Статья Штурман с сайта eulex ru
 Скачать 1.16 Mb.
|
|
Глава 24. И снова круговорот людей и событий по миру «Никогда не пользуйтесь чужой стенограммой и не давайте переписывать свою. Прописывайте трассу только в составе экипажа — и никогда с другим штурманом и тем более — пилотом» Статья «Штурман» с сайта eulex.ru. Зал аэропорта, безликий, безымянный, шумный. Привычный, как дом. Даже не так — как кабина машины, как очередной номер гостиницы. Один в череде многих. Вот только чувство острого беспокойства, щемящей тревоги — оно было новым. Так же как почти неконтролируемый страх отпустить ее, несмотря на то, что — надо. — Ник, все будет хорошо, я уверен. — Угу, — торопливо. — Твой дядя поправится. — Надеюсь. Ну, все, я побежала, Кайл. — Может, я все-таки с тобой?.. — Нет, не нужно. — Позвони мне, как только будут новости, обязательно! — Да, конечно, — ее неожиданный и от того безмерно приятный поцелуй, пусть хотя б мимолетный и в щеку. Успел прижать ее к себе на краткий миг. Поймал взгляд, удержал его. — Я буду ждать, Ник. Она кивает серьезно, и он наконец-то получает сомнительное удовольствие лицезреть ее спину, удаляющуюся в толпе. А потом она внезапно оборачивается, торопливо возвращается к нему. — Кайл! — Что такое, малыш? — Я совсем забыла сказать тебе… Нет никого там, в Буэнос-Айресе! Не знаю, с чего ты взял, но… я еду к дяде. И только к нему! У него сердце сжимается, и одновременно едва сдерживает улыбку. Его честная искренняя девочка. А он просто ревнивый влюбленный идиот. Еще и самоуверенный, потому что из Аргентины он опасности уже не ждал. — Я рад, Ник, — не удержался, еще раз притянул ее к себе, поцеловал, от греха подальше — в лоб. — Спасибо, что сказала. На том конце снимают трубку. Она задерживает дыхание и спрашивает — осторожно и с надеждой: — Дядюшка? — Да, Ники, девочка моя, это я. Голос его вроде бы похож на обычный, только немного расстроенный. Ну, оно и понятно. — Я прилетела. Как ты? В какой ты больнице? — Я дома, Ники. — Как?! Как дома? Что с тобой? Что случилось? — ее охватывает гремучая смесь эмоций, в которой все — и облегчение, что он дома (значит, ему лучше?), и тревога (как так — ведь у него же был приступ, по словам сэра Макса!?), и непонимание того, что происходит… — Все хорошо, Николь. Со мной все в порядке… уже. Приезжай скорее. — Мчусь! Он кладет в сторону телефон и морщится. Впервые в жизни ему стыдно перед племянницей по-настоящему. Так случалось, что он, бывало, обижал ее, они ссорились, ругались, она сердилась на него, а он на нее. Но всегда он был уверен, что поступает так или иначе только для ее же блага. И что они обязательно помирятся, как бы не были сердиты друг на друга. А сейчас он не был уверен ни в том, ни в другом. Его манипуляция Ник стоила ему нешуточных баталий с собственной совестью. И он сомневался, что она поймет, что простит. При воспоминании о том, каким встревоженным звучал ее голос, он зажмурился. «Прости меня, девочка. Я уже сомневаюсь, что нужно было это делать. Но карты сданы, и надо играть.» Обычно после разлуки Ник всегда накидывалась на дядю с объятьями, которые если не по силе, то по экспрессии все же можно было назвать «медвежьими». Сейчас тоже обняла, но бережно, словно он был хрупкой фарфоровой вазой. Ее судорожный вздох он почувствовал всем телом. Отстранилась, оглядела всего, потом взгляд уперся в лицо. — Как ты сейчас? Что говорят врачи? Почему ты дома? Тебе лучше? — Все в порядке, девочка, — он крепко сжал ее руки. — Пойдем в гостиную. Нам нужно поговорить. Финал его тихого, местами сбивчивого, полного пауз, и, по