Карл Бюлер Теория языка. Теория языка вчера и сегодня Глава I. Принципы науки о языке

• Название: Теория языка вчера и сегодня Глава I. Принципы науки о языке
• Анкор: Карл Бюлер Теория языка.doc
• Дата: 22.03.2018
• Размер: 2.61 Mb.
• Имя файла: Карл Бюлер Теория языка.doc
• Тип: Документы; #17043
• Категория: Языки. Языкознание
• страница: 22 из 38

§ 17. Материально обусловленное оформление звукового потока речи

Закон членораздельности

Артикуляция в широком смысле слова не является исключительной особенностью человеческой речи. И в самом деле, некоторые звуки, издаваемые животными (например, крик петуха или кукушки, а также то, что мы называем пением у певчих птиц), являются хорошо артикулированными звуковыми последовательностями; с другой стороны, неязыковые звуки, издаваемые людьми (например, рыдания или смех), также являются артикулированными. Разумеется, все это не может сравниться с человеческой речью в разнообразии производимых разновидностей звуков и в изысканной гибкости звукового потока; следует, впрочем, заметить, что такие птицы, как скворцы и попугаи, в подражании человеческой речи чисто технически достигают практически полного сходства. Если мы хотим добиться прогресса в описании, то на данном этапе мы не должны руководствоваться наивным «здравым смыслом»; прежде всего нам следует отвлечься от общей картины членения звукового потока человеческой речи и пойти в ученики к фонетике, чтобы точно поставить теоретические вопросы относительно участия техники производства речи и акустических характеристик звуковой материи в построении речи. В центре картины находится феномен слога.

1. Материально обусловленное и грамматическое оформление

Современный фонетист не должен ограничиваться описанием гласных и согласных; он исследует и определяет слоговое членение звукового потока, речевые такты и более сложные образования, формально независимые от грамматического анализа. Примечательным и в то же время вполне естественным является то обстоятельство, что все эти образования подчиняются своим собственным конструктивным тенденциям. Действительно, членение на слоги, речевые такты и т.п. может осуществляться и вопреки грамматическому членению высказывания. При этом материально обусловленные конструктивные тенденции являются достаточно пластичными, чтобы в известных пределах изменяться в соответствии с теми или иными требованиями. Если у нас имеется некоторый шаблон для организации звукового потока (например, в виде стихотворной строки), то это еще не означает, что хороший чтец будет придерживаться единообразного тактового членения каждой строки; следует, скорее, ожидать обратного. Возникают эстетически значимые напряжения, и взаимодействие различных конструктивных требований создает возможности индивидуального выбора, которые проявляются не только в «связанной», то есть стихотворной, речи, но и в так называемой свободной, то есть прозаической. Это взаимодействие проявляется как в звуковом потоке речи, так и — сходным образом — во всех других аналогичных «конструкциях». Архитекторы, художники и музыканты могли бы рассказать об этом не менее красноречиво, чем мы; каждый из них мог бы показать, как в его профессиональной области разрешается напряжение между материально обусловленными и всеми прочими конструктивными тенденциями и как они могут быть использованы искусным мастером.

На мой взгляд, вопрос о фонетических «единицах» и обо всем, что с ними связано, на сегодняшний день никто не исследовал проницательнее и глубже Зиверса, который в свою очередь использовал и развил ряд достижений Суита. Зиверс обладал тонким слухом экспериментатора и даром к обобщениям, свойственным хорошим теоретикам. Результаты, полученные им, следует дополнить лишь в одном отношении, чтобы они без дальнейших изменений могли служить основой для построений теории языка. Зиверс предпочитает при определении звуков (как гласных, так и согласных) пользоваться артикуляторным анализом, тогда как его теория слога является чисто акустической. Не будем, однако, сосредоточиваться на критике этих недостатков (хотя, возможно, они не вполне случайны). Основная заслуга Зиверса заключается, По-моему, в том, что он — гораздо более последовательно, чем его предшественники, — расширил область фонетических исследований, и в частности включил в нее уже названные материально обусловленные конструктивные тенденции.

