Карл Бюлер Теория языка. Теория языка вчера и сегодня Глава I. Принципы науки о языке
 Скачать 2.61 Mb.
|
§ 24. Проблема предложенияФилологическое представление о предложении и грамматика Трудно не восхититься остроумием, в котором упражнялись при определении понятия предложения. В обстоятельном докладе по истории теории предложения Йон Рис приводит список дефиниций, включающий 139 названий1. Несмотря на тщательный отбор, в этом списке есть немало повторений, а также попадаются некоторые откровенно пустые определения; и все же приходится удивляться, скорее, тому, насколько часто многократно предпринимаемые попытки дать определение предложению человеческого языка приводили к тому, что обнаруживались какая-либо ранее неизвестная черта или совершенно новые грани данного понятия. Судя по опыту в других областях, такое явление возможно лишь для ключевых понятий какой-либо сферы, имеющих многочисленные связи и на редкость синхитических, сформированных в обиходном языке и остающихся без определения, становясь научным термином. Понятие предложения как образец таких понятий заслуживает глубочайшего внимания исследователей, занимающихся логическим анализом гуманитарных наук. В нем заключена многократная синхиза, которую нельзя уничтожить до тех пор, пока оно является и остается филологическим понятием. Лишь когда вступает в действие своеобразная формализация грамматики, разиоаспектные признаки филологического понятия предложения распадаются, и тогда каждый из них следует выявлять и изучать целиком и полностью на его собственной основе. Заслуживающие внимания отношения вполне обозримы, если интерпретировать их, исходя из нашей схемы четырех полей. То «предложение», которое обнаруживает текстолог, описывающий его своими методами, относится к квадрату W; то, что имеет в виду филолог, когда он говорит о предложениях в тексте, есть элементарное языковое произведение (Sprachwerk). Каждое из этих предложений может получить множество определений, позволяющее верифицировать грамматические и психологические представления. При объяснении лучше всего исходить из концепции Риса, который в своей теории предложения возводит в ранг понятия всю совокупность определений филолога. Это вполне корректно и безупречно логически и, несомненно, заслуживает признания. Предприятие Риса вызывает сомнения лишь в тот момент, когда это синхитическое понятие преподносится грамматике в качестве понятия, с которым она может работать. Подобные идеи в XIX в. грамматисты получали от психологов, и они слегка приводили их в замешательство; впрочем, эти идеи с полным основанием были отклонены. Грамматическая теория не может основываться и на синхитическом понятии предложения Риса. Почему же? Потому что грамматика — это наука, оперирующая только формами, в данном случае — формой предложения, а не конкретными предложениями во всей совокупности их материальных и психологических свойств и отношений. Разумеется, грамматист всегда использует конкретные предложения в качестве примеров, но именно в качестве «примеров», то есть конкретных реализаций, из которых путем абстракции должны быть извлечены формы. Грамматическая формализация исключает из конкретного предложения все важные, но не грамматические признаки, привнесенные филологом (на которых акцентируется внимание в его интерпретации). Нужно ли специально иллюстрировать эту простую ситуацию примерами отношений за пределами языка? Геометрия и стереометрия -формальные науки. Предположим, к стереометру приходит кристаллограф и предлагает ему свою точную аппаратуру и методы определения формы кристаллического тела. Какой ответ последует? В принципе так же мы должны ответить Рису: «В Вашей дефиниции синхитического понятия предложения первый признак вызывает жгучий интерес грамматистов, все же остальные не имеют к грамматике никакого отношения, но благодаря им грамматист обратит внимание на некоторые формальные моменты, еще недостаточно исследованные им самим». Остановимся на этом подробнее. 