мы с истекшим сроком годности. Мы с истекшим сроком годности. Ты чувствовала себя счастливой рядом с ним
 Скачать 363.73 Kb.
|
|
Глава 12 Очнулась я в совершенно незнакомом мне месте. Белые стены, потолок и запах спирта. Медицинский блок. Мне становится тревожно, кажется, что я вернулась в тот самый день, что разделил мою жизнь на «до» и «после», в тот день, когда мне вынесли приговор. Я не тороплюсь нажать на кнопку вызова, поскольку хочу еще несколько мгновений побыть наедине с собой и разобраться в хаосе мыслей. Но внезапно дверь моей палаты открывается, и я слышу скрип колес кресел. Андреа, Том, Фил и Брис с нарисованными улыбками на лице подъезжают к моей койке. – Ну, как ты? Ты нас сильно напугала, – говорит Брис. – Я в порядке. Кажется. А что со мной произошло вообще? Почему я здесь? – Ты упала в обморок и не приходила в сознание несколько часов, – поясняет Андреа. – Мы тут поспрашивали медсестер, которые кружились вокруг тебя, они сказали что у тебя обострение энцефалопатии или как-то так. А причиной тому является стресс, – говорит Том. – Прекрасно. – Что у тебя случилось? – спрашивает Андреа. – Родители не отпускают меня в поездку, ссылаясь на то, что мы все с вами спятили. – Плохо дело. Как теперь быть? – Не знаю, Брис. Я уже ничего не знаю. Меня выпустили из медблока в этот же день, но теперь к моему ежедневному рациону прибавился новый список медикаментов, от одних названий которых меня уже тошнило. В конце недели ко мне в комнату заходит Фелис, держа в руках бандероль. Я была ошарашена ее визитом, но еще больше меня повергло в шок содержимое бандероли – доверенность и две пачки денег. Также ко всему этому прилагалась небольшая записка, в которой я сразу узнала мамин почерк: «Еще раз прости нас. Если тебе так будет лучше, значит, мы пойдем на этот шаг. Мы любим тебя. Помни». – После того, что с тобой случилось, я позвонила твоим родителям и сообщила об этом, – говорит Фелис. Я не нахожу достойных слов, чтобы выразить свою благодарность, лишь обнимаю ее и шепчу робкое: «Спасибо». В этот же день я направляюсь в палату к Карли, чтобы сообщить ей эту новость, но, к моему удивлению, я не застаю ее на месте. Предположив, что в данный момент она находится на диализе, я принимаюсь ждать ее. Мой взгляд падает на стол у ее кровати, на котором лежат какие-то бумаги. Попытки побороть любопытство оказываются безуспешными. Я подъезжаю к этому столу, беру в руки одну из бумаг. Какой-то договор или что-то вроде того. Вначале я думаю, что эта бумага связана с нашей поездкой, но потом я понимаю, что глубоко заблуждаюсь. В договоре я вижу лишь несколько слов, которые заседают у меня в голове: отказ от операции по трансплантации почек. Подпись. Я долго не могу прийти в себя. В голове множество вопросов, которые сплелись в один комок. Самые ключевые из них: Зачем? Зачем она это сделала? Спустя несколько минут в палату возвращается Карли. На ее лице беззаботная улыбка. Она что-то начинает мне говорить, смеется, а я не воспринимаю ее слова, они доносятся до меня далеким эхом. – И когда ты собиралась мне об этом сказать? – спрашиваю я. – О чем? – О том, что ты подписала вот это, – указываю я пальцем на бумаги, что находятся на ее столе. – Я не обязана тебе докладывать о каждом своем действии! – Почему ты отказываешься от операции? Ты ведь так долго ждала своей очереди и теперь подписываешь себе смертный приговор. – А может, я и не хочу больше жить. Ты об этом не думала? – И поэтому ты решила вместо операции отправиться в эту поездку? Разве оно того стоит? – Определенно. Я сделала свой выбор, Джина. Посмотри на меня, я – рухлядь. Я уже свое отжила. Сегодня у меня отказывают почки, а завтра откажет уже что-то другое. Я не хочу, чтобы эти