Таким образом, вслед за Зиверсом мы признаем наличие слогового, тактового и иных типов членения в звуковом потоке речи. Это членение осуществляется на независимой основе и лишь в самых общих чертах (но отнюдь не в деталях) совпадает с грамматическим членением данного звукового потока. Так, достаточно регулярным является, например, случай, когда граница между словами проходит внутри слога или когда граница между речевыми тактами делит на две части слово. С теоретической точки зрения важно отметить здесь сосуществование двух конструктивных потребностей, охватывающих все единицы языка (по крайней мере от слога до распространенного предложения). Этот факт свидетельствует о том, что «разделение труда» между фонетикой и грамматикой не следует понимать слишком упрощенно. Было бы слишком поспешно отнести научное определение соответствующих элементарных единиц целиком и полностью по ведомству фонетики, а теорию более крупных образований — без остатка по ведомству грамматики. Характерное сравнение: когда в психофизической системе говорящего формируется языковое произведение, то в отличие от, например, построения дома из кирпичей этот процесс не складывается из двух последовательных этапов (сначала формовка кирпичей, а затем возведение стен из них). Нет; какими бы грубыми или тонкими ни были наши гипотезы, но в фонетике после Суита существование всякой «теории кирпичей» принципиально невозможно. Насколько широко такие воззрения были — в явном или скрытом виде — распространены раньше, судить историкам¹.

2. Акустическая теория слога

И у психологов, и у лингвистов-теоретиков достаточно причин, чтобы проявлять интерес к исследованию феномена слога. Действительно, многие психологические критерии могут подвергнуться здесь проверке, а учет феномена слога при построении всеохватывающей теории языковых сочетаний абсолютно необходим. Если выписать из руководств по фонетике признаки, используемые для определения слога, то отличительной чертой концепции Зиверса и других акустиков окажется, несомненно, теория волн. Если бы была поставлена задача разделить на части фигуру типа синусоидальной кривой наиболее естественным образом, то несколько наиболее очевидных решений были бы, вероятно, такими, как изображено на схеме:



Можно, с одной стороны, подсчитывать «вершины» кривой, проводя границы между составными частями по ее впадинам; с другой стороны, можно по образцу аналитической геометрии принять за указанные границы точки изгиба на средней оси кривой. Оба решения позволяют выделить волновой полупериод и приводят в принципе к одинаковым количественным результатам. Оба решения имеют также аналогии в выборе критериев, применяемых в рамках различных теорий слога. Те, кто вслед за Суитом определяет слог как «волну сонорности», идет по пути подсчета вершин и проведения границ по впадинам; это основная идея всех акустиков, которая хотя бы частично должна присутствовать в любой теории слога. Разумеется, соответствующие пики сонорности не всегда сопровождаются абсолютным понижением кривой до полного отсутствия звука; «волна» опускается то выше, то ниже — в полном соответствии с реальным чередованием долин и возвышенностей в горной цепи. Если же, следуя за Зиверсом и Есперсеном, устанавливать среднюю (относительную) «полноту звучания» каждого звука на восьмиступенчатой (по Есперсену) шкале, то тогда, например, двум немецким словам — Tante и Attentat — будут соответствовать две следующие схемы изменения степени звучности, обладающие, как и следовало ожидать, в первом случае двумя, а во втором случае тремя пиками:



На таком анализе основано простое определение Д. Джоунза: «Если два звука из одной группы (по степени сонорности) разделены одним или несколькими звуками меньшей сонорности, чем у каждого из первых двух звуков, то считается, что эти звуки относятся к разным слогам» (Jоnеs D. An Outline of English Phonetics, § 99)¹.

Кто однажды ощутил очарование этой ясной концепции, едва ли сумеет избавиться от него, да и вряд ли необходимо к этому стремиться. Ведь членение звукового потока на волны или импульсы есть структурная закономерность нашего слуха, и почему к звукам языка не должны относиться универсальные акустические различия по степени звучности? Всякая последовательность эквидистантных ударных шумов одинаковой силы в восприятии человека неизбежно и без труда подвергается физическому (тактовому) членению; что же касается звукового потока того типа, который представлен в речи, то он, по мнению исследователей от Суита до Зиверса, членится при слуховом восприятии на отрезки, соответствующие волнам сонорности (Sonoritätswellen). Происходит это, по-видимому, либо благодаря врожденной способности, либо благодаря навыкам, приобретенным нами в раннем детстве. Разумеется, существование так называемых побочных слогов не создает серьезных проблем при слоговом членении; то, что при произнесении слова Obst возникает небольшой самостоятельный пик сонорности на звуке s, но тем не менее слово воспринимается как односложное, должно удивлять нас не более, чем то, что гора, имеющая небольшую вершину рядом с основной, все же воспринимается как единая гора.


