Курганы. Скифы и сарматы

• Название: Скифы и сарматы
• Дата: 25.04.2022
• Размер: 0.58 Mb.
• Имя файла: Курганы.doc
• Тип: Документы; #496243
• страница: 3 из 5

ГЛАВА VIII

Ранний железный век в азиатской части СССР

1. Тагарская культура

Большинство курганов, расположенных в верховьях Енисея, относится к тагарской культуре. Культура получила название по, названию острова на Енисее, около Минусинска.

Курганы являются основными памятниками тагарской культуры. Они хорошо заметны на поверхности благодаря тому, что обставлены вокруг каменными плитами. Кроме курганов известно несколько тагарских поселений и писаницы, оставленные на ска­лах людьми тагарской культуры. Самая ценная среди них—писаница на горе Бояры в Минусинской котловине, где изображен поселок тагарцев.

Тагарская культура развивалась с начала VII до II в. до н. э. На протяжении этого времени изменялся обряд погребения: кур­ганы становятся больше по размерам, под их насыпями в период расцвета культуры содержатся обширные квадратные погребаль­ные камеры, стенки которых выложены камнем или деревянным срубом. Такие камеры являлись родовыми усыпальницами, внутри которых было погребено до нескольких десятков умерших. С по­гребенными положена масса бронзовых вещей: ножи с отверстием на ручке, бронзовые проколки, чеканы, кинжалы, похожие на скифские; украшения, среди которых выделяются бронзовые зер­кала и фигурки летящих оленей. К концу существования куль­туры характерными становятся огромные, одиноко стоящие кур­ганы, под насыпью которых обычно находится одна обширная погребальная камера со следами сожжения погребенных. Много предметов из бронзы, но с погребенными в конце тагарской куль­туры в могилы клали только миниатюрные вещи, сделанные спе­циально для того, чтобы положить их в могилу. Появляются гли­няные сосуды новых форм — с поддоном и кувшины с ручками.

Основой хозяйства было земледелие и скотоводство. О разви­тии земледелия свидетельствуют бронзовые массивные серпы со слабо скошенным лезвием и отверстием для привязывания ремня. Другим земледельческим орудием являются многочисленные брон­зовые мотыги. Кроме того в одной из могил Тисульского могиль­ника были обнаружены зерна проса и ячменя. Земледелие в тагарскую культуру было мотыжным. Обрабатывались, очевидно, только мягкие и влажные земли вдоль речных долин. Интересно, что большинство тагарских серпов найдено именно в таких наиболее пригодных для мотыжного земледелия районах. В этой связи важным является вопрос об оросительных каналах. В засушливых районах Хакаоско-Минусинской котловины известны каналы. Мно­гие из них относятся к тагарской культуре. Около этих каналов были обнаружены заброшенные древние пашни. К сожалению, нет уверенности в том, что эти пашни тагарские, видимо, они отно­сятся к гораздо более позднему времени.

Наряду с земледелием в хозяйстве тагарского населения большую роль играло скотоводство. Примеров, доказывающих существование развитого скотоводства, достаточно много. Почти в каждой тагарской могиле находятся кости домашних животных: коровы, овцы, лошади. Разводили низкорослых рабочих лошадей, а также лошадей для верховой езды. Об этом свидетельствуют принадлежности конской сбруи, подпружные пряжки, бляшки, уздечки, бронзовые двухсоставные удила. Известны и рисунки лошадей на тагарских писаницах, где они изображены взнуздан­ными и оседланными. Некоторые из этих лошадей имеют на крупе изображение солнца. Они грациозны, изящны. Очевидно, так изображали породистых скакунов.

Однако роль лошади в быту населения все же не была такой значительной, как у кочевых племен Алтая и Тувы. Тагарцы жили оседло. На тагарском поселении Объюл были обнаружены остатки небольших землянок глубиной до одного метра. Сверху над котло­ваном жилища возвышались наземные стены. Остатки наземного четырехугольного жилища открыты на берегу Кии. Оседлость тагарского населения засвидетельствована и писаницами на хребте Бояры. Изображенный на скале поселок состоит из бревенчатых рубленых прямоугольных домов с четырехскатными крышами. Каждый дом имел низкую квадратную дверь; окна заменяло от­верстие в крыше, предназначавшееся также для выхода дыма. В доме имелся круглый очаг. Возле домов всюду расставлены сосуды, в которых без труда можно узнать известные “скифские котлы”, широко распространенные и в тагарской культуре, у саков Средней Азии, и у скифов Причерноморья. Здесь же изображены женщины в широких, довольно коротких одеждах, которые держат в руках какие-то сосуды. Рядом с поселком изображен мужчина, который гонит домой стадо.

Шаг вперед был сделан тагарскими племенами в области брон­зовой металлургии. Об этом можно судить прежде всего по громадному количеству дошедших до нас бронзовых вещей. Боль­шая часть древних медных рудников, найденных в горах Южной Сибири, принадлежала, вероятно, тагарским племенам. Тагарские металлурги значительно улучшили состав бронзы: знаменитая тагарская золотистая бронза лучше карасукской, большинство изделий почти не разрушилось от времени.

Частыми тагарскими находками являются бронзовые ножи. Наиболее распространенными были прямые ножи, у которых ручка не отделяется от лезвия и имеет одно или несколько отвер­стий. В быту широко употреблялись массивные бронзовые кельты и тёсла, назначение которых было различно, в зависимости от спо­соба крепления к ручке. Они могли использоваться как топоры, мотыги, заступы.

В тагарских могилах обнаружено большое количество бронзо­вого оружия. Наиболее распространенным оружием были кин­жалы и чеканы. Тагарские бронзовые кинжалы просты: клинки имеют вытянутую форму, со сплошной ручкой, прямым или бабочковидным перекрестием и навершием в форме валика, а часто с изображениями голов фантастических хищных птиц с ушами. Интересным оружием был чекан. Это ударное приспособление с острым бойком, обухом и втулкой. Он крепился на деревянную ручку, с противоположного конца которой надевался вток, своего рода наконечник.

