Аша эксперимент. Эксперименты Аша, Милграма, Зимбардо. Влияние группового давления на модификацию и искажение суждений
 Скачать 130.96 Kb.
|
|
Административные порядки Когда все камеры были заселены, заключенных приветствовал смотритель, который прочитал им тюремные правила (составленные надзирателями и смотрителем). Их надо было запомнить и соблюдать. К заключенным надо было обращаться только по номерам, написанным на их форме, — это тоже было одним из способов их обезличивания. Заключенным полагалось скудное трехразовое питание, им разрешалось три раза в день под конвоем посещать туалет и предоставлялось право ежедневно в течение двух часов читать или писать письма. Им предписывалось работать, за что они должны были получать почасовую оплату, которая и составляла их дневной заработок 15 долларов. Режим предусматривал два свидания в неделю, а также время для просмотра фильмов и занятий физкультурой. Три раза в день заключенных строили в шеренгу для «переклички» (один раз за рабочую смену каждого надзирателя). Сначала цель переклички состояла в том, чтобы удостовериться в присутствии всех заключенных и проверить, знают ли они тюремные правила и свои идентификационные номера. Первые формальные переклички длились только около 10 минут, но с каждым следующим днем (или ночью) их продолжительность спонтанно возрастала и иногда достигала нескольких часов. Надзиратели изменили многие из предварительно установленных административных процедур или не выполняли их, а некоторые права заключенных были забытыперсоналом тюрьмы по ходу исследования. Решение прекратить исследование Когда для беседы с заключенными в тюрьму был приглашен бывший тюремный священник (чтобы он дал нам свою оценку степени достоверности тюремной обстановки), он озадачил всех, отчитав заключенных за то, что они не предприняли никаких конструктивных действий для своего освобождения. «Разве вы не знаете, что, для того чтобы освободиться под залог или обжаловать предъявленные вам обвинения, вам нужен адвокат?» Некоторые из них последовали его наставлениям и обратились к своим родителям, чтобы они обеспечили их услугами адвоката. На другой день вечером мать одного из заключенных зашла в кабинет начальника тюрьмы до начала установленного времени свидания и вручила ему листок с номером телефона и именем своего двоюродного брата, который был государственным защитником. Ей позвонил священник и сообщил, что требуются услуги адвоката! Мы связались с этим адвокатом. Он приехал, побеседовал с заключенными, обсудил с ними возможные источники денег для залога и обещал приехать снова на следующей неделе. Теперь мы имели дело уже не с интеллектуальной работой по проверке гипотезы, которая согласно канонам научной методологии должна проводиться совершенно бесстрастно. Мы погрузились в переживания настоящего момента: страдания заключенных, необходимость управлять людьми, а не переменными, эскалация силы и все неожиданные вещи, которые происходили вокруг и внутри нас самих. В четверг вечером моя невеста Кристина Маслач пришла в тюрьму, чтобы помочь интервьюировать заключенных. Когда она подготавливала магнитофон и материалы интервью, я указал ей на шеренгу заключенных, которые с завязанными глазами и едва волоча ноги шли под конвоем в туалет. Когда я спросил, видела ли она заключенных (наш «цирк»), она отвела взгляд и ответила со слезами на глазах:«То, что вы делаете с этими ребятами, ужасно». Прошла почти неделя эксперимента, но это был первый голос, который разрушил иллюзию реальности нашей тюрьмы. Он напомнил нам, что это были не заключенные, а ребята, которые не сделали ничего такого, что могло бы оправдать наше обращение с ними, и что эксперимент вышел из-подконтроля. Ни один человек из более чем 30 наблюдателей, которые приходили посмотреть (через окно для наблюдения) на наше исследование, ни один из дюжины родителей и друзей заключенных, которые дважды приходили на свидания, не усомнились в основных исходных положениях нашего эксперимента. Слезы Кристины нарушили консенсус «огруппленного мышления», благодаря которому мы отгородились от внешних нормативных стандартов и от своих собственных моральных и человеческих ценностей. Ее эмоциональной реакции оказалось достаточно для того, чтобы восторжествовал разум, и мы решили прекратить исследование на следующее утро, чтобы все испытуемые могли посвятить целый день групповым процедурам дебрифинга и индивидуальным интервью. Таким образом, наша запланированная на две недели имитация тюрьмы была прервана после шести дней и ночей исследования, ставшего для каждого из нас незабываемым переживанием, из которого мы до сих пор извлекаем уроки... РЕЗУЛЬТАТЫ У нас имеется большое количество результатов, относящихся к тем событиям и формам поведения, которые мы оценивали и записывали на пленку. Здесь приводится лишь краткий обзор этих результатов, чтобы мы смогли уделить основное внимание рассмотрению и обсуждению открытий, сделанных с помощью нашей экспериментальной парадигмы. 