Для адекватной межкультурной коммуникации необходимо соответствие картин мира коммуникантов. Перемещение в новое культурно-языковое пространство требует от иноязычного коммуниканта корректировки собственной картины мира и приведения ее в соответствие с изменившимися условиями.
В начале знакомства с новой культурой и языком картина мира неопределенна, расплывчата и размыта. Ее можно сравнить с видением близорукого человека, когда существует приблизительная связь между предметом и его наименованием.
Период привыкания к чужой культуре, когда коммуникант обнаруживает, что старый языковой опыт не вполне применим к новым условиям, а новая языковая картина мира еще не вполне сложилась, психологически труден для индивида и вызывает состояние стресса. По мнению Дадье, когда два языка вступают в контакт и как бы соперничают в одном человеке, то это означает, что в контакт и конфликт приходят два видения мира. Здесь есть все основания полагать, что переход от одного языка к другому может вызвать в мышлении глубокие потрясения.
В качестве ориентиров, позволяющих человеку «не заблудиться» в новом культурно-языковом пространстве, выступают универсальные явления – то общее, что объединяет взаимодействующие культуры. По мнению А.А. Леонтьева, «мы можем воспринимать как целое предметный мир только при условии, что в нем есть что-то постоянное, опорные элементы, отбраженные в нашем сознании в виде образов предметов и ситуаций, константных по сравнению с образом мира. Чтобы образ мира изменялся… в нем должно быть что-то относительно неизменное» [Леонтьев, 1997, с. 144]. Когда речь идет о переходе с одного языка на другой в процессе МКК, роль инвариантых элементов языковой картины мира выполняют межъязыковые эквиваленты, которые обозначают предметы и явления, общие для взаимодействующих культур.
В различных жизненных ситуациях коммуниканты выявляют несоответствие друг другу не целостных картин мира, а их фрагментов. По мнению А.М. Шахноровича, если различие в картинах мира осложняет коммуникацию и приводит к коммуникативным неудачам, то возникает необходимость привести их в соответствие друг с другом. У обоих коммуникантов «формируются собственные прагматические установки: у первого – на адекватную передачу информации, у второго – на адекватное ее понимание. «Столкновение» этих установок определяет содержательную структуру текста и иерархию тех компонентов, которые составляют эту структуру, делая текст инструментом коммуникации» [Шахнорович, 1998, с. 64]. В межкультурном общении основное бремя адаптации падает на неносителя лингвокультуры, который учится думать, говорить и действовать как носитель.
Для верного восприятия действительности инокультурному коммуниканту необходима коррекция языковой картины мира, верно отражающая определенную культуру. По мере освоения культурно-языкового пространства элементы картины мира приобретают более четкие очертания. При этом происходит не подмена одной картины мира другой, а совмещение родной и вновь осваиваемой картин мира и расширение горизонтов сознания. Возникновение качественно нового образа окружающей действительности знаменует собой трансформацию языковой картины мира коммуниканта – участника межкультурного общения.
4.3. Относительность восприятия времени
Пространственно-временная парадигма просматривается в каждом элементе лексической и грамматической систем языков. Авторы теории лингвистической относительности Э. Сепир и Б. Уорф первыми обратили внимание на способы выражения времени в разных лингвокультурах. В разных языках существуют свои принципы членения суток на периоды
В западном представлении членение суток на периоды зависит от «объективного» времени, показаний часов, и сутки структурируются в первую очередь полуночью и полуднем. При этом полдень имеет большее значение, поскольку структурирует самую важную часть суток – время, предназначенное для работы (рабочий день). Не случайно в западных языках существует специальное слово для обозначения второй половины рабочего дня, наступающей после полудня и связанного с полуднем обеденного перерыва (ср. англ. afternoon, фр. après-midi, нем. Nachmittag, итал. pomeriggio).
В русском представлении концептуализация времени суток в большей степени зависит от того, что человек делает в период времени, о котором идет речь. Если в западных языках «утро» концептуализуется как часть суток, предшествующая полудню, то для русских утро – это, скорее, время, когда человек уже проснулся и занимается приготовлением к основной дневной деятельности (умывается, одевается, завтракает), но еще не приступил к ней. Такое представление находит отражение даже в произведениях массовой культуры. Ср.: В представлении Павла Добрынина понятие «утро» не связывалось с каким-то определенным положением стрелки на часах. Главным критерием была утренняя атрибутика: умывание, разговоры, завтрак, одним словом, – все, что так или иначе напоминало семейный уклад (А. Маринина). Если обозначение времени суток в русской языковой картине мира зависит в первую очередь от того, какой деятельностью оно заполнено, то в западноевропейской модели, скорее, наоборот: характер деятельности, которой надлежит заниматься, детерминируется временем суток. Jetzt wird gefrühstückt: jedes Ding hat seine Zeit, – говорит героиня оперы «Кавалер Роз» в ответ на порыв страсти, охвативший утром ее юного любовника.
Указанное различие в концептуализации членения суток проявляется в целом ряде языковых фактов. Так, бросаются в глаза различия при обозначении точного времени. В западной традиции в основе такого обозначения лежит полдень; соответственно, различают, например, пять часов до полудня (a.m., т. е. ante meridiem) и пять часов пополудни (p.m., т. е. post meridiem). При этом, поскольку время до полудня концептуализуется как «утро», пять часов до полудня иначе могут быть названы «пять часов утра». Такое обозначение не является чем-то удивительным и для носителя русского языка; однако его может удивить то, что в западных языках можно говорить и о двух часах и даже о часе утра (ср. англ. one, two in the morning, фр. une heure, deux heures du matin), ведь для носителя русского языка утро – это время, когда человек просыпается, а если человек в час или два ночи не спит, это, скорее, означает то, что он еще не лег, а не то, что он уже проснулся и собирается приступать к дневной деятельности. Конечно, в четыре часа утра тоже встают, хотя относительно немногие, необходимость вставать столь рано возникает у представителей целого ряда социальных и профессиональных групп и не воспринимается в культуре как отклонение от нормы, что и дает основание использовать здесь слово «утро». А для носителей западных языков «утро» – это время суток до полудня, и потому два часа до полудня (ante meridiem) – это то же самое, что «два часа утра».
Сказанное не означает, что носители западных языков воспринимают час или два пополуночи как «утро». Лишь при обозначении точного времени достаточным оказывается бинарное членение суток: время до и после полудня. Когда же речь идет о времени суток как таковом, еще более существенно отграничение рабочего дня и периода, предназначенного для отдыха и сна («вечера» и «ночи»). Рабочий день структурируется полуднем. Первая часть рабочего дня (до полудня) концептуализируется как «утро», в полдень предполагается обеденный перерыв, после чего наступает вторая часть рабочего дня – «послеполуденное время». По окончании рабочего дня наступает вечерне-ночной период, причем «вечер» не вполне четко отделяется от «ночи» (многие западные словари определяют «вечер» как первую часть «ночи»), и соотношение «вечера» и «ночи» в разных западных языках понимается несколько по-разному (в целом можно сказать, что первая часть «ночи» – «вечер» – предназначена для развлечений, а вторая часть – собственно «ночь» – для сна).
Согласно Тань Аошуан, время в Китае исчисляется двумя координатами. Первая из них – это «небесные стволы» tian gan, насчитывающие 10 элементов, вторая – di zhi из 12 элементов. Эти координаты либо по отдельности, либо в сочетании друг с другом обозначают время суток, дни и служат порядковыми номерами [Тань Аошуан, 2004, с. 32].
|
Скачать 1.28 Mb.