Илон Маск. Tesla, spacex и дорога в будущее

• Название: Tesla, spacex и дорога в будущее
• Анкор: Илон Маск
• Дата: 04.09.2022
• Размер: 3.43 Mb.
• Имя файла: Илон Маск.docx
• Тип: Документы; #661310
• страница: 3 из 28

j

из-под контроля. Отвечая на вопрос, как можно жить с таким графиком, Маек сказал: «У меня было трудное детство; возможно, это помогло».

В одно из моих посещений Страны Маска ему пришлось максималь­но сократить нашу беседу, поскольку он запланировал вылазку на при­роду — на озеро Крейтер в Национальном парке штата Орегон. Дело было в пятницу, около восьми часов вечера; вскоре Маску пришлось усаживать своих сыновей и их нянь в свой частный самолет, а потом встречать летчиков, которые доставят его к друзьям в палаточный го­родок. Друзья помогут выгрузить вещи и расположиться — будет уже темно. На выходные запланированы несколько пеших прогулок. И на этом отдых закончится. Во второй половине дня в воскресенье Маек с мальчиками улетят обратно в Лос-Анджелес. А сам он тем же

о

вечером отправится в Ныо-Иорк. Ночной сон. В понедельник утром он дает интервью. Встречи. Проверка электронной почты. Сон. Во втор­ник утром — обратный полет в Лос-Анджелес. Работа на SpaceX. Во вторник днем — перелет в Сан-Хосе, посещение завода Tesla Motors. Вечером перелет в Вашингтон, округ Колумбия, встреча с пре­зидентом Обамой. В среду вечером — перелет обратно в Лос-Андже­лес. Несколько дней работы в SpaceX. В конце недели — посещение конференции, проводимой председателем совета директоров компании

о

Google Эриком Шмидтом в Иеллоустоне. Тогда Маек как раз развел­ся со своей второй женой, актрисой Талулой Райли, и пытался вычис­лить, куда в его плотном графике вставить личную жизнь. «Я думаю, что работе и детям я уделяю достаточно времени, — говорил Маек. — Но есть еще проблема. Мне нужно найти подругу. Вот на это нужно выкроить еще сколько-то. Может быть, даже 5—10 часов... сколько времени нужно женщине в неделю? Может быть, 10 часов? Какой во­обще минимум? Я не знаю».

Маек редко находит время на отдых, но когда он делает это, развле­чения его так же драматичны и нестандартны, как и вся его жизнь. На свое тридцатилетие Маек арендовал замок в Англии для 20 человек.

С двух часов ночи до шести утра все игради в прятки. Следующий ве­чер встретили в Париже. Маек, его родной брат и двоюродные братья проснулись в полночь и решили покататься на велосипедах по городу до шести утра. Весь день потом они проспали, а вечером сели на Восточ­ный экспресс — и опять не спали всю ночь. В поезде состоялось пред­ставление известной авангардной группы Lucent Dossier Experience — акробатические трюки, хиромантия. Когда на следующий день поезд прибыл в Венецию, Маек с друзьями поужинали и до девяти утра зави­сали в патио своего отеля с видом на Большой канал. Маек любит ко­стюмированные вечеринки; на одной из них он, наряженный рыцарем, сражался на зонтиках с карликом, одетым в костюм Дарта Вейдера.

На один из самых последних своих дней рождения Маек пригласил 50 человек в замок — или, по крайней мере, что-то похожее на замок

о

в США — в Тарритаун, штат Ныо-Иорк. На сей раз разыгрывалась японская тема, нечто в стиле стимпанка ¹ — воплощение представле­ний, роящихся в голове любителя научной фантастики. Получилась гремучая смесь из корсетов, кожи и поклонения машинам. Маек был одет самураем.

Праздничные мероприятия включали в себя постановку «Микадо», викторианской комической оперы Гилберта и Салливана, действие ко­торой происходит в Японии, в маленьком театре в самом центре города. «Я не уверена, что американцы что-то поняли», — сказала Райли (с которой Маек возобновил отношения после того, как его план «уделять женщине 10 часов в неделю» провалился). Но то, что последовало за пьесой, понравилось и американцам, и всем остальным. Вернувшись в замок, Маек надел на глаза повязку, оперся о стену, взял в каждую руку по шарику и еще один зажал между ног. За дело взялся метатель ножей. «Я видел его раньше и боялся, что в этот день у него будет вы­ходной, — рассказывал Маек. — И еще я боялся — вдруг он не по­падет в два шарика сразу». Пораженные зрители опасались за Маска.,

Стимпанк — направление научной фантастики. Как правило, стимпанк подразумева­ет альтернативный вариант развития человечества. — Прим. пер.

«Это было невероятно, — сказал Билл Ли, один из лучших друзей Ма­ска, — но Илон ко всему относится философски». На празднике пока­зался один из крупнейших в мире борцов сумо вместе с соотечествен­никами. Организовали ринг, и Маек вышел против чемпиона. «В нем было 350 фунтов (около 160 кг), — сказал Маек. — Я вышел полный адреналина и попробовал оторвать парня от земли. Он позволил мне выиграть этот первый раунд, а затем уделал меня так, что до сих пор спина болит».

Райли превратила планирование этих празднеств для Маска в искус­ство. Они познакомились с Маском еще в 2008 году, когда его компа­нии терпели неудачу за неудачей. Она видела, как он теряет все свое со­стояние и подвергается насмешкам со стороны прессы. Она знает, что раны этих лет ноют у него до сих пор и, в сочетании с другими эмоци­ональными травмами в жизни Маска — трагической гибелью малень­кого сына и трудностями подросткового периода, проведенного в Юж­ной Африке, — лежат в основе его нелегкого характера. Райли идет на многое, чтобы отвлечь Маска от работы, это помогает ему отдохнуть и даже частично залечить раны. «Я стараюсь придумывать всякие весе­лые вещи, чтобы он мог расслабиться, — говорит Райли. — Мы пыта­емся восполнить то, что недополучено им в детстве».

Усилия Райли огромны, однако не всегда дают желаемый результат. Вскоре после инцидента с борцом сумо я обнаружил, что Маек отбыл на работу в головной офис Tesla в Пало-Альто. Была суббота, а парков­ка оказалась полна автомобилей. В офисах Tesla работали сотни моло­дых людей — одни занимались компьютерным проектированием авто­мобильных запчастей, другие проводили эксперименты с электронным оборудованием. Громкий смех Маска раздавался каждые несколько минут в разных концах этажа. Когда Маек пришел в комнату для дело­вых встреч, где я его ждал, я сказал, как впечатлен тем, что в субботний день люди работают. Маек видел ситуацию в ином свете: пожаловался, что в выходные дни допоздна остается работать все меньше и меньше

людей. «Расслабились мы, размякли, — сказал Маек. — Я как раз со-

%

бирался написать им по электронной почте. Пора становиться жестче».

Такими и бывают люди, одержимые мечтой и воплощающие ее в жизнь. Нетрудно себе представить Говарда Хьюза или Стива Джобса точно так же отчитывающими своих работников. Создание нового — особенно если имеются в виду грандиозные вещи — занятие нелегкое. За двадцать лет, которые Маек отдал созданию своих компаний, по­явилось много людей, которые либо обожают его, либо терпеть не мо­гут. В ходе моей работы я общался с этими людьми; они сообщили мне немало подробностей о Маске и о том, как работают его предприятия.

Мои ужины с Маском и периодические визиты в Страну Маска помог­ли узнать этого человека с разных сторон. То, что он делает, может пре­взойти все сделанное до него Хьюзом или Джобсом. Маек взял отрасли, такие как аэрокосмическая и автомобилестроение, на которые Америка, казалось, махнула рукой, и преобразовал их в нечто новое и фантасти­ческое. В основе этого преобразования лежат навыки Маска в качестве производителя программного обеспечения и его способность применять их на практике. Он объединил атомы и биты так, как никому раньше в голову не приходило, и результаты оказались впечатляющими. Ему, правда, все еще необходим потребительский успех, как у iPhone, или привлечение внимания более чем миллиарда человек, как у Facebook. На данный момент он все еще делает игрушки для богатых людей, и его многообещающая империя может обернуться взорвавшейся ракетой или массовым изъятием с рынка автомобилей Tesla из-за финансового краха. С другой стороны, компании Маска уже сегодня сделали гораздо больше, чем считали возможным его именитые недоброжелатели, а то, что он обещает, должно вселить оптимизм даже в ряды сомневающих­ся. «Для меня Илон является ярким примером того, как Кремниевая долина могла бы перестроить свою деятельность и идти в ногу со вре­менем, сохранив свою силу, вместо того чтобы стремиться к быстрому выходу на биржу и наращиванию производства, — говорит Эдвард Янг, известный эксперт по программному обеспечению и изобретатель. —«, Эти вещи важны, но их недостаточно. Мы должны искать различные модели того, как делать долгосрочные вещи и интегрировать техноло­гии». Эта интеграция, о которой говорит Янг: гармоничное объединение программного обеспечения, электроники, новых материалов и вычисли­тельной мощности, — и представляет, по-видимому, сильную сторону Маска, его дар, позволяющий ему проложить путь к эпохе удивитель­ных машин и сделать явью мечты научной фантастики.

