Аша эксперимент. Эксперименты Аша, Милграма, Зимбардо. Влияние группового давления на модификацию и искажение суждений
 Скачать 130.96 Kb.
|
|
Обезличенность ...Условия, которые снижают чувство собственной уникальности человека и лишают его индивидуальности, порождают антисоциальное поведение, например агрессию, вандализм, воровство, мошенничество, грубость, а также равнодушие к другим людям... И наоборот, просоциальному поведению способствуют такие факторы среды или межличностные условия, которые усиливают у человека чувство социального признания и самоидентичности. В ответ на ощущение, что тебя никто не знает и знать не хочет, возникает нежелание замечать других людей или заботиться о них. Золотое правило «поступать с другими так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой» тускнеет по мере того, как обезличенность уничтожает мотивационную основу контроля над своим социальным поведением. Втюрьмах предусмотрены специальные меры для достижения максимума обезличенности. Это обязательное ношение форменной одежды, по которой можно отличить заключенных от надзирателей. Фамилии могут быть заменены номерами, которые, с административной точки зрения, становятся важнее имен. Индивидуальные особенности стираются посредством бритья голов у новых заключенных, обязательной для заключенных и надзирателей стандартной длины волос, стандартной пищи в стандартных мисках и кружках, которую едят стандартными столовыми приборами в установленное время. Потеря индивидуальности усиливается за счет ограничения количества личных вещей и деталей личного характера в камере, а также путем неожиданных обысков заключенных и их камер. Вокружающей их со всех сторон обезличенной среде у заключенных возникает потребность в индивидуальности, которая вынуждает их делить свой мир на «мое» и «не мое». Поскольку у них такая маленькая личная территория, то ее приходится защищать (часто ценой своей жизни), если они вообще хотят иметь хоть какую-нибудьситуационную идентичность. Для заключенного кусок мыла, полотенце или карандаш становятся драгоценным имуществом, за которое он готов драться, если на него кто-нибудь посягнет. Это его вещи — а в мире, где ему почти ничего не принадлежит, все свое надо защищать. Этой же потребностью объясняются ссоры, которые часто возникают в психиатрических больницахиз-затого, что один пациент сел или облокотился на кровать другого пациента. Когда твоей территорией является только твоя кровать, то, несмотря на то что она похожа на все остальные кровати в палате, она не такая, как все другие, потому что она твоя и является физическим продолжением твоего «Я». <...> Материальная структура тюрьмы внушает всем, кто находится в ее стенах, прямую, непосредственную и постоянно повторяемую мысль. Это место отличается от всех других мест, где тебе приходилось жить, и от мест, где живут уважаемые, достойные доверия и нормальные люди. Но разве этого же нельзя сказать о наших психиатрических больницах, домах престарелых и жилых кварталах дешевых домов для бедных? Дегуманизация тюремной среды очевидна также и в планировке помещений, которая способствует процессу обезличивания, сводя к минимуму возможность любого уединения, кроме одиночного заключения. Коллективный прием пищи в столовой, коллективные физические упражнения во дворе или в коридорах, камеры с решетками вместо дверей или похожие на клетки для животных, которые просматриваются со всех сторон, означают, что заключенный потерял право на частную жизнь, уединение и индивидуальный подход. Заключенным приходится психологически обособляться, создавать себе личную жизнь в мечтах или фантазиях, чтобы уединиться в толпе или быть невидимыми, несмотря на постоянное наблюдение за ними стражников и других заключенных. В нашей имитированной тюрьме некоторые заключенные нарушали правила специально для того, чтобы их посадили в одиночку, то есть в карцер, который они считали спасительным местом покоя и уединения. Длинные коридоры, голые камеры и серые стены обеспечивают минимум разнообразия сенсорной информации и способствуют притуплению чувств, как и монотонность ежедневного режима приема пищи, работы, отдыха и всего остального, когда человек является как бы деталью технологического процесса. <...> Тюрьмы, как и другие общественные институты, способствуют обезличиванию также путем лишения человека возможности выбора и подавления проявлений эмоций. Человеческий потенциал может быть раскрыт только тогда, когда индивидуумы могут свободно выбирать. Мужчины и женщины могут свободно управлять своими судьбами и не попадать под контроль других именно потому, что они способны производить выбор... «Индивидуальная воля» и «свобода выбора» угрожают тюремной атмосфере, поэтому эти понятия переопределяют и подменяют «своеволием», «упрямством» и «революционным обструкционизмом». Лишить человека свободы выбора — значит разрушить основной ингредиент человеческой природы. Это наиболее деструктивный фактор тюремной дегуманизации. Когда отрицание возможности выбора имеет место во всей среде, действующие лица становятся подопытными животными, а индивиды лишь пассивно обрабатывают поступающую из внешней среды информацию. Такие люди теряют способность к самоуправлению, а также когнитивную способность изменять последствия воздействия враждебных внешних сил. Систематически лишая узников возможности даже самого мелкого выбора, тюрьма опошляет и делает бессмысленной их жизнь. Это завершающий акт дегуманизации. «Нищие не могут выбирать» напоминаем мы бедным — и всем остальным, кого тоже заключили в тюрьму. Когда люди теряют возможность переживать эмоции или обедняется их эмоциональная экспрессия, это считается признаком серьезных психологических нарушений, например, при аутизме или шизофрении. При отсутствии эмоций нет основы для эмпатии, для привязанности к другим, для любви, заботы, для боязни последствий для себя, которые вытекают из собственных действий. Человек без эмоций становится роботом, автоматом, животным и самым опасным потенциальным врагом человечества. Вместо того чтобы способствовать более полному и нормальному выражению эмоций, заключенных, тюрьма выполняет прямо противоположную функцию, создавая условия, в которых эмоции искажаются, сдерживаются и подавляются. В обстановке тюремного заключения эмоции надо сдерживать, поскольку они представляют собой спонтанные, импульсивные, часто непредсказуемые индивидуальные реакции. В организациях, задачей которых является управление индивидами с девиантным поведением, такая эмоциональная экспрессия рассматривается как источник потенциальной опасности и должна находиться под контролем. <...> Мы должны, в конце концов, признать, что состояние обезличенности возникает не только в тюрьме и прочих местах, куда люди попадают не по своей воле. Когда окружающая среда воспринимается людьми как враждебная, люди сами стремятся к защитному камуфляжу анонимности. Поэтому мы можем судить о гуманности среды также и по количеству социальных индикаторов, указывающих на то, что люди предпочитают анонимность. По мере того как растет преступность, поступают оскорбительные телефонные звонки, убийства становятся обычными, а выдающихся людей похищают ради получения выкупа, граждане хотятраствориться в толпе, быть фоном, а не фигурой. Они изымают свои имена из телефонных книг, а адреса — из официальных картотек... Люди также стараются жить и одеваться таким образом, чтобы не привлекать к себе чрезмерного внимания — то есть вообще не иметь «стиля» жизни. Ученый, занимающийся прикладными социальными науками, должен проявлять особое внимание к состояниям анонимности, которая делает всех нас потенциальными вандалами и убийцами или хамелеонами и ничтожествами. Правила «Если вы будете выполнять все эти правила... то мы с вами отлично поладим». Если же не будете, то в последнем правиле всегда сказано, как вы будете наказаны. Мы знаем, что правила являются главной основой всех институциональных подходов к управлению людьми. Организации отличаются только по количеству установленных в них правил и по степени их явности и подробности, но организаций без правил не бывает. Правила налагают на межличностные отношения безличную внешнюю структуру. Они устраняют из социального взаимодействия неопределенность. Они делают человеческое поведение более предсказуемым путем снижения числа идиосинкразических реакций и индивидуализированных интерпретаций того, как следует себя вести. Правила устраняют потребность в личных объяснениях или оправданиях любого желаемого образа действий. Достаточно одного того, что «так полагается по правилам». В институциональной обстановкеколичество правил быстро растет. Они начинают жить своей собственной жизнью, их продолжают подкреплять даже после того, как они устаревают, и те, кто обеспечивает их соблюдение, уже не могут вспомнить их первоначальной цели. Принудительные правила автоматически навязывают людям властные отношения: кто-тодолжен обладать властью для их проведения в жизнь, акто-тодолжен им подчиняться. Те, кто подчиняется, часто начинают ожидать, что управляемая правилами среда создаст определенный порядок, и даже уважают его. " В ответ на мой вопрос о том, какими характеристиками обладают хорошие надзиратели, многие заключенные, с которыми я переписываюсь, отвечали, что это люди, которые придерживаются инструкции, справедливы и являются настоящими профессионалами, потому что не делают ни для кого исключений. С точки зрения заключенных, на такого человека можно положиться и его поведение предсказуемо, потому что он тоже подчиняется правилам. Одним из незамеченных психологами аспектов тюремного (и обычного повседневного) управления с помощью принудительных правил являются последствия подчинения правилам и их нарушения. Поскольку правила — это формулировки, описывающие ожидаемое поведение или нормы стандартного поведения, подчиняясь правилам, человек просто делает то, что от него ожидают, — и его поведение остается незамеченным.