Каган М.С. Философия культуры. Учебное пособие. СанктПетербург 1996 г

• Название: Учебное пособие. СанктПетербург 1996 г
• Анкор: Каган М.С. Философия культуры.doc
• Дата: 31.01.2017
• Размер: 2.7 Mb.
• Имя файла: Каган М.С. Философия культуры.doc
• Тип: Учебное пособие; #1373
• страница: 3 из 29

их познания человеком, ибо вне такого переноса их связи оказываются попросту не уловимыми теоретическим мышлением.

б) В том "классе систем, которые называют функциональными и к которым относится, несомненно, культура, следует различать внешнее функционирование и внутреннее, т. е- жизнь системы в среде и жизнь каждого ее компонента в его взаимодействиях с другими в недрах самой системы.

Как правило, у каждого компонента системы есть одна функция, определяющая его роль в системе, его необходимость для ее целост­ного существования: поэтому анализ ее внутренней жизни именно как активно-деятельное тного процесса, а не статичного состояния, становится аспектом системного исследования, без которого недо­стижимы его собственные полнота и целостность. Что же касается внешнего функционирования системы, то чем выше уровень ее сложности, тем шире спектр направлений ее активности; тем самым сложная и сверхсложная системы становятся полифункциональны­ми. К числу таких полифункциональных систем относится, конечно же, культура.

Функциональный аспект методологии системного исследования делает понятным значение одного из важнейших ее принципов — идти в анализе не от частей к целому, а напротив, от целого к частям. Эмпирико-индуктивный метод познания, господствовав­ший в естествознании на протяжении последних столетий, абсолю­тизированный позитивизмом и перенесенный в сферу обществознания, культурологии, гуманитарных наук, принес человечеству мно­жество необходимых ему знаний, но оказался беспомощным, когда познавательная деятельность встала в XX веке перед необходимос­тью — как уже было отмечено — изучать системные объекты в их целостном существовании и функционировании, поскольку они обладают свойством неаддитивности, или сверхсуммативности, или эмерджентности, то есть не сводятся к совокупности их составных частей. Потому в подобных объектах каждую часть можно познать лишь при ее анализе в контексте целого, которому она принадлежит, которому она служит, потребностями которого обусловлены ее место и роль в данной системе: скажем, в техноло­гической линии функция каждой машины становится понятной лишь при уяснении принципа работы всей линии; смысл тактичес­кой операции может быть разгадан лишь при понимании всего плана кампании, разработанного полководцем; актерское воплоще­ние каждой роли в спектакле может быть оценено только при ощущении сути режиссерской трактовки пьесы как идейно-эстети­ческого целого. Этот методологический ключ относится и к позна­нию системы как целого, поскольку она не только состоит из определенных частей (подсистем и элементов), но сама является частью (подсистемой) некоей более мощной системы (метасистемы), в силу чего ее функция — или ансамбль функций — детерминиро­ваны потребностями этой последней: так, каждая функция искус­ства может быть понята только при выявлении ее места и роли в целостном ансамбле его функций, а он — в ансамбле функций художественной культуры, элементом которой является искусство, а этот ансамбль — в системе функций культуры, взятой в целом, а эта система — в метасистеме социального бытия человечества, вписанного в конечном счете в жизнь космоса.

в) Существует, однако, особый тип функциональных систем, в которых действие протекает не по замкнутому циклу, как в систе­мах технических и биологических, но постоянно изменяется, то более, то менее радикально, делая систему развивающейся. Такая ее способность объясняется тем, что данный тип системы обладает свободой выбора своих действий, которая определяет меру следова­ния сложившейся прежде программе поведения и меру ее измене­ния. Характер этих изменений обусловлен, с одной стороны, реак­цией открытой системы на изменения во внешней среде, а с дру­гой — имманентной самой системе логикой ее самодвижения, само­совершенствования, саморазвития. "Скелет" этой логики — движение от изначальной аморфности, эмбриональной синкретич-ности ко все шире разворачивающемуся расчленению, специализа­ции расчленяющихся элементов и образованию структурных связей между ними, затем постепенное повышение уровня организованнос­ти системы, обеспечивающего ей эффективность поведения, а затем либо окостенение выработанной структуры, застойное существова­ние и медленное умирание, либо распад сложившихся связей под влиянием каких-либо внешних сил и формирование новой, качест­венно отличной от предшествующей системы.

В этой связи системное мышление приходит к необходимости расширить традиционное представление о структуре как "инвари­антном аспекте системы", то есть способе ее пространственной организации, характеризующем статистическое состояние систе­мы. Уже было показано, что структура характеризует взаимосвязи не только предметных компонентов системы, но и ее функций.