1.Структурный анализ записанных на видеопленку 25 случаев взаимодействия между заключенными и надзирателями ясно указывает на существование резких различий между этими двумя группами. Для поведения надзирателей были характерны следующие черты: приказы, оскорбления, угрозы, вербальная и физическая агрессия и обезличивающее отношение к заключенным. Заключенные сопротивлялись, отвечали на заданные им вопросы и задавали вопросы. Но в поведении заключенных наиболее примечательны не особые качественные характеристики, а низкий базовый уровень активности. С каждым следующим днем заключенные становились все пассивнее, редко предпринимали действия по своей инициативе и в лучшем случае только реагировали на требования надзирателей. 2.Уровень вербальной и физической агрессии надзирателей постоянно повышался с течением времени. Каждый из надзирателей в тех или иных случаях проявлял жестокость по отношению к заключенным и унижал их. Однако некоторые делали это только иногда, в то время как примерно одна треть надзирателей систематически проявляли агрессивность и настолько деградировали, что их поведение можно было назвать садистским. Казалось, что им было приятно видеть страдания заключенных. 3.У заключенных наблюдалась заметная тенденция к возрастанию негативизма, депрессии и склонности причинять вред другим людям. 4.Все заключенные испытывали сильные душевные страдания. Половина из них (5 испытуемых) не смогли эффективно с ними справиться, и из-закрайней депрессии, острой тревоги или психосоматических заболеваний их пришлось освободить. 5.Ни в одной из полученных нами до эксперимента личностных оценок испытуемых не наблюдалось различий, которые позволили бы прогнозировать (или объяснить постфактум) столь резкие различия в поведении между заключенными и надзирателями или между самыми жестокими и самыми снисходительными надзирателями. Единственными диспозиционными оценками, связанными с явным поведением в этой ситуации, являлись показатели по F-шкалеавторитарности и время, в течение которого заключенный продолжал участвовать в исследовании. Чем выше был показатель заключенного поF-шкале,тем больше была вероятность, что он продержится дольше (r = 0,90).По-видимому,заключенным с большей склонностью к авторитарности было психологически проще переносить авторитарную атмосферу тюрьмы. Созданную нами среду можно вполне справедливо охарактеризовать как авторитарную. Эта характеристика прекрасно подтверждается аналогией, которую можно провести между моделями поведения при взаимодействии, о которых сообщалось выше, и результатами Уайта и Липпитта (White, Lippitt, 1960), полученными в их классическом исследовании сравнения автократических лидеров с демократическими и либеральными лидерами. 6.Записывая частные разговоры заключенных, мы узнали, что почти все, о чем они разговаривали (90%), было непосредственно связано с тюремными условиями, пищей, правами, наказаниями, тревогами и жалобами. Таким образом, даже когда заключенные были одни и не участвовали в унизительных столкновениях с надзирателями, они тем не менее сохраняли иллюзию тюремного заключения, разговаривая о нем,а не о своей прошлой или будущей жизни (как мы ожидали). 7. Один из наиболее примечательных случаев за все время эксперимента произошел во время заседания комиссии по досрочному освобождению. Каждого из пяти заключенных спрашивали, согласен ли он отказаться от всех заработанных в тюрьме денег, если его досрочно освободят (от участия в исследовании). Трое из пяти заключенных ответили согласием и выразили желание сделать именно так. Отметим, что исходным мотивом для участия в исследовании было обещание денежного вознаграждения, а всего лишь через четыре дня заключенные были готовы полностью отказаться от денег. Еще удивительнее то, что когда заключенным говорили, что такую возможность надо обсудить с персоналом тюрьмы и только после этого можно принять решение, то каждый из них покорно вставал и под охраной надзирателя возвращался обратно в свою камеру. Если они считали себя просто испытуемыми, которые за деньги участвуют в эксперименте, то у них больше не было никакого стимула оставаться участниками исследования, и они могли легко выйти из ситуации, вызывавшей у них столь явное отвращение, путем отказа от дальнейшего участия. Но данная ситуация приобрела над ними такую мощную власть, имитированная среда стала для них настолько реальной, что они уже не могли понять, что их первоначальный и единственный мотив участия в эксперименте больше не существовал. Поэтому они возвращались в свои камеры ожидать от своих тюремщиков решения о «досрочном освобождении». 