Обратим внимание на кривую на с. 240. Она заимствована из работы д-ра Карла Бреннера, поставившего себе цель с помощью объективного анализа выделить реализационные варианты в звуковом облике человеческой речи. Текст перепечатан in extenso¹ в работе Х.Херцога (см.: Herzog H. Stimme und Persönlichkeit. — «Zeitschrift fürpsychologie», 130, 1933, S. 306), однако здесь воспроизводится образец речи другого диктора, так как данные К.Бреннера получены независимо от радиоэкспериментов Херцога. Для нас существенно лишь то, что звуковой контур слога можно отчетливо выделить. Вместе с тем в таком легком и привычном для нас слоговом членении звукового потока должны так или иначе присутствовать и другие материальные конструктивные тенденции. Дело в том, что так называемая сонорность сама по себе, в качестве единственного параметра, не способна обеспечить указанное многообразие типов слогов; то же можно сказать и об акустической шкале Есперсена. К числу других важных параметров относятся прежде всего длительность слога и сила звука. Слоги могут удлиняться и, напротив, сокращаться до минимальной продолжительности, поскольку каждый слог содержит звуки, допускающие изменение длительности (сонорные или шумные); с другой стороны, существуют также мгновенные звуки, не допускающие увеличения длительности в собственном смысле — либо в силу того, что по своему акустическому характеру они являются строго заданной последовательностью определенных элементов, либо в силу того, что наш речевой аппарат не в состоянии производить их в удлиненном виде: попробуйте, например, в середине слова удлинить смычные согласные t или p — в лучшем случае звуковая пауза окажется лишь более долгой выдержкой. Сила звука может быть различным образом дозирована; каждый слог обладает своим особым звуковым рельефом. Возможности этого рода детально изучались фонетистами начиная со Суита.

Зиверс рассматривает рельеф громкости (Lautheitsrelief) звукового потока наряду и совместно с рельефом звучности (Klangfüllrelief) как один из решающих факторов (слухового) членения на слоги. Существуют также, если он прав, и, так сказать, «ударные слоги» (Drucksilben), то есть такие, которые воспринимаются в первую очередь как единый пик интенсивности. Возникающее при этом значительное усложнение теории слога, разумеется, не может служить аргументом против Зиверса: ведь высшее требование к теории состоит не в том, чтобы она была проста, а в том, чтобы она была адекватна. Если пик интенсивности действительно может образовать слог, как считает Зиверс, то его необходимо учитывать в описании. Возможно, возникновение этого двойного критерия лучше всего может быть объяснено самим Зиверсом, отмечавшим, что существуют отчетливые корреляции между пиком звучности и пиком интенсивности и что оба они фактически приводят к возникновению единого итогового впечатления, которое и используется как эффективный критерий для слогоделения. Так по крайней мере обстоит дело среди говорящих на немецком языке; в других же языковых коллективах положение может быть иным. Можно привести аналогичный пример из области музыки, где допустимо сопоставление и взаимодействие мелодии, долготы и силы звука.

Слог Maul в слове Maulkorb «намордник», произнесенном в составе предложения очень высоким женским голосом, с нормальной повествовательной интонацией, без специального акцентирования; максимальная высота V = 357,5 Гц (между фа и фа-диез темперированной двенадцатиступенчатой гаммы). Скорость движения фотографической бумага составляет в среднем 1930 мм/с; интервал отметки времени у основания кривой — 0,02 с. Снимок уменьшен в 1,8 раза по сравнению с оригиналом. Выполнено на осциллографе фирмы Siemens Halske, с помощью электродинамического микрофона компании «Western Electrici» в студии Ревага в Вене. Наряду с временем звучания следует обратить внимание на изменение амплитуды колебания звука.

Точно так же вопрос о том, не разрушают ли дифтонги перцептивного единства слога, для разных языков должен решаться по-разному. Всё это тонкости возможных вариантов членения, роль и значение которых меняются только в ходе тщательного фонологического анализа.