(Таким образом, складывается парадоксальнаяситуация—чембольше существует правил, определяющих поведение, и чем точнее человек выполняет все правила, тем реже случаи, когда он получает положительное подкрепление. Поскольку от людей ожидают соблюдения правил, то оно не вознаграждается. Однако нарушение правил всегда бывает замечено и сопровождается наказанием. На самом деле единственный надежный способ проверить строгость контроля за соблюдением правил в новой ситуации — это нарушить правило и посмотреть, последует ли за этим наказание. Суровость наказания зависит от институциональных санкций, от индивидуальных предпочтений агента, осуществляющего контроль, и от того, насколько дегуманизированно воспринимается объект наказания. Таким образом, существование множества явных принудительных правил снижает вероятность модификации поведения с помощью подкрепления, в то же самое время повышая вероятность использования методов наказания. <...> И последнее, что мне хотелось бы сказать о правилах, — они с удивительным коварством настолько глубоко укореняются в нашем социальном программировании, что в течение всей жизни продолжают влиять на наше поведение в ситуациях, которые лишь отдаленно напоминают исходную. В некоторых случаях соблюдение правила может даже оказаться контрпродуктивным или антисоциальным, потому что внимание будет приковано к тем аспектам ситуации, которые связаны с соблюдением правила, а принципиальный характер ситуации будет недопонят. С этих позиций следует рассматривать ставшую классической работу Милграма (1974), посвященную исследованию повиновения. После эксперимента со «Стэнфордской окружной тюрьмой» мне уже не так интересен тот факт, что большинство испытуемых Милграма слепо подчинялись авторитету. Гораздо интереснее поразмышлять о том, что сделали испытуемые из неподчинившегося меньшинства послетого, как они отказались воздействовать электрошоком на ни в чем не повинную жертву. При таком грандиозном непослушании, имевшем место несмотря на давление мощных ситуационных сил, сделали ли они следующий не столь серьезный выбор, который логически следовал из их отказа причинить вред, а может быть, убить человека, явно испытывавшего сильную боль? Встали ли они со своих мест и пришли ли на помощь жертве? Милграм в личной беседе со мной подтвердил мое предположение о том, что ни один из его испытуемых не сделал этого! Негласное правило, которое продолжает действовать даже после отказа от сотрудничества с властью, было затвержено каждым ребенком в школе и формулируется так: «Оставайся на своем месте, пока тебе не разрешили его покинуть» (или несколько шире «Знай свое место в любой социальной ситуации и не сходи с него»)... Когда ученые, занимающиеся прикладными социальными науками, указывают на мощные силы, которые в определенных ситуациях могут разрушить личность, наши представления о характере и идентичности и даже моральные ценности, они должны также признать наличие предварительной социальной подготовки, с помощью которой культуры наделяют властью символы, устанавливают созданные из ничего, но обусловленные стимулы и связывают поведение произвольными правилами. <...> ЛИТЕРАТУРА Milgram S.Obedience to authority .— New York: Harper and Row, 1974.White R., Lippitt R.Autocracy and democracy . — New York: Harper and Row, 1960. Стенли Милграм Некоторые условия подчинения и неподчинения авторитету. Ситуация, при которой один приказывает другому причинить вред третьему, возникает снова и снова, являясь важной темой человеческих отношений. Она мощно выражена в библейском сюжете об Аврааме, которому Бог приказывает убить сына. Не случайно Кьеркегор, обращавший свою мысль к главным темам человеческого опыта, избрал библейскую историю об Аврааме и Исааке в качестве отправной точки для своих философских построений. В основе войны лежит та же ситуация: некто наделенный властью приказывает человеку уничтожить врага. Наверное, любую форму организованной вражды можно рассматривать как одну из вариаций следующей триады: авторитетное лицо, облеченное властью — исполнитель (экзекутор) — жертва2. Здесь приводится описание недавно осуществленного в Йельском университете экспериментального исследования, в ходе которого изучалась одна из частных форм выражения данного конфликта. В самом общем виде проблему можно сформулировать следующим образом: если X приказывает Y причинить вред Z, то при каких условиях Y выполнит приказ, а при каких откажется исполнить его. Если несколько сузить вопрос и сформулировать его как задачу лабораторного исследования, он будет звучать так: если экспериментатор велит испытуемому причинить вред другому человеку, то при каких условиях испытуемый выполнит его требование, а при каких откажется повиноваться? Лабораторную проблему не следует воспринимать как ослабление или смягчение общей проблемы выбора, скорее это одна из конкретных, частных форм ее проявления. Целью данного исследования было изучение поведения человека в ситуации, могущей иметь самые серьезные и далеко идущие последствия для ее участников, ибо комфортная, щадящая обстановка не позволила бы задействовать ряд психологических факторов, которые обычно присутствуют в реальной жизни. Такой подход означал, что мы готовы взять на себя обязательства по защите благополучия и человеческого достоинства участников нашего исследования. По условиям эксперимента наши испытуемые оказываются в очень неприятном и трудном положении, и поэтому мы должны были принять меры, которые гарантировали бы их безопасность на тот период, пока они находятся в лаборатории. Для выполнения этой задачи была разработана специальная реабилитационная процедура, и все наши испытуемые прошли ее. 1 Это исследование стало возможным благодаря финансовой поддержке NationalScienceFoundation (Национального фонда науки): гранты NSFG-17916 и NSFG-24152. Предварительные исследования, проведенные в 1960 году, финансировались Фондом Хиггинса при Йельском университете. Хочу выразить свою искреннюю благодарность Джону Уильямсу, Джеймсу Мак-Донафу и Эмилю Элгсу за их вклад в данный проект. Благодарю также помогавших мне аспирантов ЭланаЭлмса, Джеймса Миллера, Такето Мурата и СтэфанаСтиэра. Неоценимую помощь оказала мне и моя жена Саша. Наконец, я глубоко признателен тем жителям Нью-Хейвена и Бриджпорта, которые согласились быть нашими испытуемыми. Этот отчет был впервые опубликован в HumanRelations, Vol. 18, No. 1 (1965), pp. 57 -75. Исследование осуществлено благодаря финансовой поддержке NationalScienceFoundation и небольшой субсидии Фонда Хиггинса при Йельском университете. Перепечатывается с разрешения Александры Милграм. 2Дж. П. Скотт, например, в своей книге об агрессии подходит к анализу войны так: «...если действия людей, играющих ключевую роль в войне, могут быть описаны в терминах прямой стимуляции агрессии, то огромное большинство людей вовлекаются в войну лишь потому, что они являются членами общества. ...Так, например, поводом для развязывания Первой мировой войны стало совершенное в Сараеве убийство австрийского эрцгерцога Фердинанда. Уже через несколько дней солдаты со всей Европы двинулись в поход друг против друга, и вовсе не потому, что их так огорчило убийство Фердинанда, а лишь потому, что они были научены выполнять приказы» (Scott, Agression, 1958, p. 103) ТЕРМИНОЛОГИЯ Если Y выполняет приказ X , мы говорим, что он подчиняется Х\ если он не выполняет приказ Х у мы говорим, что он не подчиняется X. Понятия подчинение и неподчинение в том смысле, в каком они используются нами, описывают только действия испытуемого и не несут в себе психологического содержания, т. е. ни в коей мере не указывают ни на мотивы этого действия, на сопровождающие его переживания и т. д. Эта процедура включала в себя подробную беседу экспериментатора с испытуемым и, что очень важно, дружеское примирение испытуемого с жертвой. Испытуемый убеждался в том, что жертва в действительности не подвергалась болезненным ударам электрического тока. После завершения экспериментов каждому испытуемому был послан подробный отчет, в котором рассказывалось о результатах и целях экспериментальной программы. Формализованная оценка этой процедуры свидетельствует о ее абсолютной эффективности. 