ВведениеСмерть не самая большая потеря. Гораздобольше теряешь, когда чтото умирает внутри,пока ты еще жив. Норман Казенс, журналист
 Скачать 2.54 Mb.
|
|
Косово «Человечество совершило больше преступлений против гуманизма, чем любые силы природы» Барон Самуэль фон Пуфендорф, политический философ (1632–1694) С каждым днем наш мир как будто становится меньше. Постоянная потребность в свежей информации о событиях, происходящих на планете, поддерживается быстрым развитием технологий, ее поставляющих. Те дни, когда мы получали новости из утренних газет, радиопередачи телевизионных программ, в запланированное время, давно миновали; события, некогда казавшиеся глобальными, теперь имеют практически местный масштаб. Первыми на такую часовую зависимость от информации нас подсадили кабельные сети. Легкость, с которой телевидение транслировало передачи с места событий, спустя каких-то несколько минут после катастрофы, подкрепляла нарастающую потребность в свежих новостях. В 2014 изображения дымящихся обломков малазийского Боинга, сбитого над Украиной, облетели весь мир еще до того, как семьи пассажиров и экипажа узнали о том, что случилось сих родными. Я еще помню времена, когда таким новостям предшествовал стук в дверь, обычно поздно вечером за дверью обычно стоял полицейский с каменным лицом и фуражкой, зажатой под мышкой. В XXI веке нам не хватает даже часового новостного вещания. Бесконечно повторяющиеся сообщения не содержат нового материала, хотя мы пытаемся выжать из них все, что только можно. Теперь социальные сети и мобильные телефоны стали главным источником информации, так что нам не надо сидеть перед телевизором, держа руку на пульте, чтобы быть в курсе последних событий Конечно, перемены неизбежны, ив основном они к лучшему, ведь новые технологии облегчают нашу жизнь, но иногда я не могу не вспомнить одну шотландскую старуху, которая давным-давно возмутилась, узнав, что теперь почта будет доставлять ей корреспонденцию ежедневно, по рабочим дням Разве мало того, что я узнаю плохие новости каждую неделю стенала она. – Теперь вы хотите мне их сообщать ежедневно! Иногда мы забываем, что у простой жизни есть свои преимущества. Многие новости, за которыми мы следим, в действительности нас не особенно интересуют и никак не влияют на нашу повседневную жизнь, однако мы все равно хотим знать о них все в деталях. Мы глотаем их пассивно, даже равнодушно, и я боюсь, что перегруженность информацией может привести к тому, что ничто в мире не сможет нас удивить. Смерть всегда на главных ролях в новостном вещании, вне зависимости оттого, имеет она крупные масштабы и малую детализацию – в результате войн, голода, природных или гуманитарных катастроф, – или касается кого-то одного, но особенно значимого и выдающегося. Особенно много внимания прессы она привлекла к себе в м, когда у людей начало складываться чувство, что умирает слишком много тех, кого все хорошо знают, хотя фактически роста смертности в этом году по сравнению с прочими отнюдь не наблюдалось. Как только подобная идея укореняется у нас в мозгу, мы начинаем рассматривать последующие схожие события как аргументы в пользу своей ошибочной теории – пример хорошо известной судебным органам проблемы под названием работа на подтверждение», то есть тенденции сосредотачиваться на доказательствах, подтверждающих выработанную гипотезу. В 2017 году смерть как будто витала над Великобританией, напоминая о себе терактами, которые теперь исполнялись в соответствии с последней мировой тенденцией для них выбирались примитивные, простые в планировании и осуществлении методы убийства мирных граждан. Давить пешеходов грузовиками и нападать на них с ножами, как в Вестминстере и на Лондонском мосту, или при шокирующем убийстве пулеметчика Ли Ригби в м, это такой вид терактов, который трудней всего предсказать, а соответственно, и предупредить. Терроризм направленна то, чтобы внушать людям страх. Наша реакция, например, установка заградительных барьеров на мостах, конечно, дает некоторые результаты, но те, кто устраивает теракты, просто корректируют свои методы и придумывают новые. Все, что мы можем, это не сдаваться под их напором и стараться идти на шаг впереди этих варваров В общем и целом, если новости не имеют к нам прямого отношения, то смерть, показанная в них, оказывает мало влияния на нашу повседневную жизнь. Война в какой-то далекой стране или преступления военного режима, занимавшего наше внимание на прошлой неделе, пропадают из заголовков, как только мы, потребители новостей, переключаемся на разоблачение какой-нибудь звезды, скандал на реалити-шоу или политическую склоку. До тех пор пока не произойдет нечто, что скажется лично на нас. Внезапно какая-то история превращается для нас в реальность, и, порой еще до того, как мы о ней узнаем, меняет весь ход нашей жизни. Для меня такой момент настал, когда как-то вечером, в июне 1999-м, мне позвонил профессор Питер Ванезис, в то время главный патолог университета Глазго, где я числилась консультантом по судебной антропологии. Я знала Питера уже много лети поэтому его звонок не стал для меня сюрпризом. Когда он спросил, что я делаю в выходные, я ответила, опрометчиво рассчитывая на приглашение поужинать, что ничем незанята Отлично, – сказал он. – Тогда выедете в Косово. С этого момента я отслеживала все новости, касавшиеся кризиса в Косово, прислушивалась к каждому слову репортеров и пыталась запомнить как можно больше сведений об этой стране, которую, как ни стыдно признаваться, мне пришлось пойти и поискать на карте. В х я, как и все вокруг, следила за военными действиями в Боснии и была потрясена тем, что в наши дни подобные вещи могут происходить прямо у порога Европы. Я также понимала, что новости, доходившие до нас, намеренно смягчают, чтобы не шокировать неподготовленного зрителя. Если даже то, что нам показывали, наводило ужас, то что должно было твориться там на самом деле Но все равно это происходило «где-то там, на чужой земле, и кто-то этим уже занимался. По сегодняшним стандартам