В этом смысле Маек скорее похож на Томаса Эдисона, чем на Говар­да Хьюза. Он — изобретатель, известный бизнесмен и промышленник, способный воспринять большие идеи и превратить их в большие про­дукты. Тысячи людей у него заняты производством металлических изде­лий на американских заводах — в то время, когда это кажется невоз­можным. Родившийся в Южной Африке, Маек сегодня является самым инновационным промышленником Америки и неординарным мысли­телем; человеком, который, скорее всего, выведет Кремниевую долину на новый, более перспективный путь. Благодаря Маску американцы могут через 10 лет получить самые современные трассы в мире: с тыся­чами солнечных зарядных станций и повсеместно курсирующими элек­тромобилями. К этому времени SpaceX вполне может начать ежедневно запускать ракеты, доставляя людей и грузы в различные среды обитания и готовясь к полету на Марс. Эти достижения одновременно невероят­ны и неизбежны, если у Маска будет достаточно времени, чтобы сделать довести работу до конца. Как выразилась его бывшая жена Джастин: «Он делает то, что хочет, и никто не в силах помешать ему. Этот мир принадлежит Илону, а все мы, остальные люди, просто обитаем в нем».

АФРИКА

Перед широкой публикой Илон Рив Маек впервые предстал в 1984 году. Южноафриканский журнал «Персональный ком­пьютер и офисные технологии» ¹ опубликовал исходный код ком­пьютерной игры, разработанной Маском. Созданная по мотивам на­учно-фантастических книг «космическая» игра под названием Blastar состояла из 167 строк кода. Это было еще во времена текстовых ком­пьютерных интерфейсов. Игра Маска не была шедевром программиро­вания, но бесспорно превосходила то, на что обычно способны 12-лет­ние подростки.

Упоминание об игре в печати принесло Маску 500 долларов и кое-что прояснило в его характере. Текст заметки о Blastar показывает, что моло­дой человек хочет, чтобы его имя писалось «И. Р. Маек», по образу имен научных фантастов, и что в голове его зреют мысли о великих делах и по­бедах. В краткой аннотации говорится: «В этой игре вы должны унич­тожить инопланетный космический корабль с водородными бомбами- и боевыми лучевыми аппаратами на борту. В игре широко используют-

Ж
I
урнал «PC and Office Technology» (инея.). — Прим. ред.

ся спрайтовая графика и анимация, вот почему вам стоит ознакомиться с текстом программы». (На момент написания этой статьи даже в Интер­нете не было информации о том, что такое «боевые лучевые аппараты».) , То, что мальчик мечтает о космосе и о битвах между Добром и Злом, никого не удивляет. Удивляет то, что мальчик принимает эти фанта­зии всерьез. В случае с юным Илоном Маском это было именно так. Подросток Маек смешивал фантазию и реальность до такой степени, что их трудно было разделить. Судьба человечества во Вселенной ста­ла его личной проблемой. Повлиять на эту судьбу — его обязанность. Если надо искать возобновляемые источники энергии или создавать космические корабли ради расширения ареала обитания человеческой расы — значит, надо. Маек должен найти способ решить эти пробле­мы. «Может быть, в детстве я читал слишком много комиксов, — го­ворит Маек. — Там ведь всегда пытаются спасти мир. Там все выгляде­ло так, что каждый должен попытаться улучшить этот мир, по-другому просто быть не может».

В возрасте 14 лет Илон пережил полномасштабный экзистенциаль­ный кризис. Как и многие талантливые подростки, он искал выход, обра­щаясь к религиозным и философским текстам. Ознакомился с разными идеологиями и вернулся к тому, с чего начинал: ближе всего ему научная фантастика. Особенно важной для него оказалась книга Дугласа Адамса «Автостопом по Галактике». «Она научила меня тому, как надо задавать вопросы, — говорит Маек. — Если правильно поставить вопрос, ответ находится достаточно легко. Главное — это мыслить шире, тогда станет ясно, какие вопросы следует задавать». Так юный Маек пришел к осозна­нию своей главной миссии. «Единственное, что следует делать, — это со­действовать общему просвещению человечества», — говорит он.

Нетрудно представить себе контекст поиска Маском цели в жизни. Рожденный в 1971 году, он вырос в Претории, большом городе в се-

и

веро-восточной части Южной Африки, всего в часе езды от Йохан­несбурга. Для состоятельных белых, к которым относилась семья Ма­ска, южноафриканской образ жизни в то время имел свою порочную притягательность. Любое желание мальчика немедленно исполнялось

командой чернокожих слуг. Богатые южноафриканцы, как правило, не обременяли себя какими-то серьезными занятиями. У них были фанта­стические вечеринки, ягнята, жаренные на вертеле на заднем дворике, море хорошего вина; о детях заботились няньки, а чернокожие танцо­ры развлекали господ до поздней ночи. Окружающая природа являла образцы бесподобной первозданной красоты и жизнелюбия. И вос­приятие времени отличалось от западного: здесь, в Южной Африке, не умели ценить время, относясь к нему легко. «Сейчас» могло означать и пять минут, и пять часов. Во всем присутствовало общее ощущение свободы, сопровождающее не тронутую цивилизацией, буйную энер­гию африканского континента.

За всеми этими приятными вещами, однако, стоял призрак апар­теида. Южная Африка бурлила подобно гигантскому котлу, готовому выплеснуть волны ожесточенности и физического насилия. То и дело происходили стычки между чернокожими и белыми, а также между различными племенами чернокожих. Детство Маска совпало с самыми кровавыми, самыми отвратительными эпизодами эпохи апартеида. Че­тыре года ему исполнилось через несколько дней после восстания в Со­уэто, когда сотни чернокожих студентов погибли во время протестов против власти белого правительства. В течение многих лет Южная Аф­рика сталкивалась с санкциями, вводимыми против нее другими стра­нами из-за ее расистской политики. Маек в детстве имел возможность бывать за границей и знал, как относятся к происходящему в Южной Африке другие люди. Белые южноафриканские дети, догадывавшиеся, как на самом деле обстоят дела, испытывали чувство стыда и понимали, что порядок вещей в стране никуда не годится.

Представление Маска о том, что человечество нужно спасать, по­стоянно подкреплялось. Однако вместо того чтобы сосредоточиться на конкретных проблемах Южной Африки, Маек почти с самого начала думал о человечестве в целом. Америку он представлял — в cootbct^j ствии с избитым речевым клише — как страну неограниченных воз­можностей и арену для осуществления своей мечты. Так и случилось, что одинокий, неуклюжий мальчик из Южной Африки, который с пре­дельной искренностью рассуждал о «просвещении человечества», стал самым смелым и предприимчивым промышленником Америки.

Когда Маек в 20 с чем-то лет оказался наконец в Америке, это означа­ло возврат к его родовым корням. Генеалогическое древо свидетельству­ет, что предки его по материнской линии носили фамилию швейцарских

и

немцев — Халдеман. Они уехали из Европы в Нью-Йорк во время Вой-

и

ны за независимость США. Из Нью-Йорка они разъехались по прери­ям Среднего Запада — в частности, оказались в Иллинойсе и Миннесо­те. «Среди нас были люди, принимавшие участие в гражданской войне по разные стороны баррикад, а происходили мы из семьи фермеров», — говорит Скотт Халдеман, дядя Маска и неофициальный историк семьи.

В детстве мальчишки дразнили Маска из-за его необычного имени. Имя ему досталось от прадеда Джона Илона Халдемана, который родил­ся в 1872 году' в штате Иллинойс и впоследствии переехал в штат Мин­несота. Там он встретил свою жену Альмеду Джейн Норман, которая была на пять лет моложе его. К 1902 году молодые поселились в бре­венчатом домике в городке Пеко штата Миннесота и произвели на свет сына Джошуа Нормана Халдемана, деда Маска. Он вырастет эксцен­тричным и незаурядным человеком и станет примером для Маска *.