83,7% от общего числа испытуемых выразили удовлетворение от участия в эксперименте; 15,1% высказали нейтральные чувства; 1,3% заявили, что сожалеют о своем участии. Очень многие по собственной инициативе предлагали себя в качестве испытуемых для дальнейших экспериментов. Четыре пятых от общего числа испытуемых высказались в том духе, что таких экспериментов должно быть больше; 74% сказали, что благодаря участию в эксперименте они узнали нечто новое и важное для себя. Кроме того, один из университетских психиатров, имеющий опыт амбулаторного наблюдения пациентов, через некоторое время после завершения опытов беседовал с некоторыми испытуемыми с целью выявления возможных психических травм. Никаких неблагоприятных психологических последствий он не обнаружил. Напротив, испытуемые, как правило, говорили, что эксперимент обогатил их новым, поучительным опытом. Более подробное освещение этого вопроса можно найти в другой работе (Milgram, 1964). 2Слова подчинение и неподчинение — не единственные, которые приходят на ум при описании главного действия Y. Кто-то, возможно, сочтет, что Y сотрудничает с X, а кто-то скажет, что Y идет на поводу у X, то есть проявляет конформность. Однако сотрудничество подразумевает, что X согласен с целями Y и понимает, как он должен вести себя, чтобы достигнуть этих целей. (Тем не менее экспериментальная процедура в целом и особенно указание экспериментатора, чтобы испытуемый наказывал ученика даже тогда, когда тот замолкает, показывают, что в действительности такого понимания нет). Разумеется, повседневное употребление понятия подчинение и его синонимов далеко не столь однозначно. Это понятие описывает поведение внутри широкого круга ситуаций и подразумевает разнообразные мотивы поведения. Мотивы ребенка, который подчиняется воле родителей, отличны от мотивов солдата, выполняющего приказ. Отличаются они и от супружеской клятвы любви, верности и послушания. Однако все эти слова — «подчинение», «послушание», «повиновение», «покорность» — в сущности, описывают одно и то же поведение: любой акт подчинения предполагает, что один человек делает то, что велит ему делать другой. Мы говорим, что Y подчиняется X, если он выполняет указание X. Кроме того, термин подчинение предполагает, что ситуация, в которой взаимодействуют X и Y, включает в себя тот или иной вид отношений субординации, то есть содержит элемент иерархии. Испытуемого, выполнившего все приказы экспериментатора, мы будем называть послушным (или покорным) испытуемым; того же испытуемого, который в тот или иной момент отказался исполнить приказ экспериментатора, мы будем называть непослушным , или непокорны м, испытуемым. Эти определения описывают вполне конкретные действия испытуемого во время проведения опыта и не обязательно отражают его личностную склонность к подчинению или неподчинению авторитету. ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ВЫБОРКА Во всех экспериментальных ситуациях нашими испытуемыми были мужчины в возрасте от 20 до 50 лет, проживающие в районах Нью-Хэйвена и Бриджпорта и имеющие различный образовательный и профессиональный статус. Для каждойэкспериментальной ситуации, описанной в этом отчете, мы набирали по 40 новых испытуемых, причем каждая выборка была тщательно сбалансирована по возрастным и образовательно-профессиональным категориям. Процентный состав выборки по образовательно-профессиональному признаку был следующим: рабочие, квалифицированные и неквалифицированные, — 40%; мелкие служащие, продавцы, предприниматели — 40%; специалисты-профессионалы — 20%. В каждую из перечисленных категорий вошли представители трех возрастных групп (испытуемые в возрасте 20-30 лет, 30-40 лет и 40-50 лет в соотношении 20, 40 и 40% соответственно). ОБЩАЯ ЛАБОРАТОРНАЯ ПРОЦЕДУРА1 Нас интересует, в какой степени испытуемый готов подвергнуть другого человека наказанию током, если экспериментатор приказывает ему применять по отношению к «жертве» все более и более суровую меру воздействия. Акт наказания производится якобы в контексте исследования процесса обучения, под мнимым предлогом изучения влияния наказания на процесс запоминания. В каждой экспериментальной сессии помимо экспериментатора участвуют два человека: не посвященный в суть происходящего «наивный» испытуемый и «подставной» испытуемый («конфедерат»), помогающий экспериментатору. До начала опыта каждый испытуемый получает $4,50. Во вступительном слове экспериментатор говорит о том, как мало ученые знают о действенности наказания и о его влиянии на память, а затем сообщает испытуемым, что один из них будет «учителем», а другой — «учеником». Испытуемые тянут жребий, однако при этом наивному испытуемому всегда достается роль учителя, а подставному — роль ученика. Ученика отводят в смежную комнату и привязывают к «электрическому стулу». Наивному испытуемому говорят, что он должен зачитать ученику ряд слов, образующих ассоциативные пары, и затем проверить, насколько хорошо ученик запомнил слова. Всякий раз, когда ученик ошибается, учитель должен наказать его ударом тока, нажав на тумблер электрогенератора. По условиям эксперимента, испытуемый должен постепенно наращивать интенсивность электрического разряда, увеличивая силу тока на одно значение с каждой ошибкой ученика. В соответствии с имеющимся планом ученик дает много неверных ответов, так что вскоре наивный испытуемый оказывается перед необходимостью применить самый сильный из предусмотренных ударов. Ученик реагирует на каждый последующий удар все более настойчивыми жалобами на боль И требованиями прекратить эксперимент. Однако экспериментатор жестко требует, чтобы испытуемый продолжал процедуру вопреки протестам ученика. Таким образом, испытуемый должен разрешить конфликтмежду двумя взаимоисключающими требованиями, поступающими из социального поля. Он может либо продолжить выполнение приказов экспериментатора и применять все более суровое наказание, либо, вняв мольбам ученика, отказаться от исполнения приказов. Наивный испытуемый подвергается синхронному воздействию двух разнонаправленных влияний, причем давление со стороны авторитетного лица вызывает все возрастающие протесты страдающей жертвы. Прежде чем приступить к рассмотрению результатов, необходимо прояснить некоторые технические моменты. При проведении опыта используется прибор, имитирующий генератор тока, на котором ясно обозначены 30 уровней напряжения в диапазоне от 15 до 450 вольт. (Каждому уровню соответствует один из 30 тумблеров, расположенных друг за другом в горизонтальной плоскости.) Для того чтобы убедить непосвященного испытуемого в исправности прибора, ему наносят пробный удар током напряжения 45 вольт. На панели генератора имеются также и надписи: самый низкий уровень напряжения обозначен словами «Слабый ток», а наиболее высокому соответствует обозначение «Опасно для жизни». Каждый раз, нажимая на рычаг, испытуемый слышит записанные на пленку голосовые реакции жертвы; причем каждому уровню напряжения соответствует определенная реакция. После применения удара в 75 вольт ученик начинает стонать и жаловаться на боль. После разряда в 150 вольт он требует прекращения опыта. После удара в 180 вольт он кричит, что не может больше терпеть. При ударе в 300 вольт он отказывается отвечать на вопросы учителя, заявляя, что больше не участвует в эксперименте, и требует, чтобы его отпустили. Комментируя эту реакцию ученика, экспериментатор говорит наивному испытуемому, что отсутствие ответа следует расценивать как неверный ответ и наказывать за это в соответствии с инструкцией, подкрепляя свое требование словами: «У вас нет выбора, вы должны продолжать». (Этот императив звучит всякий раз, когда наивный испытуемый пытается прервать эксперимент.) Если испытуемый отказывается нанести жертве следующий, еще более чувствительный удар, эксперимент считается законченным. В количественном выражении оценка поведения испытуемого приравнивалась к интенсивности последнего, самого мощного, разряда. Оценки, которые могут получить испытуемые, лежат в диапазоне от нуля (для тех, кто сразу отказывается от использования электрошока) до 30 баллов (для тех, кто доходит до максимального уровня напряжения). Таким образом, беря за основу цену деления шкалы на панели электрогенератора, для каждого испытуемого (и для каждой экспериментальной ситуации) можно найти точный цифровой показатель, отражающий степень подчинения испытуемого. Вышеизложенная лабораторная процедура предоставляет нам базовую структуру для изучения поведения испытуемого в условиях конфликтной ситуации. Повторюсь: это конфликт между приказами экспериментатора, который требует, чтобы* испытуемый продолжал истязать ученика, и требованиями жертвы, все более настойчиво просящей о прекращении эксперимента. Принципиально важно систематически варьировать факторы, которые предположительно могут повлиять на степень подчинения испытуемого приказам экспериментатора; это необходимо для того, чтобы