Однако следует пойти еще дальше, распространив понятие "струк­туры" на процесс развития системы. Ибо закономерная смена одних состояний системы другими — например, в цепи "рожде­ние/становление/созревание/расцвет/увядание/старение/смерть" — является структурой процесса (иногда ее называют "эволюционной структурой" или "хроноструктурой"). Ее выявление в изучаемом процессе помогает понять объективный его ход, и неудивительно, что с тех пор, как история культуры стала предметом специального изучения, историки очень часто обращались к помощи биографи­ческой хроноструктуры как модели для описания развития опреде­ленного социально-исторического типа культуры. Вряд ли можно согласиться с подобным прямолинейным перенесением строения одной разновидности процесса развития на другие его формы, но несомненно наличие определенной хроноструктуры у каждой из них, в той мере, разумеется, в какой она является саморазвитием, а не простой реакцией на какие-то внешние воздействия.

В каждом конкретном случае — в истории социальной, в разви­тии тех или иных форм культуры, в биографии личности — общие закономерности процесса развития системы преломляются особен­ным образом, они осложняются всякий раз под влиянием посторон­них факторов, да и простой игры случая, но как подспудная энергия данного процесса они должны выявляться в ходе его изучения. В наши дни они изучаются новой научной дисциплиной — синерге­тикой, предметом которой являются процессы самоорганизации динамических систем. Применение синергетических идей в науках ' о культуре показывает, как можно .будет убедиться в последней части данного исследования, какое огромное значение имеет здесь хроноструктурный подход.

Полнота реализации возможностей, таящихся в историческом аспекте системного исследования, предполагает использование двух его векторов — генетического и прогностического. Первый охваты­вает историю изучаемой системы с момента ее зарождения и до состояния, непосредственно наблюдаемого исследователем; второй предлагает гипотетическое представление о пути, который данной системе предстоит пройти в будущем. Хотя авторитет футурологии как научной дисциплины оказался подорванным провалом предска­заний так называемого "научного коммунизма", хотя многие фило­софы и публицисты утверждают сейчас, что будущее вообще, в принципе не подлежит познанию, тем более научному, системно-синергетические представления опровергают такие панические за­ключения, ибо в тех случаях, когда некий процесс действительно постигается системно, как процесс совершенствования самоорга­низации системы, он раскрывает научному познанию имманентные тенденции не только своего прошлого, но и своего дальнейшего движения. Происходит это потому, что, как убедительно показал в свое время академик Д. Лихачев, размышляя над историей русской литературы, ход ее последующего развития должен быть продолже­нием предшествующего процесса, поскольку будущее вырастает из настоящего так же, как оно выросло из прошлого. Вместе с тем, как показывает синергетика, настоящее детерминировано и буду­щим, поскольку будущее уже коренится в настоящем и играет роль

“аттрактора”, т. е. силы, притягивающей к себе одну из возможнос­тей нелинейного, поливариантного процесса. Таким образом, совре­менный уровень научного познания процессов развития опровергает скептицизм К. Поппера и его единомышленников в отношении возможности прогнозирования будущего.

При этом нужно, однако, учитывать два существенных обстоя­тельства: во-первых, научное предсказание правомерно лишь по отношению к макромасштабу исторического процесса, а не к его микромасштабу, то есть к событиям, могущим произойти в отда­ленной перспективе, а не в ближайшее время; во-вторых, прогно­зировать можно только общие тенденции этого процесса, а не конкретный его ход — именно потому, что развитие социокультурных систем основано на свободном выборе конкретного деятельностного акта из более или менее широкого спектра возможных действии (при том, что свобода нередко оборачивается тут произво­лом); оттого каждый конкретный шаг непредсказуем и имеет не­предсказуемые последствия. Однако в крупном масштабе движения истории все эти флуктуации, разброс конкретных поступков дея­нии, событий нивелируются и через толщу случайностей как

понимал уже Гегель, прокладывает себе дорогу историческая необ­ходимость.

Такое понимание эвристических возможностей прогнозирования не является ни фатализмом, ни финализмом, но добытым современ­ной наукой знанием того, что всякий процесс развития является развитием именно в той мере, в какой он повышает уровень организованности системы; применительно к нынешней ситуации в жизни человечества это означает, что единственной альтернативой его самоубийству являются переход на иной уровень самоорганиза­ции общества и более совершенная, чем прежде, организация мета­системы общество-культура-природа"; только при этом усло­вии сила негэнтропии окажется большей, чем рост энтропии иначе говоря, гармонизация бытия человечества победит опасно развив­шиеся в XX веке разрушительные тенденции.