1. Определение Риса Теория предложения Риса достигает кульминации в весьма ценном логическом определении, на редкость искусно объединяющем три признака: «Предложение — это мельчайшая грамматически оформленная речевая единица, выражающая содержание путем соотнесения с действительностью» (Riеs. Ор. cit., S. 99). «Грамматическая оформленность», «мельчайшая речевая единица» и «соотнесенность с действительностью» — три разноаспектных признака. Ведь сразу же ясно, что на первый из них оказала влияние теория структур, а на третий — учение об актах. При ближайшем рассмотрении, пожалуй, непонятно, кому принадлежит выделение второго признака. Поскольку для нас это несущественно, сначала не будем придавать особого значения тому, что понятие «речь» (то есть осмысленная речь), или, точнее, «речевая единица» Риса, заимствовано из логической теории речевого действия. Вполне достаточно комментариев самого автора, недвусмысленно свидетельствующих о разноаспектности первого и третьего признаков, ощущаемой каждым самостоятельно мыслящим читателем (ор. cit., S. 100). Но я сразу же отрицаю возможность критики на этой почве. Нет, так уж случилось, и это в природе вещей, что филологически приемлемое понятие предложения должно обладать разноаспектными признаками. Отвергая этот вид синхизы, необходимо исключить филологическое понятие предложения из числа понятий, поддающихся определению. Только допущение синхизы будет способствовать логическому прояснению идеи предложения, единицы, реальность которой интуитивно ощущается лингвистами. У филолога-профессионала, по крайней мере у индоевропеиста, едва ли возникнут серьезные трудности при выделении и интерпретации «предложений» на практике. Конечно, в средние века немного занимались вопросом об эллипсисе и иногда возникали противоречия при классификации типов предложения. Но все это не идет ни в какое сравнение со смешением, неизбежным, если бы с давних пор не существовало глубокого ощущения этого неопределенного единства, лежащего в основе безошибочного восприятия каждого отдельного случая. Это ощущение действительно существовало, им руководствовались в конкретных ситуациях, считая один отрезок речи самостоятельным и единым по содержанию (то есть не нуждающимся в непосредственном продолжении), а другой — нет. Приблизительно таково практическое понятие предложения в самом широком смысле. В 1919 г. мною была предложена краткая формулировка: «Предложения — это (мельчайшие самостоятельные) смысловые единицы речи»1. Тот, кто не заботится о теории, берет на себя ответственность считать предложением имеющее вполне определенное значение и распространенное в обиходном языке «гм», безапелляционно утверждая, что это «гм» часто более выразительно, более точно и менее нуждается в продолжении, чем иные многословные отрезки речи. Однако с этим растяжимым, как резина, понятием предложения несовместимы другие представления, связанные со строгим логическим требованием двучленности подлинного предложения, обязательно содержащего два аристотелевских компонента суждения, а именно S и Р. Кто же прав и какое филологическое понятие предложения — не слишком широкое и не слишком узкое — целесообразно? Остроумный аналитик Йон Рис отвергает строгое требование двучленности, но настаивает на том, что предложение должно быть «грамматически оформленно». Рис добросовестно описывает все компромиссные решения, перечисляя часто полярно противоположные в том или ином аспекте мнения теоретиков по вопросу о предложении и в собственном учении возводит вокруг дворца действительно истинного и в высшей степени завершенного предложения целую деревню метекских домишек, в которых размещаются будто бы не вполне настоящие и незавершенные предложения, основные типы которых также перечисляются. Например, указывается, что междометия и вокативы — «образования, которые никак нельзя считать предложениями», да и нет (или — более обобщенно — утвердительные и отрицательные частицы) не предложения, а заместители предложения. Далее: остатки предложения (Satzreste) — это образования, в которых отсутствует нечто (но не слишком многое), легко восстановимое из контекста, а сокращенные предложения (Kurzsätze) представляют собой сочетания, не предполагающие продолжения, подтипы «полных предложений». Об остатках предложения и сокращенных предложениях в совокупности Рис пишет: «Сокращенные предложения отстоят от полных несколько дальше, чем части или фрагменты предложения, но они вместе настолько близки им—и не только по содержанию, но и по форме, так как в их основе лежит обычная схема предложения, — что, по сути дела, их можно считать подлинными предложениями, имеющими, однако, неполную и