ЕГОРЛЫКСКАЯ СРЕДНЯЯ ШКОЛА. Воспоминания
 Скачать 1.24 Mb.
|
|
Благо, что ночи были лунные. Где то через час взошла луна и стало светло. Кое как доработали до одинадцати ночи . Заглушили двигатели. Ребята еще обмылись, а я повалился в стог соломы. Мне поручили оставаться возле техники, чтобы не растащили детали, а сами сели в машину, в которую выгрузили зерно, и укатили. Ну, думаю, вот это мне будет наука с едой. ……..ведь мать не знала , где я работаю и теперь мне оставаться без еды еще неизвестно сколько. Но долго размышлять не пришлось. Я действительно смертельно устал, и как только ребята уехали, сразу же уснул. Не знаю сколько прошло времени, но проснулся от холода. А тут еще, когда бегал пить воду, порвал брюки. К тому же, не взял ничего на ночь из одежды. Ко всему подул прохладный ветерок. Снова уснуть долго не мог, пришлось полностью зарыться в солому, тогда только уснул, да так, что проснулся только когда приехали ребята и разбудили. Солнце уже взошло, но ветер стих. Наступил еще один мучительный день. Есть хотелось страшно. Но кому до этого было дело. Но я все же поднялся, умылся. Все тело болело. В добавок вилами натер ладони и пузыри начали лопаться. Никому я ничего не сказал, а только вспомнил свою теплую постель и вкусную еду. Делать было нечего, надо было работать. На этот раз штурвальный не пришел и мы остались в двоем на комбайне. Мне поручена была смазка всех узлов, тракторист возился возле своей машины, Крысин осматривал хедер и барабан. Пока все работало хорошо. Где то через полчаса снова все загудело, зашумело. Теперь Крысин сел за штурвал, а я снова на копнителе. После одного дня работы я научился все таки ровно ложить копны. Думаю, что после того как меня ругал Николай, благим матом, любой бы научился. Так мы обошли несколько кругов и где то перед обедом меня Николай позвал к себе и сказал чтобы я учился управлять штурвалом. Он приспособился на расстоянии управлять копнителем, а меня посадил за штурвал. Тут я совсем растерялся. Во-первых, у меня не сходили мысли с души о еде, тут надо было держать штурвал так, чтобы хедер все время был на высоте и не зарывался в землю. Во-вторых, поле было неровным и штурвал то и дело дергало, да с такой силой, что я еле-еле его держал. Если на копнителе я мог время от времени отдохнуть, то здесь все время надо было следить за тем, чтобы на одной высоте был срез ячменя. В первый раз, когда взял штурвал в руки, полотно врезалось в землю, потом я слишком высоко поднял его и срезались только колоски ячменя. Одним словом, на меня снова полился поток ругани. Так он в общем был мужиком спокойным, когда все шло хорошо, а как что то не получалось, ругался он почем зря, до пены на губах. Сам я лично еще держался на ногах. Думал только, что такого испытания не выдержу. Но, наверное, нет худа без добра. Где то после обеда я был до безграничности обрадован. Оказывается, мать все же разыскала меня и принесла еду. А тут как раз кончилось горючее. Шофером в предыдущем рейсе передали, чтобы приехала заправка и все это получилось так согласованно и во время, что я чуть-чуть повеселел. Мать посмотрела на меня и только сказала, какой же ты чумазый. Она немного побыла со мной, пока я ел, и вскоре ушла. И опять она мне мало принесла. Мне только и хватило поесть, а ведь и в этот день нам косить до поздна и домой я не приду.Как же быть с едой? Снова мне придеться переносить муки. Так и хотелось ей сказать, чтобы она забрала меня отсюда, но мужская гордость не позволила этого сделать. Так она и ушла ничего не узнав, что у меня было на душе. И не только она, а вообще никто этого не знал и знать не хотел, да и вообще узнает ли кто когда нибудь. Плотно поев, через некоторое время я ощутил прилив сил. Попив воды я снова, как машина, готов был работать. В ушах попрежнему стоял шум двигателей и как то было странно ощущать тишину окружающего пространства. Но такое удовольствие продолжалось не долго. Заправив технику и сделав внешний осмотр и частичную смазку агрегатов, снова взревели двигатели, поднялся прежний шум и пыль. Мы тронулись дальше продолжать уборку. За эти неполные два дня была убрана больше половины поля. Уборка велась одним комбайном, так как в хозйстве он был один и то списанный из другого хозйства. Но если таким темпом работать как мы, то не мудренно в срок уложиться по уборке урожая. Видать Крысин Николай был хорошим специалистом, надежно подготовил машину к такой работе. У штурвала теперь стоял я. После подкрепления едой работать стало веселее и легче. Я даже под шум и грохот напевал знакомый мотив: «Ой ты поле, мое поле, полюшко раздольное». Но и думка из головы не уходила, ну как мать не могла понять, что еды мне хватить только на один день, а как же быть дальше, тем более что она знала, на ночь я неприйду домой. С досады я рванул штурвал и одной из ручек зацепился за порваные брюки и окончательно их распорол до самых щиколоток-пяток. Ну еще этого мне не хватало. Ветер задувал в штанину и она развевалась как флаг. Как на зло и штурвал нельзя было бросить ни на минуту, так как он буквально держал всю жнейку (хедер). А руки болели и не чувствовали уже ни боли , ни веса, который я удерживал, и были как грабли, и только механически выполняли необходимую работу. А я в эти минуты молил своего комбайнера подойти и сменить меня, а он как ни в чем не бывало похаживал и время от времени выбрасывал копны из копнителя и даже ни разу не спросил, трудно ли мне. У меня смелости не хватило попросить его подменить меня. Так и остался я стоять у штурвала. А он следил за работой двигателя и копнителем. Ему тоже было не легко, но он был же опытнее меня, так и не поинтересовался мной. А тут как назло все работало исправно. Так я и простоял за штурвалом до тех пор пока не стемнело. О передышке не могло быть и речи. И только поздно ночью мы остановились. Луна уже была на горизонте перед утренней зарей, когда комбайнер и тракторист, выгрузив зерно , снова уехали. Мне и на этот раз надо было оставаться сторожить технику. Перед тем как луна должна была совсем скрыться, подул ветер, сначала слабый , а потом все сильней и сильней. Я уснул быстро и не знаю сколько это продолжалось, а проснулся от холода. Было уже светло и моросил мелкий дождик. Потом все сильней и сильней и гдето через полчаса полил, как из ведра. Попытался спрятаться в стог сена, но он и там меня доставал. Помучившись, решил что больше не выдержу. На душе было так тяжело, что я решил все бросить и уйти домой. Так и сделал. Бросил технику в поле и взяв пустую сумку, под проливным дождем прямо через поле пошел домой. Дождь меня поливал до самого кладбища и уже подходя к дому совсем перестал. Не знаю как со стороны я выглядел, но весь промокший и продрогший, стуча зубами и мокрыми ногами шлепал по лужам. Было уже гдето десять утра. Когда вошел в дом, мать так и ахнула., потом запричитала, осматривая меня. И в самом деле, то что я видел , было стремным, весь в грязи и мокрый до нитки. А каким я был на самом деле, знали только она и брат, который в это время был дома и читал книгу. Услышав жалобные причитания матери, я не выдержал и сам заплакал. Вот так далась мне моя первая работа. Сел на стул и уже больше не мог подняться, так сильно я устал. Наверное мое сердце чувствовало, что силы мои на исходе и расчитало так, что мне хватило сил дойти только до дома. Я даже не представляю, что было бы со мною, если бы непогода. Не пришлось мне этого испытать, так и осталось это все для меня загадкой. Немного передохнув, я сказал матери что на работу больше не пойду. Стыдно было это сделать, но мне пришлось. На этом закончилась моя трудовая слава. Не знаю, что там сталось с техникой и людьми после того дождя. Знаю только, что отца однажды видел Николай Крысин и спрашивал, почему я не выхожу на работу. Не знаю что ответил отец, но мне было тяжело даже вспоминать о том кошмаре, что пришлось пережить. После отец получил деньги что я заработал и пшеницу, которую мне начислили. Конечно, заработок был мизерным. Первую неделю отдыхал. Потом все это прошло и меня вновь начала преследовать тоска. Меня мучила совесть, что я не справился с работой. И чем больше сидел дома, тем мне было тяжелее. А брат как ни в чем не бывало занимался своим делом, то он читал, то на гармошке пиликал, то посещал Дом пионеров. У него, наверное, было по этому вопросу свое мнение и он делал так, как ему нравилось. Но у нас в семье не было заведено обмениваться мнениями. Не радовали , как прежде и письма, которые продолжал получать от Вали Острижной. Они попрежнему были простые и ласковые, но душа была глухой к судьбе другого человека и я не мог себя пересилить, чтобы так же взаимно быть внимательным и чутким. Теперь я уже стал задумываться с ответом, не торопился отвечать. Впервые я встретился с этим явлением и не находил себе места. Где то в конце июля я вновь занялся поиском работы. На этот раз я пошел на ж.д. станцию Атаман. Оказывается, были еще люди желающие подзаработать. В заготконторе еще не наступил сезон уборки овощей и там люди были без дела, а на станции в хозяйстве были лошади и для них необходимо было заготовить на зиму сено. И я как раз вовремя появился, шел набор рабочих для этой цели. Меня направили к Ивану Семеновичу, который и занимался комплектованием такой бригады. Это был живой и энергичный человек. Мне запомнились его в перемешку золотые и железные зубы. Был он уже пожилого возраста, но не по годам энергичный. За два дня он нанял рабочих и мы поехали в совхоз Луначарского. Это было совсем к стати. Ведь в этом совхозе я раньше жил и вот судьба вновь забросила меня сюда. Приехали мы гдето в часов двенадцать дня. Наш бригадир Иван Семенович Загорулько уладил за день все дела, заключил трудовой договор. Нас поселили в скотном сарае. Это было длинное строение, где то на 200-300 голов скота. Сама скотская живность еще находилась на летних пастбищах и помещение пустовало. Эти сараи были мне знакомы. Когда мы еще жили здесь, летом с ребятами Окрушко Тимофеем и Вовкой Пономаренко, в летние каникулы частенько драли воробьинные гнезда. И вот в одном из этих строений мы и разместились на ночлег. Бригада состояла из мужщин и женщин, в основном лет по30-40. Когда стемнело, я сразу лег спать. Бригадир тоже , а остальные начали шуры – муры. Так что мне еще не скоро пришлось уснуть. Проснулись все рано, вернее меня разбудили, когда все уже были на ногах, и как ни в чем не бывало наводили туалет. Спали мы на соломе, укрывшись кто чем мог. Все выглядело так, как это было характерно для деревни. Только один бригадир был подтянут и энергичен. Он раньше всех поднялся и уже решил вопрос с транспортом. Нам выделили четыре возилки – это подводы с ровно уложенными досками и запряженные волами. Волов было много в совхозе в то время и это был основной вид транспорта, хотя уже были и машины, в основном «Газики» первого выпуска. Нас устраивал этот транспорт. Наскоро позавтракав, у кого что было, мы сели по парам на возилки – мужщина и женщина. Я был напарником у женщины средних лет, но думаю, самой коасивой из всех.. Звали ее Марией. Рассевшись по местам , тронулись в поле грузить на телеги копны сена и подвозить его на место скирдования. Те, кто остался разгружать подвозимое сено и скирдовать, остались на месте. Выехали как только взошло солнце. Брали сено недалеко от совхоза. В основном это была люцерна, сорняка в ней попадалось не много, осота. Трава была скошена давно и сильно пересохла, поэтому при укладке на телеги листья осыпались почти поностью, оставляя одни стебли. В общем думаю, что от такого сена было мало толка. Когда наш бригадир сказал директору совхоза об этом, тот все равно другого ничего не мог предложить. Директором был все еще тот, кто и в наше время, когда жили здесь, но фамилию подзабыл. Завхозом был Ковалев, имя и отчество забыл. В эти дни мне не пришлось встретить своих знакомых ребят. Сено возили без остановок и отдыхали только тогда, когда везли с поля или возвращались обратно. Во всяком случае , эта работа была на много легче прежней. И все равно в первый день я сильно устал. Меня это сильно бесило. Другие же ведь работали так же как и я, но по виду никогда не скажешь, что они уставали. Первый день работ закончился поздно. Успели только умыться и поужинать и на улице уже стало темно. Тут я не знал никаких забот. Старшие распрягали волов и отгоняли их в стадо, а утром так же ходили за ними. Вторая ночь началась как и первая. Хихиньки-хаханьки, возня. Меня это поразило, ничего не хотелось, кроме спать. Одни мы с бригадиром лежали как мышата, тихо. Бригадир несколько раз просил тишины, но его никто не слушал. Начались визжания и оговоркки, что рядом дети. Это уже касалось меня. Мне стало стыдно, что я не внушал мужского уважения, старался закрывать уши, что бы не слышать всей этой возни. Так я впервые оказался среди простого народа, который только и знал чтобы зарабртать на пропитание, ну а если попадалась возможность, то и удовлетворить свои чисто человеческие потребности. Больше для него ничего на свете не существовало. Я так думаю, но это еще не значит, что для него не нашлось бы других видов занятий, где бы они могли удовлетворить потребности своей души. На бригадира все это тоже наверное подействовало, он тоже не спал и ворочался. Усталось все же взяла свое и я уснул. Так мы проработали целую неделю и свезли и заскирдовали все поле. Получились довольно большие скирды и приятно было посмотреть на свой труд со стороны. За это время я так и не встретил никого из знакомых. Была уборка хлеба. Работа кипела на всех полях. В совхоз нагнали целую автоколонну машин и они днем и ночью возили зерно на элеватор в станице. В совхозе мало что изменилось. Только вместо клуба построили склад, а футбольное поле осталось на старом месте. На нем в выходные дни бывали межколхозные-совхозные встречи команд. Мне не пришлось дождаться выходного дня. Наш бригадир быстро оформил расчет и в субботу мы уехали домой на попутных машинах с зерном. Так удачно