органы достались мне, и без того уже умирающей. Пусть они спасут того, у кого еще вся жизнь впереди. А я уж как-нибудь справлюсь. – Сколько тебе осталось? – спрашиваю я, чувствуя, что вот-вот расплачусь. – Немного. Поэтому я и хочу успеть сделать все запланированное. После неудачной попытки самоубийства и нескольких сеансов с Эдрианом моя жизнь превратилась в небоскребы иллюзий. Мне казалось, что все налаживается. Медленно, по кусочкам все склеивается, восстанавливается, и вот совсем скоро наступит долгожданный новый период моей жизни. Однако после разговора с Карли все те мечты и планы, что я выстроила перед собой – рухнули, словно хрупкий карточный домик. Ничего не меняется. Все остается на своих местах, ничего не движется, ровно так же, как и мое обездвиженное тело. Жестокая реальность отрезвляет и толкает меня в бездну отчаяния. Я сижу в парке, вдали от всех, и плачу навзрыд, никого не стесняясь. Не о такой жизни я мечтала, черт ее подери. Почему кто-то ведет праздный образ жизни, ни о чем не думает, а кто-то, как я и все те люди, что здесь находятся, вынужден вот так существовать и к обычной поездке готовиться как к какому-то серьезному испытанию. Чертов несправедливый мир! – Как дела у моей бывшей пациентки? – Из-за внезапного появления Эдриана за моей спиной я чуть не лишаюсь дара речи. Эдриан подходит ко мне, но при виде моих слез выражение его лица резко меняется. – Джина, что случилось? – Все возвращается. Опять. – Небрежными движениями я пытаюсь вытереть лицо. – Вы не могли бы оставить меня одну? – Во-первых, обращайся ко мне на ты. Я ведь теперь уже не твой врач. А во-вторых, может, лучше прогуляемся немного? Я не стала возражать. Эдриан катит мое кресло, я постепенно успокаиваюсь и переключаю свое внимание на деревья, мимо которых мы проезжаем, на людей, что скопились у фонтана, на птиц, что пролетают над нами. – Здесь столько боли. Я раньше и не думала, что люди могут столько страдать. Хотя скорее я не обращала на это внимания. Помню, с какой хладнокровностью переключала программы новостей, в которых сообщалось о наводнении или землетрясении в какой-то точке Земли. – Человек, не познавший боли, ничего не знает о жизни. – А вы… то есть ты знаешь о жизни? – Кажется, да. Я не рискнула спросить, что именно пережил Эдриан, поэтому я решаю сменить тему для разговора. – Мы решили отправиться в путешествие. – Кто именно? – Я, Скарлетт, Фил, Андреа, Брис и Том. – И куда же вы собрались? Я рассказываю Эдриану про наш маршрут, про Джона Хилла и его письма, про то, что эта поездка единственное, что заставляет Карли просыпаться каждое утро. – Тебе эта идея кажется безумной? – Почему же? Наоборот. Вполне нормальная идея. – Ты сейчас не шутишь? Эдриан останавливается, обходит мое кресло, встает передо мной и смотрит в мои глаза. – На самом деле я очень горд за вас. Не каждый человек и без инвалидности решится на такое. Вы должны поехать, и я уверен, что эта поездка принесет каждому из вас огромную пользу. После услышанного я вмиг воспрянула духом. Уголок моего рта медленно пополз вверх, я улыбаюсь и не отвожу глаз от Эдриана. – Если ты действительно так считаешь, то нам нужна твоя помощь. – Кажется, я догадываюсь, в чем она будет заключаться. – Вот и отлично, – выпрямившись, говорю я. – Я, наверное, достала тебя своими просьбами? – Не беспокойся. Я уже привык к этому, – говорит Эдриан, подарив мне мимолетную улыбку. – Тогда можно я тебя еще кое о чем попрошу? – Слушаю. – Забудь, пожалуйста, то, что я сказала тебе тем вечером. Всей нашей дружной компанией, включая Эдриана и Фелис, мы направились в кабинет Роуз, чтобы сообщить о своих намерениях. – Я так волнуюсь, аж ног не чувствую, – шутит Томас. К нашему общему счастью, мы