сути, краткого рассказа она дослушивала, уткнув лицо в ладони. Потому что смотреть в лицо дяде уже не могла. — Зачем? — простонала она. — Вот скажи мне — зачем?! — Ник, я только хотел… — Лавинь с трудом подбирает слова, — дать тебе время. Чтобы ты подумала… чтобы оценила… чтобы поняла, чего стоит Падрон на самом деле. Ведь он же… — Падрон?!? — она резко отняла руки от лица и посмотрела на дядю блестящими от подступивших слез глазами. В последние дни она плакала много. Слишком много. — Да причем тут он?! Можешь относиться к Кайлу как угодно — дело твое! Но обо мне… обо мне ты не подумал?! — Ник, ты просто ослеплена его обаянием и… — При чем тут это?! — она вскакивает с места, отходит к окну. Смотрит слепо сквозь слезы на панораму вечернего Буэнос-Айреса. — Ты можешь забыть о Кайле?! Ты хоть представляешь… — она всхлипнула, дернула плечом, оттирая слезы со щеки, — что я пережила, пока добиралась сюда? Я с ума сходила, не зная — что с тобой?! Насколько все серьезно? Я ведь думала, что в самом поганом случае могу тебя потерять! А ты… ты… ты чертов эгоист, Этьен! Этьен… не дядя. Значит, сердится действительно крепко. — Ники, пожалуйста… — он подошел к ней. Остановился, не решаясь прикоснуться. — Я уже сожалею о том, что сделал. Но я действительно думал только о твоем благе… Только о нем… — Ты чуть не убил меня своим враньем, старый идиот! Сэр Макс в курсе? Или ты и его обманул? — Он знает, — вздыхает Лавинь. — За-ши-бись! — желчно произносит Ник. — Я ненавижу вас обоих! — Ник! Ники! Девочка моя… — Хрен тебе, а не твоя девочка! — Ники, я прошу тебя! Прости меня! Я был неправ! Но… сделанного уже не вернешь. Я просто хотел, чтобы ты взяла паузу… подумала. Осознала, кто такой Падрон. Он разобьет тебе сердце. — Дался он тебе! — срывается на крик Ники. — Если кто и разбил мое сердце, так это ты! Черт! Как ты мог? ТАК играть моими чувствами?! — Ник, ну что мне сделать, чтобы ты поверила мне? В то, что я искренне сожалею о том, что обманул тебя, что сыграл на твоих чувствах? На колени встать? — Не пройдет! Меня это абсолютно не впечатляет! — фыркает Ник. — Не веришь, спроси у Кайла — он пробовал! — Что?! — несмотря на всю сложность и неоднозначность ситуации все пересиливает обыкновенное изумление. — Падрон вставал перед тобой на колени?! Он же эгоистичный и самовлюбленный сукин сын!? — Я больше не желаю слышать ни слова о Падроне! Надоело! Здесь есть только один самовлюбленный и эгоистичный… тип! Угадай, кто? — Ники, прошу тебя! Пожалуйста… Я дико сожалею. Я больше никогда не позволю себе такого. Только, пожалуйста, пожалуйста… прости меня. На последних словах голос его падает до шепота. Ник вытирает слезы, вздыхает грустно. — Выбора-то у меня нет, по большому счету… Прощу, куда ж я денусь? Ведь ты же мой единственный, придурочный и больной на всю голову родственник. Только мне нужно время. И вообще — я хочу в душ и спать. Я дико устала… дядя. Он выдыхает. Дядя… больше не Этьен. Ник выходит из гостиной, голова опущена, руки привычно в карманах, плечи понурены. Лавинь испытывает острое желание дать самому себе в морду. Как бы ни был ненавистен ему Падрон, он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не должен был так играть на чувствах Ник к нему. Счастье, что его девочка слишком добрая и по-настоящему любит его. А он чуть было не лишился ее любви и привязанности. Но раз он так дорого заплатил за эту попытку, надо довести дело до конца. Он выходит из гостиной и затем возвращается, на видное место, на тот самый журнальный столик, переделанный из двигателя, кладет папку. Ник