понять, какие условия повышают вероятность подчинения авторитету, а при каких условиях в человеке просыпается дух бунтарства. ПИЛОТАЖНЫЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ Пилотажные эксперименты, предварявшие данное исследование, были проведены зимой 1960 года; они отличались от нынешних опытов лишь некоторыми деталями процедуры. Например, в одном из пилотных экспериментов испытуемого и жертву разделяло амальгамированное стекло, так что испытуемый мог видеть расплывчатый силуэт жертвы (Milgram, 1961). • Хотя интерпретация результатов носила преимущественно качественный характер, те эксперименты подсказали нам ряд важных особенностей экспериментальной ситуации. Первоначальная процедура не предполагала обратной связи от жертвы. Мы полагали, что вербальные и цифровые обозначения на контрольной панели электрогенератора станут достаточно мощным противовесом давлению экспериментатора. Однако этого не случилось. При отсутствии протестов со стороны ученика практически все испытуемые, подчиняясь требованию экспериментатора, беспечно нажимали на последние рычаги, словно не видя надписей под ними: «Очень высокое напряжение» и «Опасно для жизни». Это лишало нас адекватной основы для оценки тенденции подчинения. Необходимо было ввести какую-то дополнительную силу, которая укрепляла бы сопротивление испытуемого приказам экспериментатора. Имея определенный разброс критических значений силы тока, после которых испытуемые отказываются от продолжения эксперимента, мы могли бы говорить об индивидуальных различиях в степени сопротивляемости испытуемых. Такой силой стали протесты жертвы. Сначала это были протесты в форме слабых возражений, однако этого оказалось недостаточно для того, чтобы уравновесить силу давления экспериментатора. Поэтому мы решили, что протесты жертвы должны быть более резкими и настойчивыми. К нашему ужасу, даже самые отчаянные протесты жертвы не помешали некоторым испытуемым применить к ней самое суровое наказание. Однако эти протесты все же вызвали определенный разброс критических значений и некоторое снижение среднего показателя покорности. Поэтому мы записали эти протесты на пленку, и они стали частью стандартизованной экспериментальной процедуры. Вышеописанная ситуация не просто высветила трудности, возникающие при поиске адекватной экспериментальной процедуры, — она показала, что испытуемые будут гораздо более послушны, чем мы полагали. Кроме того, она помогла нам понять, насколько большое воздействие могут оказать протесты жертвы на поведение испытуемого. Есть и другой момент, который привлек наше внимание в ходе пилотажных экспериментов. Испытуемые явно избегали смотреть на человека, которого они подвергали наказанию. Они смущенно отворачивались от него или смотрели в сторону. Один из испытуемых объяснил эту реакцию так: «Я не хочу видеть, к чему приводят мои действия». Вот что написали по этому поводу наблюдатели: ...испытуемые избегали смотреть на жертву, которую они могли видеть через стекло. Когда им указывали на это, они отвечали, что им неловко видеть страдания ученика. Однако нужно отметить, что, вопреки своему нежеланию смотреть на страдания жертвы, испытуемые все-таки продолжали подвергать ее воздействию тока. Таким образом, у нас появились основания предположить, что одним из факторов регуляции поведения испытуемых может явиться присутствие жертвы и возможность наблюдать ее реакцию. Если испытуемый, подчиняясь приказам экспериментатора, избегает при этом смотреть на жертву, то, возможно, следует ожидать снижения показателя подчинения по мере сокращения физической и психологической дистанции между испытуемым и жертвой? На этот вопрос должна была ответить первая серия регулярных экспериментов. ФАКТОР ПРОСТРАНСТВЕННОЙ БЛИЗОСТИ ЖЕРТВЫ Эта серия включала в себя четыре экспериментальные ситуации, отличающиеся друг от друга степенью психологической дистанцированности испытуемого от жертвы, которую он подвергает наказанию электрическим током. В первом случае в ситуации слабой обратной связи ученик находился в другой комнате и испытуемый не мог видеть или слышать его. Лишь после наказания разрядом мощностью в 300 вольт ученик начинал стучать в стену. После применения 315 вольт он совсем замолкал и уже не подавал признаков жизни. Вторая ситуация (голосовая обратная связь) в целом была идентична первой, только теперь испытуемый мог слышать протесты жертвы. Как и прежде, жертва и испытуемый находились в смежных комнатах, но дверь была оставлена приоткрытой, и учитель отчетливо слышал жалобы и протесты ученика1. 'Нелегко описать все особенности голосовых реакций жертвы, — у нас просто нет адекватной системы для словесного обозначения интенсивности голоса, его модуляций и тембра. А между тем эти характеристики играют решающую роль в создании эффекта интенсификации реакции по мере нарастания мощности электрического разряда (Полное представление о реакциях жертвы можно получить, только прослушав их в записи.) Если все же попытаться описать эти реакции словами, можно сказать следующее. Вначале ученик не проявляет признаков дискомфорта, и только после применения удара в 75 вольт испытуемый впервые слышит недовольное ворчание жертвы. Такая же реакция следует за ударами в 90 и 105 вольт, а после разряда в 120 вольт ученик кричит экспериментатору, что ему больно. После применения тока в 135 вольт до испытуемого доносятся стоны ученика, а после 150 вольт ученик кричит: «Эй! Выпустите меня отсюда! Я больше не хочу участвовать в вашем опыте!» Эти крики звучат после каждого последующего удара, становясь все более громкими и требовательными. Получив удар в 180 вольт, ученик кричит: «Мне больно! Я больше не вынесу!», а удар в 270 вольт вызывает настоящий вопль. Все это время ученик требует, чтобы его отпустили, повторяя, что он не желает участвовать в эксперименте. После 300 вольт он в отчаянии кричит, что больше не будет отвечать учителю, а после 315 вольт, издав пронзительный вопль, вновь повторяет свой отказ. Начиная с этого момента он уже не отвечает по своему тесту и только издает истошные вопли в ответ на каждый следующий разряд И так продолжается до удара в 450 вольт, хотя, разумеется, многие испытуемые решительно отказывались от дальнейшего участия и покидали лабораторию раньше. Мы описали реакции жертвы в ситуации, когда она находилась в одной комнате с испытуемым. Для других ситуаций был разработан иной набор голосовых реакций, более интенсивных и требовательных. Естественно, для сопоставления результатов, полученных в разных экспериментальных ситуациях, потребовалось установить новые критерии соотнесения характера реакции с интенсивностью удара. У нас есть все основания полагать, что подавляющее большинство испытуемых, как послушных, так и непокорных, не усомнились в подлинности реакций жертвы. Доказательством тому служат: а) напряженное состояние испытуемых (см. раздел «Состояние испытуемых»); б) результаты заполненной испытуемыми «Шкалы болевых ощущений» (сразу после эксперимента испытуемых просили оценить, насколько сильную боль, по их мнению, испытывала жертва); в) субъективные отчеты о чувствах и переживаниях, полученные от испытуемых после эксперимента; г) ответы испытуемых на вопросник, разосланный им через несколько месяцев после их участия в эксперименте (ответы поддаются количественному анализу). Этот вопрос будет подробно освещен в моей монографии. Третья экспериментальная ситуация (тесная пространственная близость) была аналогична второй, но с той разницей, что теперь жертва и испытуемый находились уже в одной комнате и сидели на расстоянии всего полуметра друг от друга. Таким образом, испытуемый имел возможность не только слышать, но и воочию наблюдать реакции своей жертвы. Четвертая и последняя стадия этой экспериментальной серии, моделирующая ситуацию прямого физического контакта, была идентична третьей — за тем исключением, что для получения электрического удара ученик должен был положить руку на прибор. Когда после разряда в 150 вольт ученик отказывался делать это, экспериментатор приказывал испытуемому, чтобы он самолично положил руку провинившегося ученика на прибор. Таким образом, подчинение приказу экспериментатора в данной ситуации требовало от испытуемого вступить в физический контакт со своей жертвой. В каждой экспериментальной ситуации принимало участие сорок взрослых испытуемых. Полученные результаты показали существенное снижение тенденции подчинения авторитету экспериментатора по мере сокращения дистанции между испытуемым и жертвой. Средние показатели критической интенсивности электрического удара, после применения которого испытуемые отказывались от продолжения эксперимента, представлены на рис. 8.1. Если говорить о процентном соотношении покорных и непокорных испытуемых в каждой экспериментальной ситуации, то здесь мы имеем следующие результаты: в первой ситуации отказались подчиниться экспериментатору 34% испытуемых, во второй — 37,5%, в третьей — 60%, в четвертой — 70%. Как объяснить этот результат? Можно предположить, что по