подробная и достоверная информация поступала достаточно медленно, и только когда стали появляться по- настоящему страшные картины, мы начали осознавать подлинные масштабы зверств, чинимых над мирными людьми. Ничего подобного в Европе не случалось со времен Второй мировой. Судебные антропологи редко могут предвидеть, где при международных кризисах может потребоваться их вмешательство, если потребуется вообще, а если да, тона какой срок. Памятуя о знаменитом рекламном слогане Мартини – в любое время, в любом месте, повсюду», – мою команду прозвали девушками Мартини (правда, чтобы понять юмор, надо быть достаточно старыми помнить ту убогую рекламу). По мере углубления кризиса мы старались изыскивать подробную информацию, слушать проверенных корреспондентов и шерстить интернет просто на всякий случай. Мы знали, что единственное предсказуемое свойство массовых смертей – это их непредсказуемость. К 1998 году из новостей, поступающих из Косова, стало ясно, что гуманитарная ситуация там обострилась до крайней степени. ООН обсуждала с сербским президентом Слободаном Милошевичем и его правительством возможность выведения оттуда войск и вооруженных группировок. ОБСЕ сообщала о гуманитарных преступлениях беспрецедентного масштаба, на гражданское население совершались вооруженные нападения, входе которых гибли старики, женщины и дети. Хотя дипломатические и политические переговоры могут казаться ужасно скучными и медленными для всего окружающего мира, на самом деле это захватывающий процесс, когда ты начинаешь понимать, где, когда, как и почему происходят разные события, и уже видишь собственное, пусть и крошечное, место в этой истории. Миротворческие войска стояли на границе Косова и знали об убийствах, изнасилованиях и пытках, творившихся там, но ждали сигнала к действию. Они не могли ничего предпринять, пока ООН не решит, что все попытки мирного урегулирования не принесли результата. Следовало соблюсти международный протокол, и, хотя на то имелись веские причины, трудно было мириться с подобным бездействием, когда каждый день невинных людей истязали и выгоняли из их домов. Пока вооруженные группировки боролись между собой, а партизанское движение набирало ход, мирное население просто старалось выжить. Ситуация была крайне сложной, и решить ее в один день не представлялось возможным. Балканский регион издавна являлся зоной конфликтов. Политическая и религиозная напряженность отмечалась там с 1389 году, то есть с битвы при Косовом Поле и кровавой победы Оттоманской империи над средневековым сербским государством, за которой последовали десятилетия ожесточенной вражды. В результате сформировалась взаимная ненависть и ощущение несправедливости такой глубины, что на протяжении веков в регионе регулярно возникали жестокие конфликты. Вдохновленные своими успехами, оттоманы стали захватывать в свои руки христианские сербские территории, включая Косово, которое с тех самых пор стало яблоком раздора. С середины XX века в регионе сохранялся шаткий мир – все благодаря активному подавлению националистических настроений вовремя долгого правления Иосипа Тито, президента Социалистической Республики Югославия. Однако националистический пыл с обеих сторон не угас. То, что ненависть таких масштабов таилась под спудом у двух народов в течение многих веков, указывает на почти генетический характер враждебности, с которой обе группы относились друг к другу. Силу сербского национализма и убежденность в том, что Косово принадлежит сербам по праву, наглядно демонстрирует текст клятвы на монументе в память битвы при Косово, текст которой приписывается средневековому предводителю сербов, князю Лазарю – обратите внимание, что именно его выбрали для мемориала, построенного совсем недавно, в 1953 году. Кто есть серб, и сербского кто рода, Кто от сербской крови и колена, И на поле Косово не выйдет, Пусть вовек не знает он потомства. Женского потомства и мужского! Пусть ничто ему не уродится Ни вино, ни белая пшеница. Пусть погибнет все его колено! По югославской конституции 1974 года Косово получило статус автономии и управлялось преимущественно мусульманским албанским населением, потомками оттоманов. Сербские христиане были недовольны таким контролем над территорией, которую они считали своей духовной вотчиной, и рассматривали присутствие и власть мусульман как оскорбление в свой адрес. После смерти Тито в 1980 году хрупкий мир в регионе оказался под угрозой. В м Слободан Милошевич провел закон, лишивший части прав Косовскую автономию. Жестокое подавление мартовской демонстрации того года стало первым признаком надвигающейся катастрофы, а на праздновании летней годовщины битвы при Косовом Поле Милошевич упомянуло возможности вооруженных столкновений» в ходе будущего становления Сербии. Вскоре после этого Республика Югославия начала распадаться. Планировала ли каждая из сторон массовые убийства с самого начала, или варварство просто нарастало по мере развития конфликта Как бы тони было, сербы считали своей миссией изгнать из своих священных земель «подонков» (я цитирую то слово, которое слышала сама, которые незаконно ими завладели. Иными словами, речь шла о геноциде. О милосердии никто и не вспоминал пожар, тлевший столетиями постепенно разгорался, пока не превратился в адское пламя. Первые стычки в Косово начались в 1995 году, а в м в регионе вспыхнул вооруженный конфликт, отчасти в результате волнений го в Албании, после которых в оборот поступило около 700 000 единиц стрелкового оружия. Значительная его часть оказалась в руках молодых албанцев, сформировавших самопровозглашенную Армию Освобождения Косова, которая начала партизанскую войну против югославских войск на своей территории. Регулярные войска получили подкрепление с целью поддержания порядка, а затем начали ответную кампанию против АОК и ее политических сторонников, что привело к гибели около 2000 косовских албанцев. В марте этого же года в лагере предводителя АОК произошла перестрелка, входе которой шестьдесят албанцев, из них восемнадцать женщин и десять детей, были убиты антитеррористическим подразделением сербских войск. Мировое сообщество осудило их действия, и осенью Совет Безопасности ООН выразил серьезную обеспокоенность начавшейся миграцией беженцев. Попытки разрешить кризис дипломатическим путем продолжались, и из опасений, что с приходом зимы значительная часть беженцев может остаться без крова, НАТО получил разрешение на удар с воздуха и начал кампанию в Косово с целью добиться прекращения огня. По договору вывод сербских войск должен был начаться в конце октября, но операция с самого начала провалилась, и перемирие не продлилось больше месяца. В первые три месяца 1999 года продолжались бомбардировки, обстрелы и убийства беженцев, пытавшихся пересечь границу и укрыться в Албании. 