3. Моторная теория слога, баллистические импульсы

Совершенно иную позицию занимают сторонники «моторного», или «артикулярного», определения слога. Невзирая на известные негативные утверждения Зиверса, делаются все новые попытки представить слоговое членение звукового потока как результат и акустическое представление простой волновой (или ударной) формы артикуляторно-моторного действия¹.

Я отвлекаюсь от небезынтересных идей де Соссюра и Руссло, ограничиваясь рассмотрением весьма характерных взглядов американского психолога Стетсона². Чтобы оценить его взгляды, необходимо прежде всего понять важное различие между баллистическими и направленными (geführte) движениями тела. Так, например, медленное движение моей руки в том случае, если я хочу что-либо достать, происходит вследствие передачи нервных импульсов мышцам руки. Напротив, ускоренное движение пальцев или руки нуждается в торможении с помощью встречного движения одновременно иннервируемых антагонистов и поэтому в процессе своего развития неуправляемо и не может быть более точно направлено к цели. Если первое является базой для дефиниции, то второе свойство следует из первого и, как понимал его Стетсон со своими сотрудниками, определяет баллистическое движение. Дыхательные толчки кратких слогов возникают, по Стетсону, вследствие баллистических импульсов в легких (ehest pulses), тогда как условия возникновения долгих слогов, связанные с экспираторным импульсом, несколько сложнее.

Лучшее и наиболее полное описание обоих видов движения содержится в работе Хартсона; его данные имеют большую практическую значимость для достижения высоких результатов в спорте, игре на рояле, печатании на машинке и т.п., и эти области были исследованы раньше, чем речевые движения. Современные преподаватели музыки при обучении игре на рояле придают большое значение тому, чтобы пальцы двигались «свободно», баллистически (как бы свободно падая); на то же обращают внимание и спортивные тренеры (например, обучая ударам при игре в гольф) и т.п. Почему? Потому что движения баллистического типа в большом количестве наименее утомительны, могут совершаться в очень быстрой последовательности и быть более точными (при достаточной тренировке), чем другие типы движений при том же темпе. Как известно, и постоянные движения глаз, внимательно рассматривающих что-либо, складываются из баллистических толчков; неутомимое биение сердца также является баллистическим. Таким образом, дыхательные толчки кратких слогов, как справедливо утверждает Стетсон, попадают в прекрасное общество; эти ударные импульсы (точнее, их результаты) оказываются рядом с ударами сердца и движениями глаз в качестве баллистических движений.

Был ли Стетсон прав? Его эксперименты, в ходе которых для решения проблемы слога были использованы результаты тридцатилетних лабораторных работ над другими, более доступными наблюдению физическими движениями, заслуживают внимательного изучения. Сам я был вначале настроен скептически; прежде всего мое недоверие было связано с технически примитивной, как мне казалось, аппаратурой, со сложностью многочисленных графиков — я полагал невозможным зафиксировать столь детальным образом коротковолновые импульсы с помощью грубых приборов типа воздуходувки. Однако после двух лет работы, в частности после того, как Хартсон, проведший один семестр в нашем институте, сообщил мне точную информацию, сомнения по этим основным пунктам рассеялись; кроме того, в настоящее время стала возможной непосредственная фиксация гальванометром нервных импульсов, поступающих в мышцы, что, естественно, устраняет всякие сомнения в их существовании.

Хартсон начинает свою статью со следующего общего утверждения: «Живое тело никогда не свободно от мускульно фиксированных позиций, основы возникновения баллистических импульсов» (Наrtson. Ор. cit., р. 32) — и далее по поводу речевых движений: «Баллистические экспираторные толчки, образующие слоги при говорении, возникают благодаря постоянному экспираторному давлению в наполненной воздухом камере», [объем которой расширяется в результате активных усилий, а затем, после частичной потери воздуха, пассивно уменьшается]. Таким образом, по Хартсону, можно говорить лишь о добавочных (superimposed) баллистических импульсах. Предположим, что подобные «дыхательные импульсы» (breath pulses) для кратких слогов надежно зафиксированы, тогда часть проблемы слога, касающаяся артикуляторного аспекта, будет фактически решена. Остаются еще, однако, долгие слоги, протяженная артикуляция и все фонологическое оформление которых строится на физиологически иной основе, во всяком случае, в английском языке, на котором говорят испытуемые Стетсона и который в этом отношении близок к немецкому языку, Я полагаю, что Зиверс и его сторонники могли бы без груда интегрировать приведенные выше данные в свою концепцию слога.