незавершенную форму» (Riеs. Ор. cit., S. 185). Сокращенное предложение описывается так: «Одно представление (или же вместе с тем или иным сопутствующим представлением), выдвинутое на передний план, действительно реализуется на языковом уровне; выражение с минимальной формой, чаще всего только одно слово или небольшая группа слов, репрезентирует сокращенное предложение» (ор. cit., S. 184). Примеры: «Мое почтение!», «С вашего разрешения!» или надпись на конверте: «Господину NN». Не предложениями, а сентенциальными словами являются, по мнению Риса, одиночные номинативы, встречающиеся, например, в заголовках, адресах и надписях. Именные предложения в индоевропейских языках — лишь периферийные типы предложения. Императивы же, напротив, во всех отношениях полноценные предложения: ведь «(обоснованное) сомнение в двучленности императивов не затрагивает его статуса как предложения, поскольку двучленность и без того не относится к обязательным атрибутам предложения». Эта цитата продемонстрирует читателю, что наша (кратко изложенная) притча о метекской деревне Риса взята не с потолка. После всех в основном проницательных замечаний о (речевом) характере ((Parole-) Charakter) фразеологических и нефразеологических выражений, приводимых в качестве примеров, возникает теоретический вопрос: можно ли таким образом достичь цели или нам угрожает опасность превратить теорию предложения в нечто такое, чем она не должна быть вовсе (или по крайней мере не всецело и исключительно), а именно в главу из linguistique de la parole? Ни у кого не вызывает удивления то, что священные тексты сопровождаются глоссариями, а записи просторечных или диалектных текстов — идиоматическими словарями; в высшей степени интересно, какую роль играют слова в жизни людей, как поэты и биографы вкладывают в уста героя речи с характерной структурой предложения или заставляют его говорить как бы от себя. Все это входит в компетенцию достойной внимания области лингвистики — последовательно построенной теории речи. Постулируемая Рисом теория предложения открывает в этом отношении широкие перспективы и демонстрирует антологию высказываний и интерпретаций, милых сердцу филолога. Но во Введении эта цель не предусматривалась, там говорилось: Наш опыт «призван главным образом предостеречь от ошибок и недостатков прежних определений, обсуждаемых в первой части. Прежде всего мы действительно стремимся к дефиниции понятия предложения как особого грамматического выражения определенного языкового образования, при этом мы должны следить, чтобы не произошло его подмены. Если этому опыту по меньшей мере удастся избежать рифов, о которые разбились наши предшественники, то уже и тогда он, наверное, ненапрасен; более того, он может оказаться полезным для других специалистов как предварительное исследование и в том случае, если он самостоятельно не выполнит поставленной задачи» (Riеs. Ор. cit., S. 2). Последнее высказывание вполне оправдалось; книга Риса, как вряд ли какое-либо другое исследование, стимулирует новые изыскания в теории языка. По сути дела, речь идет о том, чтобы сначала подобрать правильное и точное слово для сущности, уже отраженной в этой дефиниции, а потом полностью уничтожить впечатление, будто мнимые полу- или четверть-предложения все без исключения представляют собой именно то, что предполагается соответствующими обозначениями Риса. Зачем практически законченные высказывания снова называть «остатками предложения», а симфизически однозначные имена — «сентенциальными словами»? Термин «сентенциальное слово» чисто логически — это деревянное железо. Но мне не хотелось бы забегать вперед. А третий признак Риса грамматика вежливо примет, поскольку все учатся друг у друга. Но в остальном с подарком грамматике всякого синхитического, то есть разноаспектного понятия предложения, дело обстоит примерно так же, как и с большей частью свадебных подарков: они прекрасны и не пригодны ни для чего. Это жестокая оценка, но все же ее когда-то придется произнести, прежде чем ее можно будет ограничить и смягчить. 