15 января, после сообщения о том, что сорок пять албанских фермеров из Косова были расстреляны в деревне Рачак, в центральном Косове, международным наблюдателям перекрыли доступ в регион. Убийство в Рачаке стало последней каплей для НАТО. Альянс перешел к авиаударам, которые, однако, только усилили агрессию в отношении косовских албанцев. Воздушные обстрелы продолжались, практически не стихая, почти два месяца, пока Милошевич под давлением международного сообщества не согласился на мирный план. В течение нескольких дней после прекращения огня миротворческий контингент ООН вошел в регион, и Луиза Арбур, главный обвинитель Международного трибунала побывшей Югославии, потребовала, чтобы все страны-члены НАТО предоставили для работы свои команды судмедэкспертов. Внезапно, вместо того чтобы пассивно наблюдать за развитием событий по теленовостям, я должна была оказаться в самом их эпицентре. Отвечая на звонок Питера Ванезиса, я даже не представляла, какое влияние он окажет намою дальнейшую жизнь. На тот момент я еще ни разу не работала как судебный антрополог за пределами Великобритании и понятия не имела о том, как проводятся полевые операции подобного рода. Я знала, что где-то есть большая куча тел, которые надо исследовать и опознать, ноне представляла, какая роль отводится мне, как я туда попаду, сколько пробуду в отъезде, и что вообще все это означает. Однако даже сейчас, когда я все это знаю, я, не моргнув глазом, дала бы свое согласие. Мне ив голову не пришло сказать нет. Мой муж Том настаивал, что я должна ехать. Он – удивительный человек, и мне очень повезло, что когда- тов школе мы познакомились с ним. Он поразительно справился с переменами в нашей семейной жизни. Бет на тот момент было десять, Грейс только-только исполнилось четыре, а Анне – два с половиной года. Мы наняли няню на лето, и я начала готовиться к работе всей моей жизни, не особо представляя, в чем именно она будет заключаться. И уж точно я не догадывалась о том, какое влияние она окажет на всех нас. Питер и другие члены британской команды судмедэкспертов въехали в Косово первыми, 19 июня. Я должна была присоединиться к ним шесть дней спустя. Все, что я знала, это то, что лечу из Лондона в аэропорт Скопье в Македонии, где меня кто-то встретит и повезет куда-то в отель. На следующий день меня заберут – где-то еще – представители ООН и сопроводят через границу в Косово, все еще находившееся под строгим контролем военных. Там мне предстоит пробыть около шести недель. Примерно так выглядел исходный план. В зал прибытий аэропорта Скопье я вышла, совершенно неподготовленная к удушливой жаре, шуму и целому морю людей, которые изо всех сил пытались привлечь к себе внимание, разыскивали приезжающих и предлагали услуги такси. Поскольку я не представляла, кто должен меня встретить и куда мы поедем, то сильно нервничала. Я стояла, оглядывая лес белых бумажек с именами пассажиров, надеясь, что на какой-нибудь разгляжу и мое. Я начинала понимать – с некоторой обеспокоенностью, – что нахожусь в чужой стране, не знаю местного языка и не могу пользоваться мобильным телефоном, который здесь не работает. Яне представляла, что буду делать, если никто не явится меня забрать, как какой-нибудь несчастный потерянный чемодан. Если бы моя мама знала, где я нахожусь, она бы меня убила. Мы не говорили ей, куда я еду, пока я не добралась до места, а тогда ей ничего не оставалось, кроме как плакать и волноваться, что она и делала все шесть недель. Наконец, я увидела белый листок с одним-единственным английским словом, выведенным маркером. Слово было знакомое «Black». Я подошла к мужчине, державшему листок, и попыталась с ним заговорить. К сожалению, его английский был примерно на уровне моего македонского ну или любого другого славянского языка. Французский не помог, и, поняв, что мой последний вариант – шотландский гаэльский, я оставила свои надежды и перешла на жесты, раз уж словами мы объясниться не могли. Мужчина показал, чтобы я следовала за ними мне на память тут же пришли с детства усвоенные инструкции никогда не садиться в машину к незнакомцам. Тревога переросла в панику все внутри меня кричало, что я совершаю самую большую глупость в своей жизни. Если меня убьют и ограбят, а то и чего похуже, где-нибудь на глухом македонском проселке, останется винить только себя. Мужчина усадил меня в ржавое такси с кашляющим мотором, вонючий выхлоп от которого шел прямо в салон. Окна он держал закрытыми, видимо, из-за уличного дыма, однако вряд ли воздух снаружи мог быть хуже, особенно с учетом того, что водитель курил сигарету за сигаретой. Ощущение было такое, будто меня одновременно поджаривают в духовке и травят в газовой камере. В полном молчании мы ехали километр за километром город остался позади, и мы начали карабкаться в горы по проселочным дорогам, поднимая целые тучи пыли. Я прикидывала в голове, насколько сильно пострадаю, если выпрыгну из движущейся машины (наличие паспорта у меня в сумочке, которую я крепко сжимала в руках, отчасти успокаивало – по крайней мере, он останется при мне), когда мы сделали крутой повороти перед нами возникла копия мотеля Бейтс спустя лет десять со времен расцвета. Его окна покрывала копоть и грязь, а на крыше местами не хватало черепицы. Тощая собачонка была