8. Если попытаться ответить на наши исходные вопросы, то вполне очевидно, что в тюрьме сложилась угрожающе патологическая обстановка; со стороны надзирателей это проявлялось в жестокости и злоупотреблениях властью, со стороны заключенных — в стойких проявлениях приобретенной в тюрьме беспомощности. Кажется разумным заключить, что в поединке между хорошими людьми и порочной ситуацией победила ситуация. Индивиды, тщательно подобранные по критериям нормальности, здравомыслия и однородности их личностных черт, через несколько дней стали действовать таким образом, что вне данного контекстаих поведение было бы сочтено аномальным, безумным, невротическим, психопатическим и садистским. Их поведение определялось исполняемой ролью, и его нельзя было объяснить ранее существовавшими чертами характера или так называемой «преморбидной» историей. ОТКРЫТИЯ ...Эта подвальная тюрьма, которая причинила столько страданий и способствовала торжеству зла, стала также неожиданным источником знания... Опять-такия ограничусь лишь кратким описанием некоторых открытий, которые мы почерпнули из этого кладезя знаний. Некоторые открытия были сделаны благодаря опыту этого эксперимента, другие существовали прежде, но наполнились новым содержанием, а третьи родились в процессе нашего исследования. Некоторые открытия были непосредственно подсказаны нам самой ситуацией, некоторые потребовали определенных размышлений и взгляда на ситуацию со стороны. Однако были и такие знания, которые удалось получить лишь после многократного изучения множества источников собранных нами данных, то есть повторного просмотра наших12-часовыхвидеозаписей, прослушивания30-часовыхаудиозаписей, анализа" интервью, дневников, анкет и записей наблюдений. Открытия, которых я собираюсь коснуться в этой статье, имеют отношение к темам власти, времени, обезличенности и к правилам… Власть Власть — это самая важная переменная в социальной психологии и в то же время наиболее игнорируемая... В нашей имитированной тюрьме власть была главным фактором, от которого зависели все и вся. Со всеми нами постепенно, но неуклонно происходила метаморфоза — мы начинали ориентироваться на власть. Типичная хроника такой метаморфозы представлена в записях из дневника одного из надзирателей: До начала эксперимента.Поскольку я пацифист и не склонен к агрессии, я не могу себе представить, чтобыкогда-нибудья мог охранять других живых существ и/или плохо обращаться с ними. После организационного собрания.Покупка форменной одежды в конце собрания подтверждает игровой характер этого дела. Сомневаюсь, что многие из нас разделяют ожидания экспериментаторов по поводу «серьезности» будущего исследования. Первый день.Уверен, что заключенные будут насмехаться над моим внешним видом, поэтому выработал свое первое стратегическое правило — никогда не улыбаться, что бы они ни говорили и ни делали. Это означало бы признать, что все это только игра... Я останавливаюсь у камеры 3 и суровым басом говорю номеру 5486: «Чему ты улыбаешься?» — «Ничему, господин надзиратель». — «Мы проследим, чтобы ты не улыбался». (Уходя, я чувствую себя глупо.) Второй день.Номер 570.4 попросил сигарету, а я проигнорировал его просьбу — сам я не курю и не мог ему посочувствовать... Между тем я чувствую симпатию к номеру 1037, поэтому решил с ним не разговаривать... После переклички и отбоя мы с надзирателем Д. громко разговаривали о том, как пойдем домой к своим девушкам и что мы с ними будем делать. Третий день (подготавливаясь к первому вечернему свиданию).Предупредив заключенных, чтобы они ни на что не жаловались, если не хотят, чтобы свидание было быстро прекращено, мы, наконец, впустили первых родителей. Я позаботился о том, чтобы присутствовать во дворе во время свидания, потому что это была моя первая возможность манипулировать людьми. Это как раз тот вид власти, который мне нравится больше всего — быть заметной фигурой и иметь почти полный контроль над всем, что говорится или о чем умалчивается. В то время как родители и заключенные сидели на стульях, я сидел на краю стола, болтая ногами, и возражал против всего, что мне только было угодно. Это был первый момент эксперимента, который мне по-настоящему понравился. ...Номер 817 мне надоедает, стоит за ним присмотреть. Четвертый день....Психолог сделал мне выговор за то, что я надел заключенному наручники и повязку на глаза перед тем, как увести его из [консультационного] кабинета, а я возмущенно ответил, что это необходимая мера безопасности и, кроме того, моя обязанность. Пятый день.Я пристаю к «Сержанту», который упрямо продолжает «перевыполнять» все приказы. Я выбрал его, чтобы поиздеваться над ним особо, потому что он сам на это напрашивается и, кроме того, он просто мне не нравится. Настоящие неприятности начинаются во время обеда. Новый заключенный (416) отказывается есть сосиску... мы кидаем его в карцер, приказав держать в каждой руке по сосиске. У нас кризис власти, это непослушание может лишить нас полного контроля над остальными заключенными. Мы решили сыграть на солидарности заключенных и сказали новенькому, что все остальные будут лишены свидания, если он не съест свой обед... Я прохожу мимо и колочу дубинкой по двери карцера... Я очень сердит на этого заключенного за то, что он доставляет неудобства и неприятности другим. Я решил накормить его насильно, но он не стал есть. Я размазал еду по его лицу. Я не мог поверить, что это делаю я. Я ненавидел самого себя за то, что заставлял его есть, но его я ненавидел еще больше за то, что он не ел. Шестой день.Эксперимент окончен. Я очень рад, но поражаюсь тому, что некоторые другие надзиратели несколько разочарованы, потому что они теряют деньги, а некоторые — потому что им это очень нравится. Применение власти сначала было средством контроля над непослушными заключенными, помогало более эффективно проводить административные процедуры и так далее — но вскоре власть сама по себе стала доставлять удовольствие. Власть начали использовать не для достижениякакой-нибудьконкретной цели, а в качестве политической декларации о необходимости признания и принятия существующего положения вещей. Например, применение силы, издевательства и агрессия со стороны надзирателей стабильно нарастали день ото дня, несмотря на то что сопротивление заключенных, которое изначально служило оправданием этих действий, уменьшалось и постепенно прекратилось. Возрастало не только количество прямых актов применения власти со стороны надзирателей, но и число случаев косвенного использования символов власти. Надзиратели, например, постукивали дубинками по своим ладоням или по мебели, расхаживали с важным видом и принимали самодовольные позы, подкрепляя таким образом пустяковые бессмысленные приказы. В то время как обладающие властью надзиратели, казалось, становились выше ростом, смиренные заключенные уменьшались в росте в буквальном смысле, сутулясь и опуская головы. В конце исследования мы задали всем испытуемым вопрос: по каким критериям, по их мнению, происходило распределение на заключенных и надзирателей? Надзиратели считали, что это распределение не имело никакой систематической рациональной основы; в восприятии заключенных, наоборот, существовала очевидная причина — «потому что надзиратели были выше ростом». Таким образом, заключенные сами в конечном счете наделили надзирателей особой властью; они помогали создать образы своих наводящих страх тюремщиков. <...> Время ...Время — это величайшее из всех изобретений человека, порожденный его воображением шедевр, иллюзия, благодаря которой можно переносить превратности судьбы, а абсурдность жизни наполняется смыслом. <...> ...Поскольку в тюрьме нет ни окон, ни часов, по которым можно было бы следить за ходом времени, нет значительных событий, достойных стать «метками времени» в памяти, тюрьма становится машиной времени, которая играет шутки с человеческими представлениями о времени... Заключение в тюрьму нарушает непрерывность жизни, отрывая узника от его прошлого, отдаляя будущее и вводя в качестве главной системы отсчета времени ограниченное непосредственное настоящее. Из-забесконечной рутины и однообразной повседневной деятельности начинает казаться, что время идет по кругу; жизнь не расчленяется на отличающиеся друг от друга содержательные линейные промежутки, а напоминает движение муравья по ленте Мёбиуса. Не имеет значения, кто ты, кем ты был и даже кем ты станешь. Главное — это насколько ты защищен и какой властью обладаешьсейчас.В атмосфере, где первостепенное значение приобретает выживание, будущее становится непозволительной роскошью. Точно так же опасно слишком часто возвращаться мыслями в прошлое —если оно вызывает ностальгию, то вы не захотите возвращаться в уродливое настоящее или потеряете бдительность и окажетесь неподготовленными к нападкам, которые возможны в любой момент... Поскольку в восприятии узника главным вопросом является выживание, то тюремное заключение неизбежно приводит к постоянной фиксации внимания на настоящем, из-зачего люди теряют жизненную перспективу. Они чрезмерно остро реагируют на незначительные стимулы и не умеют планировать важные события — например свои действия после того, как наконец настанет день освобождения. <...> В результате незаметного искажения чувства времени у узников тюрем происходят необратимые изменения основополагающих аспектов мышления, эмоциональной сферы и социального взаимодействия, и жизнь заключенных лишается смысла... |