А это значит, что наша деятельность сегодня и завтра - если только не угасли в нас чувство гражданской ответственности и потребность выйти за пределы своего сиюминутного существования и реализовать свое посильное участие в исторической эстафете поко­лении, передавая потомкам тот культурный жезл, который мы держим в своих руках, — должна служить формированию этого нового гряду­щего типа культуры.

В интересах наглядности резюмирую сказанное на схеме 1 це­лостно представляющей методологию системного исследования' ко­торая и будет лежать в основе всего дальнейшего изложения.

Данная схема делает наглядной неправомерность отождествле­ния системного подхода со структурным и даже со структурно-функциональным. ибо когда мы имеем дело с изучением самого сложного класса систем - социокультурных, само бытие которых



есть развитие, их изучение должно органически включить истори­ческое их рассмотрение. Впрочем, рождение новой дисциплины — синергетики, выросшей из теории систем, — показало, что совре­менная научная мысль осознала необходимость изучения процессов самоорганизации сложных систем, т. е. Их развития, уже в природе;

но при этом основатели синергетики — Г. Хакен, И. Пригожин, С. Курдюмов — сразу же указывали на правомерность и необходи­мость изучения под этим углом зрения и социокультурных систем, а ряд ученых, в частности, в нашей стране (в том числе сам математик С. Курдюмов в содружестве с философом Е. Князевой), сделали реальные шаги в данном направлении; настоящая книга является одним из таких шагов. А при этом с особой остротой вновь всплыла обсуждавшаяся с начала прошлого века проблема отличия методологии гуманитарного знания от методов естествозна­ния — проблема, решение которой предлагалось герменевтикой, обосновывавшей специфические способы эмоционального погруже­ния в содержание познаваемых культурных текстов, неокантианст­вом, противопоставлявшим свойственное наукам о культуре "пони­мание" изучаемых явлений свойственному наукам о природе "объ­яснению" своего предмета. Сейчас делаются первые попытки ее рассмотрения на современном уровне разработки общенаучных принципов познания реальности, на котором во второй половине нашего века сложились новые методологические программы — информационно-кибернетическая, структуралистско-семиотичес-кая, системно-синергетическая, — заставившие задуматься над возможностью, продуктивностью, и границами их применимости в сфере гуманитарного знания.

Оно оказалось в остро-противоречивой ситуации: с одной сторо­ны, несомненны особенности его предмета, порождающие его прин­ципиальное отличие от естествознания, а с другой, оно не может не сближаться с естествознанием, когда последнее обращается к изу­чению системных объектов, хотя и менее сложных, чем системы социокультурные, но находящиеся на том же — системном — уровне их организации. Отсюда следует заключить, что в той мере, в какой изучение человека, общества, культуры стремится быть научным — при всей специфичности гуманитарного знания, — оно должно освоить методологию современного изучения природных систем, но поскольку они являются менее сложными, чем системы антропо-социо-культурные, методологические принципы их изуче­ния, сложившиеся на почве изучения физических, химических, биологических систем, с органичным для них математическим аппаратом, должны быть приведены в соответствие с уровнем слож­ности данного класса систем, а не переносится механически из сферы естествознания в сферу гуманитарного знания. Для иллю­страции этого тезиса приведу несколько примеров.

Первый пример позволяет осознать условия эффективности при­менения в изучении антропо-социо-культурных систем теории от­носительности. Если мы задумаемся над появлением и закрепле­нием в истории философии категории "субъект", то придем к заключению, быть может неожиданному, что задолго до эпохально­го для естествознания открытия А. Эйнштейна философское позна­ние человеческой деятельности обнаружило имманентную для нее относительность — ее зависимость от особенностей действующего лица, или группы лиц, или человечества в целом, как субъектов деятельности. Ибо само различение "субъекта" и "объекта" говорит о множественности способов освоения первым второго, т. е. об относительности результатов данной деятельности. Понятие "субъ­ективность" и стало означать в философском осмыслении деятель­ности ее относительность. С тех пор велся непрекращающийся спор о соотношении "относительной" и "абсолютной" истин, о продуктивности релятивизма и о его границах, о соотношении объективизма и субъективизма. После появления эйнштейновой теории относительности философия не могла не попытаться опе­реться на нее в своих обобщающих теоретических разработках отношения объективного и субъективного, но при этом выявились и существеннейшие особенности ее применения в естествознании и в культурознании, ибо отношение между социокультурным про­странством и социокультурным временем оказывается зависящим от свободы личности, выступающей в роли субъекта деятельнос­ти, которая разворачивается в этом пространстве и в этом времени. Если понятие "свобода воли электрона" есть всего лишь метафора, то свобода воли человека, определяющая его субъектные качества и, следовательно, относительность его сознания и поведения, явля­ется реальностью и заставляет внести коррективы в постижение относительности всех форм жизни человека в культуре. Только введя эти коррективы мы сможем теоретически преодолеть две равно ложные позиции — тоталитаристский догматизм как реализацию последовательного объективизма, отрицающего права разных субъектов, но собственную позицию в бытии (и в познании, и в политической идеологии, и в религиозном сознании, и в эстетических вкусах, и в художественном творчестве), и анархичес­кий релятивизм как воплощение крайней формы субъективизма, т. е. абсолютизации относительных прав субъекта во всех областях культуры.