застаем ее на месте. Карли рассказывает все со всеми подробностями, Роуз внимательно слушает и, к нашему удивлению, даже не старается перебить. А затем, после того, как Карли закончила свой рассказ, мы услышали то, что и ожидали. – Это абсурд. Вы хоть понимаете, какую угрозу для вашего здоровья может принести эта поездка? – Роуз, мы все взрослые люди, и мы сами управляем своей жизнью. – Это, разумеется, так. Но вы не забыли, что каждый из вас нуждается в медицинском присмотре? Вот ты, например, Андреа? – Ваш медицинский присмотр уже в кишках у меня сидит. – А вы, Скарлетт, несмотря на то что вы отказались от операции, вас никто не освобождает от диализа, который нужно делать через каждые три дня. – Я об этом прекрасно помню. В каждом городе, в котором нам доведется побывать, есть медицинские центры, где мне предоставят такую услугу. – Хорошо, допустим. Но у меня все равно в голове не укладывается, как вы поедете одни, без всякой помощи. Это ведь действительно очень тяжело. Я знаю, что вы посчитаете меня монстром, но я не могу допустить этой поездки, поскольку я не прощу себе, если с вами что-то случится. – Роуз, вам не кажется, что вы ограничиваете людей с уже и так ограниченными возможностями? – не выдерживаю я. Она ничего мне не отвечает. Ее взгляд застывает на мне. – Роуз, вы правы, отпускать их одних это не самое умное решение… – говорит Эдриан. Я резко поворачиваюсь в его сторону, пребывая в недоумении. Неужели он решил поддержать ее? – …И поэтому я еду вместе с ними. Я, как и все остальные присутствующие, шокирована его заявлением. Позже я понимаю, что не свожу с него глаз уже несколько минут. Эдриан мельком смотрит в мою сторону, улыбнувшись краешком губ. – И я тоже с ними поеду. Буду ухаживать за Филом и помогать остальным, – говорит Фелис. Роуз сидит с отвисшей челюстью и долго не произносит ни единого слова. Мы все переглядываемся и не скрываем своих улыбок. – Ну что ж. Раз уж пошло такое дело, значит, я не имею права противодействовать вашей поездке. Я, Брис, Андреа и Том одновременно издаем радостный возглас и обмениваемся рукопожатиями. – Единственное, о чем я вас прошу – берегите себя. Возвращайтесь целыми и невредимыми. Глава 13 Наступили долгие недели ожидания документов и ответов посольств. Я поняла, что ожидание – одно из худших вещей, что сопровождает человечество. Это безвозмездная потеря времени. Не знаю, почему я стала озадаченной временем, а вернее его количеством, которое неизбежно исчезает. Возможно, я поставила себя на место Карли, для которой время стало очередным смертельным фактором. И каждый день, который мы тратили на подготовку, казался мне ядом, который медленно убивает Карли. И вот осталось всего двадцать четыре часа до вылета в наш первый пункт назначения – Каракас. Было воскресенье, и это воскресенье ничем не отличалось от предыдущих воскресных дней. Пациенты, как обычно, отдыхали от будничных процедур, лекарств, хриплых голосов врачей. В воскресенье нам позволяли просыпаться на час позже, это поистине блаженный день. Он выражался в безмятежности, спокойствии, весь день мы проводили на улице, в парке, а вечерами собирались в холле, где был телевизор, и смотрели уже до боли знакомые фильмы, потому что коллекция дисков с фильмами была невелика, и даже я, несмотря на небольшой срок пребывания в этом центре, пересмотрела уже все. И конечно, как обычно, перед обедом пациенты группами выбирались в церковь. Это воскресенье не стало исключением. Пока пациенты читают молитву, я наблюдаю за солнечными лучами, которые проскальзывают сквозь огромные витражные стекла. К середине службы я покидаю церковь и наслаждаюсь тишиной, не тронутой и не нарушенной какими-либо звуками. – Даже не верится, что через