Из бронзы тагарцы делали и большинство украшений: брон­зовые выпуклые бляшки украшали спереди головной убор. На груди тагарцы носили диск, изображающий солнце (так называе­мое зеркало), диадемы в виде тонких изогнутых полосок бронзы, которые тоже нашивались на головной убор, и другие пред­меты.

Вопрос об употреблении железа в тагарской культуре спорен. В Минусинской котловине имеется ряд случайных находок кинжа­лов и чеканов, сделанных из железа. Судя по форме и технике изготовления, они скорее всего не местного производства. Если железоделательное производство и было известно тагарцам, то железо не получило сколько-нибудь широкого распространения вплоть до II в. до н. э. Причиной этого являлось прежде всего то, что Минусинская котловина была необычайно богата медью, таким образом самой природой были созданы прекрасные условия для длительного и перспективного развития бронзолитейного произ­водства. Поэтому изготовление предметов обихода и оружия из бронзы достигло здесь такого совершенства, какого не достигало 'нигде в нашей стране.

Наряду с обработкой металлов, которой занимались специали­сты-литейщики, существовали и другие домашние производства: гончарное, костерезное дело, выделка кож, прядение и ткачество.

Самая распространенная форма сосудов—баночный сосуд с плоским дном. Но встречаются и другие формы глиняной по­суды: открытые кубки на поддонах, низкие мисочки, округлые сосуды с низкой шейкой.

В тагарских могилах часто находят кусочки кожи и ткани Это в основном остатки одежды погребенных. Тагарцы умели выделы­вать великолепные тонкие кожи, из которых шили ремешки, не­большие чехлы и одежду. Толстые кожи шли на изготовление рем­ней, упряжи, крупных чехлов и обуви. В могилах встречаются и крашеные куски кожи. Все тагарские ткани — шерстяные. По качеству они так же различны, как и кожи, и изготавливались двумя способами: это ткани простого переплетения, сотканные на примитивном ткацком станке, и вязаные полотна. Исследование погребальных сооружений показало, что люди умели обрабатывать дерево, из которого они строили Дома, выкладывали изнутри могилы, делали посуду. Тагарцам были знакомы почти все основ­ные приемы деревянного строительства.

Таким образом, хозяйство населения тагарской культуры было высокоразвитым. Какими же были общественные отношения людей, оставивших нам памятники этой высокой культуры? Обряд погребения сви­детельствует о том, что на протяжении всего существования этой культуры нет признаков имущественного и обществен­ного неравенства. Только в конце куль­туры, с появлением больших курганов, каким является Большой Салбыкский курган, можно говорить о начале возник­новения имущественного неравенства.

В материалах тагарской культуры часто встречаются изображения зверей. Обычно это олени, горные бараны, трак­тованные в одной и той же художествен­ной манере, присущей тагарскому искус­ству.

Фигурки отличаются простотой и мо­нументальностью. Часто целые фигурки или отдельные детали, например, голова, клюв, лапы украшают навершия кинжа­лов, ножей, шильев, боевых топоров. В этих изображениях мы видим символы культа предков в виде фигур тотемических животных и символы культа солн­ца в виде дисков и оленя — солнца с золотыми рогами. Такое предпочтение изображению зверей объясняется еще итем, что звери, вернее образы зверей, лежали в основе сложных мифов о про­исхождении людей, о вселенной, о все­сильных колдунах, которые могут превращаться то в зверя, то в человека.

Сложным остается происхождение тагарской культуры. Ясно одно, что тагарская культура впитала в себя достижения людей андроновской и карасукской культур. Заметно и проникновение нового населения, очевидно с территории Переднего Востока.
2. Курганы Горного Алтая

В долинах Горного Алтая расположены курганы, сооруженные в середине I тысячелетия до н. э. Они известны в урочище Пазырык где было раскопано пять курганов, в долине Башадар и в долине реки Туэкты. Курганы Горного Алтая представляют собой большие каменные насыпи. Под ними, в глубоких ямах сооружались двойные рубленые бревенчатые камеры: обширная камера, по размерам не уступающая жилому помещению, а вну­три ее другая камера—меньших размеров. Между ними было воздушное пространство. Под курганами образовались участки вечной мерзлоты, так как затекавшая внутрь влага замерзала, а камни за лето прогревались настолько, что образовавшийся под их покровом лед не мог растаять. Вечная мерзлота сохранила то, что в других условиях исчезло бы бесследно. В камерах пазырыкских курганов уцелели все деревянные конструкции, драгоцен­ные камни, изделия из шерсти, меха, кожи, войлока и многое другое, включая бальзамированные трупы людей, погребенных в курганах. Все это позволяет представить жизнь строителей пазырыкских курганов. Это были скотоводы Алтая, достигшие высо­кого уровня в своем социально-экономическом развитии, подняв­шиеся до той ступени, которая была далека от эпохи первобыт­ного равенства. В их могилах, несмотря на то, что там побывали грабители, найдены остатки былых сокровищ, в том числе различные предметы роскоши, доставленные из далеких стран. Таковы, например, иранские ткани ахеменидского времени с изображениями жриц в высоких тиарах, изделия из шкуры леопарда, семена кориандра и раковины каури, привезенные с берегов Индий­ского океана. Даже кони, трупы которых были положены побли­зости от владельца, и те свидетельствуют о богатстве и знатности погребенного. Это превосходные скакуны золотисто-рыжей масти. Очевидно, их держали не на подножном корму, а в условиях стой­лового режима, кормили отборным зерном.

Монументальные размеры могил, их великолепие и пышность свидетельствуют о той важной роли, которую играли похоронен­ные в курганах среди своих сородичей. Расположение курганов цепочкой указывает на то, что погребенные находились в родственной связи. Одна могила прибавлялась к другой по мере того, как умирали члены этого рода.

Невероятно, чтобы такая пышность могла окружать при жизни и после смерти обыкновенную главу какого-либо рода. Это были, очевидно, захоронения лиц, возглавлявших крупные племенные объединения, область влияния которых, должно быть, далеко вы­ходила за пределы Пазырыкской долины.