Джошуа Норман Халдеман рос крепким и самостоятельным мальчи­ком. В 1907 году его семья переехала в прерии Саскачевана, отец умер, когда Джошуа было всего семь лет, и мальчику пришлось рано приучить-

Через два года после рождения сына у Джона Илона появились признаки диабета. В то время это было равносильно смертному приговору, и в свои 32 года Джон Илон узнал, что жить ему осталось где-то полгода. Имея совсем незначительный опыт ухода за больным, Альмеда решила, что должна изобрести эликсир или иной способ лече­ния, чтобы продлить жизнь Джона Илона. Согласно семейному фольклору, она сде­лала упор на процедуры хиропрактики, и после первоначального диагноза сахарного диабета Джон Илон прожил еще пять лет. Животворные процедуры повлияли на воз­никновение семейной традиции хиропрактики у Халдеманов. Альмеда училась в Шко­ле хиропрактики в Миннеаполисе и в 1905 году получила степень доктора хиропрак­тики. Прабабушка Маска создала собственную клинику и, насколько можно судить, стала первым мануальным терапевтом в Канаде. — Кроме специально указанных случаев здесь и далее примечания автора.

ся к труду. Он полюбил широкие степные просторы, научился верховой езде, увлекался боксом и борьбой. Джошуа объезжал лошадей для мест­ных фермеров, нередко получая травмы, он стал организатором одного из первых родео (спортивных состязаний ковбоев) в Канаде. На семейных фотографиях Джошуа запечатлен одетым в кожаные гетры и бросающим лассо. Подростком Халдеман уехал из дома учиться в Школе хиропрак­тики Палмера в Айове, а затем вернулся в Саскачеван и стал фермером.

Во времена депрессии 1930-х годов Джошуа Халдеман испытал на себе, что такое финансовый кризис. Он не смог выплатить банков­ские кредиты, взятые на приобретение оборудования, и пять тысяч акров (более двух тысяч гектаров) земли были конфискованы. «С тех пор отец не доверял банкам и денежным вкладам», — говорит Скотт Халдеман, который обучался хиропрактике в той же школе, что и отец, и стал одним из мировых экспертов по лечению болей в позвоночнике. После потери фермы в 1934 году Джошуа Халдеман вел кочевой образ жизни, который его внук десятилетия спустя воспроизведет в Канаде. Имея рост шесть футов и три дюйма (190 см), он был подсобным ра­бочим на стройке и прочих местах, прежде чем найти свое призвание в области мануальной терапии '.

К 1948 году Джошуа Халдеман женился на гражданке Канады, учи­тельнице танцев Уиннифред Жозефин Флетчер (Уин) и выстроил про­цветающую практику в качестве мануального терапевта. В этом го­ду в семье, где уже были сын и дочь, родились дочери-близнецы Кэй и Мэй, мать Маска.

Дети жили в трехэтажном доме, состоявшем из 20 комнат, в котором располагалась и танцевальная студия, что позволяло Уинпифреддавать уроки танцев. Всегда находящийся в поиске чего-то нового, Джошуа Халдеман увлекся летным делом и купил собственный самолет. Семья приобрела определенную известность, когда люди прослышали о Хал-

Халдеман также занимался политикой, пытался создать собственную^-политическую партию в Саскачеване, издавал информационный бюллетень и поддерживал консер­вативные, антисоциалистические идеи. Позднее он предпринял неудачную попытку баллотироваться в парламент и возглавить Партию социального кредита.

демане и его жене, которые вместе с детьми на одномоторном самолете путешествуют по Северной Америке. Халдеман часто прибывал на по­литические и хиропрактические собрания на самолете и позднее вместе .,со своей женой написал книгу «Халдеманы в полете» *.

Казалось бы, Халдеман добился всего, но в 1950 году он решил бро­сить все это. Политик с дипломом врача уже давно выступал против вмешательства государства в жизнь людей и находил канадскую бю­рократию слишком назойливой. Человек, который запретил ругаться, курить, пить кока-колу и использовать рафинированную муку в своем доме, утверждал, что мораль в Канаде неумолимо падает. А кроме то­го, Халдеман не мог жить без приключений. Поэтому спустя несколько месяцев семья продала свой дом вместе с танцевальной и мануальной практиками и решила переехать в Южную Африку — место, где Хал­деман никогда не был. Скотт Халдеман помнит, как помогал отцу раз­бирать их семейный самолет Bellanca Criiisaire 1948 года и укладывать его в контейнер перед отправкой в Африку. По прибытии в Африку се­мья восстановила самолет и использовала его, чтобы искать подходя­щее место для жизни, в итоге остановившись на Претории, где Халде­ман вновь создал мануальную практику.

Семейный дух приключений, казалось, не знал границ. В 1952 году Джошуа и Уин преодолели расстояние в 22 тысячи миль (35 тысяч км), совершив полет через Африку в Шотландию и Норвегию и обрат­но. Уин была штурманом и порой брала на себя обязанности пилота. В 1954 году супруги побили собственный рекорд, преодолев расстояние в 30 тысяч миль (48 тысяч км) — в Австралию и обратно. О них писали в газетах; вероятно, это был единственный случай частного перелета из Африки в Австралию на одномоторном самолете². ^I

Помимо полетов были и пешие путешествия — длительные экспе­диции, имеющие целью найти Затерянный Город в пустыне Калахари (якобы заброшенный город на юге Африки). На семейной фотографии, сделанной во время одного из таких путешествий, можно видеть пятерых детей посреди африканской саванны. Они собрались вокруг большого металлического котла, разогреваемого на углях костра. Дети выглядят беззаботными, сидят на раскладных стульях, скрестив ноги, и углубле­ны в чтение книг. На заднем плане видны рубиново-красный самолет Bellanca, палатка и автомобиль. За внешним спокойствием скрывается множество опасностей, которые подстерегали путешественников. Од­нажды грузовой автомобиль семьи налетел на пень; бампер и радиатор были сильно деформированы. Грузовик застрял посреди пустыни, не имея никаких средств связи. Три дня Джошуа возился с машиной, а се­мья рыскала по окрестностям в поисках какой-нибудь пищи. Ночью во­круг костра бродили гиены и леопарды, а как-то утром семья, проснув­шись, обнаружила льва — в трех шагах от обеденного стола. Джошуа схватил первое, что попалось под руку — это была лампа, — и стал раз­махивать ею и кричать льву, чтобы тот убирался вон. Лев так и сделал '.

Детей Халдеманы воспитывали в чисто либеральном духе, попусти­тельствуя им во всем, что распространилось на последующие поколения вплоть до Маска. Детей никогда не наказывали, поскольку Джошуа счи­тал, что они должны найти путь к правильному поведению сами. Когда мать и отец улетали на самолете, дети оставались дома одни. Скотт Хал- деман вообще не помнит, чтобы его отец хоть раз приходил в школу, хотя сын был вполне успешным: староста, капитан команды по регби. «Отец

воспринимал это как должное, — говорит Скотт Халде май. — Мы счи­тали, что способны на все: просто нужно принять решение и выполнить его. В этом смысле мой отец был бы очень горд Илоном».

‘ Халдеман погиб в 1974 году в возрасте 72 лет. Он отрабатывал при­земление на своем самолета и не заметил провода, протянутого между столбами. Провод зацепился за колеса, самолет перевернулся, и Хал­деман сломал себе шею. Илон в то время едва делал свои первые ша­ги. Ребенком Илон слышал много историй о подвигах своего деда и просматривал бесчисленные слайд-шоу о путешествиях и поездках через саванну. «Моя бабушка рассказывала, что несколько раз они были в двух шагах от смерти во время таких путешествий, — говорит Маек. — Они летали на самолете без всяких приборов, даже радио у них не было, только обыкновенные дорожные карты вместо летных, не всегда правильные. Мой дед был одержим страстью к приключениям и исследованиям, совершая непостижимые поступки». Илон допускает, что его склонность к риску унаследована напрямую от деда. Много лет спустя Илон пытался найти красный самолет Bellanca, чтобы купить его, но так и не отыскал.

Мэй Маек, мать Илона, боготворила своих родителей. В юности она была типичным «ботаником»: любила математику и другие науки, хо­рошо училась. Когда ей исполнилось лет 15, окружающие стали об­ращать внимание на другие ее черты. Мэй оказалась красавицей. Вы­сокая и стройная, с копной пепельных волос, широкоскулая и слегка угловатая, Мэй выделялась среди подруг. Друг семьи руководил школой моделей, и Мэй занималась там. По выходным она выходила на подиум, фотографировалась для журналов, иногда появлялась на мероприятиях для высокопоставленных людей и в конечном итоге стала финалисткой конкурса «Мисс Южная Африка». (Мэй не бросила это занятие — и после шестидесяти она появляется на обложках таких журналов, как New York и Elle, а также в музыкальных клипах Бейонсе '.)

