюдь не немой, в Достоевском все-таки молчит. Равняясь на него, молчит и разум. Ответов нет, вследствие чего жизнь представляется безысходной, пустой, ужасающе бессмысленной, напрочь лишенной всякой внутренней ценности; может быть, только санкция со стороны способна придать ей ценность. Толстой же, как никто другой, относится к разуму с глубочайшим недоверием. Сложная жизнь не укладывается для него в искусственно ограниченные рамки слов, мыслей и убеждений. Твердость и определенность убеждений вернее всего свидетельствуют о чересчур явной оторванности от жизни, что доказывают следующие слова писателя: «В области политики, философии, богословия Каренин сомневался или отыскивал; но в вопросах искусства и поэзии, в особенности музыки, понимания которой он был совершенно лишен, у него были самые определенные, твердые мнения». Тем более ненадежен разум, когда он с ходу берется решать основные вопросы жизни. Все, чем жива жизнь, для Толстого лежит на каком-то совсем другом уровне, а не на том, где люди оперируют словами и четко оформленными мыслями. Человек поистине жалок и даже отчасти беспомощен, когда подходит к жизни с одним только умом, с устоявшимся исстари кодексом его понятий, суждений и умозаключений. Точь-в-точь так был бы беспомощен скрипач, который вышел бы играть хотя бы и с самым прекрасным смычком, но без скрипки. РЕ ПО ЗИ ТО РИ Й БГ ПУ 85 Сущность жизни познается каким-то особенным, никому не ведомым путем, отнюдь не разумным; разум же есть способность к этому познанию, и ум, как смычок, мало-помалу извлечет из него полные, могущественные, ничем не сдерживаемые мелодии, наполненные самыми различными оттенками, разливающимися вширь, вглубь и ввысь наподобие свободного птичьего полета. 348 слов По В.В. Вересаеву 86. Сила жизни Мне совершенно ясно, что не к деятелям «добра» лежит душа художника. С отсутствием «добра» Толстой еще может примириться. Но чего он абсолютно не выносит, что издавна вызывает в нем непреодолимую тоску, ничем не объяснимое отвращение, отчасти даже ужас, это — отсутствие все той же силы жизни |