несколько часов я уже не буду прятаться по кустам, чтобы выкурить сигарету, – говорит Андреа. – Зачем ты куришь? Ведь в твоем положении курение приносит больше вреда, нежели здоровым людям. – Курение – это единственная вещь, которая связывает меня со здоровыми людьми. – Сделав небольшую паузу, Андреа продолжает: – Обещай, что когда мои руки перестанут двигаться, будешь подносить мне зажигалку. – Обещаю. Это самое странное обещание за всю мою жизнь. На мгновение мне стало неловко оттого, что мое положение не настолько плачевное, как у Андреа. Мне становится стыдно за каждое мое действие, за то, я могу себе позволить больше, чем Андреа. Порой ко мне приходит могучее утешение, в которое я стараюсь вцепиться так сильно, словно хищник в свою добычу. Это утешение состоит в том, что мне вроде как повезло, как бы то ни было. Ведь некоторые люди и вовсе оказываются парализованными от головы до кончиков пальцев ног, что гораздо страшнее, нежели параплегия. И мне вновь становится неловко оттого, что я так думаю. – Ты здесь будешь жить до конца? – спрашиваю я. – Не знаю, не решила еще. Но умирать я хочу уж точно не в доме родителей. Они меня доконают. Мама будет, как обычно, крутиться около меня, следить за каждым моим действием и тихо плакать у моей кровати, когда я засну. А отец, наоборот, будет раздражать меня своим безразличием. То есть ему, разумеется, не все равно, что со мной происходит, и в глубине души мне кажется, что ему очень больно. Но это человек с пожизненным лимитом на чувства и эмоции, и когда мама начинает ему рассказывать про очередные заключения врачей или же про какие-то новые методы лечения, разработанные молодыми учеными, отец лишь кивает головой и делает погромче телевизор, изредка перебивая маму комментированием спортивных новостей. Когда я буду умирать, мое тело будет полностью парализовано, и, возможно, я не смогу говорить, так что мне придется терпеть всю эту удручающую обстановку. Я даже не смогу возразить и заткнуть уши. Перед ужином я решила заглянуть в библиотеку, чтобы вернуть книги, которые мы с Филом прочитали. Выйдя из библиотеки я замечаю в коридоре Эстер. В белой шелковой рубашке и элегантных черных брюках, которые подчеркивали всю прелесть ее длинных худых ног. Заметив меня, Эстер махнула рукой и пошла ко мне, а я тем временем двигала колеса кресла ей навстречу. – Привет. Если я не ошибаюсь, Эдриан куратор твоей группы? Я наблюдала за ее губами. Пухлые, покрытые блеском. Чувствую аромат ее духов. Не резкий, сладкий, казалось, что это вовсе не парфюм, а истинный ее запах. – Да, верно, – говорю я, нелепо подражая ее голосу и манерам. – У меня есть небольшая просьба. Не могла бы ты передать ему кое-что. Она достает из своей миниатюрной белой сумочки небольшую бархатную коробочку, которая хранит в себе интригу драгоценности, что скрывается под ее крышкой. – Конечно. – Спасибо. Эстер окинула меня взглядом, как показалось мне, с долей жалости и презрения. – Вы вылетаете завтра? – Да. – Счастливого пути. Эдриан редко появлялся в центре последние несколько недель из-за постоянной беготни с документами для поездки. Я боялась и сегодня не застать его на рабочем месте, но мои опасения не оправдались. Он сидел за своим столом, возился с бумагами. – Я встретила Эстер, она просила передать тебе это. Я протягиваю ему коробочку. Взглянув на нее, он резко выдыхает, затем следует нервный смешок, из-за которого мне стало не по себе. – Поздравляю. Ты стала очередным ее посредником, через которого она возвращает мои подарки. – Все в порядке? – Да. Мы решили остаться друзьями. Друзьями, которые из-за своих упрямства и гордости не могут посмотреть друг другу в глаза. Эдриан говорит это с неподдельной легкостью. С той