Интересно погребение вождя во втором пазырыкском кургане. К трупу была привязана длинная борода, густо окрашенная чер­ной краской. Тело его оказалось покрытым роскошной татуиров­кой, произведенной при жизни способом накалывания. На груди изображена фантастическая фигура зверя или львиного грифона с птичьей головкой на конце хвоста. На правой руке уцелела серия рисунков: кулана, фантастического крылатого зверя, гор­ного козла, оленя с птичьим клювом на конце морды, клыкастого хищника и, наконец, оленя с подстриженной зубцами гривой. Та­туировка покрывала и ноги человека.

О глубокой связи со скифами Средней Азии и Южной России свидетельствуют и памятники искусства, извлеченные из пазырыкских курганов. Центральное место принадлежит изображениям животных (лось, косуля, лев, тигр, кабан) и птиц (лебедь, гусь и особенно хищных птиц). Здесь сложился своеобразный звериный стиль, в котором важное место принадлежит изображению нере­альных, мифических существ, причудливо совмещающих в себе признаки различных животных. Один из наиболее часто повто­ряющихся фантастических образов—орлиный грифон, т. е. суще­ство с телом льва или тигра, с крыльями птицы и ушастой голо­вой. Особо выделяется расцвеченный яркими красками сфинкс в виде существа, имеющего человеческий бюст и львиный зад. Лицо у него красно-коричневое, с мясистым горбатым носом и закрученными вверх черными усами. На голове у этого чудовища пышный олений рог, на спине возвышается эффектно оформлен­ное крыло из длинных разноцветных перьев. Как реальные живот­ные, так и фантастические звери часто представлены в сценах яростной борьбы. Таковы композиции, изображающие козлов, де­рущихся друг с другом, льва, терзающего горного козла, и др.

Специфические признаки стиля сближают алтайские изобра­жения с искусством Древнего Востока, в первую очередь Ирана ахеменидского времени. Несмотря на это, искусство древних пле­мен Алтая, образцы которого уцелели в ледяных камерах пазырыкских курганов, глубоко самобытно, оно связано с высокой культурой местного населения.

В пятом пазырыкском кургане были найдены два предмета, затмившие все остальные. Это были два ковра. Первый из них, изготовленный из войлока, поражает одними только размерами: его длина—6,5 м, ширина—4,5 м. По всему полю ковра распо­ложены двумя горизонтальными рядами повторяющиеся изобра­жения всадника и сидящей женщины. Женщина, увенчанная высо­ким головным убором и одетая в длинную одежду, сидит в кресле и держит в руке цветущую ветвь. Это, несомненно, женское боже­ство, вероятнее всего богиня земли и плодородия. Изображенный перед ней всадник одет в короткую куртку с развевающимся сзади коротким плащом — епанчей. На ковре изображена культовая сцена: всадник перед сидящей на троне богиней получает из ее рук символ власти.

Второй ковер размером в 4 м² еще удивительнее. Перед нами древнейший в мире многоцветный тканый ковер с бархатным вор­сом, ничем не уступающий по совершенству и тонкости работы лучшим туркменским и персидским коврам, хотя он, по крайней мере, на целые две тысячи лет старше известных ковров такого рода. Вокруг центрального поля квадратной формы, заполненного геометрическим узором в виде лучистых розеток, расположены широкие орнаментальные каймы, на которых изображены фигуры фантастических грифонов, реалистически выполненные олени и, наконец, лошади с всадниками.

В одном из курганов Горного Алтая была обнаружена четы­рехколесная повозка, на которой, очевидно, везли в могилу сарко­фаг с вождем. Повозка состояла из легкой станины на больших колесах с втулкой и спицами, над которой возвышался крытый верх. Повозка разбиралась: в нужный момент с колес можно было снять верхнюю ее часть, которая превращалась в удобные но­силки. Эта особенность была связана с горной местностью, где не всюду можно было проехать.

Установлено, что высокая культура древних племен Алтая существовавшая в середине I тысячелетия до н. э., возникла и| развивалась в условиях тесных культурных и, очевидно, политических взаимоотношений с передовыми странами того времени. Древний Алтай предстает в свете пазырыкских раскопок как очаг необычно высокой и яркой культуры. В область этой культуры входила и Тува, где открыто большое количество курганов.

Наряду с огромными усыпальницами родовой и племенной знати в Туве, на Алтае и в соседних районах Монголии известно большое количество курганов, принадлежавших рядовым общин­никам. Люди в них погребались с минимальным количеством ин­вентаря (бронзовый нож, кинжал, зеркало), а часто и без него.

Многие достижения этой древней культуры вошли потом в сокровищницу более поздней культуры сибирских народов и мировой цивилизации.
3. Культура скотоводческих племен Казахстана и Средней Азии

В начале I тысячелетия до н. э. все население Средней Азии и Казахстана по своему хозяйственному укладу делилось на две группы: оседлых земледельцев и кочевых скотоводов. То мирные, то враждебные взаимосвязи являются одним из основных факторов исторического развития на этой территории СССР.

Кочевники представляли постоянную страшную угрозу не только для земледельцев Средней Азии, но и для жителей сосед­него Ирана и Индии, что нашло отражение в древних иранских и греческих письменных источниках. Так, в надписи на знаменитой Бехистунской скале говорится о походе персидского царя Дария в страну саков, живших в Средней Азии. На этом памятнике высе­чена фигура сака в характерной одежде кочевника-скотовода. Более подробные сведения о среднеазиатских кочевниках сере­дины I тысячелетия до н. э. содержатся в “Истории” Геродота и у других древнегреческих авторов. Геродот описывает поход про­славленного персидского царя Кира I в страну массагетов, в кото­рой персидская армия по­терпела поражение.

Что касается конкрет­ной территории обитания этих народов, то сведе­ния древних авторов за­путаны так же, как и са­ми названия этих наро­дов: то всех их называют саками, то выделяют от­дельные племена, то раз­личают два народа: саков и массагетов. Очевидно, название “саки” было со­бирательным, оно распро­странялось на различные родственные между собой племена. К сожалению, эти различия нельзя про­следить на археологиче­ском материале. Наобо­рот, на всей огромной территории от Сыр-Дарьи до границ Китая, вклю­чая Южный Казахстан, Киргизию, Тянь-Шань и Памир, распространены памятники в сущности одной, единой культуры скотоводов.

Основными археологическими памятниками кочевников являются курганные могильники, древние рудники и наскальные рисунки. В наиболее древних курганах VII—V вв. до н. э. содержатся бронзовые предметы. С железом кочевники Сред­ней Азии познакомились только в V в. до н. э. Древнесакские кур­ганы невелики, под их насыпями, в прямоугольных ямах скелеты лежат в скорченном или вытянутом положении. С погребенными клали бронзовые ножи, кинжалы, стрелы похожие по форме на скифские, с бронзовыми черешковыми и втульчатыми наконечни­ками и слепленные руками неорнаментированные сосуды.

В IV—III вв. до н. э. выделяются величественные памятники родовой и племенной знати, например могильник Бесшатыр, расположенный к востоку от Алма-Аты, в долине реки Или. Под насыпью этого могильника находились бревенчатые склепы с при­хожей и коридором. Сверху все это было перекрыто бревнами. Кроме того, под землей прорывались таинственные проходы, на­значение которых трудно установить. Общая длина таких проходов под Бесшатырским курганом достигала 55 м. Почти все курганы знати начисто ограблены. Однако некоторые остатки вещей позво­ляют говорить о наличии в склепах оружия, драгоценностей и посуды, о погребении вместе с знатными мужчинами жен или⁴ рабынь.

Иначе хоронили рядовых воинов. Их погребали под небольшими насыпями в прямоугольных ямах, выложенных деревом или камнем. При каждом находился короткий меч-акинак и колчан с бронзовыми наконечниками стрел. В этих погребениях сохранились бронзовые зеркала и украшения, очень похожие на скифские, принадлежности конской сбруи и погребения коней. Многие бытовые и культовые предметы украшены фигурами животных. Среди 1 сюжетов звериного стиля древних кочевников Средней Азии широко распространены литые фигурки горных козлов с гордо загнутыми крутыми рогами.

Интересными памятниками культуры и искусства кочевников Средней Азии являются “клады” случайно найденных предметов из бронзы и железа. На севере Киргизии, неподалеку от озера Иссык-Куль, были открыты два огромных бронзовых котла и два “алтаря” с высокими ажурными коническими подставками. Один круглый алтарь украшали фигуры величественно идущих друг за другом барсов, а другой венчали двенадцать скульптурных групп, изображающих нападение львов на козлов. Вместе с этими пред­метами были зарыты большие прямоугольные жертвенные столы с четырьмя ножками по углам и ручками по бокам. Такие жерт­венники обнаружены и под Алма-Атой. Вещами, найденными в кладах, саки пользовались, очевидно, в дни каких-то религиоз­ных праздников, когда кочевники-скотоводы съезжались в опреде­ленные “святые” места. В этих местах, надо полагать, хранились котлы, служившие для приготовления пищи, и металлические жертвенники, на которых в ярком священном огне сгорали жертвы.

Антропологические материалы свидетельствуют о том, что здесь, так же как и в Южной Сибири, в раннем железном веке жили люди европейского облика. Вероятно, они были потомками живших здесь ранее племен местной культуры.

4. Гунны Забайкалья

Расположенные в советском Забайкалье и на территории Мон­гольской Народной Республики памятники I тысячелетия до н. э. удалось связать с жившими там гуннами. В конце XIX в. около г. Кяхты в Ильмовой Пади было открыто обширное древнее клад­бище. Захоронения здесь несколько отличались от обычных для Забайкалья плиточных могил, в частности, отсутствовали харак­терные четырехугольные каменные оградки на поверхности. Вме­сто этого могилы были отмечены невысокой насыпью, выложенной камнями. Еще более существенной была другая особенность захо­ронений: рядовые гунны были погребены в деревянных гробах и срубах, а представители родовой знати—в двойных бревенчатых камерах, подобных алтайским. Судя по находкам в могилах, при­шли к заключению, что самым распространенным из металлов у жителей Ильмовой Пади было железо. Из железа изготовля­лись кинжалы, мечи, различные орудия, детали конской сбруи и даже гвозди.

Древнегуннские могилы известны в Северной Монголии по раскопкам древнего могильника в горах Ноин-Ула. В Ноин-Ула было открыто кладбище, на котором гунны торжественно погре­бали своих верхогных правителей—шаньюев. Роскошные золотые и серебряные украшения, драгоценные камни, расшитые шелко­вые ткани и роскошные ковры из богатых курганов Ноин-Улы дают нам представление о могуществе и богатстве гуннской аристократии. Остальные могильники и гуннские стоянки Забай­калья позволяют восстановить картину жизни и быта, эко­номику и социальный строй основной массы гуннского насе­ления.
О ПРОБЛЕМАХ АРХЕОЛОГИИ СТЕПЕЙ ЕВРАЗИИ

Огромные пространства степей Евразии и примыкающие к ним лесо­степи, простирающиеся от бассейна Дуная на западе до гор Хингана на востоке, уже сами по себе представляют значительную территорию с определенной исторической направленностью, начиная с энеолита и до монгольских завоеваний и поздних кочевников.

Исследования исторических процессов в степях Евразии в эпоху производящего хозяйства велись и ведутся в ряде стран по-разному: как по методике и методологии, так и по их темпам и содержанию. Принципиальное значение имело в последнее десятилетие выделение Н. Я. Мерпертом энеолита скотоводов степей Евразии, выявление, начи­ная с энеолита, принципиально новой экономической и исторической направленности в хозяйстве, формировании особенностей культуры, быта и мировоззрения древнего населения стенной зоны.

Сейчас выделяется несколько больших исторических проблем, связан­ных с археологией и историей степного пояса Евразии. Среди них можно говорить об общих проблемах, связанных со степями как своеобразной хозяйственной и историко-культурной зоной в истории человечества, особенностям и процесса исторического развития в различных районах Ев­разии. В этом плане прежде всего заслуживает внимания изучение про­цессов хозяйственного освоения степей на протяжении почти пяти тысяч лет, изучение опыта первобытного хозяйственного рационализма, который проступает на всех этапах истории степей; роль скотоводства как ведущей отрасли хозяйства в этом регионе, его обусловленность стенными эко­логическими условиями. Важным, на наш взгляд, является изучение процессов возникновения и развития различных форм оседлого, полуко­чевого и кочевого типов скотоводства, намадизма в историческом процессе и в их связи с конкретно-географическими условиями в различных райо­нах стенного пояса. Определенное значение имеет изучение истории воз­никновения и развития в разные археологические эпохи пойменного зем­леделия в степях. Такой же общей проблемой является изучение возникно­вения основных, типичных для степной зоны форм быта, транспортных средств, других материальных и духовных ценностей, общественных от­ношений, приведших к сложению кочевого феодализма, которые тоже можно проследить от энеолита до средневековья.

Вместе с тем нельзя не учитывать, что на протяжении всей палео-металлической эпохи (энеолит, бронзовый век), в скифскую эпоху и в раннем средневековье, вплоть до монгольских завоеваний, степи Восточной Европы и Северной Азии несомненно были зоной передовой экономики, идеологии, общественных отношений в сравнении с соседними лесными территориями.

В хронологической же последовательности проблемы археологии сте­пей Евразии, наш взгляд, следующие:

1. Энеолит в степях изучен пока фрагментарно и поэтому многое выглядит проблематично. Только три района изучены лучше других: степи Восточной Европы, Минусинская котловина и Алтай. За последние годы открыты памятники в Западном Казахстане и Западной Сибири. В связи с этим, пожалуй, важной является проблема изученности, откры­тие новых памятников, формирование представлений о культурах эпохи энеолита, определение ареалов их распространения, выделение общностей, как это сделано для Восточной Европы. Наряду с этим, несомненно, наиболее важной проблемой является изучение процессов перехода в степях к производящему хозяйству, революция в области экономики, характер и закономерности ее распространения, изучены соотношения скотоводческих общностей и охотников в энеолите, связь тех и других с конкретными экологическими условиями. Необходимо учитывать, что степная полоса соприкасалась со всеми основными раннеземледельчески­ми территориями: с югом Средней Азии на востоке, Кавказом, Северо-Западным Причерноморьем, Балканами и Южной Европой.

В степях революция производящего хозяйства была связана еще и с началом освоения металла. Эта связь пока что мало изучена. Однако этот факт дополняет содержание революции в области первобытной эко­номики. Необходимо также учитывать, что в энеолите впервые были заложены основы принципиально новой системы связей вдоль степей, которая стала возможной только с применением колесного транспорта, а позднее — верховой езды.

2. Для эпохи бронзы степей Евразии важной является проблема изучения взаимоотношений степных племен с обитателями лесной зоны, изучение процессов распространения производящих типов хозяйства на север, возникновение разных вариантов этого хозяйства в зависимости от конкретных природно-географических условий пограничной лесостеп­ной зоны. В эпоху бронзы в степях особенно четко начали проявлять себя большие культурно-исторические общности. Однако мы имеем только археологические факты их существования. Пока за пределами наших знаний остаются причины их возникновения, каково было их функциони­рование, какова историческая сущность?

Не менее важным является изучение конкретных типов хозяйства, сложившегося в степях в эпоху бронзы, которое не было единым при сочетании различных форм животноводства и пойменного земледелия. Кстати, остается проблематичным, когда возникло земледелие в степях: в энеолите, вместе с животноводством, или позже — в бронзовом веке?

3. Ранний железный век в степях Евразии — это, прежде всего скифо-сибирский мир племен и народов. Известно, какой большой интерес проявлялся к этой эпохе со второй половины XIX века к проблемам скифских древностей, материалам этого времени из курганов Южной Сибири, проблемам распространения скифских древностей. Если в изуче­нии конкретных археологических культур и народов сделано много за последние сто лет, — на это, собственно, и направлено было все исследо­вание, которое привело к блестящим результатам,— то еще малоизучен­ными остаются общие проблемы. Такие, например, как причины явного демографического подъема, отмечаемого с началом раннего железного века в степях; изучение процессов сложения культур скифо-сибирского облика; сложение новой исторической ситуации, наконец, возникновение единства, его природа, что лежит за так называемой “скифской триадой” и хорошо известными сходствами культур степной Евразии в скиф­скую эпоху.

Важной, на наш взгляд, является проблема взаимоотношений мира степей и древних цивилизаций: скифы и греки, саки и персы и другие примеры. Наконец, проблема изучения общественных отношений, вопрос о государственности или протогосударственности в эпоху ранних кочев­ников в степях и вопрос о кочевнической цивилизации, факторах, опре­деляющих ее особенности и отличия от других цивилизаций. Вопрос об общественных отношениях, государственности ставится пока только по отношению к скифам с одной стороны и хунну — с другой, т. е. в тех случаях, когда мы имеем не только археологический материал, но и письменные источники. Однако эти вопросы остаются не проработанными по отношению к сакам, савроматам, племенам Горного Алтая, Тувы, носителям тагарской культуры, которые были на том же или близком уровне экономического развития и общественных отношений, что и скифы. При этом, нельзя не учитывать тот факт, что скифо-сибирский мир сло­жился непосредственно на северной окраине древних цивилизаций. Ви­димо, настало время исследовать материальные и духовные ценности, создаваемые в эпоху скифо-сибирского мира, ценности, которые, как сейчас ясно, не заимствовались, а создавались здесь, в степях, заключали в себе особенности быта и мировоззрения скотоводов евразийских степей и стали неотъемлемой частью мировой культуры.