увидит. Ей будет больно, но она должна знать. Ей бы сразу спать лечь, но желудок воспротивился. Толком поесть у нее не получалось с того самого памятного утра — сначала не до того было, а потом, после звонка сэра Макса, и вовсе кусок в горло не лез. И так почти двое суток — именно столько она добиралась с острова до дома. Ник прошлепала на кухню, достала бутылку молока из холодильника. На столе стояла тарелка с ее любимым альфахорес[6]. Однако… дядя приготовился основательно. Ник против воли усмехнулась, правда, невесело. Прихватив бутылку, стакан и тарелку, она отправилась в гостиную, где и устроилась на диване. Щелкнула пультом, намереваясь окунуться в мир шоу, сериалов, политических дебатов, футбольных матчей… словом — сполна насладиться аргентинским телевидением, отключив мозги хотя бы на время. Ноги привычно водрузила на стеклянную поверхность столика, потому что даже Этьен не смог ее отучить от этой, по его собственному выражению, «гнусной привычки янки». Потревоженная ее левой пяткой, на пол с шелестом соскользнула ярко-зеленая папка. Ник подняла ее, машинально открыла и… застыла. Кайл… Много фотографий. И на каждой — он. И на каждой — не один. Есть достаточно невинные — он просто обнимает каких-то девиц, иногда — двух сразу. На некоторых он целуется… видны тонкие пальцы, запутавшиеся в его темных волосах… наверное, совсем, как ее пальцы… тогда. Больно. А вот он в бассейне, тесно прижимает какую-то знойную блондинку к бортику, а его рука по-хозяйски стискивает ее нижние округлости. Точно так, как он прикасался и к ней тогда. Очень больно. Но она продолжает смотреть. Еще дальше. И еще больнее. Не замечая ничего вокруг, кроме этих фотографий, каждая из которых впивается в сердце острой иглой. Из этого состояния ее выводит голос дяди. — Ник… — он присаживается рядом, — я действительно сожалею… Но раз уж я собрал эти… этот материал, то… мне кажется, тебе стоит на это взглянуть. Она медленно кивает. — Послушай, Ники, — Этьен решается и берет ее за руку. Она руки не отнимает. — Не думай, что я старый ревнивый идиот, и не хочу тебя отпускать к кому бы-то ни было. И что я сделал это, чтобы удержать тебя возле себя. Это не так! Я очень хочу, чтобы тебе встретился тот, кого ты полюбишь… Ники не выдерживает и шмыгает носом. Как же она устала от этих бесконечных эмоциональных потрясений! А Лавинь упрямо продолжает: — Я верю в то, что такой мужчина тебе обязательно встретится. Настоящий, достойный мужчина. Который будет любить тебя так, как ты этого заслуживаешь, девочка моя. Который будет тебя любить, ценить, уважать, понимаешь?! — на последних словах голос Этьена уже громок, он вздыхает в попытке успокоиться. — А этот, — он презрительно щелкнул по папке с фотографиями, — этот, Ники, любить не умеет. Хотя нет, умеет. Только себя. Ник кивает еще раз, все так же медленно. Больше всего ей сейчас хочется уткнуться дяде в плечо и разреветься, как в детстве. Но что-то внутри противится этому. Она поднимается, так же медленно, все внутри как будто заморожено. Прихватив папку со столика, кивает дяде: — Спокойной ночи. И уходит. Прямая спина, вздернутый вверх подбородок. И только в комнате, рухнув на кровать, она все-таки позволила себе разрыдаться. Дядя ей всегда говорил, когда пытался успокоить: «Большие девочки не плачут». Она большая девочка, она справится. — Алло? — и, прокашлявшись, еще раз: — Алло? — Ники, это Кайл. — Привет, — избыточно тихо, но голос слушается плохо. — Как Лавинь? Ты не звонишь, а я волнуюсь. Ты же обещала перезвонить… — Извини, — коротко и безлично. Рассказывать Кайлу