Вывод Хартсона звучит следующим образом: «Каждый слог является баллистическим импульсом воздушного потока, идущего из легких, объем которого регулируется сокращениями грудной клетки и брюшной полости». Это утверждение следует, по-видимому, дополнить в двух отношениях. Во-первых, значительная часть долгих слогов, и особенно эмфатически удлиненных, должна быть исключена; Во-вторых, тот анализ, который сам Хартсон дал ряду специфических движений (featuring movements) в ротовой полости, поставил его перед вопросом о возможности возникновения (вследствие подобных движений) не только эффективных слоговых волн. Ср.: «Произнесение многих звуков и слогов при пении или разговоре сопровождается разнообразными баллистическими сокращениями губ, языка, нижней челюсти и гортани» (Hartson, Op. cit., p. 39).

Основной психолингвистический вопрос заключается здесь в том, каким образом и насколько слушатель оказывается способен (если он оказывается) распознать баллистический характер кратких слогов и небаллистический характер долгих, или, другими словами, как артикуляторный аспект соотносится с акустическим. Кроме того, с моей точки зрения, некоторые переходы от одного слога к другому могут осуществляться только с помощью особых движений в ротовой полости, а в акустическом отношении не имеют ничего общего с тем или иным способом, воспринятым ударным импульсом. Иначе говоря, основная концепция школы Сиверса в целом выдерживает испытания. Вклад Стетсона состоит главным образом в том, что он показал, как возникают ударные импульсы кратких слогов и как слоговые границы во впадинах звуковой кривой определяются, исходя из ее состава: ведь объектом его анализа являются в первую очередь пограничные согласные, которые и используются для демаркации в речи. Они существуют, таким образом, для поддержания общей картины чередования пиков и спадов; слоговыми границами во впадинах отнюдь не являются какие-то неопределенные точки — как правило, там присутствуют согласные, специальным образом обозначающие эти границы.

В работах Стетсона и его сотрудников мне представляется весьма важным обширный обзор психофизически сходных иннервационных связей в других типах движения. Так, Хартсон в таблице различных видов человеческих движений помещает не только «специфические движения голоса» (featuring vocal mouvements), то есть артикуляции в ротовой полости, но и специфические движения вообще, где к усилиям более грубых двигательных механизмов добавляются модифицирующие обертоны (то есть, коротко говоря, движения суставов); так. например, движения пальцев накладываются на более далекие «экскурсии» руки при письме или игре на рояле в качестве специфических (featuring) движений. И если к тому же требуется точность и быстрота, то эти добавочные движения должны быть

баллистическими; их не должны сдерживать встречные импульсы в антагонистических мышцах. Они должны иметь характер свободного падающего движения и лишь завершаться в результате активного усилия. Совместная работа нескольких систем в нашем речевом аппарате (дыхательная система, голосовые связки, активные органы ротовой полости) в этом отношении не составляет исключения, а, напротив, органично входит в общую систему производства всех тончайших движений человеческого тела.

4. Компромисс. Критика Стетсона, возражения на критику. Фактор резонанса

Итак, как же обстоит дело с двумя разновидностями теории слога, акустической и моторной? Современная радиотехника обращала немало внимания на то, как действуют приемные и передаточные механизмы при общении людей на естественном языке, и многое позаимствовала. Однако до сих пор недоступным и технически не воспроизводимым остается необычайно важное взаимодействие приемных и передаточных механизмов в одной и той же психофизической системе. Осуществляя слуховое восприятие, мы действуем не только и не просто как акустический рецептор; когда же мы говорим, мы действуем не только и не просто, как глухие отправители. Напротив, услышанное мы воспринимаем, одновременно внутренне реконструируя его (и часть просто проговаривая про себя), а собственные сообщения передаем под постоянным контролем слуховых органов. Я в данном случае не имею в виду периферийных случаев, когда указанные условия не выполняются и вследствие этого возникают значительные и хорошо известные трудности взаимопонимания; достаточно, если будет признано, что восприятие и понимание осмысленной речи нормальным слушающим человеком предполагают одновременную работу его собственного передающего механизма, и наоборот. Было бы наивно предполагать наличие взаимодействия между говорящим и слушающим лишь в том случае, когда можно наблюдать реальные артикуляционные движения последнего; наивно придавать слишком большое значение моторному аспекту при описании гораздо более общего резонансного феномена, который я имею в виду. Нет, в этом случае происходит лишь внутреннее (мысленное) реконструирование, при котором мускульных усилий в речевом аппарате слушающего засвидетельствовать не удается (по крайней мере самыми грубыми методами).