мере физического «сближения» с жертвой испытуемый все больше осознает тяжесть ее страданий и в соответствии с этим регулирует свое поведение. Такое истолкование не лишено смысла, но наши данные не подтверждают его правомерности. Завершив эксперимент, мы просили каждого испытуемого оценить по 14-балльной шкале тяжесть страданий жертвы и не обнаружили по данному параметру сколько-нибудь существенных различий между четырьмя экспериментальными ситуациями. Поэтому можно предположить, что здесь задействованы иные поведенческие механизмы. Провоцирование эмпатических реакций. Не только в тех случаях, когда испытуемый не получает обратной связи с жертвой, но даже и тогда, когда он слышит, но не видит свою жертву, он отчужден от ее страданий и мыслит их как нечто далекое и абстрактное. Умозрительно он понимает, что своими действиями причиняет другому человеку боль, однако этот факт лишь осознан, но не прочувствован им. Это довольно распространенное явление. Вспомним хотя бы события военного времени. Летчик, сбрасывающий бомбу, естественно, представляет себе, что он несет людям боль и смерть, но в этом знании нет аффективного компонента и потому человеческие страдания, ставшие результатом его действий, не пробуждают в нем эмоционального отклика. (В соответствии с правилами проведения опыта перед очередным наказанием ученика испытуемый должен был вслух назвать интенсивность применяемого электрического разряда. Таким образом, помимо реакций со стороны жертвы, испытуемый получал дополнительную возможность еще раз подумать о том, что речь идет об ужесточении наказания).Вполне возможно, что визуальные сигналы, ассоциированныесо страданиями жертвы, служат своего рода триггером эмпатических реакций, которые, в свою очередь, позволяют испытуемому более глубоко ощутить внутреннее состояние жертвы. Можно также предположить, что эмпатические реакции могут побуждать и, порождая чувство дискомфорта, заставлять испытуемого искать выхода из ситуации, вызывающей эти реакции. Если это так, то последовательное снижение тенденции к подчинению в четырех экспериментальных ситуациях связано с последовательным увеличением разнообразия эмпатических сигналов. Сужение когнитивного поля и защитный механизм отрицания. В ситуации, когда испытуемый дистанцирован от жертвы, возможно сужение когнитивного поля: жертва как бы выпадает из сознания испытуемого, акт нажатия на тумблер не ассоциируется с ее страданиями, и потому испытуемый не оценивает свой поступок в моральном плане. Когда жертва находится рядом, испытуемому гораздо труднее исключить ее из своего сознания. Она неизбежно вторгается в него, потому что находится в поле зрения испытуемого. В ситуации дистанцирования жертва напоминает испытуемому о своем существовании и дает ему знать о своих страданиях только после удара в 300 вольт. Однако эта обратная связь носит спорадический характер и к тому же быстро прерывается. В ситуации тесной пространственной близости, когда испытуемый имеет возможность видеть жертву, она становится постоянным элементом когнитивного поля, и здесь уже не может быть задействован механизм отрицания. Один из испытуемых — участников первой экспериментальной ситуации сказал: «Забавно, но, фактически, как-то даже забываешь о том, что за стеной сидит человек, хотя и слышишь его. Какое-то время, причем довольно продолжительное, я только и делал, что читал надписи да щелкал тумблерами». Реципрокные поля. В ситуации тесной пространственной близости не только испытуемый имеет возможность видеть жертву, но и ученик — наблюдать за своимучителем. Теперь уже и действия испытуемого становятся объектом наблюдения жертвы. Наверное, легче чинить неприятности другому человеку, когда он не видит тебя, нежели в том случае, когда он наблюдает за тобой. Если жертва следит за направленными против нее действиями, это может вызвать у исполнителя чувство стыда или вины, которые, в свою очередь, могут остановить его. В языке есть множество выражений, описывающих это чувство дискомфорта, а также подразумевающих недопустимость прямой конфронтации с другим человеком. Так, например, мы говорим, что гадость легче сказать «за спиной», чем «в лицо». Если мы лжем человеку, нам трудно бывает «смотреть ему в глаза». Мы «смотрим в пол», испытывая чувство стыда, и «отворачиваемся в смущении», стараясь избавиться от дискомфорта. Человеку, приговоренному к расстрелу, завязывают глаза, и смысл этого ритуала не только в том, чтобы уменьшить страдания жертвы, но и в том, чтобы избавить от стресса исполнителя приговора. Одним словом, когда испытуемый оказывается рядом со своей жертвой, он, несомненно, чувствует, что он более полно представлен в поле ее восприятия, и это может вызывать у него чувство неловкости, смущение и в конечном счете способно даже побудить его отказаться от применения наказания. Феноменальное единство действия. В ситуации слабой обратной связи испытуемому трудно прочувствовать взаимосвязь между собственными действиями и последствиями этих действий для жертвы. Поведенческий акт и его последствия отделены друг от друга и физически и пространственно. Испытуемый производит свои манипуляции в одной комнате, а протесты и жалобы жертвы звучат в другой. Объективно эти два события коррелируют друг с другом, но субъективно они не складываются в неразрывное целое, образующее причинно-следственную связь. Осознание поступка, смысл которого можно выразить словами «Я причиняю боль человеку», затрудняется уже в силу пространственных параметров спланированной ситуации. В какой-то степени это схоже с исчезновением фи-феноменов, когда мигающие световые пятна слишком удаляются друг от друга. В условиях третьей экспериментальной ситуации поступок приобретает уже несколько большую взвешенность, поскольку решение причинить человеку боль принимается и осуществляется в непосредственной близости от него. И наконец, лишь в ситуации, предполагающей возможность физического контакта, можно говорить о всесторонней взвешенности поступка. Возникновение группы. То, что Жертва находится в другом помещении, имеет своим следствием не только ее отдаление от испытуемого, но и сближение испытуемого с экспериментатором. Мы имеем здесь дело с возникновением групповой структуры, включающей в себя двух человек — испытуемого и экспериментатора, тогда как жертва заведомо исключена из этой группы. Стена, за которой оказывается ученик, лишает его чувства контакта, которое доступно и испытуемому, и экспериментатору. В первой экспериментальной ситуации ученик, в сущности, выступает в роли изгоя, — он одинок и физически, и психологически. В тех же ситуациях, когда жертва оказывается в той же комнате, что и испытуемый, у них появляется возможность объединиться против экспериментатора. Испытуемому уже не приходится в одиночку противостоять давлению экспериментатора — рядом с ним потенциальный союзник, который поддержит его, если он взбунтуется против приказов экспериментатора. Таким образом, изменение пространственного размещения участников опыта в различных ситуациях может повлечь за собой также изменение состава участников складывающихся альянсов. Приобретение поведенческих диспозиций. Замечено, что белые мыши редко нападают на своих маленьких собратьев. Скотт (Scott, 1958) объясняет это обстоятельство механизмом пассивного торможения. Он пишет: «Будучи помещено в ситуацию, в которой отсутствуют условия или необходимость совершать определенные действия, оно [животное] научается не совершать эти действия. Это можно назвать пассивным торможением. Данный принцип имеет огромное значение для воспитания миролюбия, ибо он означает, что человек может научиться не воевать, просто не воюя». Точно так же человек может научиться не причинять вреда другим людям, просто за счет исключения из его опыта условий для причинения вреда. Однако такое научение происходит только тогда, когда человек находится среди других людей, — оно невозможно в ситуации, при которой человек физически исключен из социума. Можно также предположить, что в подобного рода научении немаловажную роль играет негативный опыт агрессии. Агрессия по отношению к тому, кто находится рядом с тобой, может вызвать ответную агрессию, и это негативное последствие может стать тормозом для агрессивного поведения. Иначе говоря, человек понимает, что гораздо безопаснее проявлять агрессию «на расстоянии», когда ты недосягаем для жертвы и она не может отомстить тебе. В результате соответствующего опыта поощрений и наказаний человек научается последовательно избегать ситуации «ближнего боя», что, однако, не мешает ему проявлять агрессию тогда, когда он физически недосягаем для жертвы и не рискует своим здоровьем и благополучием. Возможно, этим механизмом объясняются различия в поведении испытуемых при разных условиях эксперимента. Фактор пространственной близости, как одна из возможных переменных психологического исследования, до сих пор не изучен должным образом. Если бы люди, как полипы, все время оставались на одном и том же месте, то это невнимание было бы объяснимо. Но мы