о «заговоре» дяди она точно не собирается. — С ним уже все в порядке, более или менее. Угрозы для жизни нет, во всяком случае. — «Или, по крайней мере, не для его жизни», — добавила про себя. Но ничего, она сильная, справится. — Я просто устала с дороги, опять смена часовых поясов. Отключилась. — Я тебя разбудил? — Угу. — Прости, малыш. Я идиот, не подумал, — черт, ну почему столько нежности в его голосе?! — Я позвоню тогда завтра, ладно? Отдыхай, Ники. Целую в нос. Да пропади ты пропадом со своими поцелуями! — Ладно. Пока. И, не дождавшись его ответа, обрывает разговор. Это невыносимо! Ему категорически не нравится ее тон, как звучит ее голос, но он списывает все на усталость. Где, черт его дери, ошивается этот абонент?! Почему он вне зоны доступа, дьявол?! Кайл звонит уже пятый раз, и раз за разом слышит голос безликого автомата, говорящий что-то на испанском. Даже не зная этого языка (кроме пары-тройки грязных ругательств, подцепленных от Зеки), он понимает, о чем речь. Смертельно нужного ему абонента нет в зоне обслуживания сети! Да что же это такое?! Кайл снова хватается за многострадальный телефон, выбирая уже другого абонента. И, едва дождавшись ответа на другом конце трубке, выпаливает: — Макс, где Ник?! Мак-Коски удивленно хмыкает, прокашливается. И лишь затем: — Кайл, а ты уверен, что я — именно тот человек, которому стоит задавать этот вопрос? — А кому еще?! — Падрон игнорирует сарказм Макса, попросту не замечая его. — У Ник телефон все утро не отвечает, я не знаю, что думать! — Ну, позвони Лавиню. Он наверняка знает. — Ты в своем уме, Макс?! Человек в больнице, а я буду его беспокоить?! — Лавинь в больнице?! Какого черта? — а потом Мак-Коски спохватывается, но поздно. — Ты же сам мне сказал… — удивление Кайла по силе может поспорить с сожалением Макса о необдуманно сорвавшихся с языка словах. — Гхм… ну да, сказал… — Мааааакс, — произносит Падрон тем самым тоном, который Макс так не любит, — а ты ничего не хочешь мне рассказать? — Не хочу, — обреченно вздыхает Мак-Коски, — но надо. — Говори! — Лично. — Ты где? — Сейчас — в Париже. — Жди, к вечеру буду. Отключившись, снова пытается дозвониться до Ник. Безрезультатно. В голове целый сонм нехороших мыслей и предчувствий. Ситуация, едва начав исправляться, снова чертовски запуталась. Звонок телефона застает его в пути. — Кайл? — раздается голос Макса по громкой связи. — Еду, — коротко и резко, не отрывая взгляда прищуренных глаз от дороги. — Я позвонил Этьену. С Ник все в порядке. Она просто уехала проверять какие-то отдаленные участки трассы, там связь не стабильна. Завтра она вернется в Буэнос-Айрес. — Хорошо. Отключается. В любом случае, он не будет звонить Ник, пока не выяснит, что такое знает Макс. — Вот скажи мне — зачем? — он пытается контролировать свое негодование, и вместо злобного рыка выходит свистяще и на выдохе. — Этьен попросил… — Мак-Коски зябко ежится, поводит плечами. Ему явно неловко. — Ах, Этьен попросил…. — зловеще-шипяще. Уж лучше бы орал, честное слово! — А мое мнение значения не имеет, так? Или ты думаешь, мне было лестно поучаствовать в вашем спектакле? А о Ник, о Ник вы подумали, интриганы херовы? Ладно, я — кобель, эгоист, бесчувственная скотина, — он желчно усмехается. — Но Ники? На ней же лица не было! Больно было смотреть, как она переживала всю дорогу! А вы… — он безнадежно махнул рукой. — Кайл, если бы у меня был выбор… Этьен меня никогда раньше не просил. Я не мог отказать! — Выбор есть всегда! — отвечает Кайл резко. Несколько шагов беспорядочно по гостиной парижской квартиры