привязана к дереву у входной двери, которая хлопала от порывов ветра. Не сказав ни слова, водитель, теперь прочно утвердившийся в моей картине мира как мой будущий убийца, вылез из машины, помахал мне, чтобы сидела внутри, и скрылся внутри здания. Сейчас или никогда Я уже решилась бежать, но надо было еще достать из багажника чемоданы, и, кроме того, следить затем, чтобы водитель не вернулся. Стоило мне прикоснуться к дверной ручке, как я услышала стук в стекло и сразу же громкий вскрик – наверное, это кричала я, ведь больше никого в машине не было. Я выглянула в окно и увидела две улыбающихся физиономии. С характерными интонациями сотрудников Министерства иностранных дел они спросили, не я ли буду Сью Блэк? Потом сказали, что работают в британском посольстве и предложили пересесть к ним в машину. По их мнению, этот отель мне не подходили я, должна признаться, была сними согласна. Мужчина пошел переговорить с моим водителем, а я занялась багажом и только тут подумала, что бросаюсь из огня дав полымя, а еще точнее, в фильм про Джеймса Бонда из фильма про Пилу. Все, что мне было известно о моих новых спутниках, я знала только сих слови они до сих пор не сказали, куда мы, собственно, поедем. Однако даже если они собирались меня убить, то сделали бы это, говоря по-английски. Уже прогресс. К счастью, они оказались не маньяками-убийцами, а очень приятной супружеской парой и отвезли меня в симпатичный отель в Скопье (рядом с аэропортом, откуда началось мое путешествие четыре часа назад. После вкусного ужина в приятной компании я немного расслабилась и спала в ту ночь как дитя, слишком усталая, чтобы и дальше бояться. Все следующее утро прошло в бюрократических формальностях и подготовке к пересечению границы, которое отняло у наскучу времени, с контрольно- пропускными пунктами, длинными колоннами грузовиков, двигавшихся водном направлении снами, и не менее длинными военными конвоями, покидающими Косово. Поскольку раньше я в подобных местах не бывала, то вовремя той длинной поездки чувствовала себя не в своей тарелке. Границы охранялись военными, въезд и выезд осуществлялись по пропусками нас предупредили, что в регионе до сих пор попадаются снайперы, не говоря уже о самодельных взрывных устройствах, заложенных специально для нас. Мы въехали из Македонии в Косово через пропускной пункт Хан-Элез и двинулись на юго-запад, через величественные горные перевалы, к городу Призрен. Движение по территории Косова было медленными опасным из-за состояния дорог – выбоины на них напоминали лунные кратеры. Водители были вооружены, радио работало с перебоями, поговаривали, что кое-где еще сохранялись очаги сопротивления. Один раз, чересчур разогнавшись для таких дорожных условий, наш шофер сделал крутой повороти чуть не врезался сзади в танк. Кажется, я вскрикнула – опять Никогда не думала, что могу пищать, как девчонка, но, похоже, Косово открыло это во мне. Наверное, это прозвучит глупо, но, боже мой, танки вблизи просто огромные и очень, очень страшные. Мое сердце заколотилось, как сумасшедшее, но тут я увидела знакомый красно-бело-синий флаг на зеленом камуфляже. Волна облегчения прокатилась по моему телу с головы до ног. Танк был наш. Будучи гордой шотландкой, я раньше не воспринимала британский флаг как символ своего народа, ноя никогда не забуду, что почувствовала, увидев его в тот день на танке, на фоне негостеприимного пейзажа. В этот момент – и я признаю это радостно и гордо – он дал мне чувство защищенности и безопасности, утишив нарастающий страх. Высаживать меня у отведенного нам жилья не было времени пришлось сразу ехать на место происшествия, где уже дожидались остальные члены команды. Первое, что я увидела в конце пыльной дороги, служившей границей внешнего периметра безопасности, был еще один танк, на этот раз германский. Солдаты вели себя очень профессионально и очень вежливо они рисковали жизнью, чтобы мы могли спокойно выполнять свою работу. За кордоном, вдоль дороги, стояло несколько машин самые стойкие и упорные журналисты ездили за нами, как поклонники за звездой. Входи выход в периметр были помечены заградительной лентой, а наша штаб-квартира располагалась в стандартном тенте, которым накрывают место преступления, вне зоны досягаемости корреспондентских фотокамер. Все выглядело, как обычно, когда расследуется дело, и знакомая обстановка немного успокаивала. В палатке мы облачились в наши традиционные белые защитные костюмы, двойные латексные перчатки и прочные резиновые сапоги – и это при градусной жаре. Полицейскую поддержку оказывала полиция Лондона, а советниками по безопасности были сотрудники антитеррористической службы – SO13, каких называли в то время. Странно вспоминать, что тогда о них мало кто слышал – видимо, из-за передышки между волнениями в Северной Ирландии и подъемом Аль- Каеды итак называемого Исламского Государства. История, которая произошла на том месте, была трагической. 25 марта, в день начала натовских бомбардировок, подразделение сербского спецназа захватило деревню Велика-Круша, близ Призреня, который является вторым по величине городом в Косове и последним крупным центром перед албанской границей. Жители деревни укрылись в ближайшем лесу и видели, как грабят и жгут их дома. Единственное, что им оставалось – идти вместе с беженцами в Албанию, хотя там их могли ждать пытки, изнасилования и убийства. Группу остановили вооруженные люди, отделили мужчин и мальчиков от их семей и согнали в заброшенный дом с двумя комнатами. В дверях каждой комнаты встало по автоматчику; они расстреляли мужчин огнем из Калашниковых. Далее их сообщники набросали в окна соломы, намоченной бензином, и подожгли дом. Говорили, что в ту ночь там погибло более сорока человек. Точной информации о том, что случилось с женщинами и детьми, не было скорее всего, они тоже погибли. Удивительно, но одному из мужчин удалось выжить, ион стал важнейшим свидетелем на международном трибунале благодаря полученным от него сведениям сгоревший дом стал объектом проведения судебно-медицинской