Мэй и Эррол Маек, отец Илона, выросли в одном районе. Они впер­вые встретились, когда Мэй, родившейся в 1948 году, было около 11 лет. Эррол был равнодушен к учебным успехам Мэй, но был влю­блен в нее на протяжении многих лет. «Он влюбился в мои ноги и зу­бы», — говорила Мэй. Во время учебы в университете они периодиче­ски встречались. По словам Мэй, Эррол на протяжении семи лет был ее постоянным поклонником, искал ее руки и в конце концов добился своего. «Он просто не отставал от меня», — объясняет Мэй.

Их брак был нелегким с самого начала. Мэй забеременела в течение медового месяца и родила Илона 28 июня 1971 года, спустя девять ме­сяцев и два дня после свадьбы. Хотя особого блаженства в браке они не испытывали, жизнь их в Претории была вполне приличной. Эррол ра­ботал инженером на больших строительных проектах офисных зданий, торговых комплексов, жилых районов и даже одной военно-воздуш­ной базы, а Мэй была практикующим диетологом. Через год с лишним у Илона появился брат Кимбал, а вскоре и сестра Тоска.

Илон был любопытным, энергичным малышом. Все ему давалось легко, и Мэй, как и многие матери, считала сына гениальным, разви­тым не по годам. «Он схватывал все быстрее, чем другие дети», — го­ворит она. Озадачивало то, что Илон временами впадал в транс. С ним говорят, а он не слышит и смотрит куда-то вдаль. Это случалось на­столько часто, что родители и врачи стали подозревать у малыша глухо­ту. «Иногда он просто не слышал нас», — говорила Мэй. Врачи обсле­довали ребенка и предложили удалить аденоиды, что обычно улучшает слух. «Да не поможет это!» — сказала Мэй. Она чувствовала, что со­стояние Илона связано скорее с особенностями работы его мозга, не­жели со слухом. «Он уходил в себя и пребывал в другом мире, — гово­рит она. — Они сейчас так делает. Просто теперь я не обращаю на это внимания: я знаю, что он разрабатывает новую ракету или что-нибудь в этом роде».

Другие дети не были в восторге от этой особенности Илона. Мож­но прыгать вокруг него, кричать на него, а он не обращает внимания. Он весь в своих мыслях, а окружающие думают, что он либо невежли­вый и невоспитанный, либо чудик какой-то, не от мира сего. «Он дей­ствительно всегда отличался какой-то заторможенностью, — говорит Мэй, — что не добавляло ему популярности среди сверстников».

Для Маска это были прекрасные мгновения. Лет в пять или шесть он научился отгораживаться от мира и всецело отдаваться решению ка­кой-то одной задачи. Отчасти такая способность обусловлена визуаль­ным характером работы его мозга. Он мог мысленным взором видеть изображения с четкостью и детализацией, которые сегодня ассоцииру­ются с инженерной графикой, создаваемой с помощью компьютерной программы. «Похоже, что у меня часть мозга, которая обычно занята обработкой визуальной информации — изображения, поступающе­го на сетчатку глаза, — умеет переключаться на внутренние мысли­тельные процессы, — говорит Маек. — Теперь я не могу часто этим пользоваться, слишком много вещей требует моего внимания; но когда я был ребенком, такое случалось само собой. Большая область мозга, которая обрабатывает входящие изображения, начинает использовать­ся для внутренних процессов мышления». Компьютеры распределяют два этих сложнейших вида деятельности между двумя типами чипов. Есть графические процессоры, которые занимаются обработкой изоб­ражений — потокового видео или компьютерных игр, и вычислитель­ные процессоры для задач общего назначения и математических опера­ций. Со временем Маек пришел к заключению, что его мозг является аналогом графического чипа. Это позволяет ему видеть объекты внеш­него мира, мысленно реплицировать их и представлять, как они могли бы изменяться или вести себя при взаимодействии с другими объекта­ми. «Что касается изображений и чисел, я могу обработать их взаимо­связи и алгоритмические взаимоотношения, — говорит Маек. — Уско­рение, импульс, кинетическая энергия — я очень ярко вижу, как они действуют на поведение объектов».

Наиболее узнаваемой частью характера юного Илона была его склонность к чтению. С самого раннего возраста он не расставался с книгами. «Он мог читать часов по десять в день, — вспоминает Ким- бал. — А в выходные он читал по две книги в день». Как-то семья от-

правилась в поход по магазинам; на середине пути обнаружилось, что Илон потерялся. Мэй и Кимбал бросились на поиски малыша и нашли его в ближайшем книжном магазине: сидя на полу, Илон читал книгу, пребывая в своем обычном состоянии, похожем на транс.

Когда Илон подрос, он уходил в книжный магазин сразу после шко­лы, в два часа дня, и оставался там до шести вечера, пока родители не вернутся с работы. Читал художественную литературу, комиксы, науч­но-популярные книги. «Иногда меня выгоняли из магазина, но обыч­но все-таки не трогали», — вспоминает Илон. Среди своих любимых книг, наряду с «Автостопом по Галактике», он называет «Властелина колец», серию «Основание» Айзека Азимова, «Луна — суровая хозяй­ка» Роберта Хайнлайна. «В какой-то момент я вырос из книг школьной и районной библиотеки, — вспоминает Маек. — В третьем или чет­вертом классе я пытался убедить библиотекаря заказывать книги для меня. Так я начал читать Британскую энциклопедию. Это было очень полезно! Ты ведь даже не знаешь, чего именно ты не знаешь. И вот ты начинаешь понимать, сколько всего вокруг нас».

Илон фактически прочитал два комплекта энциклопедий — этот подвиг отнюдь не помог ему завести друзей. Мальчик имел фотогра­фическую память, и энциклопедии превратили его в фабрику фактов. Он стал классическим всезнайкой. Бывало, за обеденным столом То­ска поинтересуется расстоянием от Земли до Луны. Илон тут же выдает точное измерение — в перигее и апогее. «Тоска всегда говорила: „Если вам что-то нужно — просто спросите нашего гения“, — вспоминает Мэй. — Мы могли спросить его о чем угодно, он все помнил». Репута­цию книжного червя Илон подкреплял своей неуклюжестью. «Очень спортивным его не назовешь», — говорила Мэй.

Мэй рассказывает, как Илон играл однажды вечером на улице с бра­том и кузенами. Когда кто-то из них пожаловался, что боится темноты, Илон сказал, что «темнота — это просто отсутствие света». А трусишка ’ вовсе не жаждал теоретического объяснения; он просто хотел, чтобы его успокоили. В детстве манера Илона постоянно поправлять других и его колкие замечания мешали ему обзавестись друзьями. Илон действитель­

но считал, что люди будут рады узнать о недостатках в своем мышлении. «Лети не любят слышать такое. Они просто говорят: „Мы больше с то­бой не играем⁴¹, — рассказывает Мэй. — Я его жалела как мать, пони­мая, что он хотел бы иметь друзей. Кимбал и Тоска то и дело приводили домой приятелей, а Илон — нет. Он хотел бы играть с ними, но был такой нескладный». Мэй призывала детей взять его в игру. Те отвечали, как все дети: «Мам, с ним скучно». Однако, повзрослев, Илон наладил хорошие взаимоотношения с братом, сестрой и двоюродными братьями, сыновьями сестры его матери. В школе он был довольно замкнутым, а с членами своей семьи — открытым и дружелюбным, и в конце концов взял на себя роль старшего, став заводилой во всех делах.

Какое-то время жизнь в семье Масков текла благополучно. Их дом был одним из самых больших в Претории, поскольку дела у Эррола шли хорошо. Сохранилось фото детей (Илону было в это время лет во­семь), на котором трое светленьких милых малышей сидят рядышком на кирпичном крыльце, на заднем плане видны знаменитые фиоле­товые деревья Претории — жакаранда. У Илона здесь круглые щеки и широкая улыбка.

А вскоре после этого семья распалась. Родители развелись в течение года. Мэй с детьми переехали в загородный дом семьи, расположенный в Дурбане, на восточном побережье Южной Африки. Через пару лет Илон сказал, что хочет жить с отцом. «Мне казалось, что отцу грустно и одиноко: у мамы трое детей, а у него — никого, — говорит Маек. — Мне это представлялось несправедливым». Некоторые члены семьи считают, что Илон сам принял такое решение сам, другие утверждают, что на мальчика оказала давление Кора, мать его отца. «Я не могла по­нять, почему он оставил этот счастливый дом, который я создала для него, — это же действительно был счастливый дом, — сетует Мэй. — Но Илон всегда поступал так, как считает нужным». Джастин Маек, бывшая жена Илона и мать его пятерых сыновей, предположила, что Илон идентифицировал себя как альфа-самца в доме, а эмоциональный аспект решения его мало беспокоил. «Я не думаю, что он был особенно близок с кем-то из родителей», — говорит Джастин, описывая семью

Масков как холодную и далекую от сантиментов. Кимбал впоследствии тоже перебрался к отцу, объяснив это тем, что сыну по своей природе более естественно жить с отцом.