Другой пример — условия продуктивности применения боровского принципа дополнительности за пределами физического мик­ромира. Несколько попыток такого применения в гуманитарных науках — одна из наиболее интересных сделана Т. Григорьевой для объяснения отношений "Восток—Запад" — оказывались недоста­точно убедительными только потому, что отношения физических объектов переносились на отношения культур без каких-либо мето­дологических корректив, хотя очевидно, что ситуации эти изоморф­ны (структурно схожи) лишь в определенных пределах. И действи­тельно, в духовном мире невозможна та абсолютная альтернатив­ность противоположных свойств, которая проявляется в отсутст­вии взаимодействия корпускулярных и волновых свойств элементарных частиц; в психологии и поведении человека, равно как и во взаимоотношениях национальных, социальных, регио­нальных типов культуры на языковом, ментальном, художествен­но-творческом уровнях, альтернативность относительна — в ду­ховном "пространстве" даже противоположные состояния не отде­лены друг от друга так, как в пространстве физическом, и потому не могут не взаимодействовать, не влиять друг на друга, образовы­вая в конечном счете причудливо-амбивалентные сети духовных скрещений: В. Днепров показал в анализе романов Достоевского, как выявил великий писатель связь любви и ненависти в характере личности, М. Бахтин обрисовал отраженную в романе Рабле анало­гичную связь серьезной и смеховой культур в массовом религиоз­но-языческом сознании средневекового общества, а современный опыт убеждает в том, что сформулированная в свое время Киплин­гом — совсем в духе боровской идеи комплементарности! — несо­вместимость Запада и Востока ("Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда!") опровергается их реальным взаимопроникновением — в обыденном сознании людей, живущих в "зонах встречи" Востока и Запада, в разнообразных подлинно-син­тетических структурах — например, в творчестве Святослава Рери­ха и Робиндраната Тагора, Чингиза Айтматова и Олжаса Сулейменова, Мартироса Сарьяна и Арама Хачатуряна... Видимо, в систе­мах такого рода дополнительность и сохраняется, и обретает иной характер, преодолевая примитивную альтернативность принципа "или — или" и tertium non datur, свойственную материальным системам, ибо, повторяю, сгустки духовной энергии не имеют той жесткой пространственной локализации, какая есть у частицы и у волны, и потому вступают в разного рода взаимодействия.

Третий пример — первые опыты освоения гуманитариями от­крытых синергетикой закономерностей процессов самоорганиза­ции и реорганизации сложных систем. Именно потому, что уровень этой сложности различен в процессах термодинамических и социо-культурных, их изоморфизм не может быть полным — и волновой ритм, и роль аттракторов, и масштабы нелинейности в движении систем, в которых действуют не только стихийные силы природы и "господин случай", но и сознательная, и свободная активность личности (особенность этого класса систем Н. Люман определил понятиями "самопорождения" и "саморефлектирования"), свойст­венный им способ превращения одного типа самоорганизации в другой, взаимоотношения гармонии и хаоса в их развитии — все это не может не отличать развитие данных систем от самодвижения в природе. Задача культурологии — выявлять своеобразие законо­мерностей, управляющих развитием культуры, а не переносить законы самоорганизации природных процессов на процессы иного рода, или же, разочаровываясь в эффективности применения системно-синергетических идей в изучении социокультурных процес­сов, бросаться в другую крайность и вообще отказываться от исполь­зования этих методов познания и увековечивать старинный способ фактографического описания событийного хода истории.

В настоящем исследовании строения, функционирования и раз­вития культуры предпринята попытка осуществить такую програм­му применения приспособленных для этой цели способов ее философско-теоретического познания.