Мак-Коски. — Ну, хоть объясни мне — зачем ему это нужно? — Думаю, ты и сам догадываешься, Кайл, — невесело усмехается сэр Макс. — Этьен тебя не жалует. И пытается оградить Ник от тебя. Кайл стоит у окна, засунув руки в карманы, до Макса доносятся обрывки вполголоса произносимых на итальянском ругательств. А потом Падрон резко поворачивается. — Знаешь, что? Я сыт по горло вашим вмешательством в свои дела и в свою частную жизнь! С этого момента не желаю говорить с тобой ни о чем, кроме работы, ясно? — Куда уж яснее, — отвечает со вздохом Мак-Коски. — Вот и славно! — кивает Кайл с мрачным удовлетворением. — Что там у нас с новым штурманом? — Я заключил контракт с Мишо, — растерянно отвечает сэр Макс, озадаченный такой резкой сменой темы. — К черту Мишо! Он слабак. Давай искать другого! — Кайл, — осторожно произносит Мак-Коски, — ты не найдешь вторую Ник. — Какая глубокая мысль! Второй Ник не существует в принципе. Она одна такая! — Кайл резко выдыхает, одергивая прежде всего самого себя. И продолжает, сухо и деловито: — Я точно знаю, каков идеальный штурман. И Мишо от идеала очень далек. Уверен, что мы сможем найти кого-то более достойного. Мы чемпионы и можем выбирать из лучших, не так ли? — Так, — соглашается Макс с легким оттенком удивления. — Раз ты настаиваешь… — Настаиваю. — Ники, привет. — Здравствуй, Кайл. Она провела почти двое суток в пути. Самый лучший способ привести голову в хотя бы некое подобие порядка. Сочетание скоростных автострад и пыльных проселков, безликие придорожные кафешки и дальнобойщики на огромных фурах, сигналящие эффектной блондинке за рулем брутального «лэндровера». Последнее, как ни странно, окончательно уверило ее в том, что она привлекательная женщина, а не невзрачное чучело, как она привыкла о себе думать. И причина такой смены самооценки — один-единственный человек. Теперь, спустя почти два дня, она думала о Кайле уже без той выворачивающей душу боли. Ну что она, как маленькая девочка, в самом деле? Даже стыдно было за те свои слезы. Ведь знала же, с кем связалась, и что он за человек. О его похождениях не знал только тот, кто в принципе не интересовался светской хроникой. И то, что его постельный список исчисляется десятками, если не сотнями, красоток, не должно было стать таким сюрпризом. Просто увидеть… воочию… было неожиданно. И все-таки больно. Но нельзя судить человека по его поступкам в прошлом, это Ник знала твердо. Другое дело, что мотивов поступков Кайла в настоящем она не понимала совершенно. И это пугало. А еще она по нему, несмотря на весь собранный дядей компромат, смертельно скучала, тосковала по его руками, по его шепоту на ухо, по его взгляду, который — Ник просто не могла это представить — не врал, не мог врать! Чтобы там ни говорил дядя, чтобы ни подсказывал ей ее собственный разум, тело предательски тянулось к нему. И это пугало больше всего. И вот теперь — звонок. — Как ты, малыш? Внутри все сладко ноет от этого голоса, от ласкового «малыш». Она прижимается к обочине, останавливается. Закрывает глаза, чтобы слышать и представлять только его. — Нормально. Все в порядке. Работаю. — Ник, послушай. Макс рассказал мне… — Давай не будем об этом! — отвечает она эмоционально. Значит, Кайл тоже знает об этом «заговоре старых интриганов». Что ж, тем лучше. — Они повели себя как два идиота, и мы не должны следовать их примеру. — То есть ты не одобряешь поступок своего дяди? — в голос его звучат недоверие пополам с надеждой. — А ты как думаешь?! — Ник фыркнула, даже глаза открыла от возмущения. — Я бы его прибила, но завещание составлено не в мою