легкостью, с которой он проводил со мной сеансы, убеждая, что жизнь довольно-таки простая штука, если не донимать себя ненужными мыслями. Несколько секунд я не нахожу нужных слов и просто сижу, глядя на него и ожидая от него подробностей. Но затем я не выдерживаю. – Вы расстались из-за поездки? – По ее мнению, я живу только своей работой и не способен ни на что другое, кроме того, как проводить сеансы с людьми со сломанной душой. Но знаешь, что самое печальное? Она полностью права. – Ты мог бы отказаться. – Не мог. И ты сама это знаешь. – Вы часто с ней ссорились? – Нет, ссоры были редким явлением в наших отношениях. Но если они и возникали, то только по моей вине, например, она любила готовить курицу в кисло-сладком соусе, а я терпеть не могу китайскую еду. – Вы помиритесь. Вот увидишь, она поймет, что в ее жизни лучше тебя никого не будет. – Ты думаешь, что я идеален? – Нет, идеальные люди это что-то за гранью фантастики, как теория голографической реальности. Я лишь хочу сказать, что если она действительно любит тебя, то разлука даст ей понять, что ей без тебя тяжело. Говорю я это в надежде, что горечь и досада, которые сопровождают каждое мое слово, завуалированы спокойствием и сожалением. В столовой, во время ужина, каждый из пациентов то и дело подходил к нашему столику, желал удачи в пути, просил выполнить какую-то просьбу. – У меня в Пенсильвании живет сестра, не могли бы вы встретиться с ней и передать ей кое-что от меня? – Артур, к сожалению, это невозможно. Наш маршрут даже рядом с Пенсильванией не лежит, – говорит Андреа. Артур – это тот самый одноногий старик, которого я видела в первые дни приезда, он живет в корпусе-интернате. – Я буду скучать по этим навозным лепешкам, – говорит Том, держа в руке оладью из цветной капусты. – Ты так говоришь, будто уже никогда сюда не вернешься, – буркнул Брис. – Вы много путешествовали в своей жизни? – спрашиваю я. – До аварии я ездил по разным штатам на мотогонки. Калифорния, Техас, Коннектикут. – У меня было одно-единственное путешествие – переезд из Франции в США. – У меня то же самое, только переехала я из Огайо. А ты? – Мы с семьей каждое лето выбирались в горы. Папа учил меня взбираться на вершины, это было чертовски сложно. В специальном клубе скалолазания нам выдавали одежду и обувь, которая была на два размера меньше. Это делается специально, чтобы уверенно стоять на мизерных зацепах. До сих пор помню эту боль в пальцах, которые сложились пополам. Сейчас бы я так хотела ее вновь почувствовать. – Зря ты это делаешь, Джина, – говорит Брис. – Зря мучаешь себя желаниями, которым не суждено сбыться. Лучше живи настоящим, привыкай к новым обстоятельствам. Так гораздо легче, поверь мне. За ночь до поездки на меня всем своим грузом навалилась меланхолия. Было трудно признаться себе в том, что я искренне полюбила это место с его дряхлыми пациентами и отвратительной едой. Я искала свою крепость, место, где я буду в безопасности и которое будет опьянять меня своим покоем. И я его нашла, сама того не подозревая. Меня знобило от одной лишь мысли, что завтра я столкнусь с бешеным миром, таящим в себе кучу опасностей. Но еще больше мне было не по себе оттого, что нас будет сопровождать Эдриан. Только сейчас я поняла, насколько сильно я не хочу этого. Не понимаю, зачем он ввязался в это, ведь ему пришлось пожертвовать ради этого своими отношениями с прекрасной Эстер. Мне придется постоянно видеть его, слышать его голос, просить о помощи в случае необходимости. Быть рядом с ним – это все равно что быть запертым в винном погребе, будучи алкоголезависимым. – Фил, где же твой серый свитер? Я уже всю комнату обыскала, – говорит Фелис. После того, как я заполнила свой небольшой чемоданчик