экспертизы. Главным критерием ее назначения являлось наличие конкретной информации, желательно от очевидца, с указанием времени и точного места происшествия, демографической принадлежности участников и предположительной версии событий. Судебно-медицинским командам дали распоряжение собирать все потенциальные улики, фиксировать их, анализировать и вносить в отчет. Если они подтверждали версию свидетеля, инцидент имел приоритет как доказательство военных преступлений, в которых обвинялись Милошевич и его сторонники. Я тогда еще не знала, что Питер Ванезис успел побывать в Велика- Круше, прежде чем позвонить мне. Думается, посмотрев на картину, открывшуюся передним, он любезно сообщил, что сам этим заняться не может, но знает того, кто все сделает. Конечно, это была я. Мало кому понравится работать в белом защитном костюме, черных резиновых сапогах натри размера больше, в маске и двойных латексных перчатках под палящим зноем. Нарядившись как положено, я подошла к дверям сгоревшего дома и, заглянув внутрь, увидела сцену, которую сложно адекватно описать. Центральные двери вели в короткий коридор, откуда открывались две комнаты. Водной было, по меньшей мере, тридцать трупов, а в другой – еще дюжина или больше, сваленных друг на друга в углу, диагонально противоположном входу, сильно обгоревших, сильно разложившихся и частично засыпанных черепицей с обвалившейся крыши. Они пролежали там три месяца на жаре, открытые для насекомых, грызунов и стай одичавших собак. Трупы кишели червями, некоторые растащили на части и обглодали животные. Единственным способом расчистить пространство было надеть наколенники, встать на четвереньки и медленно продвигаться от входа внутрь, поднимая и изучая абсолютно все, что лежало на полу. Помимо восстановления тел по фрагментами сбора личных вещей – предметов одежды, документов, украшений и прочего, что могло помочь при опознании, – нам предстояло заняться сбором улик, относящихся к преступлению, в том числе пуль и гильз которые затем можно было связать с оружием, а дальше – с человеком, который из него стреляли его командующим. Так собирается цепь доказательства прочность цепи, как известно, определяется самым слабым звеном. И мы не хотели, чтобы улики, собранные нашей командой, им оказались. Для такой работы не годятся толстые резиновые перчатки, потому что в них вы не можете на ощупь отыскать то, чего не видите глазами. Кость на ощупь – как кость, она непохожа ни на что другое, а мы должны были с первого момента различить в улике часть тела и действовать в соответствии с процедурой. Мы расчищали территорию, примерно повторяя форму человеческого тела, чтобы исследовать один труп за раз, хоть это было и проблематично с учетом обстоятельств. Жара стояла невыносимая, вонь – тоже, пот ручьями катился по спине, стекая в перчатки, и полбу, прямо в глаза, которые страшно щипало, так что процесс был неприятный до невозможности. Нас предупредили о самодельных взрывных устройствах, которые нередко попадались в подобных местах – одно из них обнаружили незадолго до моего приезда. От него через дорожку была протянута тонкая проволока устройство предназначалось не для того, чтобы убивать, а чтобы калечить. Я ни разув жизни не видела бомбы и не узнала бы ее, окажись она даже у меня в тарелке с овсянкой. Своими опасениями я поделилась с нашим экспертом из SO13, который был потрясающим профессионалом. Он сказал лучшее, что я могу сделать, наткнувшись на нечто подозрительное, это подняться, отойти назад и покинуть здание. Туда пойдет специалист и все проверит. Он также посоветовал не совать руки в карманы одежды погибших, так как в них часто подкладывали лезвия и иглы от шприцев – опять же, чтобы ранить, а не убить. Он посмотрел мне в глаза и произнес, очень медленно и четко «Главное, никогда не перерезайте синий проводок. Его слова прямо-таки отпечатались у меня в мозгу. Вообще, я и не думала о том, чтобы что-то резать я была слишком перепугана. И вот представьте себе такую сцену я, вся в поту, стекающем по лицу и по рукам в латексные перчатки, на четвереньках пробиваюсь через мусор к куче трупов, кишащих червями и воняющих сгнившей плотью, и тут вдруг замечаю какой-то металлический блеск. Как думаете, я себя повела, мужественно? Естественно, нет Чувствуя, как пот побежал с меня с удвоенной силой, я объявила о своей находке, мы покинули помещение, а саперы надели специальную амуницию и пошли внутрь. Мне показалось, они провели там часа четыре. Мы дожидались их, стоя поодаль когда саперы вернулись, лица у них были мрачные. Они сняли бронежилеты, и их командир отвел меня в сторонку. Он подошел поближе и, почти касаясь губами моего уха, прошептал, очень отчетливо, без всякого сочувствия: «Вы даже не представляете, как вам повезло, что вы до сих пор живы, леди!» А потом поднял руку и показал мне блестящую столовую ложку. Ну и как я могла догадаться Естественно, в последующие дни вся наша команда только и делала, что подшучивала надомной. Если к обеду привозили суп, мне клали сразу четыре ложки. Я обнаруживала ложки среди моих инструментов, даже у себя в постели Я стала косовской королевой ложек. Я сносила насмешки стоически, поскольку они означали, что меня приняли в коллектив. Меня окружали приятные, симпатичные люди, и если они над кем-то шутили, то этот человек им нравился. На тот момент я была в команде единственной женщиной, что, с учетом обстоятельств, могло кому-то другому показаться проблемой, но мне – точно нет. Будучи матерью троих детей, я привыкла заботиться о других. Поэтому я выслушивала все жалобы, отправляла спать тех, кто перебрал со спиртным, давала советы и ко всем относилась по-доброму. У каждого из нас была кличка – Джона Банна называли Липучкой, Пола Слопера «Слипом», – и я бы не отказалась, например, от Курицы или Наседки, ну или вроде того. Однако, к несчастью, я заслужила куда менее добродушное прозвище, и все потому, что как всегда не вовремя открыла свой болтливый рот. Да уж, ничего необычного. После того как мы расчистили первую комнату и собирались