пользу! От неожиданности Кайл совершенно не к месту хохотнул, потом сдержался. — Я рад, Ник. Мне тоже было крайне непросто говорить с Максом. — Да плюнь на них! Не желаю больше ни слова слышать об этих престарелых жуликах. — Хорошо, — он улыбается. На какое время в эфире воцаряется тишина, а потом он говорит. О важном, о том, что занимает сейчас все его мысли. — Ники… я так скучаю. Чем на такое ответить? Вырывается само собой, судорожным вздохом и тихим ответным: — Я тоже. — Приезжай! — немедленно, требовательно. Это слегка отрезвляет. — Кайл, я не могу… — Почему?! — Через месяц у нас гонка начнется. Я кучу дел должна сделать, на меня многое завязано. Я обещала дяде, он на меня рассчитывает, понимаешь? «Ни черта я не понимаю, кроме того, что хочу видеть тебя!» — хочется крикнуть ему, вместо этого беззвучно, одними губами, ругается. А потом вслух произносит, почти жалобно: — Ник, а потом гонка начнется у меня… Она отвечает вздохом и молчанием. И продолжать приходится ему. — Ники, ну что делать? — Не знаю. Я не могу… — обреченно повторяет она. И при этом внутри все равно не отпускают сомнения, и всплывают в памяти ТЕ самые фотографии. Может, прав был дядя?.. Усталость от нервотрепки последних дней, собственная необъяснимая потребность в ней, ее сдержанность, даже холодность в совокупности делают свое дело. И он все-таки срывается: — А о последствия ты не подумала? — О каких последствиях? — недоумевающе. Кайл злорадно улыбается. — Мы с тобой, девочка моя, два раза… — сгоряча хотел даже сказать «трахались», но в последний момент все-таки сдержался, — занимались любовью. И если ты не заметила… ну, а вдруг?.. — он даже по телефону услышал, как у нее участилось дыхание, — то презервативом я не воспользовался. Так что есть вероятность… если ты, конечно, не принимаешь таблетки… А ты принимаешь, кстати? — спросил нарочито деловито. — Нет, — ответила она растерянно. — Ну вот, — продолжил он удовлетворенно, — значит, есть вероятность того, что ты… хм… беременна. От меня. Закончил он скорее удивленно, чем торжествующе, как планировал изначально, с намерением шокировать ее. А вместо этого озадачил самого себя. Взъерошил свободной рукой волосы на затылке, пытаясь понять — а если и в самом деле так? Что тогда? Ответа ее ждал с замиранием сердца. А она молчала долго. И, наконец: — Я не… — прокашлялась, — не… Со мной все в порядке! — закончила сердито. — Точно? — Абсолютно! Он вздыхает. Ну что он, в самом деле, взъелся на нее. Они ведь в совершенно разных весовых категориях! Ему-то такой разговор привычен. Не в плане обсуждения гипотетической беременности, Боже упаси! Таких оплошностей он ранее не допускал. Но легко и непринужденно разговаривать о проведенной ночи для него было проще простого. А вот для Ник это было ново и непривычно, она смущалась. — Ники… — Кайл, меня тут срочно вызывают, — соврала она торопливо. — Извини! — Хорошо, — вздыхает он покорно. — Я позже позвоню, ладно? — Ладно. Пока. Она бросает телефон на соседнее сиденье, вытирает вспотевшие ладони о джинсы на бедрах. Как же жарко в Аргентине! Он бросает телефон на покрывало рядом с собой, обхватывает голову руками. Он уже забыл, когда в последнее время он четко понимал, что вокруг него и с ним самим происходит! — Ну что, друг мой, как твои успехи? — Сформулируй вопрос чуть конкретней и, возможно, я тебе отвечу, — недовольно морщится Кайл. — Ник остается в команде? — Нет. Эзекиль хмурится. — Значит, она послала тебя к черту? — Хм… тоже нет. — Я не понимаю. — Я тоже не понимаю! — огрызается Кайл. — И отстань от меня со своими