закончилась моя вторая работа. Я получил справку, необходимую для школы, где указывалось сколько я заработал сена и денег. Это меня воодушевило и в то же время в душе я был рад , что выдержал трудовой экзамен. С хорошим настроением возвращался в родную станицу. . Теперь я мог сказать, что свою миссию выполнил. Однако, последняя поездка заставила меня и задуматься над увиденным. Значит, интимная жизнь все же продолжала быть в таком виде, какую я видел еще в детстве. Но я ведь ясно ощутил, что при этом не было искренности. Просто мужчина поддерживал свой чисто мужской авторитет и все это делалось постольку, посколько и женщины от этого ничего не теряли. Они ведь все равно были безмужними и они поэтому могли располагать собой как хотели. Хотя внешний этикет они так же продолжали держать высоко. По моему мнению, раз женщина отказывается, значит она не желает. Но как я после узнаю, это не так. Вопрос взаимоотношенийй мужчин и женщин меня затрагивал довольно частенько, но до сих пор никогда не думал об интимной жизни и все время искал любви – это таких чувств, когда в голове появлялась приятная хмель при виде любимой девушки. Я считал, что только такие чувства способны украсить мою жизнь и только с такими чувствами будет легко жить. Уже в это время я понял, что временные связи не принесут вечной сладости и рано или поздно все это надоест. Все это я теоретически ощущал всей душой. Поэтому я перенес свои мысли на Савицкую Свету. Я ее представлял такой, какой она мне запомнилась и все время она стояла в моих глазах с той приятной нежной улыбкой и, что больше всего, со своими красивыми глазами. И всякий раз, как только ловил себя на мыслях полового желания, сразу же мысль переводил на нее. Представлял, какая будет жизнь, если мне удасться с нею подружить. Мысли были самые высокие и гуманные. Таким образом я глушил все интимные чувства. После окончания работы в совхозе у меня вновь появилось хорошее настроение. Днем занимался по хозяйству дома, ходил в парк и фотографию не бросал. Вечерами учился играть на гармошке. Мне никто ничего не показывал и мы с братом сами разучивали любимые мелодии. И вот однажды, это было уже в первой половине августа, отец предложил съездить на родину. А перед этим вышел указ о том, что в выходные дни можно использовать гостранспорт в личных целях, соответственно уплатив за это. Конечно, все были согласны. Я съездил в совхоз чтобы пригласить из нашей родни желающих сэездить в село Новый Егорлык, но все оказались заняты. *** В ближайшую пятницу мы готовились к поездке. С нами все же смогла поехать бабушка (мама нашей матери и тети Зои и Дуси) Лотник Степанида Кузьминична. Ведь она почти всю свою жизнь прожила в этом селе – детство, молодость и уже под старость по воле судьбы она оказалась в чужих для нее краях. Прихватили с собой и Мишу – сына тети Зои. Выехали очень рано в субботу. Рассвет застал нас в пути за Целиной. Дорога для меня была незнакомой. Асфальта еще не было и в помине и ехали в клубах пыли. В общем не помню, сколько и как ехали, но гдето в часов 11-ть машина остановилась возле бывшего нашего дома. Как такового дома то и не было, только бугор (фото 61). А дом соседей был еще в хорошем состоянии, но в нем жили уже другие люди. Я знал их, это были Могилы. В свое время они жили по этому же ряду, но выше, ближе к полям. У них был сын Павел. Он был горбатым еще с детства, такой юркий и смышленный парень. Когда машина остановилась, соседи вышли посмотреть, кто же это приехал.Мы слезли с кузова и стали осматриваться. От села осталось почти ничего. Ближе к реке стояли еще дома Краснокутских. Было еще несколько домов, в частности дом Карпо был еще цел. И что больше всего меня поразило, то небольшое расстояние, какой была наша улица. А я ведь хорошо помню, как много времени требовалось нам с братом , чтобы пройти по нашей улице к реке, а теперь все это было рядом. Мать с отцом пошли к соседке. Отца почему то не оказалось в кадре. А я с братом и Мишей прошелся по когдато бывшему огороду в балку, где был сад. И был поражен , когда вместо крутой балки увидел совсем пологий овраг. Ничего не осталось от прежней жизни. Садов уже не было и в добавок ко всему по бывшим огородам росла одна трава. Нашел и колодец в самой низине балки, где наша бабушка в свое время с утра до вечера заималась выращиванием овощей. Это собственно был не колодец, а лишь неглубокая ямка, и только хорошо зная его расположение, смог определить где он был. Начто даже канавы, разделявшие огороды и казавшие тогда такими глубокими, были еле заметны. От всего увиденного было обидно и печально на душе. Жил человек, все было, перестал жить и ничего нет. |