находимся в постоянном движении, конфигурация наших пространственных отношений меняется от одной ситуации к другой, и факт близости или удаленности от другого человека может оказать мощное влияние на психологические процессы, которые опосредуют человеческое поведение1. Наше исследование показало, что по мере того как жертва оказывалась все ближе к испытуемому, который по требованию экспериментатора подвергал ее наказанию посредством электротока, все большее количество испытуемых отказывались подчиниться экспериментатору и прекращали эксперимент. Физическое — зримое и осязаемое — присутствие жертвы становится мощным противовесом давлению экспериментатора, толкающим испытуемого на акт неповиновения. ПРИСУТСТВИЕ АВТОРИТЕТНОГО ЛИЦА Если степень подчинения зависит от пространственной соотнесенности испытуемого и жертвы, будет ли она изменяться с изменением пространственных отношений между испытуемым и экспериментатором? У нас есть основания считать, что, участвуя в опыте, испытуемый в своем поведении ориентируется прежде всего на экспериментатора, а не на другого участника. Испытуемый приходит в лабораторию, чтобы стать элементом структуры, разработанной экспериментатором. Он приходит не столько для того, чтобы понять свое поведение, сколько для того, чтобы сделать его объектом изучения компетентного специалиста, ученого, и он готов проявить себя так, как требует от него ученый. Большинству испытуемых явно не безразлично, какое впечатление они произведут на экспериментатора еще до начала опыта, и именно эта их общая озабоченность, вызванная новизной и непривычностью обстановки, мешает испытуемым почувствовать характер запланированной ситуации. Иначе говоря, испытуемый настолько поглощен стремлением произвести хорошее впечатление на экспериментатора, что влияния, исходящие из других участков возникшего поля взаимодействия, остаются незамеченными или попросту игнорируются им. Эта безоговорочная ориентированность на экспериментатора, которую мы наблюдали у большинства испытуемых, как нам кажется, может отчасти объяснить их равнодушие к своей жертве. Это же наблюдение заставило нас предположить, что изменения в отношениях испытуемого и экспериментатора могут вызвать существенные изменения показателя степени подчинения. Мы провели серию экспериментов, в которых варьировали фактор физической близости экспериментатора к испытуемому и степень его надзора за последним. В одной ситуации экспериментатор постоянно сидел рядом с испытуемым, в другой, проинструктировав испытуемого, он уходил из лаборатории и затем отдавал приказы уже по телефону. В третьей ситуации экспериментатор ни разу не появлялся перед испытуемым, — все инструкции были записаны на магнитофон, который включали в тот момент, когда испытуемый входил в лабораторию. Удаление экспериментатора из помещения привело к резкому сокращению показателя подчинения. Количество послушных испытуемых в первой ситуации, когда экспериментатор не отлучался из лаборатории, почти в три раза превысило аналогичный показатель опытов, типичных для второй ситуации, когда он отдавал приказы по телефону. Если в первой ситуации 26 испытуемых прибегли в качестве наказания к самому мощному из возможных воздействий, то во второй ситуации таких испытуемых оказалось только девять. (Хи-квадрат. Статистический метод сравнения наблюдаемых и гипотетических значений / числа послушных и непослушных в двух экспериментальных ситуациях: df = 14,7; р < 0,001). Разговаривая с экспериментатором по телефону, испытуемые проявляли большее упорство, нежели в прямом общении, в то время как удаление экспериментатора из лаборатории резко ослабило его власть над испытуемым1. Нужно также отметить, что в ситуации отсутствия экспериментатора испытуемые продемонстрировали любопытную форму поведения, с которой мы не сталкивались в первой ситуации. Некоторые испытуемые, хотя и не отказались от продолжения эксперимента, наказывали ученика более слабыми ударами, чем оговаривалось в инструкции, не сообщая при этом экспериментатору о нарушении процедуры. (Испытуемые не подозревали, что мощность каждого разряда автоматически регистрируется особым прибором (Esterline-Anguseventrecorder), подсоединенным к генератору тока, благодаря чему мы получили объективную запись действий испытуемых). Более того, некоторые из них, разговаривая с экспериментатором по телефону, считали необходимым заверить его в том, что они все время наращивают мощность удара, как того требует инструкция, тогда как на самом деле неизменно применяли самый слабый из возможных ударов. Эта форма поведения кажется нам особенно интересной, поскольку испытуемые не могли не понимать, что их действия идут вразрез с заявленными целями эксперимента, но тем не менее предпочли разрешить конфликт именно так, не вступая в открытую конфронтацию с человеком, наделенным властными полномочиями. В другой ситуации этой же серии опытов экспериментатор также общался с испытуемым по телефону, но возвращался в лабораторию, когда испытуемый решительно отказывался применить более сильный удар. Несмотря на то что возможность убедить испытуемого по телефону, казалось, была исчерпана, экспериментатор, самолично появившись в лаборатории, все-таки нередко добивался подчинения. Данная серия экспериментов показывает, что физическое присутствие авторитетного лица может оказывать существенное влияние на степень подчинения испытуемого. Учитывая также результаты первой серии экспериментов, в которой варьировался фактор местонахождения жертвы, мы можем предположить, что поведение испытуемого в значительной степени контролируется своего рода силовыми полями, причем мощность влияния этих полей снижается по мере психологического отдаления испытуемого от их источника. Чем ближе оказывается испытуемый к жертве, тем труднее ему становится подвергать ее ударам тока. Взяв за константу взаимное положение испытуемого и жертвы и отдаляя экспериментатора от испытуемого, мы обнаружили, что испытуемому становится легче прервать эксперимент. Хотя на поведении испытуемого сказываются оба фактора, манипуляция с пространственным положением экспериментатора дала все же более яркие результаты. Степень подчинения деструктивным приказам изменяется в зависимости от пространственных отношений между авторитетным лицом и исполнителем. СОСТОЯНИЕ ИСПЫТУЕМЫХ Количественные результаты не способны в полной мере охарактеризовать поведение испытуемых, и поэтому нам кажется полезным дополнить рассказ о количественных показателях описанием общей реакции испытуемых на ситуацию. Может сложиться впечатление, что испытуемый прерывает или продолжает эксперимент в соответствии с тем, что диктуют ему его совесть и темперамент. Однако это далеко не так. У большого числа испытуемых по ходу эксперимента отмечались мощные реакции эмоционального напряжения. Люди потели, дрожали, заикались, кусали губы, стонали, когда обнаруживали, что все больше втягиваются в главный конфликт эксперимента. Запись высказываний испытуемых в момент отказа от дальнейшего участия в эксперименте поможет получить некоторое представление об их настроениях. Вот высказывания двух непокорных испытуемых: Он стучит?.. Ему больно? Ну, знаете, я не хочу отвечать, если с ним что-то случится. Нет, с меня довольно. Неизвестно, как он там сейчас. С ним может случиться сердечный приступ или что-нибудь еще, и кем я тогда буду чувствовать себя? Он стучит, он просит помощи. Ему явно плохо, иначе он не стучал бы так... Зачем это нужно — так мучить его? Просто не вижу смысла в этом. Испытуемый отказывается нажать следующий тумблер. [Испытуемый 0108] Тот человек, он стучит там. Он хочет, чтобы его выпустили ... Мне очень жаль, но если человек не хочет, я должен остановиться ... Я больше не хочу [в состоянии чрезвычайного возбуждения] ... Я лучше верну деньги. Я не хочу причинять ему вред ... Извините, но если он хочет выбраться оттуда, я больше не буду наказывать его. Никакие деньги не заставят меня причинить боль другому человеку. [Испытуемый 010Х] А вот запись высказываний послушного испытуемого. Вначале он был спокоен, но постепенно стал напряжен, и это напряжение росло по мере продолжения эксперимента. После применения удара в 150 вольт он возбужденно заговорил с экспериментатором. Испытуемый нажимает на кнопку 150 вольт. Мне продолжать? 165 вольт Он уже стонет. Здесь еще столько тумблеров! У него может быть сердечный удар. Мне действительно нужно продолжать? 180 вольт Нет, он не выдержит. Я не собираюсь убивать его. Вы слышите, как он кричит? Он же кричит. Ему больно. А если с ним что-то случится?.. Я не хочу делать ему больно. Он кричит, понимаете, кричит! Вы слышите? Зачем мне все это? Он не выдержит. Тут еще столько тумблеров! Господи, а если с ним что-то случится? Интересно, кто будет отвечать за это? (Экспериментатор берет ответственность на себя). Ну, ладно, смотрите. 195 вольт. Боже, как он надрывается! Вы слышите? Как же так... Экспериментатор: По условиям эксперимента вы должны наращивать силу удара. — Да, я знаю, но понимаете... ну... он ведь не знает, через что ему предстоит пройти. Он просто не выдержит. 