Когда речь заходит об Эрроле, члены семьи замолкают. Они соглас­ны в том, что он тяжелый человек и быть с ним рядом нелегко, но отка­зываются вдаваться в подробности. Эррол с тех пор женился еще раз, и у Илона теперь есть две младшие сводные сестры, которым он покро­вительствует. Илон и его родственники, похоже, приняли решение не обсуждать Эррола публично, чтобы не расстраивать сестер.

Известно о нем следующее: по линии Эррола семья имеет глубокие южноафриканские корни. Род Маска можно проследить на двести лет в прошлое; Маски утверждают, что они значились уже в первой теле­фонной книге Претории. Отец Эррола, Уолтер Генри Джеймс Маек, был армейским сержантом. «Он почти никогда не разговаривал, — вспоминает Илон. — Он просто пил виски, был очень раздражитель­ным и здорово решал кроссворды». Кора Амелия Маек, мать Эррола, родилась в Англии, в очень интеллигентной семье. Ее хватало и на сы­на, и на внуков. «Наша бабушка всегда была лидером, а также весьма предприимчивой женщиной, — говорит Кимбал. — Она играла очень большую роль в нашей жизни». Илон считал, что его отношения с Ко­рой — или Наной, как он называл ее, — были особенно тесными. «По­сле развода она много заботилась обо мне, — говорит он. — Она меня забирала из школы, мы гуляли, играли в скрэббл ^I и тому подобное».

На первый взгляд жизнь в доме Эррола казалась прекрасной. У него было много книг, которые Илон читал от корки до корки, были деньги на компьютер и другие вещи, нужные Илону. Эррол брал детей с со­бой в многочисленные зарубежные поездки. «Веселое было время, — говорит Кимбал. — У меня осталось много приятных воспоминаний». Эррол также впечатлял детей своим интеллектом и давал практические уроки. «Он был талантливым инженером, — рассказывает Илон, — он знал, как работает любой физический объект». Илон и Кимбал при­ходили к отцу на работу и знакомились с разными видами деятельности: учились вести кирпичную кладку, устанавливать сантехнику, подгонять оконные рамы и прокладывать электропроводку. «Нам нравилось», — говорит Илон.

Кимбал говорит, что Эррола было «слишком много». Он усаживал Илона и Кимбала и воспитывал их по три-четыре часа кряду, они и сло­ва вставить не могли. Он, казалось, испытывал восторг от того, что дер­жал мальчиков в строгости, лишая их обычных детских забав. Время от времени Илон пытался убедить отца переехать в Америку и часто гово­рил, что хочет жить в США. Эррол противился таким мечтам и решил дать Илону урок. Он уволил домработниц и велел Илону делать их ра­боту самому: пусть узнает, каково «быть американцем».

Хотя Илон и Кимбал отказались от подробных рассказов, очевидно, что в период жизни с отцом они испытали серьезные травматические переживания. У обоих осталось впечатление некой психологической пытки. «С ним точно что-то было на уровне химии, — говорит Ким­бал. — Причем мы с Илоном это унаследовали. И это жесткое воспи­тание сделало нас теми, кто мы есть». Когда заговаривают об Эрроле, Мэй напрягается. «С ним никто не может ужиться, — сказала она. — С ним тяжело. Я не хочу ничего рассказывать, потому что все это ужас­но. Вы знаете, не надо говорить об этом. Все-таки дети, внуки...».

Эррол, когда его попросили рассказать что-нибудь про Илона, от­ветил по электронной почте: «Когда мы жили вместе, Илон был очень независимым и целеустремленным ребенком. Он увлекался компьютер­ными науками в те времена, когда в Южной Африке мало кто знал, что это вообще такое; к 12 годам его способности получили широкое при­знание. Илон и его брат Кимбал в детстве и юности имели много интере­сов, трудно даже назвать что-то одно. Вместе со мной они путешествова­ли по Южной Африке и за ее пределами, начиная с шести лет. Илон, его брат и сестра были и продолжают быть лучшими, достигая результатов во всем, чего хотел бы отец. Я очень горжусь тем, чего достиг Илон».

Эррол поставил Илона в копию письма, а Илон отговорил меня от переписки с отцом, настаивая на том, что отцовскому восприятию прошедших событий доверять нельзя. «Он не от мира сего, — сказал Илон. — Вообще, у него сдвиг по фазе». Однако от более подробной информации Маек уклонился. «Можно сказать, что мое детство не было хорошим, — сказал он. — По описанию оно может показаться хорошим, но счастливым оно не было. Скорее, оно было исполнено страданий. Вот уж сделать жизнь беспросветной — это отец умел. Он может взять любую ситуацию, самую хорошую — и все испортить. Он несчастный человек. Я не знаю... е-мое... не знаю я, как человек стано­вится таким. Мы слишком далеко зайдем, если будем копаться во всем этом». Илон и Джастин поклялись, что их детям никогда не будет поз­волено встретиться с Эрролом.

Когда Илону было около десяти лет, он впервые увидел компьютер — в гипермаркете Sandton City в Йоханнесбурге. «Это был магазин элек­троники, где в основном продавались высококачественные проигрыва­тели, и в одном из углов там появилось несколько компьютеров», — вспоминает Маек. Он был потрясен: «Вау, подумал я, охренеть!» Вот она, машина, которую можно научить выполнять человеческие распо­ряжения! «У меня должна быть такая машина! И я стал надоедать от­цу, прося купить это чудо», — рассказывает Маек. Вскоре он получил во владение Commodore VIC-20, популярный домашний компьютер, который появился в продаже в 1980 году. У компьютера было пять ки­лобайт памяти, к нему прилагалось учебное пособие по программи­рованию на языке Бейсик. «Предполагалось, что для освоения курса потребуется полгода, — вспоминает Илон. — Я набросился на него, как маньяк, и за трое суток без сна освоил все. Ничего более привлека­тельного и захватывающего я в жизни не видел!» Хотя отец Илона был инженером, имелась в нем какая-то луддитская закваска, и к машинам он относился пренебрежительно. Илон вспоминает: «Он заметил, что это годится для игр, но не для решения реальных инженерных проблем. Я только и сказал: «Мне без разницы!»

Несмотря на то что он был книжным червем, да еще увлекался ком­пьютером, Илон нередко подбивал Кимбала и своих двоюродных брать­ев (детей Кэй) Раса, Линдона и Питера Рив на авантюры. Как-то раз они организовали продажу пасхальных яиц в своей округе. Яйца были не очень хорошо оформлены, но мальчишкам удалось втридорога про­дать их богатым соседям. Илон также возглавил деятельность по до­машнему производству взрывчатых веществ и ракет. В Южной Афри­ке не было набора ракет с пусковой установкой «Эстес», популярного среди любителей, поэтому пришлось создавать собственные химиче­ские соединения и вкладывать их в контейнеры. «Удивительно, как мно­го вещей можно взорвать! — вспоминает эти дни Илон. — Порох де­лают из селитры, серы и древесного угля, но если соединить сильную кислоту с сильной щелочью, тоже высвободится много энергии. Грану­лированный хлор с тормозной жидкостью — очень впечатляюще. Мне повезло, что у меня все пальцы на месте». Когда нечего было взрывать, мальчишки надевали несколько слоев одежды, защитные очки и палили друг в друга из пневматических ружей. Илон и Кимбал гоняли по пу­стырям на велосипедах, пока в один прекрасный день Кимбал не поле­тел со своего и не врезался в забор из колючей проволоки.

Шли годы, предпринимательские искания братьев становились все более серьезными, одно время они даже пытались открыть зал игровых автоматов. Без ведома родителей мальчики выбрали место для такого зала, заключили договор аренды и попытались получить разрешение на ведение бизнеса. В конце концов кто-то из совершеннолетних под­писал за них юридический документ, но ни отец братьев Рив, ни Эр­рол не имели к этому отношения. Через пару десятилетий Илон и Ривы в конечном счете начали совместный бизнес.

Самыми отчаянными их подвигами, вероятно, были путешествия

о

между Преторией и Йоханнесбургом. В 1980-е годы Южная Афри­ка отличалась высоким уровнем преступности, и поездка на поезде за

О

35 миль (56 км) от Претории до Йоханнесбурга была одним из самых опасных в мире маршрутов. Кимбал считал, что такие путешествия да­ют им с Илоном важный опыт. «Южная Африка была не лучшим ме­стом для приятных путешествий, и это действовало на нас. Мы всякого повидали. Сказалось наше необычное воспитание: бесконечные экспе­рименты над нами меняли отношение к риску. Вы взрослеете, не счи-

тая, что самое трудное в жизни — подучить придичную работу. Это не­достаточно интересно».