приступать ко второй, была назначен день прессы. Министры иностранных дел разных стран, включая британского, Робина Кука, собирались свалиться на нашу голову, чтобы посмотреть, где мы работаем. Мистер Кук со свитой прибыл на вертолете и немедленно облачился в белый костюм, собираясь зайти в сгоревший дом. Я уже решила, что он точно мне не понравится – хотя бы потому, что он был политиком. Я искренне не ожидала, что проникнусь к нему симпатией, и уж тем более буду им восхищаться. Он некоторое время, как положено, позировал для прессы, но когда съемка закончилась и с него сняли микрофон, мистер Кук подошел ко мне и встал рядом, в проеме двери, рассматривая вторую комнату. Увиденное его явно потрясло совершенно точно, он представил себе тот ужас, который испытали убитые мужчины и мальчики несколько месяцев назад. Он сказал мне Стоит закрыть глаза, как я слышу их крики и чувствую их боль. Как такое могло произойти Он делал именно то, чего мы себе не позволяем сопереживали я уважала егоза честность и гуманизм. Когда мы вышли из дома и двинулись по тропинке к пункту обеззараживания, то увидели за кордонами длинные ряды нацеленных на нас объективов. И тут я обернулась к моему сопровождающему, одному из высоких чинов лондонской полиции, и выдала комментарий, благодаря которому ко мне и прилипла кличка, преследующая меня посей день. Стаскивая с себя защитный костюм, я объявила, что, будучи единственной женщиной в команде, выгляжу в глазах репортеров как лагерная шлюха. С этого момента во всех рождественских открытках и телефонных переговорах он только так меня и называет. Мой муж в ужасе от этой клички. Однако подобные дурачества и держат нас на плаву, особенно в тяжелые моменты. Когда постоянно сталкиваешься со смертью, черный юмор помогает разрядить обстановку. В конце концов, могло быть и хуже. Одну из наших патологов, приехавших позднее, имя которой я, пожалуй, указывать не стану, за глаза прозвали «Баскервильшей» – она выглядела такой злобной, что, казалось, вот-вот залает. Мы расчистили обе комнаты в доме в Велика-Круше и собрали как можно больше свидетельств биологической идентичности в отношении каждого тела, фиксируя все индивидуальные характеристики. Во всех случаях, когда удавалось установить причину смерти, она подтверждала свидетельства очевидца преобладающей являлось огнестрельное ранение. Самому пожилому погибшему было около восьмидесяти лет, самому младшему около пятнадцати – для убийц уже не мальчика мужчина, которого необходимо уничтожить, прежде чем он с оружием в руках поднимется против них. Каждому мешку с телом присвоили собственный номер, все личные вещи собрали, образцы костей отправили на анализ ДНК. Для опознания требовалось время, и не только потому, что тела сильно разложились и обгорели, но также потому, что сербские военные забрали у большинства жертв документы. Мы сохранили личные вещи и одежду и немного почистили их, чтобы предъявить родственникам. По ним можно было провести предварительное опознание, которое затем подтверждалось анализом ДНК, но пока что телам просто присвоили номера и выдали семьям для захоронения. У нас имелась одна палатка, выделенная под морг, где стоял секционный стол из нержавеющий стали, но первоначальный осмотр останков проводился во дворе сгоревшего дома и там же фиксировались все улики. Мы положили две длинных доски между колодцем и задним бампером трактора, и использовали их как стол. Там не было ни электричества, ни водопровода, ни освещения, ни туалетов и комнат отдыха. Работа в полях обычно сопряжена сбытовыми трудностями, нов тоже время она поистине захватывающая. Если бы можно было выбирать, я предпочла бы делать свою работу в проблемных условиях, чем в комфорте, но при полной секретности. На первом плане для нас стояла единственная задача – качественный сбор улик. И я должна с гордостью отметить, что данные судебно-медицинской экспертизы, выполненной британской командой, ни разу не ставились под сомнение входе Международного трибунала побывшей Югославии. Хотя качество улик являлось для нас главным, не менее важно было соблюсти достоинство погибших и уважение к живым. Этот принцип встал во главу угла, когда мы начали использовать заброшенный амбар в Ксерксе, к северо-западу от Призреня, в качестве временного морга. На ранних стадиях нашей деятельностью практически никто не интересовался, но когда беженцы начали возвращаться из Албании, оградить нас от настойчивого внимания стало сложнее. Команду пришлось разбить на две одна доставляла тела, а вторая работала в морге, в закрытом помещении. До этого они вместе обследовали трупы на месте преступления. Мы обзавелись рентгеновским аппаратом, у нас появилась крыша над головой, вода из садового шланга и электричество от весьма темпераментного генератора, пожалуй, самого шумного из всех существующих на земле. Тела, доставленные к нам, дожидались в очереди на вскрытие; процедура их обследований напоминала конвейер. Нам поставили жесткие сроки, поскольку уже была назначена дата массовых похорон. Мы работали днем и ночью, чтобы закончить к субботе, на которую приходилась церемония – первая в Косово, – и хотя знали, что она превратится в очередную заварушку из-за вторжения СМИ, небыли готовы к тому колоссальному наплыву журналистов, окруживших наш маленький морги расположившихся на ночь в своих машинах. Они отчаянно желали сделать фото и получить комментарии относительно предстоящего события, так что напряженность, витавшая в жарком летнем воздухе, нарастала с каждой минутой. Подумав, что к женщине они отнесутся снисходительней, меня избрали на роль жертвенного агнца, отправив переговорить сними и снабдить некоторой информацией, чтобы немного разрядить обстановку. Тела должны были забрать и увезти из морга родственники погибших. Большинство из них собиралось приехать на грузовичках или мини тракторах, напоминающих моторизованные газонокосилки. Процессия должна была подняться по холму на кладбище в Бела-Червка. С учетом количества тел, день обещал стать очень, очень