Если указанный тезис о перекрестном взаимодействии применить к проблеме слогового членения звучащей речи, то решительный сторонник моторной теории слога начнет, по-видимому, с того, что попытается облечь все рассуждения в термины моторной фонетики (motor-phonetics). Практически так и поступает Стетсон, этим объясняется его резкая критика всех акустиков, приобретающая оттенок борьбы во имя методических догматов; такой убежденный бихевиорист, как Стетсон, уже потому не способен ни на какие уступки в этом вопросе, что более всего следит за тем, чтобы не ступить на опасный путь якобы устаревшего феноменологического анализа. Тем самым его критика бьет мимо цели, допуская промахи, непростительные для психолога.

Стетсон хочет утвердить некоторую теорию слога в качестве единственно адекватной, перечеркивая акустическую теорию. Его взгляды в известной степени допустимы и имеют смысл, поскольку резонансный фактор действительно влияет на восприятие слушающего. В известной степени следует признать верным утверждение, что при приеме слоговая кривая воспроизводится собственным передаточным механизмом принимающего. В результате возникает эхо этой слоговой кривой в виде дыхательных импульсов; тем самым слушающий воспринимает сообщение уже в виде им самим порожденной кривой: он может отличить слог а от слога b, не прибегая к акустическим признакам. Область, в которой имели место подобные различия, называли раньше кинестетической. Радикальные новаторы типа Дж.Б. Уотсона и Стетсона упрощают это понятие и предлагают приблизительно следующую аргументацию: то, что у меня, исследователя, имеется в виде белого изображения на черной фотобумаге, имеется и у воспринимающего субъекта; поэтому (как свидетельствует опыт) последний может «вести себя» различным образом в зависимости от того, что он воспринимает. Это сущность чистой моторно-фонетической теории слога Стетсона.

Объективность в сочетании с наглядностью, конечно, всегда были убедительным аргументом в науке. Остается лишь один вопрос — достаточно ли приборов Стетсона, чтобы в явном виде представить полную картину восприятия. Мы не станем ограничивать нашу критику изображением столь тщательно выполненной кривой слога maul; мы можем упрекнуть Стетсона — приверженца моторной теории — в том, что он принципиально не способен прочесть на своих графиках кое-что из того, что содержит акустическая кривая. Если то, что на них отсутствует в принципе, но имеется в акустических кривых, так же существенно для речевого общения, как дыхательные импульсы, то всякий апологет «объективного» анализа должен снизойти до того, чтобы до поры до времени учитывать наравне со своим собственным моторным анализом достижения акустиков, которые в ряде важных моментов идут дальше в анализе релевантных аспектов речевого общения. Ничего большего мы и не требуем. Вместе с тем нам не хотелось бы, чтобы все сказанное воспринимали как простое упражнение в остроумии: следует подчеркнуть определенную односторонность обоих подходов и обратить внимание на психологические проблемы теории слога.

Основная заслуга Стетсона — это введение важного понятия баллистического движения в теорию слога; мы бы хотели, чтобы начатая им работа в этом направлении была доведена до конца. Предположим, при быстрой речи по слогам не происходит баллистических движений дыхательного и речевого аппарата, а некоторое незакрепленное постороннее тело свободно падает на звучащую струну, как это, например, имеет место при игре на рояле. В этом случае результат моего мышечного импульса будет зависеть от качества струны (материала, длины, натяжения), а не только от действия мышечной силы. Вопрос: какое отношение это имеет к колебаниям воздуха, производимым речевым аппаратом говорящего? Ответ: они точно так же не находятся в полной и однозначной зависимости от дыхательных импульсов, а зависят еще и от меняющегося напряжения, конфигурации полостей и т.п. в звукообразующем механизме и не могут быть полностью и однозначно отражены гальванометром, фиксирующим лишь мышечные усилия. Акустические же кривые могут сообщить нам о многих важных параметрах речевого общения. Стетсон должен был предположить в своих кривых единственный вокалический анализ, прежде чем объявлять устаревшими результаты исследователей противоположного толка, от Гельмгольца до Штумпфа; а едва лишь он попытался обнаружить вокалические кривые в мышечных импульсах, потребовалось лишь немного элементарной физики, чтобы предсказать ему блестящее фиаско. Ибо ни колеблющиеся голосовые связки, ни какая-либо другая колеблющаяся часть голосового аппарата не будут для его удовольствия вырабатывать двигательные импульсы в виде вокалических кривых — просто потому, что их колебания происходят так же независимо и автономно, как и колебания обычной натянутой мембраны.