необходимыми вещами, я принялась помогать собирать в дорогу Фила. – Думаешь, ему понадобится свитер? – Конечно, это незаменимая вещь. Я его сама ему связала и подарила на Рождество. Ну куда же он запропастился? – А где его родители? – У него нет родителей. Он до шести лет жил в приюте, а потом попал в приемную семью. – А как здесь оказался? Фелис внезапно прекратила рыться в шкафу и обратила свой взор на Фила, который в это время перебирал вещи в своем комоде, чтобы найти что-то нужное. – Филипп, спустись на третий этаж в химчистку, спроси у Нормы, не знает ли она, куда делся твой свитер. Я уверена, что эта еврейка прибрала его к своим рукам. Фил выходит из комнаты. – Разве он сможет ей об этом сказать? – За столько лет его уже здесь все понимают. Фил прожил в приемной семье четыре года. Его родителям, Августу и Глории, было около шестидесяти. Затем Глория умерла из-за саркомы в позвоночном столбе, и Августу стало в тягость воспитывать сына с ДЦП. Он решил его отправить сюда на месяц, чтобы оправиться после смерти жены. – И этот месяц затянулся на девять лет. – Верно. Мы решили сказать Филу, что Август погиб, думали, что ему будет легче пережить его смерть, нежели предательство. Но после того, как он узнал эту новость, его начали посещать кошмары. Они словно проклятье навалились на него, и даже лучшие психотерапевты нашего центра не могут с ними справиться. – Ему очень повезло, что здесь ты. – Да уж. Я полюбила этого мальчика с самого первого дня. Он удивительный ребенок. Вылет в Каракас у нас был на 7:00. Нам пришлось встать в четыре утра, чтобы доехать до аэропорта Филадельфии. Мы собрались у центральных ворот. На лице каждого из нас были заметны следы усталости и радости. К нам подошла Роуз. – Прощу вас, будьте осторожны. Держитесь вместе и в случае чего сразу же возвращайтесь. – Да здравствует свобода! – кричит Том, когда мы уже сели в микроавтобус и начали отъезжать от центра. Затем я провалилась в сон и спала до самого приезда в аэропорт. Давно я не слышала столько шума. Мне казалось, что все это время я провела вдали от цивилизации, поскольку уже отвыкла от такого количества людей, машин, реклам и даже запахов. Мы воспользовались специальными услугами авиакомпании, в частности, транспортированием инвалидов-колясочников. Но нам пришлось столкнуться с небольшим минусом: наши коляски пришлось отдать в багажное отделение и пересесть на коляски компании. Нас вначале никто об этом не предупредил, поэтому мы были ошарашены этим известием. Нам помогли войти в самолет, расположиться, и, уже сидя в кресле самолета, я могла дышать полной грудью. Мое место оказалось рядом с Карли и Андреа. Фил и Фелис сидели впереди нас, а Брис, Том и Эдриан позади. – Люблю летать на самолетах только из-за еды, которую здесь подают. Не знаю почему, но на высоте шесть тысяч метров она кажется намного вкуснее, чем на земле, – говорит Том. – Ты как? – спрашиваю я Карли. – Я вроде как счастлива. Но мне страшно от той неизвестности, что нас ждет. – Ты никогда не задумывалась над тем, что именно приготовил для тебя твой муж? – Конечно, я думала об этом. Но Джон до такой степени непредсказуем, что мои догадки исчезали так же быстро, как и приходили мне на ум. Это может быть все, что угодно. От маленькой ракушки, до величественной статуи, которую он соорудил в мою честь. – Интересно лишь одно, где он брал столько сил на путешествие, будучи на последней стадии рака, – говорит Андреа. – Его желание увидеть перед смертью что-то новое, неизведанное, любовь ко мне и неугасаемый энтузиазм давали ему силы. Джон был необычным человеком, которого даже смерть не смогла заставить остановиться перед заветной мечтой. Часть 3. Шесть точек планеты, где таится счастье |