Скифо-сибирский мир принято называть эпохой ранних кочевников в отличие от средневековых кочевнических обществ. Однако термин этот не отвечает исторической действительности. Кочевники были, как извест­но, и раньше. Это не специфика скифской эпохи, и в скифскую эпоху не все племена, как известно, были кочевниками. Поэтому важной пробле­мой является изучение конкретного типа кочевого хозяйства как в хронологическом, так и в конкретно-историческом аспектах, применительно к отдельным древним народам, культурам, территориям. Вопрос этот пока не разработан.

4. Ряд проблем связан с гуннской или, если говорить о степях в целом, гунно-сарматской эпохой. По археологическим материалам почти повсеместно в степях и прилегающих территориях на рубеже 111—II вв. до н. э. происходят изменения в содержании археологических культур. Это отмечено в Минусинской котловине, Туве, Казахстане, Поволжье. По времени эти события совпадают с гуннской экспансией на запад. Ясно, что все это выглядит более чем гипотетично. Однако очевиден факт не простой смены археологических культур, а фактически речь должна идти о начале новой исторической эпохи в степях. Причины, закономерности и динамика этого важного исторического явления остают­ся пока не изученными. Видимо, в это время произошел принципиально важный сдвиг в экономике в сторону экстенсивного скотоводства в степях. В это же время увеличивается роль кочевых форм, происходят изменения в быту населения, хозяйственной и общественной организации, миро­воззрении. Период от рубежа нашей эры и до образования ранних ко­чевнических государств таит в себе множество проблем как в решении общих вопросов, касающихся в целом племен степной Евразии, так и в решении конкретных вопросов. Среди них и проблемы передвижения племен и народов, характерные для этой эпохи, усиление роли военных столкновений, их качественно новый характер в эту эпоху, проблема сло­жения ;1[)е1яи'|к>ркгкого и других этносов, его связь с хунну и проблем соотношения ранних хунну и гуннов Европы.
ВВЕДЕНИЕ

Работа, предлагаемая вниманию читателя, посвящена одному из важнейших, но до сих пор слабо изученных периодов древней истории Тувы—уюкской культуре (VII—III вв. до н. э.) (Уюкская культура, выделенная и описанная Л. Р. Кызласовым, названа им так по месту первых научных раскопок курганов на р. Уюке Пий-Хемского района, произведенных в 1916 г. А. В. Адриановым и в 20-х годах С. А. Теплоуховым [75, стр. 71—99].). Уюкские племена создали яркую и самобытную культуру, основанную на скотоводстве и земледелии, великолепную бронзовую металлургию и своеобразное высокое прикладное искусство и установили тес­ные связи с другими племенами евразийских степей скифского времени. В этот период в Туве совершился переход к полукочево­му скотоводству, возникли интенсивные межплеменные торговые, культурные и этнические связи уюкских племен с соседними и даль­ними странами, был освоен новый металл—железо, сыгравший революционную роль в истории человеческого общества. Этот период характеризуется также распадом первобытнообщинных и вызрева­нием классовых отношений.

Племена, жившие в Туве в то время, были сибирскими совре­менниками скифов Причерноморья, саков Средней Азии и Казах­стана, соседями племен тагарской культуры Минусинской котлови­ны, современниками населения майэмирско-пазырыкской культуры Алтая и населения так называемой плиточной культуры Забай­калья и Монголии.

В книге описано и проанализировано большое количество па­мятников, на основании которых излагаются в исторической после­довательности хозяйственная жизнь, социальный строй, материаль­ная культура и идеологические представления племен уюкской культуры и их взаимосвязи с другими племенами синхронных и близких ей культур Южной Сибири, Восточного Казахстана, За­байкалья и Монголии.

Изучение памятников уюкской культуры в Туве имеет большое научное значение для более глубокого исследования других одно­временных степных культур Евразии скифского времени. Территория Тувы, расположенная на стыке Южной Сибири и Центральной Азии, в то время не только входила в круг этих степных культур, но и связывала восток с западом. Она, несомненно, была тем ме­стом, где происходили перемещения культурных и этнических волн, сыгравших важную роль в этногенезе и формировании предков тюркоязычных и монголоязычных народов нашей страны. Изуче­ние скифской проблемы как в целом, так и ее локальных вариан­тов, в частности памятников уюкской культуры в Туве, имеет огромный научный интерес для воссоздания конкретной истории древ­них племен и народов нашей страны, в том числе и далеких пред­ков тувинцев.

Уюкская культура недостаточно известна по сравнению с другими культурами скифской эпохи и не была еще до сих пор предметом монографического исследования. Все вышед­шие до настоящего времени работы по этому периоду представля­ли собой статьи или публикации, и даже в обобщающем труде — в двухтомной “Истории Тувы” уюкская культура рассматривалась лишь в одном из разделов первой главы I тома. Таким образом, необходимость научного обобщения накопленных данных этой культуры давно назрела.

Основным источником для данной работы служили археологи­ческие материалы, добытые различными исследователями в разные годы при раскопках курганов Тувы по 1967 г. включительно и хра­нящиеся в Тувинском республиканском музее, в Государственном Эрмитаже, в Музеях материальной культуры при Томском госу­дарственном университете, при кафедре археологии Московского государственного университета, в Минусинском и Красноярском краеведческих музеях. Кроме археологических материалов исполь­зовались данные этнографии, антропологии и фольклора, а также опубликованные работы и архивные материалы.

Настоящая книга не претендует на полное и исчерпывающее решение поставленных выше проблем, которые, несомненно, еще будут уточняться и дополняться по мере открытия новых памят­ников и накопления большого археологического материала.

* * *

О памятниках уюкского времени упоминалось еще в XVIII— XIX вв. в отчетах и сообщениях русских ученых и путешественни­ков по Центральной Азии и Саяно-Алтайскому нагорью [74, стр. 52—70]. В конце XIX—начале XX в. Туву посетили А. В. Адриа­нов, Д. А. Клеменц, И. Р. Аспелин, А. О. Гейкель, И. Г. Гранэ и С. Р. Минцлов. Они оставили некоторые сведения о памятниках уюкской культуры, не указывая на время ее бытования. Никто из них тогда не знал, к какому времени относятся описанные памят­ники.

Первые научные раскопки курганов скифского времени на тер­риторий Тувы были произведены в северной ее части на р. Уюке известным сибирским археологом А. В. Адриановым в 1915— 1916 гг. (-² Оригиналы дневников А. В. Адрианова и вещевой материал хранятся под № 78 и № 6041 в Томском университетском музее.).

В 1926, 1927 и 1929 гг. археологическими исследованиями в Туве занимался известный советский археолог С. А. Теплоухов, раскопавший за этот период свыше 160 памятников, в том числе 45 курганов и поминальных сооружений уюкского времени ³.(³ Все вещественные материалы раскопок С. А. Теплоухова хранятся в Государственном Эрмитаже, рукопись отчета и дневники—в Музее этнографии на­родов СССР. Материалы раскопок С. А. Теплоухова впервые использованы в работах Л. Р. Кызласова. Наиболее полно они были использованы нами и В. Н. Полторацкой (В. Н. Полторацкая, Памятники эпохи ранних кочев­ников в Туве, — “Археологический сборник Государственного Эрмитажа”, вып. 8, Л.—М., 1966).

Систематическое и планомерное изучение археологических па­мятников Тувы началось лишь после ее вхождения в 1944 г. в брат­скую семью народов Советского Союза. В 1947 г. в Туве работала Саяно-Алтайская археологическая экспедиция АН СССР под ру­ководством профессора С. В. Киселева при участии Л. А. Евтюховой и Л. Р. Кызласова. Сотрудниками этой экспедиции были за­фиксированы различные археологические памятники—оленные камни, земляные насыпи, каменные курганы, относящиеся к уюк­ской культуре. В 1953—1955 гг. археологические разведки и не­большие раскопки производили сотрудник Тувинского республи­канского краеведческого музея С. Вайнштейн [26, стр. 140—154] и сотрудник МАЭАНСССР А. Грач [37, стр. 155—166; 38; 39; 40].

В 1955—1960 и 1962 гг. во многих районах Тувы работала ар­хеологическая экспедиция МГУ под руководством Л. Р. Кызласова [75, стр. 71—89; 76; 77; 78]. В 1955 г. к полевым археологическим исследованиям приступил Тувинский научно-исследовательский ин­ститут языка, литературы и истории. Его экспедиции в 1955— 1957 гг. возглавлял С. И. Вайнштейн ,[27, стр. 33—40; 28, стр. 217— 237], а в 1960—1969 гг.—М..Х. Маннай-оол [93, стр. 222; 96, стр. 278—286; 95]. В 1957—1963, 1965—1966 гг. в Туве работала Тувин­ская археолого-этнографическая экспедиция ИЭ АН СССР под ру­ководством Л. П. Потапова (археологическими отрядами руково­дили А. Д. Грач, С. И. Вайнштейн и В. Д. Дьяконова), выпустив­шая два тома трудов [79; 29; 43; 44]. Все эти экспедиции наря­ду с раскопками памятников других эпох внесли большой вклад в изучение памятников уюкской культуры.

В 1959—1963 гг. большую исследовательскую работу по изу­чению горного дела и металлургии уюкского времени проделал археолог Я. И. Сунчугашев. В его кандидатской диссертации “Гор­ное дело и выплавка металла в древней Туве” и в ряде статей па­мятники древней металлургии уюкской культуры, многие из кото­рых исследованы автором впервые, получили наиболее полное на­учное освещение [142—144].

Несколько статей на эту тему (на музейных материалах и по опубликованным данным) написала Н. Л. Членова. Особый интерес среди них представляет статья “Место культуры Тувы скифского времени в ряде других “скифских” культур Евразии” [155, стр. 133—155; 157; 158].

Палеоантропологические материалы из погребений курганов уюкской культуры нашли свое отражение в кандидатской диссер­тации и в статьях В. П. Алексеева [12, стр. 378—383; 13, стр. 252— 259; 14].

С 1965 г. в Туве начала работать Саяно-Тувинская археологи­ческая экспедиция ИА АН СССР под руководством А. Д. Грача, занимающаяся изучением археологических памятников в зоне во­дохранилища Саяно-Шушенской ГЭС {18, стр. 22—32; 19, стр. 124— 134].

Первые исследователи археологических памятников скифского времени Тувы, естественно, не могли дать более или менее полную их классификацию, так как не располагали в то время достаточ­ным количеством материалов.

С. А. Теплоухов предварительно назвал памятники этого вре­мени “памятниками, относящимися к эпохе, предшествующей так называемому великому переселению народов” [145], а Г. П. Сосновский в своих еще не утративших до сих пор научного интереса ру­кописных раскладках—“памятниками скифского времени”⁴.( ⁴ См. рукописные материалы Г. П. Сосновского, хранящиеся в архиве ЛОИА, фонд 42.) Он опубликовал их краткую характеристику на основе материалов ра­скопок С. А. Теплоухова [166, стр. 420—421].

Наиболее полную и научно обоснованную классификацию ар­хеологических памятников Тувы от эпохи камня до этнографиче­ски известной культуры тувинцев XVII—XIX вв. создал Л. Р. Кызласов. Он опирался не только на собственные материалы, но и на все опубликованные работы разных исследователей, а также на ар­хеологические коллекции из Тувы, хранящиеся в Государственном Эрмитаже, музеях Томска, Минусинска и Кызыла ,[75, стр. 71— 89; 76; 77; 78]. О первом опыте классификации культуры Тувы в эпо­ху раннего железа Л. Р. Кызласов сообщил в своем докладе в ап­реле 1956 г. на “секции раннего железа” пленума Института исто­рии материальной культуры АН СССР [79, стр. 226]. Эта классифи­кация с учетом памятников каменного и бронзового веков была опубликована им в специальной работе, где была выделена и опи­сана уюкская культура [75, стр. 71—89].