идиотскими вопросами! — Вон оно что… — задумчиво кивает Кампос. — Ну-ну… Знаешь, что? — боливиец внезапно оживляется. — Меня воспитывали в вере в Бога, но я иногда, каюсь, сомневался в Его существовании… — К чему эти душеспасительные беседы, Кампос? — Вот сейчас, в эту самую минуту я уверовал окончательно и бесповоротно! — Да ну? — сардонически изгибает бровь Падрон. — Точно, — Зеки кивает с наисерьезнейшим видом. — Бог есть, и он вершит справедливость! Наконец-то нашлась женщина, которая тебе отказала! — Знаешь, — мрачно цедит Кайл, — к твоей бандитской роже очень подойдут золотые зубы! — Чего? — переспрашивает Кампос оторопело. — Еще одна реплика — дам в зубы! — О, я испугался! — фыркает Зеки. Снисходительно хлопает Кайла по плечу. — Ну, не переживай, малыш. Я, так и быть, тебя не брошу. Останусь с тобой. Ты ж такой хорошенький… От свистнувшего кулака Кампос успел увернуться — сказалось детство, проведенное в трущобах Кочабамба. Но поспешно ретировался, ибо злой как черт Падрон был совсем не той компанией, в которой хотелось оставаться как можно дольше. — Ты отверг уже пятерых штурманов! — Ну и что? — Кайл небрежно пожимает плечами. — Послушай, мы не найдем вторую Ник… — Макс! — перебивает шефа Кайл. — Я полагал, что мы уже достигли взаимопонимания в этом вопросе! Я ищу профессионала, я теперь знаю, каков он! Увижу — узнаю! Понимаешь меня?! Я ищу профессионального, преданного делу штурмана! А на цвет глаз и размер груди я внимания не обращаю, если ты на это намекаешь! — Да понял я, понял… Не ори так. — Меня полностью устраивает эта кандидатура. — А тебя не смущает, что Давид — испанец? — С чего бы? — удивляется Кайл. — Ну, — Мак-Коски хмурится, — ты же слышал его английский. Я ни черта не понимал, пока Эзекиль не пришел и просто не стал нам переводить. Как ты будешь с ним общаться? — Захочет работать у нас — а мне показалось, что он ОЧЕНЬ хочет работать у нас — подтянет свой английский. Время есть. Зеки вон тот еще «гений», но осилил же английский. — Так, вот я сейчас не понял?! — возмущается Кампос. — Что за намеки?! — Никаких намеков, — усмехается Падрон. — Обычно человеку дается или ум, или красота… — И что это значит? — Тебе не досталось ни того, ни другого. — Ты стал совершенно несносен, Падрон! — обиженно парирует Эзекиль, резко вставая из-за стола. — Всего доброго, сэр Макс. Советую испробовать на нем мышьяк. Кайл небрежно постукивает пальцем по столу, игнорируя возмущения Кампоса. — Слушай, ну нельзя так! — едва за Эзекилем захлопывается дверь, Мак-Коски набрасывается с критикой на Кайла. — Да Зеки привычный, — морщится Кайл. — Переживет. — А ты этим пользуешься, да? Слушай, ну сделай уже с собой что-нибудь! — Если тебе больше нечего мне сказать, — демонстративно зевает Кайл, — то я пойду. — Опять будешь носиться по треку как ужаленный? — В твоих словах звучит странное для владельца раллийной команды недовольство. Я отрабатываю технику прохождения поворотов на новом шасси. — Да? Не думаю, что твоя и без того безупречная техника вождения нуждается в таком объеме дополнительной шлифовки. По-моему, ты просто не знаешь, куда себя деть. — Все, я ушел, — Кайл встает, намереваясь выйти из кабинета. — А ну, сядь на место! — рявкает сэр Макс. Кайл хмурится, борясь с желанием послать шефа к черту. И все же выполняет его приказ. Небрежно развалившись на стуле, произносит снисходительно: — Предупреждаю сразу! Мой собственный отец отбросил попытки меня воспитывать лет пятнадцать назад. И я не советую тебе браться за это гиблое и безнадежное дело. — Больно надо мне — тебя воспитывать, — Мак-Коски устало трет лицо. — Просто хочу рассказать тебе кое-что. — Ну-ну… Весь внимание. Сэр Макс игнорирует сарказм, звучащий в голосе Падрона и после краткого размышления начинает свой рассказ: — Когда-то, тридцать лет назад, я любил женщину… красивую женщину… — Кайл изгибом брови демонстрирует удивление таким поворотом разговора, но молчит. — Ее звали Жюли Лавинь. Это мама Николь. — Чего?! — Кайл традиционно вопит и подскакивает, роняя стул. — Ты любил мать Ники?! Это что же… Она что, твоя дочь, что ли?! — Тьфу на тебя, Кайл! — теперь очередь Макса изумленно таращиться на собеседника. — Ну и фантазия у тебя! Бразильских сериалов обсмотрелся? — А ты такими словами не бросайся! — Кайл поднимает стул, усаживается верхом и командует: — Рассказывай! — Да особо нечего рассказывать, — грустно усмехается Мак-Коски. — Я ее любил. Но считал, что важнее стать чемпионом. А она — подождет. Только любовь… она не ждет. Когда она приходит, ее нельзя отпускать. А я вот решил, что никуда она не денется. И пока я упирался в борьбе за чемпионский кубок, нашелся один очень шустрый… который и стал мужем Жюли и отцом Ники. Кайл молчит. Хмурится, трет висок. Спрашивает нерешительно: — И что ты мне советуешь? — Упаси меня Бог давать тебе советы! Сам разберешься. Просто рассказываю тебе о том, как я совершил самую большую ошибку в своей жизни. И я уверен: если не хочешь сожалеть об упущенном шансе всю жизнь, помни — ждать бессмысленно, а отпускать любимых нельзя! — Угум… — задумчиво тянет Кайл. И затем, решительно: — Значит, так! Тесты я закончил, отчет для механиков сегодня подготовлю. Уезжаю. Увидимся после праздников, — и, уже от двери: — Веселого Рождества, Макс! — Удачи, Кайл, — вздыхает Мак-Коски, обращаясь к захлопнувшейся двери. Это не могло продолжаться долго. Всего-то три недели, но бесконечные, словно три года. Ники разговаривала с ним как-то рвано. Иногда прорывался нежность, у него сердце замирало, когда он слышал ее в голосе Ник. Но чаще всего — сухо, торопливо, вечно какие-то дела отвлекали ее. И он срывался на всех — на Зеки, Оливье, даже на Макса. Легчало ему только на треке, но ненадолго. Нет, так нельзя. Макс прав. Надо объясниться с Ник. Снова. Снова надо ее вытащить из этого чертова Буэнос-Айреса! И плевать на ее архиважную работу, то, что происходит и НЕ происходит между ними — стократ важнее! Опять же — Рождество на носу. Только вряд ли ему удастся в этот раз выманить Ник телефонным звонком. Значит, придется ехать самому. И опять надо будет поместить ее в обстановку, в которой ей деваться будет некуда. Только… Вместо полного отсутствия людей мы пойдем прямо противоположным путем. Кайл хмурит брови, потом усмехается. Кажется, он знает, ЧТО делать. Главная сложность заключается в том, КАК?! — Мам, привет. — Сынок! — голос Терезы Падрони дрогнул от радости. — Как ты? Мы скучаем по тебе! Когда приедешь? — Пока не знаю. — Что значит — не знаю?! Я надеюсь, ты не собираешься пропустить семейное Рождество? — Нет, что ты! — усмехается Кайл. — Я еще жить хочу. Я, собственно, по этому поводу и звоню. Я не один приеду. — Эзекиля привезешь? — Гхм… не совсем. Я приеду с Николь Хант. Краткая заминка, а затем — изумленное восклицание: — Николь?! Твой штурман! Бог мой, неужели?! — Ну да… — О, Кайл! Это просто замечательно! Ты же знаешь, как мы мечтаем с ней познакомиться, особенно, после вашей победы! Будем ждать! Джо, Джо, послушай, что скажу! Кайл торопливо прощается с матерью. Первую часть плана он выполнил. Остается вторая, но она не в пример сложнее. И в ее успехе он отнюдь не уверен. |