Далее, нас пытаются уверить, что гласные — излишняя роскошь в человеческом общении: ведь обходятся без них глухие, способные — при хорошей подготовке — читать по губам говорящего. Это довольно странный способ доказательства, с которым можно сравнить лишь изящный пример «избыточности» согласных при восприятии речи по телефону (см. ниже, с. 259—260), после чего остается сделать вывод, что как гласные так и согласные, в сущности, не нужны. Ясно, что мы совершаем здесь логическую ошибку, поскольку из того, что существует окольный путь, не следует, что не существует или не нужен прямой путь; из того, что в каких-то случаях Х может быть легко заменен на Y, не следует, что Х вообще избыточен. Зато легко обнаружить (если это необходимо, даже и бихевиористскими методами) то, что реально слышит человек, обладающий слухом. Но в том, что Tische «столы» — Tasche «карман» — Tusche «тушь» не являются тремя различными немецкими словами, Стетсон не сможет убедить ни одного говорящего по-немецки, несмотря на то что различие гласных в этих словах никоим образом не может быть отражено в стетсоновских кривых.

Тому, кто понимает, любопытно наблюдать эти эквилибристические ухищрения «строгого бихевиоризма», пытающегося распространить свой подход, основанный лишь на анализе наблюдаемых движений, на любую область психологии. В нашем случае попытка рассмотрения мускульных импульсов в качестве единственной основы для процесса приема и передачи сообщений в рамках психофизической системы обречена на провал прежде всего в силу того простого физиологического фактора, что слуховой аппарат по-разному реагирует на такие формы и оттенки звуковых волн, которые никак не могут быть отражены гораздо более инертными мышечными импульсами. Объем воспринимаемого слухом превышает объем того, что мы можем воспроизвести собственным голосовым аппаратом, по многим параметрам (высота, глубина, интенсивность). Всего сказанного уже вполне достаточно, чтобы обнаружить неестественность и неадекватность тотальной резонансной гипотезы радикальных сторонников моторной теории. Еще отчетливей, однако, несостоятельность этой гипотезы обнаруживается при рассмотрении расстройств речи: подразделение этих расстройств на преимущественно сенсорные и преимущественно моторные является одним из наиболее примитивных, которые только можно представить¹.

Несмотря на все вышеизложенное, как психическое, так и физическое реконструирование (резонанс) существует и сохраняет важнейшее значение. Некоторые акустики, специалисты по проблеме слога абсолютно не признают, например, «ударные слоги» Зиверса или нелепое (с их точки зрения) понятие «тяжести» слога, которое приписывается слогу в речи независимо от того, связана ли в каждом конкретном случае эта тяжесть с реальной громкостью или высотой звука (или обеими характеристиками сразу), с укороченностью или же с удлиненностью слога. Эти и другие трудности исчезают, если признать некоторую ограниченность односторонне акустического анализа. Действительно, в каждом языке существует известная степень свободы относительно того, как проявляется изменение «тяжести» в звуковом потоке речи. То, почему это возможно и беспрепятственно допускается в речи, наиболее простым способом объясняется в терминах моторной теории. Последовательный же сторонник ее всегда работает, сознает он это сам или нет, в рамках резонансной гипотезы.

5. Результаты

Итак, резюмирую: слоговое членение звукового потока речи в целом является частью материально обусловленного оформления (звуковых гештальтов) и может проявляться различным образом. Слова и предложения, которые производит говорящий, в своем звуковом строении во многом следуют за естественным, как бы заранее заданным, оформлением и не настолько радикально изменяют его, чтобы естественная звуковая волна слогового ряда могла исчезнуть. Естественная звуковая волна слогоделения должна ощущаться, поскольку акустическая индивидуальность звукового образа слов во многом характеризуется своей одно-, двух-, трех-или многосложностью.