долгим. Безопасность в Ксерксе обеспечивали голландские солдаты, раскинувшие лагерь неподалеку, в старой винодельне в Раховече, но нашествие журналистов обеспокоило нас настолько, что они отправили к нам нарядна ночное дежурство, в поддержку к местным волонтерам. Прежде чем прибыла первая семья, я успела дать несколько интервью и была потрясена, если не сказать напугана, жестокостью вопросов и агрессией в адрес нашей команды. Один из репортеров в какой-то момент выкрикнул Дети там есть Да, – ответила я. Дальше он спросил, известно ли мне, где именно в морге они лежат. Ответ снова был утвердительный. И тут репортер потребовал показать ему тела. Я вежливо, но решительно отклонила его требование, на что он во весь голос обозвал меня и предложил выполнить с самой собой некий сексуальный акт. Сказать, что к тому моменту я потеряла всякое уважение или симпатию к журналистской братии, значит сильно преуменьшить мои чувства. Я была полна решимости соблюсти достоинство покойных и не допустить его оскорбления посторонними. Чтобы добиться поставленной цели, я, признаюсь, нарушила границу между профессиональными личным. Возможно, я поступила неправильно, но я бы сделала это снова. Я низа что не допустила бы, чтобы эти стервятники заполучили фотографии детских трупов, когда их будут выносить из морга. Через наших местных знакомых мы сообщили семьям, которые должны были забирать детей для похорон, что у нас творится, объяснили ситуацию испросили, не согласятся ли они приехать за телами ближе к вечеру. Они охотно согласились. Это означало, что останки детей мы выдадим, когда основная толпа соберется на холме, возле кладбища. Журналисты оказывались перед дилеммой если и дальше слоняться вокруг морга в надежде сфотографировать маленькие гробы, которые выносят безутешные родители, можно пропустить церемонию на кладбище. Те, кто все-таки остался, в результате ничего не выиграл. Детей мы положили в точно такие же взрослые гробы, как остальных, и только семьи знали, кто находится внутри. Они последними покинули стены морга. В тот день на кладбище было сделано немало снимков, но ни на одном невидно, что некоторые из жертв – дети. Пиррова победа, согласна, но для меня она имела громадное значение Семьи былинам так благодарны, что почтили нас приглашением присоединиться к траурной процессии. Тронутая до глубины души, я шла следом за последним катафалком, проникаясь коллективным горем этих людей. По дороге женщины угощали нас водой и чаем. Чай мы могли принять, поскольку воду для него кипятили, но некипяченую не пили – в большинство колодцев в регионе сбрасывали трупы, и вода могла быть заражена. Наша команда, и без того немногочисленная, не имела права рисковать своими сотрудниками, нов тоже время мы очень боялись обидеть местных жителей. Они предлагали нам последнее, что у них оставалось. Мы присутствовали на подобных массовых похоронах еще не разв следующие два года и работали в разных частях Косова, но ни одна церемония не тронула меня так, как та первая, в Бела-Червка. Я еще два раза ездила в Косово в 1999 году, на шесть и на восемь недель, и четыре раза в м. Мне повезло быть в составе первой международной команды, приступившей к работе в Косове, и последней, уехавшей оттуда. Мы работали по двенадцать-шестнадцать часов в день, нередко семь дней в неделю, и к концу шестинедельной смены мечтали поехать домой – а если нет, это был верный знак, что ехать точно пора. Довольно странный и отрезвляющий опыт – оказаться отрезанной от всего мира для тех, кто был не очень доволен своей работой или личной жизнью, это было своего рода отдушиной. Мы не представляли, что творится на планете, кто недавно умер, какие фильмы идут в кино, какой оборот принял новый звездный скандал. К концу командировки я только и мечтала, что поехать к себе, повидаться с семьей и вернуться к нормальной жизни. Время от времени у нас появлялся доступ к спутниковому телефону, благодаря чему мы не лишались рассудка, поскольку все-таки имели возможность переговорить сродными. Помню, как-то ночью я почувствовала страшную тоску и позвонила Тому пожаловаться на то, что забралась так далеко от него и от девочек. Он спросил, какая у нас ночь, и я ответила, что ночь прекрасная, небо чистое, и ярко светит луна. Он сказал, что сидит на лавочке возле нашего дома в Стоунхейвене, смотрит на небо и на туже самую луну. Получалось, что мы не так ужи далеко. Я люблю полную луну и очень люблю моего мужа. Ситуации, в которых мы оказывались, бывали разными. Хотя везде приходилось следовать общему протоколу, каждый день ставил перед нами новые задачи или удивлял чем-то непредсказуемым. Хотя у нас появился нормальный морг, с крышей, не каждое вскрытие проводилось в нем. Нам частенько приходилось шагать пешком, чтобы добраться до какого-нибудь глухого уголка, где было совершено военное преступление, и куда наш транспорт ехать не мог. Если мы не могли доставить тела в морг, то морг сам приходил к ним, то есть нам приходилось работать прямо под открытым небом. Однажды нас привели в настоящую глушь, примерно в часе ходьбы от ближайшей проселочной дороги, на небольшую лужайку между холмов. Там, как нам сообщили, стариков, женщин и детей отделили от мужчин, шедших сними, в составе конвоя беженцев, и отправили куда-то еще. Потом детей отвели на другую сторону луга и сказали бежать назад, к матерям. Они бросились вперед, поскольку были сильно напуганы. Ив этот момент, на глазах у потрясенных матерей, бабушек и дедушек, налетчики начали стрелять в ребятишек. Когда они все погибли, те нацелили автоматы на женщин и стариков. Не знаю, какими словами можно передать жестокость, бесчеловечность, мучительность подобных хладнокровных убийств невинных людей. Мы знали, что расследование будет тяжелым для всех, и, по мере приближения к месту, настроение у команды становилось все более мрачным. Иногда какая-нибудь шутка бывает очень кстати в трагической атмосфере, однако в тот день никто даже не пытался шутить. Это было страшное место, где совершилось страшное преступление. Такое могли сделать только настоящие варвары. Мы разложили на земле полиэтиленовую пленку и по одному стали эксгумировать тела из общей могилы. Останки, похороненные в земле, лучше сохраняются по двум причинам температура под землей ниже, отчего уменьшается активность насекомых и замедляется разложение, и у животных нет доступа к трупам. Однако иногда из-за их сохранности работа осложняется, теперь уже подругой причине тела остаются более узнаваемыми, отчего нашим сотрудникам тяжелее добиться необходимой отстраненности, в которой должен пребывать их ум. В какой-то момент на пленку передо мной лег труп двухлетней девочки, все еще одетой в пижамку и красные резиновые сапожки. Мне надо было ее раздеть, передать одежду полиции в качестве улики, а затем сделать анатомическое обследование, зафиксировав все пулевые ранения, растерзавшие ее крошечное тельце. Внезапно я ощутила, как вокруг что-то изменилось. Мы все вели себя очень тихо в тот день, но тут совсем другое молчание, словно тяжелое одеяло, накрыло всю поляну. Я подняла глаза и увидела перед собой длинный ряд полицейских черных сапог с белыми защитными костюмами над ними. Мгновение я не могла понять, почему все выстроились передо мной, перегораживая обзор. И только поднявшись на ноги, увидела причину. Один наш сотрудник сделал самую тяжелую ошибку представил лицо своей дочерина месте личика покойной и не смог справиться с увиденной картиной. Единственное, что мои коллеги-мужчины могли сделать, чтобы ему помочь, это закрыть его от трупа ребенка, давая время прийти в себя. Я, мамаша всей нашей команды, не могла оставить дело так. Поэтому, не сказав ни слова, стянула перчатки, спустила до пояса защитный костюм, прошла через кордон, обняла беднягу и держала в объятиях, пока он заходился рыданиями. Думаю, в тот момент все присутствовавшие мужчины поняли, что им необязательно всегда оставаться сильными. Иногда, особенно если дело касается смерти невинных, кто-то должен пролить по ним слезы, и этим кем-то вполне можем быть мы. То, что твоя броня проницаема, не значит, что ты слабый. Простоты человек. В конце нашей последней, и очень долгой, командировки в 2000-м, полицейские отправили нам команду психологов. К тому моменту мы пробыли в Косово восемь полных недель. Живя бок о бокс коллегами такое долгое время, ты узнаешь их очень хорошо, а команда становится твоей второй семьей. Сплотившиеся в единый организм с общей целью и задачей, мы поддерживали друг друга впору нужды, и вмешательство посторонних, хоть и с добрыми намерениями, встретили в штыки Психологи собрали нас всех в какой-то унылой комнате и усадили вкруг. Они попросили, чтобы мы прикололи карточки с именами, чтобы не испытывать неловкости. Мы все прекрасно знали, как кого зовут, так что это делалось только для их удобства, что всем было ясно. Они не представляли, кто мы такие, и не понимали, через что нам пришлось пройти. Мы жили вместе, ругались между собой и плакали другу друга на плече вместе выпивали и работали до изнеможения. Однако мы постарались выполнить то, чего от нас ожидали – ну, по крайней мере, большинство из нас, – и покорно расселись кружком, с карточками на груди. Психологи начали спрашивать, что мы чувствуем. А что, черт побери, мы могли чувствовать Мы страшно устали и хотели скорее домой. Мы два месяца копались в останках мужчин, женщин и детей и не собирались церемониться с чужаками, пытавшимися пролезть нам в головы и оживить старые кошмары. Наш техник морга, Стив, уроженец Глазго, оказался в центре особого внимания. У всех на карточках были фамилии, ау него надпись Гад, что вызвало у нас приглушенные смешки. Стив, понимаете ли, любил над кем- нибудь подшутить, и большинство из нас побывало жертвами его розыгрышей. Один из них заключался в том, что он где-то раздобыл ярко- розовый будильник в виде мечети, который, вместо того чтобы пикать, начинал завывать голосом муэдзина, собирающего мусульман на молитву, и подбросил его под кровать одного из полицейских, выставив время на четыре утра. Услышав у себя под кроватью клич муэдзина, Мик таки взвился из-под одеяла и, споткнувшись о сапоги, растянулся на полу, поклявшись отомстить. Похоже, час мести настал – именно Мик подписывал карточки с именами. Так что Гад, как вы догадались, не было фамилией. Буря хохота, поднимавшаяся всякий раз, когда бедняга психолог спрашивали что же, мистер Гад, как вы от этого себя чувствуете, могла, таким образом, считаться достойными заслуженным отмщением. Нет нужды говорить, что психологи выбились из сил, урезонивая этих съехавших с катушек судмедэкспертов. Подобные моменты немного скрашивали наши мрачные будни, и именно они запомнились мне больше всего. Моменты, когда мы говорили на языке товарищества, который никто, кроме нас, не понимал. Да, это было тяжелое, нов тоже время бесценное время, и опыт, который я не променяю ни на какой другой. Там я поняла, насколько сильна по- настоящему, и теперь, когда мне приходится полагаться на саму себя, знаю, как далеко могу зайти. Я завела там друзей, с которыми поддерживаю отношения вот уже двадцать лет. И сколько бы времени не прошло, неписаное правило нашей команды остается в силе если коллега по Косово просит о помощи, ты откликаешься. События, подобные войне на Балканах, меняют всю вашу жизнь, если внезапно вторгаются в нее. Вы можете начать больше ценить то, что имеете, можете уйти в политику, можете с головой погрузиться в новую культуру – в любом случае, одно можно сказать точно вы никогда не будете тем же человеком, каким были раньше. Да, я многое хотела бы изменить в том периоде своей жизни, но все равно бы ни на что его не променяла. Я очень много узнала о жизни, смерти, своей профессии и о самой себе. И усвоила один жизненно важный урок, который низа что не забуду Никогда, НИКОГДА не перерезать синий проводок Глава Когда случилась катастрофа «Покажите мне, как народ обращается со своими покойниками, и я с математической точностью смогу определить степень его благородства, уважения к законам природы и верности высшим идеалам». |