Мадьчишек в возрасте от 13 до 16 интересовади вечеринки и всякие

О

необычные занятие в Йоханнесбурге. Во время одной из таких выдазок они отправидись на соревнования по «Подземельям и Драконам». «Для нас, ботаников, это было захватывающе», — говорит Маек. Мальчики участвовали в ролевой игре, которая требует создать определенное на­строение, представив и описав некую сцену. «Вы вошли в комнату и ви­дите: в углу стоит сундук. Ваши действия? ...Вы открываете сундук. Это ловушка! Вы выпустили на свободу десятки гоблинов!» Илон преуспел в роли Мастера подземелий и выучил тексты, детализирующие полно­мочия монстров и других персонажей. «Под руководством Илона мы сыграли свою роль так хорошо, что выиграли турнир, — говорит Пи­тер Рив. — Для победы в нем требовалось невероятное воображение, и Илон действительно задавал тон».

То, чем Илон и его друзья занимались в школе, было куда менее ин­тересным. Подростком Илон поменял несколько школ. Восьмой и де­вятый классы он провел в высшей школе Брайнстона. Когда однажды днем Илон и Кимбал перекусывали на верхней площадке бетонной лестницы, один парень решил «наехать» на Илона. «Я, в общем-то, прятался от этой компании, которая с какого-то хрена преследовала меня. Думаю, что я случайно толкнул того парня на собрании утром, и он затаил обиду». Парень подкрался к Маску сзади, ударил его ногой в голову, а потом столкнул его с лестницы. Илон летел целый пролет, потом несколько парней набросились на него, некоторые из них пина­ли его ногами, а главарь бил головой о землю. «Психи гребаные, — говорит Маек. — Я потерял сознание». Кимбал в ужасе наблюдал за этой сценой; он испугался, что Илона убьют. Он бросился вниз по лест­нице; лицо Илона было окровавлено и распухло. «Он выглядел так, будто вернулся с боксерского ринга», — говорит Кимбал. Илон попал ' в больницу. «В школу я смог вернуться только через неделю», — вспо­минает Маек. (На пресс-конференции в 2013 году Илон рассказал, что сделал ринопластику из-за долгосрочных последствий избиения.)

Эти хулиганы травили Маска еще года три-четыре. Они даже изби­вали мальчика, которого Маек считал своим лучшим другом, до тех пор пока тот не перестал общаться с Илоном. «Больше того, они заставили • моего друга — моего лучшего друга, блин — выманить меня из укры­тия, чтобы опять меня избить, — вспоминает Маек. — Сделали мне еще больнее». Когда Маек это рассказывает, у него на глаза навора­чиваются слезы, а голос дрожит. «По какой-то причине они решили покончить со мной и преследовали меня безостановочно. Подростко­вые годы выдались трудными. Несколько лет мне не было передышки. В школе из меня пыталась „выбить дерьмо¹¹ эта банда, а дома было не лучше. Какой-то беспросветный ужас».

Старшие классы Маек провел в школе для мальчиков в Претории; тогда он уже сильно возмужал, да и в целом поведение там было лучше, так что жизнь стала более приемлемой. По определению это была пу­бличная школа, но уже более столетия она функционировала как част­ная. Подростков отдавали туда готовиться к поступлению в Оксфорд или Кембридж.

Одноклассники помнят Маска как симпатичного, спокойного, ничем особо не выдающегося юношу. «Там было четыре-пять мальчиков, ко­торым прочили большое будущее, — говорит Деон Принслу, который сидел на некоторых уроках позади Илона. — Илон к ним не относил­ся». То же самое говорят еще с полдюжины мальчиков, которые также отмечают, что отсутствие интереса Маска к спорту оставляло его в изо­ляции в условиях культа физической культуры. «Честно говоря, не было никаких признаков того, что он станет миллиардером, — говорит Гиде­он Фурье, другой одноклассник. — В школе он никогда не верховодил. Меня очень удивило то, что с ним произошло».

Хотя у Маска не было близких друзей в школе, его эксцентричные интересы впечатляли. Один из мальчиков — Тед Вуд — вспоминает, что Маек приносил в школу модели ракет и запускал их на переменах. И это не единственное, чем он интересовался. Во время научных деба­тов в классе Илон привлек внимание тем, что протестовал против иско­паемого топлива в пользу солнечной энергии — почти кощунственная

позиция в стране, занятой добычей природных ресурсов Земли. «Он всегда имел свой взгляд на вещи», — говорит Вуд. Теренси Бени, од­ноклассник, который и в дальнейшем поддерживал контакты с Илоном, утверждает, что Маек начал фантазировать о колонизации других пла­нет еще в школе.

И еще один намек на будущее. Илон и Кимбал что-то оживленно обсуждали на переменке, когда Вуд поинтересовался, о чем разговор. «Они ответили: „Да мы тут думаем, нужны ли банковские филиалы в финансовом секторе и перейдем ли мы к безбумажным банковским операциям^{I II}. Помню, я подумал, что это полный бред. Но вслух сказал: „Да, это здорово¹¹»

Хотя Маек не относился к академической элите своего класса, он был среди учеников, которые имели хорошие оценки, и сам пробился в экспериментальную программу по обучению работе с компьютерами. Учеников, отобранных по разным школам, включили в класс, в кото­ром изучали языки программирования Бейсик, Кобол и Паскаль. Тех­нологические склонности Маска дополнялись его любовью к научной фантастике и фэнтези, он пытался писать истории о драконах и всяких сверхъестественных вещах. «Я хотел написать что-то вроде „Властели­на Колец¹¹», — признается он.

Мэй рассматривает школьные годы глазами матери и рассказывает множество историй о выдающихся учебных достижениях Маска. Ком­пьютерная игра, которую он написал, говорит она, выглядела так, будто ее создал более взрослый и более опытный технарь. Он успешно спра­вился с экзаменами по математике, рассчитанными на более зрелый возраст. Память его была просто невероятной. Единственная причи­на того, что он не превосходил однокашников, — отсутствие интереса к тому, что изучалось в школе.

Маек говорит: «Я просто смотрел на дело так: какие оценки мне нужны, чтобы поступить туда, куда я хочу? Были обязательные пред­меты, вроде языка африкаанс, но заниматься ими мне казалось просто смешным. Получить проходной балл — и ладно. По таким предметам, как физика и компьютеры, у меня был наивысший балл из возможных. Чтобы учиться хорошо, нужно хотеть этого. Лучше я буду играть в ком­пьютерные игры, писать программы и читать книги, чем пытаться по­лучить высший балл там, где в этом нет смысла. Я помню, что классе в четвертом-пятом я „заваливал¹⁴ какие-то предметы. Потом друг моей матери сказал мне, что меня оставят на второй год, если я не пересдам их. Я действительно не знал, что для того, чтобы перейти в следующий класс, нужны положительные оценки по всем предметам. Тогда я полу­чил высшие баллы по этим предметам».

В 17 лет Маек уехал из Южной Африки в Канаду. Он довольно ча­сто рассказывает об этом путешествии в прессе и обычно дает два ва­рианта мотивации такого побега. Первая версия заключается в том, что Маек хотел попасть в Соединенные Штаты как можно быстрее, а Канаду использовать как промежуточный пункт в силу его канад­ских корней. Вторая дежурная история, на которую Маек опирается, имеет мировоззренческий оттенок. В Южной Африке тогда надо было проходить военную службу. Маек же хотел избежать вступления в во­оруженные силы, потому что это означало бы принять участие в ре­жиме апартеида.

Редко упоминается то, что Маек, прежде чем затеять свою великую авантюру, в течение пяти месяцев учился в университете Претории. Он начал изучать физику и машиностроение, но особого рвения не проявил и вскоре бросил университет. Маек говорит, что учился в университете, пока ждал канадских документов. Другая незначительная подробность заключается в том, что, бездельничая в университете, он уклонялся от призыва на обязательную военную службу. Это во многом противоре­чит образу занятого размышлениями отважного романтика, который он так любит создавать. Видимо, поэтому его незавершенная попытка обучения в университете Претории никогда не упоминается.

Нет сомнений, однако, что Маек в течение длительного времени страстно желал добраться до Соединенных Штатов. Его интерес к ком­пьютерам и технике неудержимо влек его в Кремниевую долину. Аме­рика воспринималась как место, где можно реализовать самые амби­циозные цели. Южная Африка, напротив, представляла гораздо мень­ше возможностей для предпринимательства. Как выразился Кимбал, «Южная Африка для таких, как Илон, — просто тюрьма».