210 вольт 225 вольт 240 вольт Нет, с меня хватит. Что? Я должен продолжать? Нет, я не собираюсь убивать его. Тут есть и 450 вольт — это уже слишком. [Экспериментатор: По условиям эксперимента вы должны наращивать силу удара]. — Я знаю, знаю, но ведь он кричит там... Несмотря на то что испытуемый постоянно сопровождал свои действия весьма эмоциональными возражениями, он тем не менее до самого конца подчинялся приказам экспериментатора и в итоге применил самый сильный разряд тока. Мы имеем здесь любопытный пример несоответствия между поступком и словом. На вербальном уровне испытуемый проявил решительное нежелание продолжать процедуру, но в своих действиях шел на поводу у экспериментатора. Он не хотел подвергать жертву ударам тока, ему было чрезвычайно неприятно делать это, но он не смог достаточно энергично и убедительно сформулировать отказ от дальнейшего участия в эксперименте, который освободил бы его от власти экспериментатора. Многие испытуемые не могут найти нужной словесной формулы, которая позволила бы отказаться от навязываемой им роли. Возможно, в нашей культуре просто нет адекватных моделей для выражения непокорности. Одним из любопытных проявлений внутреннего напряжения были регулярные приступы нервного смеха. В первых четырех экспериментальных ситуациях отчетливые признаки нервного смеха и нервные улыбки были отмечены у 71 из 160 испытуемых. Этот смех казался совершенно неуместным и производил странное впечатление. Приступы бурного, неконтролируемого смеха были отмечены у 15 испытуемых. С одним испытуемым случилась настоящая истерика: начав смеяться, он не Субъективный уровень напряжения и нервозности. (Не чувствовал никакого напряжения или нервозности — Был умеренно напряжен и нервозен — Был крайне напряжен и нервозен.) Уровень напряжения и нервозности: по самоотчетам 137 испытуемых, участвовавших в первой серии экспериментов Испытуемые оценивали свое состояние, выбирая по 14-балльной шкале одну из оценок в диапазоне от «Не чувствовал никакого напряжения или нервозности» до «Был крайне напряжен и нервозен». Инструкция, предваряющая шкалу: «Вспомните тот момент эксперимента, когда вы чувствовали наиболее напряженное и нервозное состояние. Поставьте X напротив того утверждения, которое наиболее точно описывает ваше состояние в тот момент». мог остановиться, и нам пришлось приостановить эксперимент. Позже в беседе испытуемые всячески старались дать понять, что смеялись вовсе не потому, что им нравилось подвергать жертву ударам тока, что их смех не следует воспринимать как проявление садизма. После проведения опыта мы просили испытуемых оценить по 14-балльной шкале, насколько нервозным и напряженным было их состояние в кульминационный момент (рис. 8.2). Испытуемые могли выбрать оценку в диапазоне от «Не чувствовал никакого напряжения или нервозности» до «Был крайне напряжен и нервозен». Разумеется, такого рода самоотчеты не дают точной картины эмоциональных реакций, — в лучшем случае они помогают нам составить примерное представление о состоянии испытуемого. Однако, не переоценивая значения этих самоотчетов, мы тем не менее видим, что ответы испытуемых распределились во всем диапазоне оценок и что большинство испытуемых выбрали средние и максимальные оценки. Дальнейший анализ показал, что послушные испытуемые по сравнению с непослушными оценивают свое состояние на момент максимального напряжения как несколько более нервозное и напряженное. Чем объясняется это напряжение? Во-первых, оно указывает на наличие конфликта. Если бы склонность подчиняться авторитету была единственной психологической силой, действующей в данной ситуации, то все испытуемые без напряжения выполнили бы задание до конца. Напряжение, как предполагают, является результатом одновременного присутствия двух или нескольких противоречащих друг другу тенденций реагирования (Miller, 1944). Если бы, напротив, единственным значимым фактором было сочувствие к жертве, то все испытуемые спокойно отказались бы подчиниться приказам экспериментатора. Однако мы получили и реакцию подчинения, и реакцию неподчинения, и обе эти реакции нередко сопровождались крайним эмоциональным напряжением. Противоречие между двумя взаимоисключающими, но одинаково сильными поведенческими диспозициями — глубоко укорененным запретом на причинение вреда другому человеку, с одной стороны, и склонностью подчиняться вышестоящему лицу, с другой, — становится источником внутреннего конфликта. Испытуемый практически сразу же оказывается перед дилеммой, глубоко динамической по своей природе, и крайнее эмоциональное напряжение свидетельствует о том, что эти две противоположно направленные тенденции одинаково прочны и сильны. Психологическое напряжение также отражает степень внутреннего дискомфорта испытуемого в ситуации, в которой трудно проявить неповиновение. Обычно, когда человек испытывает беспокойство, тревогу, напряжение, он старается сделать что-нибудь, что избавило бы его от этого неприятного состояния. Другими словами, это внутреннее напряжение может выступать в роли побудительного мотива, заставляющего человека изменить свое поведение. Но в нашей ситуации многие испытуемые, даже испытывая крайне высокую степень напряжения, оказались не в состоянии совершить поступок, который принес бы им облегчение. Поэтому логично предположить наличие некоего конкурирующего побуждения или сдерживающего фактора, которые препятствуют проявлению непослушания. Этот сдерживающий фактор по своей силе должен превосходить переживаемый испытуемым стресс, — в противном случае испытуемый прекратил бы эксперимент. Любое свидетельство состояния высокой напряженности есть одновременно свидетельство силы тех факторов, которые удерживают испытуемого от акта неповиновения. И наконец, напряженное состояние испытуемых можно считать доказательством подлинной эмоциональной вовлеченности в происходящее. Психически здоровые люди дрожат и потеют во время выполнения экспериментального задания только в том случае, если чувствуют, что оказались в очень трудном и неприятном положении. АВТОРИТЕТ УЧРЕЖДЕНИЯ (ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЙ ФАКТОР) При интерпретации результатов психофизического исследования или эксперимента, посвященного процессу научения у животных, мы, как правило, не задаемся вопросом, в стенах какого именно учреждения были получены эти результаты, обычно он возникает лишь в том случае, если исследование грешит техническими или процедурными ошибками. Однако в случае с нашим исследованием дело обстоит иначе. Действенность приказов экспериментатора может существенно зависеть от авторитетности того учреждения, в стенах которого отдаются эти приказы. Вышеописанные эксперименты проводились в Йельском университете — учреждении, к которому в подавляющем большинстве наши испытуемые относились с уважением, а порой даже с трепетным почтением. После окончания эксперимента некоторые испытуемые признались нам, что место его проведения, безупречная репутация учебного заведения были для них гарантией добропорядочности и компетентности персонала, а многие испытуемые сказали, что отказались бы наказывать током ученика, если бы эксперимент проводился в другом месте. Вопрос о контексте, в котором осуществляются властные полномочия, кажется нам чрезвычайно важным для интерпретации результатов нашего исследования; более того, любая теория, если она претендует на всестороннее объяснение феномена подчинения, должна обязательно учитывать данный фактор. В справедливости этого требования убедиться несложно. Достаточно вспомнить хотя бы о том, что в повседневной жизни мы подчиняемся требованиям других людей, как правило, лишь во вполне определенных ситуациях и в конкретных местах. Придя к цирюльнику, мы по первому требованию подставляем горло под лезвие, чего не сделаем в обувном магазине, где по просьбе продавца мы охотно снимаем туфли, хотя не станем разуваться в каком-то другом месте, например в банке. В лаборатории известного университета испытуемым, конечно, трудно было не выполнить требования, которые в другом месте были бы отвергнуты ими. При исследовании феномена подчинения нужно всегда предполагать возможное влияние субъективного восприятия ситуации. Для изучения этой проблемы было решено провести аналогичные эксперименты в другом месте. Мы перебрались в Бриджпорт и установили наше оборудование в одном из офисных зданий в центре города. Эксперименты полностью повторяли йельскую серию опытов, однако на сей раз испытуемые не знали о том, что они осуществляются в рамках университетского исследования. Так же как и в йельском исследовании, приглашение участвовать в эксперименте рассылалось испытуемым по почте, — для этого были напечатаны новые бланки и конверты. По прибытии в лабораторию бриджпортские испытуемые тоже получали на руки по $4,50. Процентное соотношение разных возрастных и профессиональных групп было таким же, как и в йельской выборке. Мы перебрались в Бриджпорт для того, чтобы исключить всякую возможность ассоциации нашего исследования с Йельским университетом, и эта цель была достигнута. Испытуемым говорили, что эксперименты проводит Бриджпортская ассоциация исследователей, но цели и задачи этой организации оставались неизвестными для них (название было придумано нами). Трехкомнатный офис, в котором проводились эксперименты, находился в несколько обветшалом здании, расположенном в центре Бриджпорта. Мебели в лаборатории было мало, но она была вполне приличной и в целом производила благоприятное впечатление. Если испытуемые задавали вопросы о характере организации, им отвечали, что это частная фирма, которая выполняет промышленный заказ. Некоторые испытуемые высказали сомнение относительно целей исследования. Вот как описывает один из испытуемых мысли, мучившие его во время эксперимента: Может, мне уйти с этого проклятого теста? Вдруг он уже умер? Ну и болваны же мы, что ввязались в это дело. Кто знает, что это за контора. Тут нет мебели, голые стены, даже телефона нет. Если бы был телефон, можно было бы вызвать полицию или хотя бы навести справки об этой конторе. Да, хороший урок я получил сегодня. Откуда мне знать, правду ли говорит этот мистер Уильямс [экспериментатор]... Интересно, сколько вольт нужно получить, чтобы потерять сознание? [Испытуемый 2414] А вот что рассказывает другой испытуемый: У меня сразу возникли сомнения. Я засомневался в законности всего этого предприятия и своего участия в нем. Я подумал, что проводить такие эксперименты на людях жестоко, да и опасно в отсутствие врача. Мы не отметили сколько-нибудь выраженного снижения показателя общего психического напряжения в выборке бриджпортских испытуемых, но субъективная оценка переживаемой жертвой боли оказалась несколько выше аналогичного показателя, полученного в йельском исследовании. Начиная эту серию экспериментов, мы рассуждали так. Если бриджпортские испытуемые окажутся менее послушными, чем испытуемые из Нью-Хейвена, значит, можно будет заключить, что высокий уровень подчинения йельских испытуемых тесно связан с авторитетом Йельского университета; если же и в этом исследовании большинство испытуемых проявят полное подчинение, нам придется искать другие объяснения. Хотя показатель степени подчинения, полученный в бриджпортских экспериментах, оказался несколько ниже йельского, тем не менее он был достаточно высок. Значительная часть бриджпортских испытуемых до конца подчинилась приказам экспериментатора (48% бриджпортских против 65% йельских испытуемых дошли до крайней отметки). Как объяснить эти результаты? Для того чтобы потенциально опасные или деструктивные приказы воспринимались исполнителем как законные, они должны быть включены в соответствующую институциональную структуру. Однако не подлежит сомнению, что у бриджпортских испытуемых не было оснований доверять организации, под флагом которой осуществлялось это исследование. Эксперименты проводила некая неизвестная фирма, не предоставившая им никаких официальных подтверждений своих полномочий. Фирма располагалась в обычном офисном здании, ее название было указано во внутреннем справочнике, но никаких других данных, которые подтверждали бы солидность и авторитетность этой фирмы, у испытуемых не было. Можно предположить, что та покладистость, которую мы проявляем в различного рода учреждениях, связана не столько с оценкой репутации учреждения, сколько с представлением о том, что оно 'относится к определенной категории учреждений, и представление это у нас складывается на основании заявленных им функций. Кто-то предпочитает пользоваться услугами первоклассных банков, но огромное количество людей хранит свои деньги в мелких банках, не предъявляя особых требований к качеству обслуживания. Точно так же и бриджпортские испытуемые, возможно, просто не задумывались о том, что одна научная лаборатория может отличаться от другой. Любопытно было бы продолжить исследования в этом направлении, постепенно сводя к минимуму фактор институциональной поддержки приказов экспериментатора. Может быть, удастся найти такой контекст, в котором подчинение сводится к нулю. Бриджпортский офис не обеспечил такого контекста: почти половина испытуемых до самого конца подчинялась приказам экспериментатора. ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ Можно вкратце рассказать о дополнительных экспериментах, проведенных в рамках йельской серии. В повседневной жизни подчинение и неподчинение часто проявляется в контексте группы. Результаты многочисленных психологических исследований, посвященных изучению группы, дают нам основания полагать, что групповые воздействия оказывают мощное влияние на реакции подчинения и неподчинения авторитету. Для исследования этих эффектов мы провели отдельную серию экспериментов, в которых непосвященный испытуемый выполнял то же самое задание, что и помощник экспериментатора. В одной из ситуаций два помощника в середине эксперимента отказались подчиниться экспериментатору. Девяносто процентов наивных испытуемых последовали примеру товарищей и восстали против экспериментатора. В другой ситуации подставные испытуемые послушно выполняли все требования экспериментатора, и это обстоятельство несколько укрепило власть экспериментатора. Согласно условиям третьего эксперимента, наивный испытуемый и помощник экспериментатора работали в паре, причем именно последний переключал тумблеры генератора. Мы хотели посмотреть, как проявит себя испытуемый в роли соучастника. Только трое из сорока испытуемых проявили в этой ситуации неподчинение. И наконец, в четвертой ситуации испытуемые имели возможность самостоятельно выбирать напряжение тока для наказания ученика. Подставные испытуемые каждый раз предлагали применить более сильный удар, и в этой ситуации одни испытуемые противостояли групповому давлению и настаивали на применении более слабого удара, а другие соглашались с группой. Помимо данной серии экспериментов были проведены и другие. В одной из них испытуемыми были женщины, а в другой изучались эффекты двойственного, несанкционированного и противоречивого давления авторитета. И наконец, в последней серии экспериментов исследовалось, как влияют личные отношения между жертвой и испытуемым на подчинение испытуемого авторитету экспериментатора. Результаты этих экспериментов будут рассмотрены в других работах, иначе данный отчет растянется до размеров монографии. Очевидно, что дальнейшее исследование феномена подчинения можно проводить в разных направлениях. Какие реакции жертвы в наибольшей степени способствуют неподчинению испытуемого? Может быть, пассивная реакция жертвы произведет на испытуемого более сильное впечатление, чем энергичные протесты? Какие условия вступления в систему авторитарно-иерархических отношений вызывают наибольшее подчинение? Изменится ли поведение испытуемого, если он будет действовать анонимно и в маске? Какие условия способствуют осознанию ответственности за собственные действия? Каждый из поставленных вопросов может стать темой отдельного исследования, и каждый может быть изучен в рамках общей экспериментальной процедуры. УРОВНИ ПОДЧИНЕНИЯ И НЕПОВИНОВЕНИЯ Из всех полученных нами результатов особого внимания заслуживает тот факт, что во всех экспериментах испытуемые продемонстрировали высокий уровень подчинения. Нужно отметить, что требование причинить человеку боль с помощью электрического тока, несмотря на протесты «наказуемого», вызывало у испытуемых возмущение, а некоторые называли его глупым и бессмысленным. Однако, несмотря на высказываемое возмущение, многие испытуемые выполняли требования экспериментатора. Число послушных испытуемых превзошло все наши ожидания. Начиная исследование, мы предполагали, что большинство испытуемых не пойдут дальше отметки «Высокое напряжение». Но практика показала, что многие испытуемые готовы применить по приказу экспериментатора самые мощные разряды. Ясно, что для отдельных испытуемых этот эксперимент стал удобной возможностью для выплеска агрессивности. Но в отношении остальных эксперимент показывает, как глубоко укоренена в человеке склонность подчиняться авторитетам и как легко заставить человека подчиниться даже в том случае, если он понимает, что своим подчинением причиняет вред другому человеку. Но это еще не все. По ходу эксперимента испытуемый обнаруживает, что все больше втягивается в ситуацию, но никак не может выпутаться из нее. Мы сделали попытку формализовать отклонение реальных результатов от прогнозируемых. Для этого была разработана следующая процедура. Группа специалистов получала детальное описание экспериментальной ситуации, после ознакомления с которым их просили предсказать поведение ста гипотетических испытуемых. Исходя из обозначений на контрольной панели электрогенератора, каждый эксперт должен был указать, какая доля испытуемых и в какой момент, по его мнению, откажется от дальнейшего участия в эксперименте. Эксперты давали свои прогнозы, не зная о реальных результатах исследования. Большинство из них недооценили уровень подчинения, продемонстрированный испытуемыми. |