При выделении уюкской культуры Л. Р. Кызласов учел и опи­сал все известные в то время виды археологических памятников скифского времени Тувы (погребальные и поминальные сооруже­ния, круги из восьми камней, оленные камни, писаницы и случай­ные находки). Он выделил шесть особых типов погребальных со­оружений (среди них, прежде всего, земляные курганы, давшие обширный и яркий материал по этой культуре) и подробно охарак­теризовал погребальный обряд каждого из этих типов погребений с учетом всех деталей их устройства и инвентаря (с приложением таблиц).

Л. Р. Кызласов впервые установил правильную общую датиров­ку уюкской культуры периодом VII—III вв. до н. э. и создал научный очерк хозяйственной деятельности, социального строя и эт­нической истории населения Тувы в рассматриваемое время. Он также первым справедливо выделил два хронологических этапа в развитии уюкской культуры: ранний (VII—VI вв. до н. э.) и позд­ний (V—III вв. до н. э.). Ранний этан он выделил, опираясь глав­ным образом на материалы случайных находок и на один раско­панный тогда курган.

Правильность выделения раннего этапа уюкской культуры, как будет показано ниже, подтверждается новыми материалами раско­пок последних лет.

Разработкой хронологии памятников скифского времени Ту­вы занимался также С. И. Вайнштейн. Археологические памятники этого времени он выделил только на основе своих немногочислен­ных раскопок, главным образом одного могильника, расположен­ного у горы Казылган, в особую культуру, “которую можно было бы назвать казылганской” [28, стр. 230—233]. При выделении куль­туры он совершенно не привлекал богатые материалы своих пред­шественников—А. В. Адрианова и С. А. Теплоухова, что отри­цательно сказалось на его исследовании.

Хотя курганы, раскопанные С. И. Вайнштейном в местности Казылган, дают возможность получить представление о некоторых деталях погребального обряда части племен Тувы скифского вре­мени (о коллективных погребениях в срубах под курганами со скор­ченным положением погребенных на боку), но в своей классифи­кации он описывает далеко не все типы погребальных сооружений, у него отсутствуют характерные формы сосудов, нет конского сна­ряжения, нет богатых золотых предметов, выполненных в зверином стиле, и т. д. Предметы, указанные в таблице периодизации С. И. Вайнштейна, к сожалению, типологически не описаны и от­несены в целом к скифскому времени без выявления культурно-исторических этапов.

Выделение культуры не может быть основано на единичных па­мятниках какого-то района, а должно основываться на всех из­вестных материалах для той территории, которую занимала та или иная культура.

В основу выделения культуры должны быть взяты все призна­ки, из которых она складывалась, а не отдельные частные элемен­ты или “провинциальные” памятники.

Занимается этим вопросом и А. Д. Грач, по мнению которого по­гребальные памятники скифского времени разделяются на два ва­рианта: алтайский и центрально-азиатский (местный). К алтайско­му варианту он относит единственный в Туве курган с алтайским (пазырыкским) погребальным обрядом, т. е. с сопроводительным захоронением коней, а к центрально-азиатскому—курганные погре­бения уюкской культуры в камерах-срубах.

Наряду с алтайскими и центрально-азиатскими вариантами он без какой-либо аргументации выделяет из погребальных комплек­сов уюкского времени еще памятники так называемой монгун-тайгинской культуры, т. е. уюкские курганы с погребениями в цистах⁵ [41, стр. 86; 42, стр. 225—231]. (⁵ Цисты — каменные камеры, воздвигнутые над уложенным на горизонте трупом человека. Они сложены из обломков камней, валунов и массивных плит, положенных друг на друга. Сверху они обычно перекрывались большими камен­ными глыбами или плитами, служившими потолком камерам.)

Выделение алтайского варианта среди памятников уюкской культуры на основании единственного погребения является оши­бочным. Это захоронение с конем совершенно не характерно для Тувы ни по устройству погребального сооружения, ни по обряду. Очевидно, это было погребение выходца из Алтая, попавшего по каким-то причинам на чуждую территорию, занимаемую уюкскими племенами, и похороненного по обычаям своего племени. Возмож­но, что подобного типа единичные захоронения еще будут обнару­жены в близкой к Алтаю Западной Туве, но ни в таком количест­ве, чтобы их выделять в особую группу пазырыкских памятников. В том же могильнике с чужеродным курганом А. Д. Грач раскопал обычные синхронные курганы уюкской культуры. Соседство Тувы с Алтаем иногда, несомненно, способствовало проникновению неко­торых алтайцев в Туву. Кроме того, ведь племена Тувы в рассмат­риваемое время имели разнообразные связи (в том числе, очевид­но, и брачные) с майэмирско-пазырыкскими племенами Алтая.

Раскопки последних лет показывают, что курганы с погребе­ниями в цистах, называемые А. Д. Грачом памятниками “монгун-тайгинской культуры”, относятся к раннему этапу уюкской куль­туры (VII—VI вв. до н. э.), что было отмечено Л. Р. Кызласовым еще в 1961 г. [79].

Таким образом, попытка А. Д. Грача расчленить археологиче­скую культуру Тувы скифского времени “на ряд групп и вариан­тов, которые вследствие своей разнородности не могут быть объе­динены в единую археологическую культуру” [42, стр. 225], не толь­ко неправомерна, но и необоснованна.

Вещественный материал и обряд погребения памятников этой культуры, подробно рассмотренные нами в данной работе, доста­точно своеобразны, что позволяет выделить ее в особую культуру, как это справедливо сделали Л. Р. Кызласов и С. И. Вайнштейн. С этим согласны многие советские и некоторые зарубежные иссле­дователи [134, стр. 264; 60, стр. 300; 144; 158, стр. 47—53].

Таким образом, археологическую культуру Тувы скифского вре­мени следует назвать вслед за Л. Р. Кызласовым уюкгкой — по месту первых научных раскопок ее памятников в бассейне р. Уюк.