2. Разноаспектность трех признаков Риса В чем же заключается сущность формулировки предложения Риса? Всюду, где произведение рук человеческих рассматривается с тех позиций, которые соответствуют первому и третьему признакам Риса, уместен инструментальный подход (Organen betrachtung). Взглянув на форму произведения и его применение, понимаешь, почему его творец придал ему именно такой вид. Камень, предназначенный для скобления, выглядит иначе, чем камень для вбивания или резания. Специалисты по доисторическому периоду утверждают, что они распознают камни для скобления каменного века и способны отличать их от каменных топоров. Их наука располагает стройным учением об орудиях. Дефиниция предложения Риса также основывается на производственном подходе. Ведь та или иная «грамматическая форма» предложения, о которой говорит первый признак определения Риса, зависит от третьего признака; так, команда, содержащаяся в императиве, манифестирует иное отношение говорящего к действительности, нежели «утверждение» так называемого высказывания. В хорошей филологической дефиниции предложения должен быть также отражен сам производитель продукта, и при том не как Пилат в Credo, а как любой участник языковой общности, занимающий определенную позицию и вносящий нечто новое в предложение. Конкретное предложение является в тексте актуальным произведением. Это понятие в своей области изобрели биопсихологи, группирующиеся вокруг Ш. Бюлер1. Это понятие необыкновенно полезно, так как в области человеческого творчества часто нечто появляется в физическом мире в момент своего рождения, с тем чтобы через мгновение исчезнуть из него. Актер на сцене так же долго и напряженно трудится над своей ролью, как скульптор над произведением из камня; а потом он стоит на подмостках и произносит актуальное произведение. И произносящий предложение делает то же самое. Возможность сохранения на камне и на бумаге однажды созданного языкового произведения меняет его характер как актуального произведения, тем не менее зафиксированное должно в дальнейшем репродуцироваться новым творцом, для того чтобы когда-то снова возникнуть. Формулировка Риса рассчитана на предложение как актуальное произведение, на конкретное филологическое предложение. Определенное Рисом нечто можно назвать элементарным языковым актуальным произведением. Это утверждение можно доказать по пунктам, но сначала проверим решающие признаки — первый и третий. Если пренебречь первым признаком, «грамматической формой», от чего же предстоит отказаться? Можно ответить следующим образом: все будет так же, как со специалистом по доисторическому периоду, включившему в коллекцию каменных топоров необработанные или нетипично обработанные находки. Разумеется, однажды можно использовать и необработанный камень как каменный топор, и грамматически не оформленные слова и звуковые жесты часто употребляются в человеческом общении вместо оформленных предложений, но их уже нельзя считать предложениями, игнорируя способ их употребления. Таким образом, на основании первого признака Риса предложение можно отнести ко второй колонке нашей схемы четырех полей, так как оно, будучи отвлечено от субъекта, все еще распознается как предложение. Это отвлечение и составит тему нашего дальнейшего изложения. Третий признак — «отношение к действительности» — нуждается в комментариях самого автора. «Определение, гласящее, что содержание предложения выражается в его отношении к действительности, характеризует свойственную предложению специфическую форму, в которой воплощается психический процесс, ориентированный на вопрос о соответствии действительности репрезентируемого содержания, поскольку он лежит в основе образования предложений. Включение этого процесса в дефиницию в качестве еще одного признака не имеет смысла, поскольку он является ее необходимой предпосылкой» (Riеs. Ор. cit., S. 101). «Содержанием предложения является (лексический, материальный) смысл суммы составляющих его слов и словосочетаний наряду с логико-синтаксическими значениями отношений между ними, то есть все получившие в предложении языковое воплощение семантические компоненты сознания, отдельные представления, их связи, положения дел, ситуации, воображаемые или желаемые» (ор. cit., S. 100). Франц Брентано отметил бы, что этот признак характеризует установку предложений, выражающих суждение. Вместо этого тезиса Рис избрал более общее условие — «отношение к действительности», и это имеет веские причины. Ведь согласно традиционной концепции, выделяются вопросительные, восклицательные и другие эмотивные предложения (в терминологии Марти), отражающие