Возможность уехать появилась в связи с изменением в законодатель­стве, которое позволило Мэй передать ее канадское гражданство своим детям. Маек сразу взялся за подготовку документов для этой процеду­ры. Ожидание подтверждения от правительства Канады и получение канадского паспорта заняли около года. «И тогда Илон сказал: „Я уез­жаю в Канаду¹⁴», — вспоминает Мэй. Интернета тогда не было, и Маек ждал билета на самолет три мучительных недели. Получив билет, он, не дрогнув, шагнул за порог своего дома.

КАНАДА

Грандиозный побег Маска в Канаду едва ди можно назвать хорошо продуманным. Он знал, что в Монреаде у него есть двоюродный дед, поэтому сед на самодет и подожидся на удачу. Посде призем­ления (то был июнь 1988 года) Маек нашел телефон-автомат и попы­тался через справочную найти своего деда. Когда это у него не подучи­лось, он позвонил матери (за счет вызываемого абонента). Она сооб­щила плохие новости. Мэй отправила письмо дяде прежде, чем Маек уехал, а ответ получила, когда сын был уже в пути. Дядя перебрался в Миннесоту; это означало, что Маску негде даже остановиться. С сум­ками в руках Маек направился к ближайшему хостелу.

Проведя несколько дней в Монреале с целью ознакомления с горо­дом, Маек попытался определиться с дальнейшими планами. Родствен­ники Мэй были рассеяны по всей Канаде, и Маек начал поиски. Он купил за сто долларов безлимитный автобусный билет, действитель­ный в любом регионе страны, и решил отправиться в Саскачеван, где раньше жил дед. Проделав путь в 1900 миль (около 3060 км), он ока­зался в Суифт-Карренте, городке с населением 15 тысяч человек. Маек

позвонил с автостанции троюродному брату (как снег на голову!) и ав­тостопом поехал к его дому.

Весь следующий год Маек перебивался, зарабатывая на жизнь слу­чайными разовыми работами, где придется. Выращивал какие-то ово­щи, перелопачивал зерно на ферме троюродного брата, расположенной в крошечном городке Вальдек.

Свое восемнадцатилетие Маек отпраздновал с кем-то из дальних родственников и их соседями. Позже он некоторое время учился ору­довать пилой на лесопильне в Ванкувере. Но самая трудная работа ему досталась, когда он обратился в службу по трудоустройству. Маек попросил работу с хорошей заработной платой, и это оказалась чист­ка котельной на лесопильне — за 18 долларов в час. «Нужно было надевать защитный комплект и ползти через узкий туннель, в который ты едва втискиваешься, — рассказывает Маек. — Потом лопатой выбрасывать песок, грязь и дымящиеся угли — все раскаленное — через то отверстие, в которое ты сюда протиснулся. Отойти невоз­можно. На другом конце кто-то должен это сгребать лопатой в тачку. Если остаться там дольше, чем на полчаса, можно получить тепловой удар и погибнуть». В начале недели к работе приступили 30 человек. На третий день осталось пятеро. До конца недели вытерпели только Маек и еще двое мужчин.

Пока Маек ездил по Канаде, его брат, сестра и мать выясняли, как туда перебраться'. Когда Кимбал и Илон встретились в Канаде, радость их не знала границ: тут двум упрямым мечтателям было где развернуть­ся. Илон в итоге поступил в Королевский университет в Кингстоне (Он­тарио) в 1989 году (он предпочел Королевский университет универси­тету Ватерлоо, потому что в Королевском училось больше хорошеньких девушек)". В свободное время Илон и Кимбал отыскивали в газетах ни­

когда Мэй отправилась в Канаду, чтобы подыскать место для проживания, 14-летняя Тоска воспользовалась моментом и выставила дом семьи в Южной Африке на про­дажу. «Она продала мой автомобиль и собиралась продавать мебель. — говорит Мэй. — Когда я вернулась, я спросила ее, зачем она это делает. Она ответила: „А не­чего откладывать. Надо уезжать отсюда"».

формацию об интересных людях, с которыми им стоило бы встретиться. Они обзванивали этих людей, приглашая их вместе пообедать. Среди тех, кого они допекали, были руководитель отдела маркетинга профес­сионального бейсбольного клуба Toronto Blue Jays, бизнес-обозрева­тель канадской ежедневной газеты The Globe and Mail и топ-менеджер банка Nova Scotia Питер Николсон. Николсон, управляющий банком, хорошо помнил звонок юношей. «У меня нет привычки уклоняться от желающих встретиться, — сказал он. — Я был вполне готов пообедать с парнишками, проявившими такую инициативу». Понадобилось шесть месяцев, чтобы Николсон нашел для них место в своем календаре, но, как и следовало ожидать, братьев не остановила трехчасовая поездка на поезде, и они прибыли точно в условленный срок.

Первое знакомство Николсона с братьями Маек оставило у него хорошее впечатление. Оба неплохо преподнесли себя и были безуко­ризненно вежливы. Илон, впрочем, на фоне харизматичного, предста­вительного Кимбала несколько проигрывал: он, как всегда, выглядел эксцентричным и неловким. «Я был впечатлен и очарован, поговорив с ними, — вспоминает Николсон. — Такие целеустремленные». В ко­нечном счете Николсон предложил Илону летнюю стажировку в банке и взял на себя роль его куратора.

Вскоре после их первой встречи Илон пригласил дочь Питера Никол­сона Кристи на свой день рождения. Кристи появилась в квартире Мэй в Торонто с банкой домашнего лимонного варенья в руках; ее привет­ствовали Илон и еще 15 гостей. Илон никогда не встречался с Кристи раньше, но смело подошел к ней и повел ее к дивану. «Кажется, второй фразой, что я от него услышала, было: „Я много думаю об электриче­ских автомобилях¹¹, — вспоминает Кристи. — А потом он повернулся ко мне и спросил: „Вы думаете об электрических автомобилях?¹⁴». Раз­говор оставил у Кристи (которая ныне является автором научных пу­бликаций) впечатление о Маске как о красивом, приветливом юноше, законченном «ботанике». «Так или иначе, но во время того разговора на диване я была сражена им, — говорит она. — Вы скажете, что он бывает разным. Но именно этим он и пленил меня».

С ее высокими скулами и светлыми волосами, Кристи была во вкусе Маска, и они поддерживали контакт, пока Маек находился в Канаде. Романтических отношений между ними не возникло, но Кристи сочла Маска достаточно интересным, чтобы подолгу говорить с ним по теле-

I

фону. «Как-то он сказал мне: „Если бы я мог не есть и при этом работать больше, я бы перестал есть. Как бы получать питательные вещества, не сидя за едой?“. Такое отношение к работе в этом возрасте и его горяч­ность поражали. Я никогда раньше ничего подобного не слышала».

Более глубокие отношения во время пребывания в Канаде возник­ли между Маском и Джастин Уилсон, сокурсницей по Королевскому университету. Длинноногая, обладающая густыми каштановыми во­лосами, Уилсон излучала романтику и сексуальную энергию. Джастин уже пережила роман с мужчиной старше себя, с которым рассталась, поступив в университет. Следующий покоритель ее сердца должен был носить кожаную куртку и быть страстным и порочным, вроде Джейм­са Дина '. Судьба, однако, распорядилась, чтобы на территории кам­пуса девушку заметил аккуратный, подтянутый и привлекательный Маек. Заметил и сразу — с корабля на бал — попытался назначить ей свидание. «Она выглядела просто неотразимой, — вспоминает Маек. — А также казалась большой умницей. У нее был черный пояс по тхэквондо, она вела полубогемный образ жизни, девчонка что на­до!» Он подкараулил ее у общежития и сделал вид, будто столкнулся с ней случайно, а потом сказал ей, что они встречались ранее где-то в гостях. Джастин приняла предложение Маска поесть вместе моро­женого. Придя к ней, он обнаружил в двери записку о том, что встреча не состоится. «Там было написано, что ей нужно готовиться к экзамену и что она сожалеет», — вспоминает Маек. Тогда Маек познакомился с ее подругой и выведал, где Джастин обычно занимается и какое лю­бит мороженое. Позже, когда Джастин, сидя в культурном центре уни-

Джеймс Дин (1931 — 1955) — американский актер, получивший известность благо­даря знаменитым голливудским фильмам 50-х годов «К востоку от рая», «Бунтарь без причины» и «Гигант». — Прим. ред.

верситета, занималась испанским, Маек возник за ее плечом с парой стаканчиков шоколадного мороженого.