различные позиции говорящего. В наши намерения не входит повторение или развитие положений, изложенных нами в статье 1919 г. Пусть возьмет слово лингвист Зоннек и продолжит дискуссию. Поклонник Гуссерля получит возможность глубже осмыслить характер актов, о которых идет речь. Остается констатировать, что в целом формулировка Риса подтверждает мудрость хорошего лингвиста: quod non est in actis, non est in mundo2. Под актами подразумевается информация, извлекаемая наблюдателем-лингвистом из контекстуально изолированного предложения. Этот наблюдатель не должен быть детективом за пределами исследуемой «речевой единицы»; ему также не нужно оперировать ситуационными признаками полного предложения Риса там, где они есть, и жалеть об их отсутствии там, где их нет. Тот факт, что подобная сдержанность по меньшей мере принципиально возможна и эффективна в научном отношении, принадлежит к числу молчаливых предпосылок не только теории Риса, но и любой другой теории предложения, опирающейся на то, что действительно формируется в предложении и выражается языковыми средствами. И мы снова оказываемся в квадрате W схемы четырех полей. Второй признак Риса наиболее примечателен. Автор комментирует: «Речь — это язык в живом воплощении, в каждом его практическом употреблении в качестве коммуникативного средства социального общения, будь это простое сообщение о процессах нашей внутренней жизни, тихое или громкое, монологическое или диалогическое, устное или письменное, относящееся к прошлому или настоящему» (Riеs. Ор. cit., S.99f.). Живое, несомненно, характеризует живое существо, предметы, находящиеся в его распоряжении, продукты его жизнедеятельности, например написанное им письмо; что же представляет собой «речевая единица» Риса, когда выражение жизни этого существа воплощается в языковых формах? Признает ли Рис нашу точку зрения по этому поводу, мне трудно определить однозначно на основании его книги. Однако во всех этих вещах есть объективная последовательность, более могучая и важная, чем эксплицитное согласие. Поиски рассматриваемой единицы уже велись де Соссюром, но она не была найдена. Де Соссюр лишь ввел термин «parole» (а иногда и «1е 1аngage») как раз для области, в которой, по его мнению, такая единица должна функционировать. Мне кажется, что «речевая единица» Риса может быть прежде всего обнаружена в области аристотелевой «практики». Тот, кто воспринимает речь как производимое человеком действие, считает, что в ней, как и в любом виде человеческой деятельности, имеющем организованный характер, представлены соответствующие единицы. Можно ли, следовательно, сказать: предложение в речи подобно удару при ковке? Если при выделении единиц не ограничиваться слишком односторонним критерием, основанным только на внешних данных, возможен положительный ответ; одни фонетисты, разумеется, не в состоянии предоставить этот критерий. Вундт же, напротив, описал предложение как определенное, четко характеризуемое внутреннее действие, способное также иметь многообразные внешние проявления. И Рис, если я правильно его понял, вместе с другими современными теоретиками языка продвинулся немного вперед по тому же пути, провозгласив второй признак предложения. Конечно, можно попытаться иначе интерпретировать постоянно подчеркиваемое единство предложения, и именно это систематически рассматривается в работе Зоннека. Однако остановимся на Рисе. Тот, кто, подобно ему, обнаруживает отпечаток единиц в «живой речи», включает в дефиницию предложения черту, которую можно непосредственно наблюдать только в речевом действии. Подобно тому как один жест актера предстает перед опытным взглядом наблюдателя как осмысленная и законченная единица экспрессивного действия, Рис мог представлять себе восприятие момента «единицы речи». Как правило, говорящий придает предложению определенный музыкальный образ (Gestalt), выражаемый мелодикой и ударением. Именно здесь обнаруживается та «добавка», которая характеризует позицию говорящего — приблизительно так связан второй признак Риса с третьим1. 3. Проверка традиционных определений. Грамматическое понятие о предложении До сих пор мы интерпретировали книгу исследователя, несомненно заслуживающего этого и по праву претендующего на то, что потомки оценят его результаты и в дальнейших исследованиях приложат высшую энергию разума, для того чтобы до конца разобраться в достигнутом. Если наши комментарии верны, то Рис терпеливо продолжал разрабатывать старое, но тем не менее всегда живое филологическое представление о предложении и возвел его в ранг корректно определенного понятия. Не следует упускать из виду перспективы обоснования или опровержения предлагаемого описания. У меня выписано более сотни дефиниций предложения из книги Риса, которые можно распределить по квадратам схемы четырех полей, произвольно сгруппировав их по основным признакам. Как и следовало ожидать, расчеты подтверждают, что лишь немногие из них однозначно принадлежат только одному квадрату, большинство двум, а некоторые наиболее дальновидные определения, как, например, у Риса, — одновременно трем или четырем квадратам. Не существует ни одного важного определения, наделенного реальным содержанием, которое вообще было бы невозможно классифицировать. Идеи Аристотеля о предложении (предложении-суждении и других предложениях, не составляющих суждение), как и, по-видимому, большая часть положений, выдвигаемых по этому поводу логиками, не перечисленными Рисом (Аристотеля также нет в списке), относятся к квадрату структур, но это известно мне не из собственного опыта. Теория предложения Брентано, так же как и касающиеся предложений замечания Гуссерля, — это концепция актов; при этом Брентано в отличие от Гуссерля — психолог и желает оставаться психологом. Его главного тезиса об одночленности действительно элементарного суждения мы попутно коснемся в следующих параграфах. До сих пор логики нас интересовали меньше, чем филологи. Логик-лингвист должен не отвергать этот результат, а объяснить его. В становлении гуманитарных наук и в своеобразных понятийных системах, порожденных ими, заметно господство предметного разума, и часто неизбежны в высшей степени синхитические понятия, характерные для гуманитарных наук. Это, во всяком случае, относится к филологической идее предложения. В истории человечества взаимопонимание при помощи звуков, по всей видимости, гораздо старше оформленного предложения, так же как применение камней в качестве орудий, очевидно, древнее точно обработанных каменных топоров. Если рассматривать только функцию в речевом общении, то чрезвычайно разнородные по форме звуковые образования могут восприниматься как эквивалентные. Первой задачей общей теории коммуникативных единиц должно быть систематическое указание окружений, в которых они встречаются. Теоретик, правильно интерпретирующий данные симпрактического и симфизического использования звуковых знаков, может до основания опустошить метекскую деревню вокруг дворца предложения; выселенные живут, руководствуясь собственным правом, и не нуждаются в том, чтобы их оценивали по меркам «полного» предложения, то есть синсемантически достраиваемых и синсемантически «завершаемых» высказываний; по своему окружению они принадлежат смешанным типам. Формальный мир грамматики, по сути дела, возник в результате подключения синсемантических языковых знаков и в соответствии с этим должен был развиваться. С другой стороны, существуют и одноклассные системы, и можно представить себе ситуативно не зависимую символизацию без синсемантики. Костры, зажигаемые в Иванову ночь, другие оптические сигналы, многие характерные крики до возникновения телеграфа сообщали быстро и на далекое расстояние о важных событиях; это были сигналы без синтаксиса. Вопрос о том, почему известные нам человеческие языки превратились в нечто отличное от богатых систем таких символов, рассматривался в «Аксиоматике»1. Во всяком случае, они действительно представляют собой нечто иное, а именно системы с символическим полем, и с этим должна считаться теория предложения. Тезис Риса о «грамматической оформленности» полного предложения слишком неопределенен и расплывчат. Мы заменим его более точным определением: полное предложение характеризуется замкнутым и заполненным символическим полем. На этом фундаменте должна быть построена чисто грамматическая теория предложения. Если бы полевые инструментарии были изучены так же досконально, как, например, индоевропейская падежная система, теоретик языка мог бы подумать о том, чтобы взяться за общую грамматическую теорию предложения. Следующие параграфы базируются только на одном-единственном признаке предложения. |