Уилсон мечтала иметь бурный роман с писателем. «Я хотела, чтобы все было как в романе про Сильвию и Теда, — говорит она. — Однако влюбилась я в этого амбициозного „ботаника", который от меня никак не отставал». Они сидели на занятиях по патопсихологии и сравнивали оценки. Джастин — 97, Маек — 98. «Он вернулся к профессору, вы­торговал у него еще два балла и в итоге принес 100 баллов, — вспо­минает Джастин. — Похоже, мы всегда были конкурентами». Однако имелась у Маска и романтичная сторона. Один раз он послал Уилсон дюжину роз, к каждой прикрепив отдельную записку, а также подарил ей экземпляр «Пророка» с написанными от руки романтическими раз­мышлениями. «Заставить влюбиться в него — уж это он может», — говорит Джастин.

Во время обучения в университете молодые люди то сходились, то расставались, причем Маску приходилось прилагать большие усилия, чтобы поддерживать отношения. «Она была такая стильная, встреча­лась с крутыми парнями и совершенно не интересовалась Маском, — вспоминает Мэй. — Так что ему приходилось нелегко». Пару раз Маек заводил других девушек, но неизменно возвращался к Джастин. Каж­дый раз, когда она демонстрировала холодность, он удваивал усилия. «Он звонил очень настойчиво, — говорит она. — Можно было не со­мневаться, что если телефон звонит не переставая, это именно Илон. Он не понимает слова „нет". Отвязаться от него невозможно. Это Тер­минатор. Он фиксирует свой взгляд на чем-то и говорит: „Мое". Ну и постепенно он покорил меня».

Университет устраивал Маска. Он стремился не просто быть «всезнайкой», но найти людей, которые ценят его интеллектуальные возможности. Университетские студенты были менее склонны отшучи-

I

ваться или высмеивать бесконечные рассуждения об альтернативной энергетике, космосе и прочих вещах, его занимающих. Маек встретил людей, которые откликнулись на его интересы, а не высмеяли их, и он подпитывался этой средой.

Осенью 1990 года его товарищем по общежитию стал Наваид Фа­рук — канадец, выросший в Женеве. Молодые люди жили в между­народной секции, где канадские студенты делили комнаты с иностран­цами. Маек в эту систему не совсем вписывался, поскольку считался канадцем, но понятия не имел о стране. «У меня был сосед по комнате из Гонконга, хороший парень, — вспоминает Маек. — Очень помо­гало то, что он добросовестно посещал все лекции; я-то старался хо­дить на них как можно реже». Какое-то время Маек ради заработка продавал в общежитии компьютеры и комплектующие. «Я мог собрать все, что попросят — хоть навороченный игровой автомат, хоть элек­тронную пишущую машинку, дешевле, чем в магазине, — говорит Маек. — Мог разобраться с компьютером, который не грузится или подцепил вирус. Я мог решить почти любую проблему». Фарука и Ма­ска связывало то, что оба они раньше жили за границей, а также об­щий интерес к стратегическим настольным играм. «Я не думаю, что он заводит друзей легко, но он очень предан тем, с кем подружился», — вспоминает Фарук. Когда появилась компьютерная игра «Цивилиза­ция», друзья часами строили свою империю — к огорчению подруги Фарука, которая скучала в другой комнате. «Илон может так увлечь­ся чем-то, что для него остальной мир перестает существовать», — говорит Фарук. Друзей устраивал их образ жизни: оба были людьми самодостаточными. «Мы из тех, кто может находиться в одиночестве на какой-нибудь вечеринке и при этом не испытывать неловкости, — говорит Фарук. — Мы заняты своими мыслями, нам не скучно, и мы не чувствуем себя белыми воронами».

В университете Маек учился более прилежно, чем в школе. Он изу­чал бизнес, участвовал в конкурсах ораторского искусства и стал про­являть энергию и конкурентоспособность, характерные для его пове­дения поныне. После экзамена по экономике Маек, Фарук и некоторые другие студенты вернулись в общежитие и начали делиться впечатлени­ями. Очень скоро стало ясно, что Маек владеет материалом лучше дру­гих. «Это была группа с довольно высокой успеваемостью, а Илон все равно выделялся на общем фоне», — говорит Фарук. Интерес Маска глубок и устойчив. «Когда Илон чем-то занимается, он вникает в дело глубже, чем другие. Именно это отличает Илона от остальной части че­ловечества».

В 1992 году, после двух лет обучения в Королевском университете, Маек получил стипендию от Пенсильванского университета и пере­брался туда. Маек считал, что университет, входящий в Лигу плюща ', может предоставить дополнительные возможности. Он решает полу­чить степень бакалавра сразу по двум специальностям — экономике и физике. Джастин остается в Королевском университете, верная меч­там стать писательницей, и поддерживает отношения с Маском. Ино-

о

гда она посещает его, и они отправляются в Нью-Йорк на романтиче­ские выходные.

В Пенсильвании способности Маска раскрываются еще больше, он действительно начинает чувствовать себя комфортно во время прогу­лок с сокурсниками-физиками. «В Пенсильвании он встретил людей, которые мыслят так же, как он, — говорит Мэй. — Там тоже были „ботаники¹¹. Он так наслаждался их обществом! Я как-то обедала с ни­ми, а они все время говорили о физике. Они говорили: „А плюс Б равно пи квадрат" или что-то в этом роде. И громко смеялись. Было здорово видеть его таким счастливым». Но Маек и на этот раз не завел в уни­верситете много друзей. Нелегко найти бывших студентов, которые во­обще помнят его. Зато он близко сдружился с парнем по имени Адео Ресси, который станет впоследствии предпринимателем в Кремниевой долине (и по сей день близок с Илоном, как никто другой).

Ресси — долговязый парень, ростом гораздо выше среднего, с экс­центричным внешним видом. Он артистичный и колоритный — прямая противоположность занятому наукой, более сдержанному Маску. Оба молодых человека были переведенными студентами и оказались в одной комнате старомодного общежития для первокурсников. Скромное жи-

Ассоциация из восьми старейших американских университетов: Брауновского, Гар- вардского, Дартмутского, Йельского, Корнелльского, Пенсильванского, Принстон­ского и Университета Колумбия. — Прим. ред.

лье не оправдывало ожиданий Ресси, и он уговорил Маска снять в арен­ду большой дом за пределами кампуса. Дом с десятью комнатами они сняли достаточно дешево, так как это было общежитие, пока не засе- . ленное. В течение недели Маек и Ресси занимались, но с приближением уикенда Ресси превращал их жилище в ночной клуб. Он завешивал окна мешками для мусора, чтобы было потемнее, и украшал стены яркими красками и всем, что удавалось найти. «Это был настоящий кабак, — вспоминает Ресси. — Мы могли принять хоть пятьсот человек. Брали с них по пять долларов; там было пиво, желе-коктейли и все такое».

В пятницу вечером дом ходуном ходил от рева динамиков. Мэй при­шла разок и обнаружила, что Ресси прибивал к стенам разные вещи и покрывал их краской, светящейся в темноте. В итоге она стала гарде­робщицей и кассиром, а с собой носила пару ножниц для защиты в слу­чае чего, поскольку деньги складывались в коробку для обуви.

Во втором доме было уже 14 комнат. Жили там Маек, Ресси и еще кто-то. Они соорудили столы, покрыв фанерой использованные бочки, имелась и другая импровизированная мебель. Однажды Маек, придя домой, обнаружил, что Ресси прибил его стол к стене и выкрасил его разноцветными люминесцентными красками. Маек произвел ответный выстрел: отодрал стол, покрасил его черной краской и сел заниматься. «Чувак, это же арт-инсталляция для нашей вечеринки!» — взмолился Ресси. Напомните Маску об о том инциденте, и он сухо ответит: «Это был рабочий стол».

Маек мог при случае выпить водки с колой, но пил он мало и не ув­лекался алкоголем. «Кто-то должен был оставаться трезвым во время этих вечеринок, — говорит Маек. — Мне приходилось оплачивать обучение; за один вечер здесь можно было заработать на месячную оплату. Адео отвечал за оформление дома, а за ход дел на вечеринке я предпочитал отвечать сам». Как выразился Ресси: «Илон был самый „правильный¹¹ из всех, кого я встречал. Он никогда не пил. Он ни ра­зу ничего не натворил. Совсем. Буквально ничего». Ресси приходилось унимать Маска разве что во время его «компьютерных запоев» — от компьютерных игр Маек порой не мог оторваться по нескольку дней.

В Пенсильвании усилился давний интерес Маска к солнечной энергии и поиску новых способов использования энергии. В декабре 1994 года он должен был подготовить бизнес-план к одному занятию и в конечном итоге написал доклад под названием «О важности использования сол­нечной энергии». Доклад начинался с характерной для Маска иронии. В верхней части страницы значилось: